Катакомбы
Дайн выглядел привычно мрачно и холодно. Нацепить маску за несколько часов для него проще простого, а поддерживать ее он привык.
Вариант с катакомбами и шахтой казался Дайну наиболее приемлемым. Оттуда можно было попасть из города, но он предложил зайти с другой стороны – а значит, их ждала пара-другая часов пути до самой шахты. В гору, для начала, между скал – там, где только тень и совсем не видно солнца.
Они выдвинулись из города вдвоем, и Неста не спешила заговаривать, пока они не отдалились от стен Грана Эсера достаточно далеко. Но Несту просто-таки распирало от желания поделиться с ним.
— Кстати говоря, я убедила Ньюлен уйти из Эсеры в пустыню, помогать людям, так что она точно не ввяжется в этот ужас с Тамагаром ни на каком этапе.
Он довольно умело делал вид, что ему не очень интересно. Только по беглому взгляду было ясно, что он слушает и полностью в разговоре. Однако, услышав новость, Кисэйл сбился с привычного ритма и встал. Обернулся к ней, то ли хмурясь, то ли вообще не понимая, какую эмоцию должно изображать его лицо.
— Ты ее уговорила? Вот так просто? Ты ее уговорила?
— Я вспомнила твои вчерашние слова... да, я не была так уж пьяна, представь себе! Ну, словом, то, что воздействие терилла на чудовищ единичное, а на колдунов и против более опасных врагов — длительное. И я уговорила ее вернуться к солдатам и бороться с чудовищами пустыни. Это все еще вредно для нее, но...
Казалось, он вообще забыл, как быть живым – как двигаться, но вдруг, механизм, конструкция – ожил, оказался рядом в один шаг, его широкая рука на ее затылке, в ее волосах, а сам он замирает, и время замирает, когда он целует ее в лоб.
А потом он отступает на шаг.
— Прошу прощения. Это было «спасибо».
Неста опешила, искренне. Нет, в лоб ее, разумеется, целовали. И не только в лоб. В ее неполные восемнадцать, Несту вообще много куда целовали, много кто и когда, так почему сейчас она ощущала, что у нее лицо начинает гореть?
Проклятье.
Пытаясь хоть как-то отвлечься, она взбила кудри и улыбнулась ему весело.
— Видишь? Я кудесница решения проблем. Глядишь, такими темпами я придумаю, как украсть из Лезвий тебя.
На его неправильно-возрастном лице – смесь печали и сожаления. Кажется, он хочет что-то сказать, но не может – не может физически, и только улыбается, и улыбка эта – горше полыни.
— Меня нельзя украсть. Нет способа обойти или разомкнуть адаранскую клятву. Я даже не могу говорить о том, что поклялся делать или не делать. Я либо останусь с ними навсегда, либо умру.
Они двинулись дальше. Неста чувствовала себя неуместно-грустно, до конца не понимая, почему. Пусть по-настоящему они с рыцарем поговорили только вчера, ей казалось, что она его знает. И эта обреченность была такой... чудовищной.
— Знаешь, не так давно мне сделали довольно жуткое гадание. Что-то об очень неприятных выборах. Но я не верю в безвыходные ситуации. Должен быть способ, Кисэйл. Лазейка.
— Не надо. Не начинай. Пожалуйста.
Не было способа, вот во что он верил, а не в Трех. Раб бога, чья сфера — ничто, потому что в этого бога он не верил, он загнал себя в угол. Казалось, он выворачивался, как только мог – из собственной шкуры выворачивался, но петля только затягивалась. И с каждым днем становилось все хуже.
Она не могла это терпеть.
— Сойлана охрани, да почему, Кисэйл? Не веришь ты в вашу Роль, это я прекрасно поняла. Откуда этот фатализм, почему «не начинать»?
— Потому что жить с пустой надеждой на что-то гораздо болезненнее, чем в фатализме и ожидании конца.
Он опустил голову вниз, скрывая лицо. Качнул головой и кивком позвал ее продолжить идти. Они поднимались в гору. В тенях, в холоде и пыли, между скал, где даже шаги отдавались эхом. Терпеть это грустное молчание Неста больше не могла, и на очередном повороте выпалила:
— Я так не могу. Расскажи мне что-нибудь хорошее! Например... свое самое приятное воспоминание. Любое. Но обязательно хорошее.
Кисэйл озадачился. Но, кажется, он правда хотел отвлечься, потому что всерьез задумался.
