six
Чимин перевёл дыхание и дрожащим пальцем прошёлся по номеру телефона матери. Держа экран сотового перед собой, он вот уже на протяжении десяти минут волнительно повторял в голове одни и те же цифры, боясь нажать на них и дозвониться до родного человека. Сколько они не разговаривали? Месяц, два? или больше? Какая разница; всё равно их разговоры всегда оставались банальными и неловкими, словно они были чужими друг для друга людьми.
Чимин не мог назвать точную и ясную причину, по которой он перестал быть близок с матерью. Заявив о своём уезде, он причинил ей немало боли: на его глазах она поникла, опустила заслезившийся взгляд вниз и робко предложила ему всё-таки остаться. Пак взял вину на свою совесть: в тот день он признал свой поступок эгоистичным и несправедливым по отношению к своей любящей и единственной матери. Он жил с этим камнем на сердце вот уже два года, но, как оно бывает, чем глубже ты зарываешь вину и чем сильнее стараешься игнорировать её, тем менее заметно она сказывается на условиях твоей жизни. Однако забавный парадокс: закопавшись внутрь, она вовсе не исчезает, но продолжает терзать тебя изнутри, то и дело напоминая о своём существовании и нанося свои душевные царапины.
Сделав глубокий вдох, Чимин досчитал до десяти и нажал на заветную кнопку.
Пошли гудки. Первый, второй, третий...за ним последовал четвёртый.
Чимину хотелось отступить.
- Алло? Чимин-и? - внезапно вместо ожидаемого гудка зазвучал голос матери, от тембра и тона которого сердце юноши накрыло волной любви и невыносимой тоски.
- Мам, - выдохнул он в трубку, нервно прижавшись спиной к стене и, продолжая сидеть на кровати, поджав ноги к туловищу, - привет.
- Привет, - сердечно проговорила женщина в ответ. - Я не ожидала твоего звонка...
- Прости меня, мам, - без лишних слов выпалил Чимин; под конец фразы его голос надломился, и картинка перед глазами юноши покрылась пеленой слёз. Голос матери казался настолько родным и тёплым, что всё его существо не смогло больше вынести груза неисправленной ошибки. - Я так давно хотел позвонить тебе, но постоянно не решался, - звучание своего собственного голоса казалось Чимину слишком жалким и противным; однако он поборол в себе желание замолкнуть. - Я очень по тебе скучаю; знала бы ты только, как сильно мне не хватает тебя, твоих объятий и твоей поддержки, - он невольно всхлипнул, на мгновение замолчав и дав себе время отдышаться, - я знаю, что поступил отвратительно, но ещё больше я жалею о том, что вместо того чтобы попытаться как-то загладить свою вину, я стал забывать про тебя и про данное тебе обещание, - Чимин схватил подушку свободной рукой и прижал её к себе, попытавшись перенести своё волнение на какое-либо действие, - я ужасный сын - я знаю. Прости меня, пожалуйста.
Закрыв глаза и опустив голову, рыжеволосый юноша сжался в себя ещё сильнее, превратившись в маленький комочек слёз и печали. Как бы сильно он ни хотел обладать хладнокровием и способностью сдерживать свои эмоции, он никогда не мог устоять перед душевными порывами и всегда самый первый отдавался пучине своих страданий. Ранимость всегда была одним из самых ярких качеств его характера, и если раньше он отчаянно старался с ней бороться, то теперь он был слишком слаб, чтобы подавлять в себе эмоции подобно жизненным нуждам.
- Сынок, - голос матери был так же наполнен разбитостью и болью, - я бы никогда не стала винить тебя или ещё хуже - ненавидеть, - было слышно, что женщина плакала, - мне тоже очень сильно тебя не хватает, милый. Ты даже не представляешь, как тяжело без тебя - особенно сначала я не могла это вынести, - она сделала вдох, - одиночество - ужасная вещь после пережитых сорока лет жизни. Это не такое одиночество, которым ты страдаешь в подростковом возрасте, не видя вокруг себя понимание, нет; это было такое одиночество, которое похоже на напоминание самой себе о том, как, на самом деле, бессмысленна оказалась моя жизнь в итоге, - голос женщины становился выше и с каждым словом всё печальнее и печальнее, - но я никогда не винила ни тебя, ни твоего отца. Я знаю, что моя профессия требует от меня постоянного присутствия в больнице, и я ненавижу себя за то, что я всегда стремилась помогать людям, но в итоге не смогла помочь даже самым близким.
- Мам, не вини себя, - казалось, словно Чимину хотелось расплакаться ещё сильнее из-за несправедливых слов матери, но он постарался придать своему голосу стальных ноток, - ты вовсе не эгоистичная, ты никогда такой не была. Я видел то, как ты боролась за любую копейку в доме - ты всегда желала мне только самого лучшего, - юноша, казалось, успокоился, - и я любил тебя, люблю тебя и всегда буду любить, - на его лице появилась печальная улыбка, - я очень горжусь быть твоим сыном, мам.
- Мин-и, - женщина сделала глубокий вдох, но тон её голоса обрёл светлые нотки, - ты у меня самый лучший и самый любимый. Приезжай ко мне поскорее!
- Обязательно! Через пару недель я обязательно приеду к тебе на выходные! Я просто пока что учусь в академии... Кстати! - юноша визуально расслабился и даже отпустил подушку из своих цепких лап. - Я смог поступить туда, куда всегда мечтал поступить!
- В Академию искусств? - с восторгом переспросила женщина. - О, сыночек, я так счастлива за тебя! Почему же ты раньше мне не сообщил?
- Я боялся тебе позвонить... - тоскливо проговорил он. - Прости меня ещё раз, пожалуйста.
- Всё хорошо, Чимин, я так счастлива, что ты всё-таки позвонил мне. Я бы и сама тебе позвонила, да меня пугало то, что ты не ждёшь...