— Когда мне было, наверное, семнадцать, моя сестра нашла сборник сказок. Ваших, из Двух Звезд. Мы с ней тогда ладили плохо, но в тот вечер почему-то не поссорились. Я не хотел заучивать молитвы, она не хотела идти спать. Мы прокрались ночью на крышу, и она до утра читала мне сказки. Я пообещал, что когда мне дадут право выезда, я возьму ее с собой сюда. — Он помолчал. Что-то было не так, Неста готова была поклясться, но он только качнул головой. — Твоя очередь. Твое самое приятное воспоминание.
— О, у меня почти все приятные, Кисэйл, я девушка веселая.
— С этим я спорить бы и не вздумал.
Она раздумывала с мгновение, после чего решила рассказать кое-что из времени, когда родители были еще живы. Как она, невольно, но умудрилась обмануть как отца с матерью, так и прозорливую Шеэмин, и то, что началось как простая история про чудовище под кроватью, обернулось всеобщей гонкой за мистической нечистью. А поскольку Несте было страшно и стыдно признаваться, что чудовище-то она придумала, поиски затянулись, послужив причиной нескольких очень неловких и комичных ситуаций.
Он полностью был в истории. И даже смеялся.
Они поднялись к перевалу, где вновь появилось солнце. Затем – вниз по узкой тропке прямиком к водопаду. Солнце светило на стремящиеся вниз потоки воды, и казалось, что кто-то сыпал с утеса бесконечное количество мелких алмазов. Сколько они шли, навскидку сказать трудно, и Кисэйл остановился на мгновение, щуря блеклые глаза из-за бликов на воде. Вечерело.
— Ты не проголодалась?
— Когда ты спросил меня это вчера, я напилась и узнала про тебя очень много нового, так что, сам понимаешь, какой у меня соблазн сейчас сказать «да».
Он хмыкнул.
— Ну, обо мне больше почти нечего узнавать, а вина я с собой не брал, разумеется – а то уводить кассиду в безлюдное живописное место, чтобы там наедине с ней выпить, ну...
Им нужно было понять, как заходить, и Дайн ждал темноты. При свете дня было трудно выделить нужную точку.
Они заняли место в тени, и Неста, не сдержавшись, пристально взглянула в лицо рыцаря.
— Ты всегда все просчитываешь, потому что это тоже требование для вашего ордена, или потому что ты в принципе во всем идеален?
Он поморщился, будто бы слова о его идеальности были ему неприятны. Неста закатила глаза.
— Видит Сойлана, тебе даже комплимент сделать нельзя. Ты от всех так отнекиваешься?
— Смотря что комплиментировать. От правдоподобного отпихиваться не буду. А к лести я в Воссе привык, так что на необоснованную похвалу у меня аллергия.
— А я уж побоялась, что вам в лезвиях Веры нельзя делать комплименты. Или это вы не должны их никому делать?
Он покосился на Несту и протянул ей небольшой рулет-закуску.
— А ты хочешь комплимент? Прости, не знал. Тебе сделать какой-нибудь простой, или что-нибудь необычное?
Она охотно взяла рулет, но интересовала ее вовсе не еда.
— Необычное? Это как, прости?
Кисэйл усмехнулся.
— В Адаране это превратили в тайный язык. Например, если некто сказал вам, что ваше зеленое платье чрезвычайно зелено, а каменья сверкают как звезды, скорее всего, он сообщает, что ваших шпионов рассекретили, а на вас саму нацелились некие влиятельные организации.
Она озадаченно моргнула.
— Что?.. это совершенно нелогично и запутанно!
— О, адаранцы зато считают себя чрезвычайно утонченными и крайне находчивыми. Это действительно язык, там можно любой комплимент трактовать. Первое время здесь, когда я слышал естественные комплименты, очень озадачивался, потому что автоматически переводил их.
Это звучало так забавно и странно, что Неста рассмеялась, по счастью, успев прикрыть рот рукой.
— Теперь мы будем играть в «переведи комплимент»! Итак, я должна знать, что будет значить, если я скажу, что мне гораздо больше нравится, когда у тебя волосы взъерошены, они чернее кажутся,
Он подумал. Очень тяжело вздохнул – видимо, она знала, с чего начать.
— Воспринимая это как замечание, что мне идет взъерошенность вкупе с цветом, ты только что сказала, что в своих коварных изменах супруге я невозбранно палюсь, но ты находишь это интригующе небрежным. Опционально, ты только что сказала, что заинтересована присоединиться.
Неста вспыхнула и поспешила сфокусироваться на кожухе с теплой водой, чтобы скрыть смущение. Нет, ничего такого жуткого в его словах не было. Тем более, для уроженки Двух Звезд. Так что же она краснеет-то?
— Ладно... я заинтригована. Хорошо. Я очарована тем, как ты заботишься о Ньюлен! И удивлена, что ты не ледяная статуя, а весьма себе живой.
Он усмехнулся.
— Давай по очереди. Первый мне трактовать как то, что я заботливый, но ты не одобряешь моих методов, так? Тогда это получается, что ты считаешь меня слишком консервативным в моих политических убеждениях, а еще предпочла бы занять мое место и положение в текущем обсуждаемом вопросе. Со вторым возвращаемся к прежним темам, ты только что сказала, что считаешь мою фригидность лицемерной, и что я, должно быть, просто набиваю себе цену для богатеньких вдовушек.
Чувствуя, что сейчас ее лицо попросту сгорит, Неста подняла руки в жесте сдачи.
— Сдаюсь. Не вижу логики и не понимаю ни одной аналогии.
— Я могу объяснить, — он слабо улыбнулся, сбрызгивая водой руки. — Все довольно глупо, и привыкнуть довольно сложно, если в этом не рос. И это правда довольно смешно, как адаранец говорю. Вот взять первый твой комплимент. Черный в Адаране любимый цвет, но он противоположен голубовато-белому цвету Трех, то есть, должен бы быть негативен. Обращают внимание на элементы черного, когда хотят указать на какие-то не совсем честные дела, которые при этом всех интригуют. Небрежность в одежде – указание на излишнюю неосторожность в деловых вопросах, небрежность во внешности – в личных. К тому же, важно знать, кто кому делает комплимент. Ты – женщина высокого положения. Я при исполнении. Значит, ты можешь вести этот разговор и выдвигать предложения. Итого...
— ... итого это отличное развлечение — трактовать все комплименты на приемах, — закончила вместо него Неста, не в силах скрыть улыбку. — Потому что в противном случае это слишком запутанно.
— Иначе Адаран был бы очень скучным. Но, искренне, я до сих пор не могу просто делать комплименты, каждый раз думаю, как бы при этом не предложить никому продать мне козу с искусственными... интимными частями, даже при том, что знаю, что никто, кроме меня, не заметит. Но я-то буду знать.
От последнего Нимнесте поперхнулась водой и закашлялась так интенсивно, что Дайну пришлось похлопать ее по спине. Откашлявшись и восстановив дыхание, она во все глаза уставилась на него.
— Прости, но ЧТО нужно сказать, чтобы вышла коза с... этим?!
— «Я тоже считаю ваши перчатки неотразимыми, и этот пояс подчеркивает изгиб вашей талии», — Неста готова была поклясться, что он слегка покраснел.
— Расшифровку! Умоляю!
И тогда он покраснел еще отчаяннее.
— Хорошо. Я заранее прошу прощения, но. «Тоже» важно, потому что я как бы примазываюсь, делаю запрос. Прошу чего-то, а поскольку мне в праве отказать, обычно в условии сразу сделка. Итого – продать. Перчатки ассоциируются с козами, потому что когда коз только завозили в Хосеш-Асад из миров-осколков, у них обнаружились паразиты, которые почему-то быстро распространялись в местной среде, и все вообще стали носить перчатки, имея дело с козами и козьими продуктами. Потом это быстро сошло на нет, но ассоциация осталась. Что касается пояска... ну, мужчины всегда предпочитали хвалить корсеты или юбки, пока одна баронесса пару сотен лет назад не ввела в моду пояски. Она, говорят, предпочитала женщин... а эти самые пояски – декоративная версия соответствующих ремешков для... хм. И, да, в Адаране не очень прилично делать комплимент талии женщины. Это значит, что вы сообщаете ей, что желаете, скажем так, пристроиться сзади.
Он раскраснелся, Неста тоже. Обычно она говорила, что ее темная кожа позволяла скрыть румянец, но сейчас ее ничего бы не спасло.
— О. Богиня. Я... мне кажется, так можно почти что угодно перевести.
— Почти что угодно, да, — Дайн, кажется, избегал смотреть на нее.
— Теперь я думаю, может, этот линей-сектант, о котором я рассказывала, тоже мне что-то эдакое выдал. «Имя ничто по сравнению с сутью»! «Как ты чувствуешь себя теперь, когда ты так много можешь, стольким отмечена» и что-то такое.
Он призадумался и с легкостью перевел:
— Примерно трактуется как «вы оборзели оттяпать столько прибыли с казенной земли, вам не стыдно? Я навел на вас кучу воров. Ваша мама, часом, не в сарае родилась? Вы ушлая как сельский торгаш в столице».
— Так и знала, что дрянь какая-то.
Он помедлил. Слегка нахмурился, будто бы нервничая.
— Я собираюсь сделать тебе осмысленный комплимент.