- Нет, мамочка, нет! - юноша даже закачал головой от эмоционального отрицания. - Я всегда был бы только рад тебе. И да, я поступил именно в ту академию - на художника!
- Какой же ты молодец, - в её голосе слышалась улыбка, - я всегда знала, что ты очень талантливый и старательный. Твои рисунки необыкновенно очаровательные!
- Мам, ну не смущай, - улыбнулся Чимин, - спасибо огромное за готовность всегда поддержать меня.
- Не благодари за такое: любой любящий родитель так поступил бы.
Вспомнив внезапно о Тэхёне, Пак ненамеренно нахмурил брови и проговорил:
- Не все, к сожалению, - он тоскливо вздохнул, - некоторые думают, что знают о счастье своего ребёнка больше, чем он сам. Но мне очень повезло!
- Такие родители просто однажды тоже были детьми, совершившими ошибку либо побоявшимися ступить на свою личную дорогу, - ответила женщина, - отец ведь тоже рад за тебя? Как он там, кстати? Не ругаетесь?
- Не-е-ет, - протянул рыжеволосый юноша, от взволнованности поднявшись с кровати и подойдя к окну. На улице была середина марта: снег почти весь растаял, стала проглядываться старая, пожелтевшая с осени трава, и небо, на удивление, озаряло проспекты своей блистательной голубизной, в одном месте прорываясь небольшим ярким огоньком - солнцем. - Ты же знаешь, что он совсем не конфликтный человек. И он, конечно же, рад за меня. Правда, я не живу сейчас с ним - перебрался с другом в общежитие.
- Зачем же так? Если условия были хорошими, зачем переезжать? - тревожно поинтересовалась мать.
- Да друга поддержать хотел, - зачем-то пожал плечами Чимин, наблюдая за пересекающей тротуар женщиной в розовом пальто и с красной сумочкой: она старательно обходила лужи и то и дело смотрела под ноги. - Тем более, отец всё никак не может наладить свою личную жизнь, вот я и решил ему дать больше...пространства.
- Очень жаль, - с искренним сочувствием проговорила в ответ женщина, - он никогда не был влюбчивым, вечно носил в себе свою странную избирательность, распространявшуюся мало того что на людей, так ещё и на всё остальное тоже, - с едва заметной укоризной в голосе продолжила она, - однако я очень надеюсь, что он найдёт ещё кого-нибудь: он заслуживает любимого человека.
- Да, ты права, - снова зачем-то кивнул Чимин, - а как у тебя дела на личном фронте? - внезапно у него закружилась голова, и юноша опёрся рукой о подоконник, попытавшись восстановить дыхание и сбивчивое сердцебиение.
- Ой, знаешь, - по голосу было ясно, что женщина слегка засмущалась, - у меня есть кое-кто, но мы пока только пару месяцев вместе...
- Правда? - с искренним интересом и радостью проговорил Чимин, развернувшись и отправившись обратно к кровати; перед его глазами замерцали звёздочки от неожиданного поворота, - кто он? Как вы познакомились?
- Он работает в моей больнице, - с предвкушением стала объяснять женщина, - чудеснейший человек! У него есть дочка, немного младше тебя - тоже рисует! Правда, комиксы всякие, но очень даже красиво!
- Это здорово, я очень рад, что ты встретила такого человека, - с умилённой улыбкой на губах ответил рыжеволосый юноша, вернувшись в положение лёжа на кровать и прикрыв глаза. - Надеюсь, он тебя точно не подведёт.
- Я не могу быть уверенной в этом на сто процентов, однако он правда кажется хорошим, Чимин-и, - с восторгом продолжала она.
Чимин был несказанно счастлив слышать её голос таким радостным и довольным; после монолога женщины о тяжёлом одиночестве, он был очень облегчён узнать, что этот период её жизни был уже позади. Если бы не физическое состояние, так не вовремя ставшее подводить юношу, он бы задал гораздо больше вопросов матери; однако внезапное головокружение и усилившаяся усталость брали своё.
- Не представляешь, как я рад знать о том, что ты больше не одинока, - с максимальной оживлённостью проговорил он, щурясь от боли в висках, - очень хочу познакомиться с ним и его дочкой.
- Обязательно представлю вас друг другу, как только ты посетишь меня!
- Договорились, - радостно ответил он, - тогда давай созвонимся ещё на днях, хорошо? Давай больше не будем прекращать общение.
- Хорошо, сынок, обязательно, - с готовностью воскликнула она, - зная, что ты нуждаешься во мне, я готова звонить тебе как можно чаще!
- И я тоже, мамочка, - ласково отозвался юноша, прикусив нижнюю губу от давящей боли, - до скорого!
- До скорого! Люблю тебя!
- И я тебя.
Отключив звонок, Чимин убрал телефон на тумбочку и слабо застонал. Единственный способ справиться с раздражающей болью - выпить таблетку и скушать хоть что-нибудь. Видимо, обезжиренного йогурта с утра оказалось недостаточно. Несмотря на то что со временем организм способен приспосабливаться даже к голоду, Чимин не переставал ощущать сонливость и постоянную усталость; от недостатка витаминов и минералов его кожа стала сухой, волосы уже давно потускнели и едва казались живыми, в то время как сам юноша уже давно позабыл о том, что такое «вкусная еда».
Нехотя поднявшись, Чимин подошёл к шкафу с одеждой и, присев, выдвинул нижнюю полку; болезненно хлопая глазами перед собой, он с большими усилиями отыскал среди слабительного, жаропонижающего и пластырей нужный анальгин. Выдавив белую таблетку, он встал и вернулся к кровати, рядом с которой стояла тумбочка с бутылкой воды. Выпив таблетку, он вновь улёгся на кровать и закрыл глаза в надежде заснуть хотя бы на пару часов.