Она насторожилась. Отложила воду, глядя на Дайна во все глаза. Ей было неловко. Очень, очень неловко. Казалось, этот момент куда важнее, чем кажется, будто есть вещи, которые он хотел бы сказать, но не мог. По разным причинам, объективным и нет – не мог. Даже если это было необходимо.
Но пытался донести чуть иначе.
— Мне нравятся ваши глаза, — начал он, формулируя каждую фразу очень тщательно, — Я бы хотел, чтобы они видели сквозь мои церемониальные украшения. Мне нравится, как вы двигаетесь; я хотел бы двигаться с вами в унисон. Как никому другому, вам пойдет красный. Я не смею надеяться, что когда-нибудь вы добровольно захотите одарить меня чем-нибудь красным.
Она не ждала такого. Это было... красиво. Это был, пожалуй, самый прекрасный комплимент, что она слышала за всю свою недолгую жизнь. И от этих его слов внутри все горело только сильнее.
— И... как это расшифровать?
Он улыбнулся, и была в этой улыбке какая-то неизбывная грусть.
— Я обязательно расшифрую его, в другой раз. Хотя бы ненадолго что-то должно оставаться просто красивым комплиментом, я думаю.
— Эй!
Он поднялся.
— Темнеет. Идем.
Они пробирались вниз, в темноту. Холодная белая рука Кисэйла была нерушимой опорой, пока Неста спусказась за ним по покатому склону. Один раз она почти упала, и боялась, что влетит в него, но он с легкостью удержал весь ее вес, не дав ей в себя врезаться. Его короткое мягкое «осторожнее», вкупе с внимательным взглядом, заставили ее сердце биться только сильнее.
Они направились в темный тоннель, и Неста невольно поежилась.
— У меня чувство, будто бы я лезу в какое-то место, куда родители говорят хорошим девочкам ни за что не ходить, и теперь я плохой непослушный ребенок.
Он хмыкнул.
— У нас есть такая детская страшилка. Если ребенок ведет себя непоследовательно и непослушно, говорят, что на него начинает смотреть Холодная Блейк. У вас Блейк — просто канонизированная фигура от домена жизни в Вере Трех, у нас ее подают как госпожу дисциплины и соблюдения. Блейк смотрит на непослушных детей из воды, когда они умываются или пьют, и когда они начинают ощущать ее присутствие, она протягивается из воды и откусывает кусок бунтарской души, оставляя вместо него заледенелый осколок, не поддающийся ослабляющим страстям. Так вот, это я к чему, — он вздохнул. — Китиэнь, моя сестра, очень любила говорить, что падение популярности веры Трех в значительной степени в том, что детям с детства говорят, что за ними в случайные моменты пялит мертвая женщина со склонностью откусывать случайные... кусочки.
Неста настолько опешила, что даже остановилась. Ничего такого в ее детстве не было. Да она даже представить не могла, чтобы в сказках Сойланы было что-то подобное! Угроза, пугалка, такая ужасная перспектива.
— Это какой-то бред, Кисэйл. Вера не должна... это же какие-то ужасы. Вера должна давать надежду, а не загонять людей в тупик с самого детства, чтобы их контролировать!
Он кивнул. Это неправильно, но только за такие мысли дома ему светили бы крупные неприятности.
— Тебя как будто держат в узде. Однажды я был на соляных шахтах на острове Гизлон, смотрел на... людей в поводках. Они носят такие ошейники, связанные между собой во время работ. Ампирское изобретение, как ни странно, не наше. Когда рабы не работают, ошейники остаются на месте — у них ментальное влияние. Стоит тебе, узнику, подумать о том, чтобы напасть, вырваться, убежать, использовать инструмент не как инструмент — для другого или для... себя, возникает тошнота, мигрень, потом и что-то похуже. Эти ощущения — иллюзия, но они настолько сильные, что пленники в итоге просто лишаются возможности делать... думать что-либо, кроме дозволенного. Этот принцип адаранцами очень обожаем. Ментальная тюрьма — решетки из страха, в которых нас выращивают с самого детства, настраивают заранее. Как фрукты в металлических сетках — сразу нужной формы. Вбивается уверенность, что мы можем наверняка говорить только о том, что за нами следят, чтобы наказать за проступок. С самого детства — всезнающее существо, чтобы ты и не думал даже о чем-то... не том. И да, это неправильно. — Он вдруг дернул головой, нервно рассмеялся и зачесал с лица встрепанные волосы. — Я все порчу грустными историями, забудь.
— Они не грустные, Кисэйл. Они жуткие, и я боюсь твоей родины.
Неста всю жизнь знала одно. Рабства как такового в Адаране не было. Было в Ампире, а Адаран удобно "нанимал" ампирские ресурсы, воспринимая людей больше как скот или даже вещи. Восс был полон рабов-да-не рабов. Но то, что рассказал Дайн, звучало как лишь еще одна грань рабства. Грань, куда более жуткая.
— Кисэйл, послушай.
Она не могла идти за ним и говорить ему это в спину. Плевать на его неприкосновенность, Нимнесте схватила его за запястье и дернула на себя. Он развернулся очень послушно, к счастью, потому что сама сдвинуть двухметрового адаранца она бы не смогла.
— Я не буду говорить о твоем ордене, как ты и просил, — начала она, отпуская его руку и кладя ладони ему на грудь. Тусклый доспех, подавленный его волей, не излучал ничего, но от близости терилла к коже ей все равно было не по себе. — Но я хочу, чтобы ты знал, что в моем Морриане для тебя всегда будет место. Мой Морриан может стать для тебя домом. Когда мы со всем разберемся, я всегда буду ждать тебя у себя, и мой город будет местом, где ты сможешь быть собой. Никаких масок, только настоящий ты. Хорошо?
Кисэйл покачал головой. Грустно улыбнулся, напряженно-сосредоточенный, какой-то подавленный вдруг.
— Не могу обещать, прости. Когда ты разберешься с сектантом, а я верю, что ты разберешься, меня может здесь уже не быть, — он помедлил еще, хмурясь и глядя в сторону сверкающей воды. — Адаранские клятвы. Выбора нет.
— Кисэйл...
— Разберемся с вором герцогской молодости сперва, я думаю. Поговорим о будущем потом.
Они миновали открытый участок, залитый светом последних солнечных лучей. Увы, здесь же был и водопад. На выходе, сбив засов и отворив деревянную дверь, Дайн с досадой отметил, что промок, и зачесал волосы прочь с лица, оборачиваясь к кассиде, чтобы высказать сожаления по поводу случившегося.
И замолк.
Распушенная, освещенная со спины, в белой тунике, мокрой достаточно, чтобы не только подчеркивать и обрисовывать фигуру, но и приобрести какую-то долю прозрачности... с капельками на лице и губах, на фоне заходящего солнца, она была...
— К этому я не готовился, прошу прощения, — выдал он, старательно пытаясь сохранить бесстрастное лицо и оторвать взгляд от тех мест, куда смотреть не следовало. А смотреть не следовало, видимо, никуда на нее, и в итоге он очень сосредоточенно уставился куда-то ей над головой.
Неста мысленно выругалась. Нет, решительно все стремилось компрометировать ее, когда она с Дайном, даже небо, даже природа.
— Не говори, что я тебя совсем смутила, а то я со стыда сгорю.
Дайн усмехнулся и отвернулся, отворяя дверь.
— Тебе повезло, что ты не с кем-то из моих собратьев, которые воспринимают всю эту нашу религиозную недоступность всерьез. Потеряли бы мужика где-то между мантрами, что «Лезвие всегда твердо» и практически музейной демонстрацией ступора и смущения.
Она шутливо хлопнула его по спине. Нашелся граф!
— Ну ты и злодей!
— Я адаранец, Неста. Мне положено.
И они нырнули в темноту катакомб.
Они пробирались по мокрым переходам, кажется, целую вечность. В полной тишине даже их дыхание отдавалось эхом, заглушаемое лишь бесконечным журчанием воды внизу. В какой-то момент Неста почти оступилась, но Дайн вновь поймал ее, среагировав поразительно быстро.
Вскоре тоннель перестал выглядеть естественным. Появились подпорки, расширился проход и, увы, появился очень неприятный запах. Пока что он был далек, но Неста уже понимала, что они и правда оказались рядом с одним из городских сточных каналов. Она поморщилась, отвязала легкий плащик и, свернув его, перевязала лицо. К счастью, эти плащи делали тоньше платков, и теперь это пришлось кстати.
Они услышали голоса совсем скоро. Двое или трое мужчин беседовали о чем-то крайне недовольно, периодически встревал еще голос. С их позиции было не разобрать, о чем идет речь, но вскоре проскользнуло слово, за которое зацепились и Кисэйл, и Нимнесте.
«Сахим».
Кто-то был очень недоволен Сахимом Тамагаром, судя по разговору, и недовольство то имело прямое отношение к тому факту, что им приходилось ждать в катакомбах у сточных каналов. Неста подалась вперед, чтобы слышать лучше, и оперлась о каменную нишу.
Камешек откололся от скалы с другой стороны и скатился вниз вместе с песком. Разговоры затихли.
Она... она опять что-то испортила, да что такое!..