Он снова не поел.
Засыпая, он ощущал в голове всё тот же вихрь из воспоминаний с того самого дня, когда они с Тэхёном посещали клуб: снова те же страшные верзилы, нашёптывающие ему на ухо грязные словечки, снова этот безумный, наполненный чем-то нечитабельным и диким взгляд Чонгука; его прикосновения, его мёртвая хватка; его готовность биться и защищать - они поразили Чимина до глубины души, оставив на его поникшем и безнадёжно влюблённом сердце свежие раны, боль от которых была подобна мёду: так же сладка и так же приторна.
Оказавшись в тот вечер в грязном туалете ночного клуба, он выплакивал жалкие слёзы, но были ли это слёзы боли? в глубине души он знал, что эти слёзы являлись слезами радости и необъяснимой, выходящей за пределы нормальности эйфории - Чонгук защитил его.
Z Z Z
Родители Чонгука вот уже две недели как не пытались до него достучаться, к удивлению самого юноши. Он крайне сомневался в том, что они позволили бы ему вот так просто уйти; его бдительность не засыпала ни на одно мгновение, и музыкант готов был в любую секунду натолкнуться на подвох. Или отца в дверях квартиры Юнги.
Но как бы то ни было, по Пусану он совершенно не скучал; казалось, словно всё его прошлое превратилось в одну расплывчатую картину, сохранившуюся в его памяти в качестве безэмоционального эпизода, не приносившего ему никакой ностальгии. Живя в самых лучших для души условиях, Чонгук довольствовался своим немного жалким синтезатором и через силу заучивал неинтересные ему композиции; больше всего он невзлюбил лекции, на которых рассказывали о бесконечном теоретическом материале, необходимость в котором юноша, разумеется, не ощущал. Ему не терпелось исполнить нечто своё, личное: он только и ждал момента, когда аудитория взволнованно замолчит, устремив взгляд на сидящего за фортепиано юношу и затем, проникнувшись написанными им композициями, почувствует на себе частичку самого Чонгука. Но в то же время он безумно боялся выразить себя и свои чувства чужим для себя людям.
Возвращаясь домой из академии, он размышлял о предстоящем дне: сначала обед в виде рамёна или ещё какого простого блюда - готовить на широкую руку было не по карману, да и лень; затем лёгкая тренировка на главную группу мышц, затем и сам Юнги должен был подойти домой; там уже всё обещало быть по привычному расписанию.
Единственное, что волновало Чонгука в последние дни, - это недавний разговор с Мином и сказанная им фраза: «но я советую тебе взглянуть страху в глаза и попробовать поэкспериментировать с парнем». Несмотря на никуда не испарившееся желание бороться против своих тайных желаний, Чону стало немного легче переносить свои «слабости» и в каком-то смысле даже принимать их; правда, принять он их пытался в качестве своих уродств, нежели особенностей. Какую ночь подряд Чонгук засыпал, мастурбируя на картинки симпатичных парней со своего факультета и испытывая страшный стыд под конец всего процесса - настолько сильный, что он готов был разорвать себя и своё тело на части, лишь бы оно перестало носить внутри себя такое моральное уродство.
Однако в то же время его переполняло желание попробовать то, о чём он так давно грезил. Ведь был шанс, что, вкусив запретный плод, он мог бы показаться ему дрянью? Разочарование могло стать его последней надеждой, на которую он уповал и которую он искренне ожидал почувствовать.
А вот вокруг царил март: впервые весна заслуженно вступила в свои цветочные владения, и всё вокруг видимо озарилось палитрой ярких красок. Небо обрело свой привычный лазурный оттенок, солнце стало по-настоящему ощутимым и согревающим; ветви деревьев принялись покрываться частыми почками, и даже свежая трава вот-вот обещала окрасить всё вокруг в зелёные тона. С утра всегда слышалось пение птиц на менее оживлённых улицах, и маленькие ручейки покрывали обочины асфальта, вот-вот норовя оказаться под подошвой чьих-либо кроссовок. Воздух был так свеж и чист, что хотелось дышать только одним им и никогда не возвращаться домой.
Оказавшись возле нужного подъезда, Чонгук достал копию ключа, которую отдал ему Юнги, и зашёл внутрь; внезапно ударило запахом еды и чьих-то духов. Пройдя пару этажей, он очутился в необходимом коридоре и, по привычке дошагав до уже родной двери, отпер её; войдя, юноша слегка нахмурился, сталкиваясь с видом сидящего в главной комнате Юнги. Затем он перевёл взгляд на небольшое зеркальце в прихожей, отметив покрасневшие от едва ощутимого мороза щёки и взлохмаченные волосы; его куртка была распахнута, открывая вид на чёрный свитер.
- Ты дома что ли? - разувшись и сняв пальто, громко поинтересовался Чонгук.
- Да, - отозвался Мин.
Зайдя в комнату, Чонгук уставился на полулежащего на диване Мина, поместившего ноги на стол и сложившего руки на животе. Взгляд старшего юноши был сосредоточен на телевизоре, и лишь на краткое мгновение он перевёл его на вошедшего Чонгука. На столе перед Юнги стояла тарелка с недоеденным рамёном и железные палочки, а также кружка с недопитым кофе.
- А чего так рано? Ты вроде говорил, что после пар планируешь поехать в салон, - Чонгук присел рядом с другом, откинувшись на спинку дивана и в ожидании уставившись на него.
- Планы немного поменялись, - лениво отвечал темноволосый парень, продолжая следить за действием на экране, - мне нужно встретиться с Хосоком по поводу тупого проекта.
- Какого проекта? - поинтересовался Чонгук, оглядываясь на стол в попытке отыскать что-нибудь съедобное и не принадлежащее Юнги.