Она ощутила жар колдовского огня рядом со своим лицом. Сердце ухнуло вниз, она вскрикнула, но огонь так и не появился. Вместо этого рядом вспыхнуло белым, и Несту ударила мощная волна силы.
Она выпустила из рук трезубец, упала на землю. Оступившись, скатилась вниз, едва успев сдернуть плащ с лица, и ее вырвало прямо на камни. Голова кружилась, она почти ничего не видела, ее кости горели.
Она должна была уйти от Дайна, немедленно!
Размыто, но она видела, как мужчина схватился с двумя линеями. Какой-то из местных колдунов швырнул в него стулом и бросился прочь, захлопывая за собой дверь. Третий замахнулся на Несту клинком.
Она едва успела коснуться Владыки Морей, и тот выплеснул потоки эфемерной воды, отталкивая чужака. С трудом поднявшись, она ударила трезубцем в стену, и вибрация отшвырнула мужчину прямо в одного из линеев, сражающихся с Кисэйлом, и они кубарем покатились в сторону.
— Я догоню того! — бросила она и, прежде чем рыцарь успел возразить, бросилась за беглецом.
Она не могла быть рядом с Лезвиями, когда те рассеивали. Ее сердце горело, ее душа горела, и она готова была поклясться, что сама Марка кричала от боли. Это клеймо делало ее уязвимой, словно она сама была такой же, как те пустынные существа.
Все как Лидиа и говорила.
Она сбежала вниз, и коридоры сменились широкими мостками древних катакомб. Зал, освещенный древними огнями, огромные колонны и стоячая гнилая вода по обе стороны от ведущего на другую сторону моста. И по этому мосту убегала прочь ее цель.
Неста остановилась, перехватывая Владыку Морей. Бегала она, может, и не быстрее всех, но у нее была хитрость.
Повинуясь мысленной команде, артефактный трезубец сформировал сгусток силы и выпустил его прямо в спину чужаку. Тот, кувырнувшись, подскочил и... плюхнулся прямо в канализационную воду.
Подбежав к краю, Неста выдохнула. От нервов она хотела смеяться.
— Ну как, попил?
Сзади хохотнул Дайн, который проскользил последнюю часть пути, не пробежал. Он остановился, глядя на бултыхающегося колдуна, и многозначительно выдал:
— Я его трогать, чтобы вынимать, не хочу.
Колдун выругался. Постарался бросить в них огнем, но Кисэйл развеял его попытку, будто бы и не было никакого усилия. Неста едва сдержала тошноту, но в этот раз ее спасло то, что воздействие произошло в более открытом пространстве.
Дайн же вздохнул.
— Серьезно, что ли?
Колдун выругался вновь. Подплыв, он попытался выбраться, но наткнулся на клинок Дайна, протянутый в его горлу с такой точностью, что еще миллиметр – и все.
— Что теперь? — спросила Неста.
— Хороший вопрос.
Дайн задумчиво повел клинком, будто бы случайно, но на деле — четко повторяя движения мокрого колдуна.
— Даже под слоем твоих канализационных приключений я вижу, что ты — не Сахим Тамагар, — обернувшись к кассиде, но стараясь демонстративно уделять внимание и колдуну, Кисэйл сказал: — Этого я не знаю. Какая-то мелочь. Я не понимаю, откуда берутся направляющие в этой стране, правда.
— И среди тех ребят его, разумеется, тоже не было?
Кисэйл покачал головой.
— Его узнаешь сразу. У него перебитый нос, укреплен металлическими штифтами. И в целом лицо приметное. В любом случае, он не какой-то говняный колдун.
"Говняный колдун" хотел было выругаться в третий раз, но запах вызвал у него только тошнотные спазмы.
— Я могу сказать, где он прячется, — выдавил из себя плавающий. — У меня нет к нему любви. Не после такого.
Неста даже хотела ему посочувствовать. После такого к кому угодно бы исчезла любовь.
— Это было бы замечательно, спасибо.
— Выньте меня, может?
Кисэйлу трогать его искренне не хотелось, но руку он протянул. Протянул еще и потому, что на близком расстоянии контролировать его было бы проще. Выбравшись и брызжа водой вокруг, колдун хмуро выжал рукав и сказал:
— Его никогда тут и не было. Не полезет же он в канализацию? Тамагар в роскоши живет, пьет щас, небось.
— А вы тут что делали?
— Пытались вырезать нечисть и пробить проход к городу, чтоб не через отходы.
Неста едва сдержала смешок.
— И как успехи?
Колдун покачал головой.
— Дохлый номер, если не хочешь наглотаться.
— Кстати, не вздумай пытаться что-нибудь поджечь, — предостерег Кисэйл. - Ввиду врожденного злорадства, я тебя не остановлю, и тебе же будет хуже. К делу — Тамагар, где он? Точно?
— В форте в горах. Брошенном. Далеко от города, у него там уголочек обустроен.
— Где. Детали.
Он уточнил, Кисэйл слегка разъяснил его слова — он был информирован о расположении крепостей. Только судя по описанию, местоположение не играло такой уж роли. Крепкий, пусть и старый форт в удобном месте, нашпигованный солдатами — такой только штурмовать.
Кисэйл казался нейтральным. Равнодушным, безупречным, как всегда.
— Ты теперь его арестуешь? — поинтересовалась Неста.
Арест подразумевал вытаскивание пленника с собой и путь обратно втроем. Кисэйл слегка повел бровью, будто бы говоря, «не то чтобы я брал с собой наручники».
Колдун взглядов не понимал. Убрал руки в карманы, хмурясь.
— Слушайте, законом не запрещено по шахтам шляться. Я тут бегал, может.
Дайн хмыкнул.
— Купался.
Колдун одарил его ненавидящим взглядом.
Неста нахмурилась.
— Так что, пусть идет?..
— Идет?
Очевидно, Кисэйл так не думал.
Он двинул рукой лишь слегка, прежде чем опустил меч, как бы давая колдуну пройти. Тот не верил, кажется, прижав руку к порезу на шее. Рана странно пульсировала, и он неуверенно сделал пару шагов вперед, мимо них. А потом еще. И замер, дернулся, когда лезвие рыцарского меча вышло у него из груди.
Его тело с глухим стуком упало на мокрый пол.
Кисэйл убрал меч в ножны. Не только доспехи Лезвий светились неприятно и давяще. Он носил клинок из терилла! Ничего опаснее в этом мире быть не могло, что для врагов, что для владельцев.
Но не меч волновал Несту. Она вскрикнула, прижав руку к груди. Он... убил этого мужчину. Хладнокровно убил!
— Не люблю их отпускать. Здесь, кстати, действительно водится всякая дрянь.
Она посмотрела на него непонимающе. Как он мог быть так спокоен?
— Неста, их бы все равно казнили в итоге, — он поморщился. Кажется, последствия использования терилла начинали сказываться на нем. — И ты ведь не думаешь, что остальные дали мне повод оставить их в живых?
Нет, она прекрасно все понимала. У них не было вариантов, им пришлось адаптироваться к ситуации. И все же... убивать чудовищ — это одно, а людей, и так спокойно — другое.
Но она мотнула головой, выбрасывая эти мысли прочь. У них была информация. Это главное.
Они направились к выходу вдвоем. Неста ежилась от холода. Когда они выйдут на поверхность, будет уже ночь, а она все еще воняла этим ужасным местом. До самого города, наверное.
— Что теперь?
— Отрапортуем. Нам форт штурмовать. Проблема в том, что сказать, что мы ничего не нашли, не получится. В сторону от моих клятв, штурм означает Ясхилла на нашей стороне.
— Это плохо?
— Ясхилл... не самое приятное соседство.
Они вновь прошли водопад и оказались снаружи. Отряхнувшись от капель воды, но намокнув только сильнее, Кисэйл замер на мгновение, а потом свернул вниз по тропинке. Она не сразу поняла, что идут они не совсем туда, куда должны.
— Эй, ты куда? Нам надо в город. Я только и могу что думать о том, как бы отмыться.
— Может, я читаю твои мысли.
Искрящийся чистый водопад по эту сторону, стоило спуститься, встречался с рекой. Отсюда и дальше — берег, залитый ранним светом полных лун.
— Я не могу, меня преследует канализационный дух. Я не знаю, как так до города идти.
Неста ахнула.
— Кисэйл, это гениально! Я хочу тебя обнять. Но... только после купания.
— Я это запомню.
Она не сдержалась и подсмотрела, как он справляется с ремешками погасшего доспеха, как отвязывает клинок и остается в рубашке. Он высок, у него широченная спина и такие сильные руки, что даже одежда этого не скрывала. Неста слышала, что адаранцы весьма закрыты в том, что касается наготы, и потому происходящее казалось ей даже немного волнующим. Это в Королевстве к наготе относились спокойно, открыто купаясь с друзьями и близкими. Может быть, Дайн уже привык к местным нравам?
Видимо, и да, и нет. Он поспешил заверить ее, что не будет смотреть, и указал на камень, за которым можно укрыться.
Отчего-то это казалось Несте смешным.
— Можно подумать, адаранские клятвы запрещают тебе купаться с кассидами в водопаде. Или это тоже делать нельзя?