- Да в этой академии тупой задали, - скривился парень, сжав руками переносицу, - надо нарисовать что-то, что нас вдохновляет. Я не могу даже толком объяснить, что вызывает у меня вдохновение, потому что это могут быть совершенно рандомные вещи в совершенно непредсказуемое время, - ворчливо пояснял юноша, - я не могу постоянно вдохновляться чем-то одним, и поэтому мне трудно определиться с тематикой рисунка.
- Хм, - найдя конфету, Чонгук раскрыл её и удачно поместил в рот, - я даже не знаю, что можно посоветовать тебе, хён, - парень задумчиво поднял взгляд вверх, - есть идеи?
- Да, - кивнул Юнги, - я собираюсь съездить к Хосоку и поговорить с ним о танцах. Не то чтобы они вызывают во мне много вдохновения; просто это красиво и в своё время тронуло меня до глубины души. Он ведь на факультете современной хореографии и хип-хопа, поэтому может дать мне немного точных описаний, а я уж потом как-нибудь сострою единую картинку.
- А где он живёт?
- В общежитии.
- Это далеко отсюда?
- Да не особо, - пожал плечами Юнги, - минут тридцать пешком, десять на автобусе. Первые месяцы учёбы я жил там.
- Да, я помню: ты рассказывал, - кивнул Чонгук и спустя мгновение поднялся. - Я собираюсь пойти покушать. Тебе что-нибудь принести? Или... - юноша опустил взгляд на стол, - ...унести?
- Унеси.
Забрав посуду с остатками пищи, Чонгук направился в сторону кухни, присоединённой к главной комнате. Поставив воду для рамёна, юноша оперся бедром о кухонный гарнитур и принялся смотреть телевизор, видневшийся недалеко из комнаты; в такие моменты студия казалась удобным местом проживания.
- Кстати, Чонгук, - послышался голос Юнги, тут же привлёкший внимание музыканта; Мин тоже взглянул в глаза юноши. - Я разговаривал сегодня с Джином, мы столкнулись с ним во время обеда в кафе.
- Джин... - Чонгук нахмурился и, спустя мгновение вспомнив носителя данного имени, расслабился, - а, понятно. И как?
- Он рассказал мне о случившемся в клубе, - без предисловий произнёс Мин.
- Ну... - Чонгук залил воду в упаковку с рамёном и, подхватив палочки, направился обратно на диван - к Юнги. - О чём именно? - переспросил он, прекрасно понимая, о чём шла речь.
- О том, как ты помог Чимину, - терпеливо объяснил Юнги, в то время как Чонгук принялся жевать лапшу, обжигаясь горячей субстанцией и морщась, - ты молодец, я был рад услышать такое от Джина. Не ожидал от тебя, учитывая то, что тебе не нравится этот «рыжеволосый юноша невысокого роста».
- Просто поступил так, как считал нужным, - пожал плечами Чонгук, не испытывая желания возвращаться к той ночи и тем более обсуждать её события. Развернувшись корпусом к телевизору, он поднял ноги на диван, сел «по-турецки» и всецело принялся за горячую лапшу, от вкуса которой по его рукам пробежали мурашки - он был очень голоден.
С тех пор он видел Чимина пару раз в академии - они никогда не здоровались, не махали друг другу рукой, не улыбались; они были подобны двум незнакомцам, которыми и являлись на самом деле, несмотря на события из общего прошлого. Сталкиваясь взглядом с Паком, Чонгук успевал отметить уставший вид юноши и бледность его кожи; казалось, словно с каждым днём черты его лица заострялись всё сильнее и сильнее. Как бы сильно музыкант ни хотел не обращать внимание на подобные детали, он всё равно не мог перестать делать это при каждой их внезапной встрече.
Порой он ощущал необъяснимую вину за состояние художника; ему казалось, словно ответственность за здоровье рыжеволосого парня лежала на его собственных плечах. Он старался отогнать от себя подобные мысли, боролся с ними и не позволял прошлому проглотить его вновь; но этот Чимин, это живое существо, являющее собой целое отождествление его прошлого, не давало ему покоя ни на мгновение.
- Я рад потому, что ты продолжаешь бороться со своим прошлым и тем, кем ты являлся в нём, - объяснил Юнги, - это большой для тебя шаг, Гук.
- Да, наверное, - пожал плечами Чонгук, - только прошлое не хочет никак отпустить меня.
- Значит, в нём есть какое-то незаконченное дело, - сказал ему Юнги, - закончи его, и твоя совесть освободится, - юноша резко встал и привлёк внимание слегка вздрогнувшего от неожиданности Чонгука. - А теперь доедай поскорее свой рамён и собирайся: мы вместе едем в общежитие.
Z Z Z
По пути до общежития у Чонгука чрезвычайно поднялось настроение. Был ли виновен в этом рамён или тёплое мартовское солнце - оставалось неизвестным. Шагая рядом с Юнги в расстёгнутой джинсовой куртке, Чон то и дело бросал на него взгляды, испытывая совершенно непривычную волну любви и заботы по отношению к своему хёну. Как бы сильно он ни привык умалчивать о своих самых нежных порывах, в подобные этому моменты ему хотелось сделать что-то милое или хотя бы словом передать дорогому человеку свою благодарность за его существование.
Но Чонгук решил молча улыбнуться Мину, продолжая слушать его истории из учебной жизни - будь то недовольства, внезапные вспышки уважения к преподавателям, или же обычные весёлые ситуации. Слушать Юнги всегда было приятно: он хоть и говорил редко, но делал это всегда либо по делу, либо при хорошем настроении; и в обоих случаях Чонгук оставался счастливым и довольным.
Вокруг суетились прохожие; бесконечные потоки машин длинными змейками покрывали дорогу, частые ручейки и небольшие лужи отражали игривое солнце, ослепляющее своими яркими лучами. Весна была изумительным временем года, и спустя три месяца холодной зимы почувствовать солнце было приятно каждому; вот и Чонгук впечатлился весенней оттепелью, щурясь от ласковых лучей и с воодушевлением оглядывая окружающих его людей. Внезапно он почувствовал вдохновение, которое не посещало его едва не с самого начала учебного года: оно словно осталось в Пусане, забыло перебраться вместе с Чонгуком в Сеул и предательски покинуло его. Однако сейчас пальцы юноши так и постанывали сыграть что-нибудь весёлое и озорное, под стать его активному и энергичному настроению.
Как только они очутились возле нескольких зданий, именуемых Юнги «общежитиями», Чонгук немного расстроился, не испытывая желания заходить внутрь, когда на улице царила такая тёплая атмосфера весны. Сами здания были высокими и многоэтажными, окрашенными в оранжево-жёлтые цвета; по всей видимости, сооружения были не так давно построены и оттого казались столь пёстрыми и габаритными.
Войдя внутрь по невысокому крыльцу, юноши, переговариваясь между собой, осмотрелись; Юнги вздохнул и проговорил что-то про «окатившую с ног до головы ностальгию». Чонгуку убранство показалось непримечательным и подобным современным коридорным подъездам. При входе их встретили турникеты и двое охранников. С противоположный стороны Чон разглядел Хосока, принявшегося приветливо махать им рукой.
Указав охранникам на прибывших гостей, Хосок уверил их в том, что до восьми те точно покинут здание, и, согласившись на такие условия, двое мужчин позволили пройти Чонгуку и Юнги через турникеты, использовав свои пропускные.
- Давно я тут не был, - вновь оглянувшись, проговорил Юнги и расстегнул своё чёрное пальто, переложив чёрную сумку с А3 листами в другую руку, - ты всё там же обитаешь? - обратился он к Хосоку.
- Да, - кивнул тот, поздоровавшись с Чонгуком кивком головы и повернувшись в направлении лифта, - всё тот же родной четвёртый этаж.
- Даже запах тут тот же, - усмехнулся Мин, последовав за Хоби и потянув за собой Чонгука.
- Естественно, - ответил ему парень, как только они оказались внутри небольшого лифта с зеркалом на противоположной от входа стороне, - больше тебе скажу: здесь даже уборщики и охранники не поменялись. Всё такое же.
- Хорошо же это, - хмыкнул Мин, и двери лифта перед тремя юношами закрылись.
Чонгук бросил взгляд на отражение в зеркале, и ему вдруг стало тоскливо; находиться в компании из трёх человек всегда слегка раздражало его, особенно если один из них был Юнги. Будучи человеком ревнивым и вполне эгоистичным, он любил иметь внимание определённого человека всецело только на себе. Вздохнув, юноша переглянулся с Юнги и попытался улыбнуться, поймав в глазах друга выражение вопроса.
- Кстати, - привлёк их внимание Хосок, - надеюсь, что вы не против Тэхёна.
- В смысле? - нахмурившись, обернулся к нему Мин, и как раз в эту секунду двери лифта распахнулись. Друзья поочерёдно выбрались наружу, и Чонгук, подобно сконфуженному щенку, в ожидании уставился на Юнги.
Они повернули налево.
Хосок кратко усмехнулся и, приподняв забавно брови, объяснил, обращаясь к Юнги:
- Я встретил его внизу буквально час назад: мы вместе шли из академии. Разговорились, я сказал ему о том, что ты скоро должен подойти: вот он и предложил посидеть с нами, - юноша на мгновение замолчал, чтобы кратко рассмеяться, и затем добавил: - а то ему, видите ли, скучно у себя.
- Юнги такому повороту только рад, - вспомнив внезапно о «сладкой парочке» в клубе, усмехнулся позади них Чонгук, заставив обоих парней развернуться и взглянуть на него; Юнги закатил глаза, в то время как Хосок понимающе поиграл бровями.
- С чего ты взял? Мне вообще всё равно, - равнодушно пожав плечами, ответил Мин.
- Ну конечно, - протянул лукаво Чон, внезапно ощутив огромное желание подшучивать над хёном, - поэтому вы так мило болтали всё время в клубе.
- Это он болтал, а я просто притворялся, что слушал, - так же сухо отозвался Мин, как только они очутились перед нужной дверью и остановились.
Поджав губы, Чонгук хитро улыбнулся и ответил:
- Несколько часов подряд.
Юнги вновь закатил глаза, и Хоби усмехнулся.
Распахнув дверь, всё ещё слегка посмеивающийся Хосок пропустил ребят вперёд и провозгласил о прибытии гостей. Тэхён, до этого момента что-то читающий в своём телефоне, поднял голову и сразу же искренне улыбнулся. Юноша выглядел как всегда очаровательно: Чонгуку стало вновь неловко при виде такого привлекательного парня. Но перед тем как смутиться, Чон успел кинуть переполненный игривостью взгляд на своего хёна. Мин притворился, что не заметил.
- Привет, Тэхён, - поздоровался Юнги и уселся на синее кресло, располагающееся слева; вообще вся комната была небольшой и представляла собой вытянутый прямоугольник: слева - кровать, кресло и небольшой письменный стол; справа - точно такая же планировка, только над кроватью висела прибитая полка с книгами. Ким расположился как раз на кровати с той же стороны, куда приземлился Мин. - Не знал, что вы с Хосоком близко общаетесь.
Хосок прошёл вглубь и расположился на той же кровати, где и Тэхён; рукой он указал Чонгуку на кровать напротив, предложив присесть. Музыкант принял предложение и, нервно облизнув губы, принялся осматривать планировку мебели, стараясь не выглядеть чрезвычайно любопытным в подслушивании разговоров между остальными парнями.
На одно краткое мгновение он ощутил себя лишним и оттого раздражился; но, вспомнив о присутствии Юнги, позволил себе расслабиться.
- Да сталкиваемся просто часто, - смутившись, ответил Тэхён и перевёл взгляд на Чонгука, усевшегося напротив него, - привет, Чонгук, - поздоровался он с лёгким волнением в голосе.
Музыкант приветственно кивнул в ответ; радостный взгляд Тэхёна, направленный прямо на него, отчего-то смутил юношу.
- Юнги, почему ты выбрал внезапно танцы? - обратившись к Мину, поинтересовался Тэхён и перевёл на него свой любопытный взор. Казалось, словно юноша светился изнутри; на его щеках выступил лёгкий румянец, глаза заблестели подобно двум мерцающим в ночи огонькам. Чонгук, отметив такое изменение в друге Чимина, испытал лёгкую ревность и принялся внимательнее наблюдать за эмоциями своего хёна.
- Ну, - Мин посмотрел блондину прямо в глаза, выглядя максимально бесстрастно и повседневно; однако Чон не смог не проигнорировать то, с какой готовностью его друг стал отвечать Тэхёну. - На первом курсе я увидел танцы Хосока, и это вызвало во мне немало вдохновения на тот период. Я хотел даже сделать татуировку с танцующей девушкой, - юноша едва заметно усмехнулся, - но это прошло.
- Он тогда постоянно крутился у нас в студии, - лукаво усмехнулся Хосок, покосившись на Мина, - дни и ночи готов был проводить там. Помню, как он нарисовал Виен и весь довольный пришёл на... - словно опомнившись, юноша опасливо покосился на Юнги, который внезапно напрягся и опустил голову вниз, - да, в общем-то, неважно.
Нахмурившись, Чонгук в упор взглянул на Юнги, взором требуя пояснений; тот, отмахнувшись, вновь опустил взгляд вниз и не ответил ни слова. Тогда Чон перевёл взгляд на Тэхёна, брови которого сконфуженно нахмурились.
- Кхм, - Юнги откашлялся и продолжил: - да, танцы тогда много значили для меня по части эстетики и вдохновения. Я хорошо разбираюсь в эмоциях и прочем, но техника и практика - не мой конёк, поэтому я хотел, чтобы Хосок помог мне в этом.
- Наверняка есть что-то, что вдохновляет тебя в это самое мгновение, - робко начал Тэхён, подняв взгляд на Мина, - в смысле, необязательно писать о чём-то, что больше не вызывает в тебе прежних эмоций.
- Меня ничего не вдохновляет сейчас, - отрезал Юнги.
- Ну...
- Кроме телевизора и валяния на диване, - усмехнулся Чонгук, заполучив в ответ острый взгляд Мина и смешок со стороны Хосока.
- Да ладно, не так и часто я этим занимаюсь, - скривившись и приподняв голову, протянул Юнги.
- Часто, - с дьявольской ухмылкой продолжил Чонгук, - тебе бы развеяться, начать личную жизнь вести и всё такое.
- Не учи меня, - с серьёзной ноткой в голосе шикнул на него темноволосый юноша; Тэхён в это время с умилённой улыбкой наблюдал за разговором двоих друзей, по большей части задерживаясь взглядом на Мине. - Сам бы лучше социализировался почаще.
- Беру пример с тебя и старею в неполные двадцать, - с улыбкой отозвался Чонгук; внезапно на него вновь напала волна гиперактивности, вызывающая желание подшучивать над кем-нибудь. К удивлению самого юноши, он довольно быстро расслабился и привык к малознакомым людям.
- Эти шутки давно устарели, прекрати, - протянул Юнги, недовольно простонав и откинувшись головой на кресло, - чего ты вообще привязался ко мне?
- А что такого? - лукаво переспросил Чонгук. - Смущаешься тут кого-то, да, хён?
Раскрыв глаза, Юнги взглянул на Чонгука и прищурился; по всей видимости, болтливость младшего начинала его раздражать. Музыкант с открытой иронией на лице глядел на хёна в ответ, ожидая дальнейших его слов.
- Ребята, полегче, - рассмеялся Хосок, - дома что ли не навеселились?
- Чонгук, я в тебя сейчас кину подушку, а потом приду домой и разберу твой синтезатор, - спокойным тоном принялся угрожать ему внезапно недовольный Юнги, - не наглей.
- Нет, не разберёшь, - проговорил ему в ответ Чонгук и, встретившись взглядом с Тэхёном, на чьём лице играла смущённая улыбка, продолжил: - так смущаешься кого-то всё-таки?
- Я никого никогда не смущаюсь, - отчётливо и слегка устало утвердил Мин Юнги. - Если у тебя игривое настроение, то пойди погуляй или уроки дома поделай - нечего вмешиваться.
Закатив глаза, Чонгук откинулся спиной к стене и решил промолчать: отношение Мина к нему как к младшему брату давно перестало его волновать, однако в такие моменты лёгкое недовольство любило возвращаться и подначивать его на колкие ответы.
Хосок тем временем охотно перевёл тему, заговорив о жанрах танца и особенностях каждого; как понял Чон - они конкретизировали выбор татуировщика. Тэхён с глубоким вниманием прислушивался к комментариям и ответам Мина, изредка бросая взгляды на Чонгука и пытаясь выдавить из себя понимающую и отчего-то извиняющуюся улыбку.
- Как же мне не хочется это рисовать, если честно, - вздохнув, внезапно оборвал объяснения Хоби Мин. - Это вызывает у меня эмоции, как раз-таки противоположные вдохновению.
- Да почему бы тебе просто не нарисовать первое, что приходит в голову? - ляпнул Чонгук, уставившись на темноволосого юношу.
- Да потому что я не буду стараться над тем, что не вызывает у меня эмоций, - раздражённо объяснил Мин, - есть люди, которые из ничего смогут сделать что-то волшебное; а есть я - человек, который ни черта не будет стараться над чем-то, что ему неинтересно. А зачёт мне нужен!
- Ну уж, - фыркнул Чон, - тут дело в твоём привередливом характере.
- Знаешь, ты мог бы просто поискать вдохновение в чём-то новом, - неуверенно начал Тэхён, широко раскрыв глаза и взглянув на Юнги, - просто можно ведь посетить какое-нибудь культурное или историческое место, можно сходить в библиотеку и прочесть что-нибудь, послушать музыку...
- Да я эти завывания сутками из-за одного музыканта инфантильного слышу, - с лёгкой укоризной покосившись на Чонгука, произнёс Мин.
Чонгук закатил глаза и развёл руками, в то время как Хосок сверкнул доброй улыбкой и показал Чону два пальца вверх; кратко рассмеявшись, Тэхён покачал головой и только открыл рот, чтобы ответить, как тут же был опережён самим татуировщиком:
- Тэхён! - внезапно слегка привстав, проговорил он, - ты ведь рассказывал мне, что пишешь стихи, верно?
- Э-э, - замявшись, блондин напряг плечи и кивнул, - пишу, да.
- Мог бы ты дать мне прочесть? - подняв брови, прямо поинтересовался Мин. Взгляд Тэхёна оставался слегка робким, в то время как Чонгук, нахмурившись, поджал губы.
- Коне-е-ечно, - с открытой неуверенностью протянул Ким, - только они у меня не с собой: они в комнате...
- Ты точно не против? - сузив глаза, убедился Юнги.
- Я доверяю тебе, просто я в себе не уверен, - с оправдывающейся улыбкой на губах пояснил Тэхён.
- Надо порой рисковать, - пожал плечами татуировщик, - в комнате, говоришь? Ты же тоже в этом общежитии живёшь, верно?
- Да, на этаж выше, - кивнул блондин. - Я могу позвонить Чимину: он знает, где находится тетрадь, поэтому может спуститься и отдать её мне. Правда, если я ему сейчас позвоню, - юноша разблокировал телефон, - может оказаться так, что он спит. Не хочется будить его, - он поднял на Юнги извиняющийся взгляд.
- Тогда можно просто подняться и забрать у него тетрадь, - предложил Хосок, сидя посередине между Тэхёном и Юнги и переводя взгляд с одного на другого.
- Пусть Чонгук сходит, - обратившись взором к молчаливо глядящему в окно Чонгуку, с открытой издёвкой в голосе предложил Мин. Подняв брови, Чон принялся отрицательно качать головой, поднимая руки перед собой и повторяя «я пас». - Почему нет? - нахмурился Юнги и лукаво усмехнулся. - Тебе ведь заняться нечем. А пока ты ходишь, я узнаю побольше о тематике стихов Тэхёна, о том, что меня будет ожидать.
- Э-э... - Чонгук почесал затылок и недовольно скривился, - я не хочу никуда идти, хён. Пусть Тэхён сам сходит: его комната, его тетрадь, его сосед...
- Нет-нет, ты пойдёшь, - безоговорочно отрезал Юнги, - в качестве наказания за свою ранее проявленную наглость.
Недовольно фыркнув, Чонгук всё-таки решился принять свою учесть, разыскав в ней парочку плюсов: по пути можно было выплеснуть некоторую энергию. Это было в любом случае лучше той скуки, что окружала его в стенах этой комнаты.
Поднявшись, Чон узнал о точном номере комнаты и, показав довольному ситуацией Юнги язык, вышел в коридор.
Z Z Z
Сидя на кровати спиной к двери и лицом к окну, Чимин записывал в тетрадь для конспектов очередные ненужные ему сведения; порой он подпевал играющим на ноутбуке знакомым мелодиям. Обрадовавшись отсутствию шумного и вечно энергичного Тэхёна, он решил поскорее расправиться с домашним заданием и приступить к работе над портретом: утром он специально разузнал расписание Чонгука и, дабы не попасться ему на глаза, украдкой проник в кабинет с фортепиано, прихватив с собой простой карандаш и скетчбук. Быстро набросав точные детали инструмента, он поскорее ретировался в свой корпус и весь остаток учебного дня провёл с волнующим ожиданием в сердце и дрожью в пальцах.
Помимо этого, в нём впервые так явственно ощущалась энергия: утром он был вынужден съесть салат, который приготовил для него Тэхён; на очистку желудка времени не осталось, и юноша с тяжёлой совестью и раздирающей виной в сердце отправился в академию, планируя не есть ничего на целые четыре дня вперёд. Зато теперь ему стало гораздо легче, да и погода служила отличным источником вдохновения, несмотря на то что Чимин перестал любить весну с тех самых событий в пусанском парке. Привыкший к постоянному холоду, он радовался возможности остаться в одной широкой белой футболке и чёрных свободных штанах.
Окутанный своей повседневной атмосферой и лёгким шумом музыки на фоне, рыжеволосый юноша не сразу распознал стук в дверь; но, прислушавшись, он перестал писать, отложил тетрадь и отключил музыку. Различив отчётливые удары по поверхности двери, он нахмурился: кто бы это мог быть?
Открыв дверь, Чимин удивлённо приподнял брови и произнёс:
- Чонгук?
С провалившимся наземь сердцем, художник нервно облизнул губы и взглянул Чону в глаза, выражая всем своим взглядом искреннее изумление. Будучи немного выше самого Пака, музыкант глядел на него с лёгкой надменностью, удерживая гримасу равнодушия и холодности; казалось, словно он пришёл сюда не с благими намерениями.
- И что ты тут делаешь? - прямо поинтересовался Чимин, не двигаясь с места и продолжая стоять на пороге; его тело видимо напряглось.
- Пришёл забрать тетрадь Тэхёна со стихами, - с такой же лёгкостью пояснил Чонгук, приподняв брови, - может, впустишь?
- Что? Зачем? - рыжеволосый юноша сконфуженно нахмурился, автоматически послушавшись Чона и сделав пару шагов назад.
Закрыв за собой дверь, музыкант открыто осмотрелся и, вновь вернув взор на перепуганного и озадаченного Чимина, раздражённо пояснил:
- Юнги хочет прочесть стихи Тэхёна, и я пришёл за тетрадкой с этими стихами, - он говорил таким тоном, словно в сотый раз объяснял пример тугому первокласснику, - сам Тэхён дал на это согласие и сказал, что ты знаешь, где эта самая тетрадка.
- И почему же Тэхён тогда не пришёл сам и не забрал её? - подозрительно нахмурившись и сложив руки на груди, поинтересовался Чимин. - И не надо так раздражаться: я просто спрашиваю у тебя элементарные вопросы.
- Почему бы тебе просто не позвонить своему другу и не спросить у него, зачем я сюда припёрся и почему он сам не пожелал поднимать свою задницу и идти за своими стихами? - с ещё более выраженной агрессией в голосе отозвался Чон; по всей видимости он был чрезмерно раздражительным в этот день.
Сделав глубокий вдох, Чимин велел себе успокоиться и не искать лишних эмоциональных приключений на свою нервную систему; само присутствие Чонгука выбило его из колеи, не говоря уже о его дерзких требованиях и проявленной наглости.
- Сейчас я поищу, - сдержанно сказал Чимин и развернулся.
Насколько он помнил, Тэхён всегда держал свою толстую оранжевую тетрадь со стихами в тумбочке; чаще всего она, конечно, находилась с ним, хранясь в его рюкзаке и никогда его не покидая. Присев на колени перед тумбочкой возле кровати, рыжеволосый юноша открыл маленькую дверцу и, натолкнувшись на кучку разных бумаг и тетрадей, устало вздохнул. Принявшись рыться в содержимом, он то и дело различал нетерпеливые вздохи Чонгука, закатывая на них глаза и продолжая искать.
Спустя пару минут он обречённо выдохнул и, закрыв шкафчик, поднялся с пустыми руками. Вернувшись к Чонгуку, он пожал плечами и проговорил:
- Нет этой тетрадки там, - юноша задумчиво нахмурился, - пусть сам спускается и ищет.
Не услышав ответа от Чонгука, Чимин поднял на него взор и столкнулся с двумя безумными глазами. Озадаченный, рыжеволосый художник медленно и тихо спросил:
- Ты чего?
- Ты же... - музыкант запнулся, - ...гей, да?
Не ожидавший подобной фразы, Чимин невольно напрягся и ощутил учащение своего сердцебиения; он снова почувствовал себя мальчишкой из пусанского парка, который был на грани самых жестоких издевательств в сторону своих юношеских, совсем чистых и искренних чувств. Его вновь охватил тот же испуг и то же ожидание чего-то зловещего и грубого.
Глаза Чонгука продолжали выражать нечто безумное и слегка дикое.
- Какая тебе разница? - тихо и подавленно переспросил Чимин, неотрывно глядя в пламенные глаза Чонгука; под таким взором возможно было растаять или превратиться в песок.
- Блять, похуй, - отчётливо проговорил Чонгук.
Дальнейшие события произошли за одну быструю секунду, в течение которой разум художника остановил свой процесс и отдал контроль эмоциям и инстинктам: дёрнувшись вперёд, Чонгук резко припал к его губам, заставив Чимина невольно отступить назад и приподнять руки. Широко раскрыв глаза, Пак ощутил чужие уста на своих и, инстинктивно воспользовавшись моментом, под гулкий удар своего сердца крепко стиснул веки, подавшись так же вперёд и первым начав углублять поцелуй.
Его руки задрожали, но он смог обхватить ими талию Чонгука и прижаться к нему сильнее, наклонив голову налево и ощутив чужие ладони на собственной шее; приоткрыв рот сильнее, он стал физически различать воодушевление музыканта, который продолжал целовать его с неожиданной отчаянностью и искренним самозабвением.
Прошло не более половины минуты, в течение которых Чимин продолжал сжимать юношу напротив в цепких объятиях, игнорируя крик тревоги в собственном обезумевшем сознании; внизу живота приятно заныло, и рыжеволосый художник тихо простонал, ощутив скользящие руки Чонгука. Внезапно почувствовав движение, Чимин слепо последовал за Чоном вперёд, который, резко столкнувшись спиной с дверью, опёрся о неё и прижал Пака к себе ещё крепче. Их уста не разрывались ни на секунду, ровно как и их веки продолжали оставаться крепко стиснутыми.
Тишину комнаты разрезал телефонный звонок, и Чонгук был первым, кто оборвал поцелуй: не рассчитав сил, он оттолкнул художника так резко и грубо, что тот от лёгкого головокружения упал назад, приземлившись на ягодицы и подняв на музыканта безумный, полный озадаченности взгляд. Несмотря на физическую боль, он испытал гораздо больше разочарований в сердце, различив взгляд Чонгука, переполненный омерзения и злости.
Телефон продолжал звонить. «Наверное, это Тэхён», - промелькнуло в сознании Чимина.
Чонгук поднял взгляд на телефон, затем на Чимина; развернувшись, он трясущимися руками открыл дверь и вышел, громко хлопнув ею и ругнувшись.
Вспомнив переполненный отвращением взгляд музыканта, Чимин подтянул к себе худые колени и, уткнувшись в них, дал волю слезам; эмоции захлестнули его своей непоборимой волной, и юноша, внезапно устав от подобных американских горок, сломался, не сдерживая всхлипы и стоны.
«Тебе так нравится издеваться надо мной, правда?»