— Нельзя, — кивнул он. — Но прямо клятвой мне не оговаривалось, что я не имею право звать ночью купаться кассиду конкретной расово-социальной принадлежности. Очень мало запрещеннных вещей оговариваются клятвами, на самом деле. И втихаря все всё делают, конечно.
— Ну и в чем смысл тогда? — она возмущенно плеснула в него и опустилась в воду по самую шею. Дайн, белый в этой темноте как сама младшая луна, мотнул головой, отряхиваясь.
— Ладно, я не так выразился. Соблюдают. А если оступаются, стыдятся, боятся, ведут себя потом прилежней. Большинство правда верит в... особенность. И мало кто уходит в разнос. Я же не пошел.
— Прости, но по первому впечатлению, рыцарь Дайн, для тебя «пойти вразнос» — это, не знаю, съесть десерт на обед.
Он натянуто улыбнулся и брызнул на нее в ответ, окатив ее с головой. Неста фыркнула и рассмеялась, а потом нырнула. От воды ей удалось, наконец, загладить кудри, и они мягкой волной легли на спину, став сразу же в два раза длиннее.
Но, вынырнув, она увидела на себе взгляд Кисэйла. Он смотрел на волны ее волос, на блеск темной кожи. Смотрел так, будто видел что-то завораживающее, и она поняла, как смущена.
Уловив перемену в ее игривом настроении, Кисэйл улыбнулся и спросил лукаво:
— Неста, это вокруг похолодало, или от тебя вода нагрелась?..
Такой наглости она от него не ждала. Он же должен быть сдержанным адаранским аристократом, а он!..
Ахнув, она плеснула в него водой.
— Это я вспомнила, как твои ужасные латы талию твою подчеркивают! — выпалила она, сгорая от стыда при воспоминании о трактовке дурацких комплиментов. Кисэйл открыто расхохотался, а потом, широко распахнув глаза, в шутку возмущенно выдал:
— Как можно, кассида! Я же иностранец, я могу вас неправильно понять и что-нибудь сделать!
— Это я могу тебя неправильно понять! — возразила она. — Делаешь тут комплименты, не расшифровываешь, а я гадаю.
— Позже. Пусть пока он побудет просто комплиментом. Могу выдать другой на замену.
Она замерла, выжимая волосы. Заинтересовалась.
— И объяснишь?
— Конечно.
— Тогда хочу.
Он задумался.
— Когда я смотрю на тебя, то вижу принцессу кораллов и волн. Твой голос – зов, который я хочу слышать в своих снах каждую ночь.
Она непроизвольно улыбнулась — он выглядел таким задумчивым и сосредоточенным, что это было даже... мило?..
— Кисэйл, это снова... очень красиво.
— Это значит «ты приносишь надежду и перемены. Мне нравится думать, что в другой жизни я бы пошел за тобой».
Она отпустила волосы. Окунулась и подплыла к нему, игнорируя, как он отпрянул.
Ее не волновала нагота. Она коснулась его холодной груди и заглянула ему в глаза. Она должна была быть близко к нему.
— Почему все, что связано с тобой, кажется мне таким грустным? Я не могу оторвать от тебя глаз, но все, что я вижу — твою печаль за сотней масок, которые ты вынужден носить. Кисэйл...
— Извини, оно само получается так, — ответил он тихо, будто бы даже хрипло. Он стоял прямо, словно деревянный, и она скользнула рукой по его груди, к его плечу. Почувствовала, как он задержал дыхание, коснулась его лица, другой рукой, кончиками пальцев — его шеи.
— Ты... я и представить не могла, какой ты, за всеми этими масками, но я благодарю Сойлану, что увидела тебя. Что вижу тебя.
Румянец вспыхнул на его белом лице. Он смотрел на нее, не отрывая взгляда, и она не могла оторваться от его глаз. Искала ответ.
— Тебя будто... подорвало что-то. Ты такой открытый, какой бывает только открытая рана. Что так тебя добило, Кисэйл?
Он нахмурился, убрал волосы прочь. Снова, и снова зря — они упали на глаза обратно.
— Герцог? Собственное бессилие? Мне хватает всего, Неста, — он помедлил, вдруг собранный, серьезный. — Моя сестра... в очень сложном положении. Она в больнице сейчас, и... очень зависит от ухода. Я не имею права нанимать ей сторонних целителей, но они могут "пожелать помочь добровольно", и я... стараюсь тянуть за ниточки. Не очень выходит. И есть вероятность думать, что меня в какой-то момент тут... не будет уже, и я не знаю, кто будет о ней заботиться... — он запнулся. А потом дернулся прочь из воды, собираться.
Неста моргнула, глядя ему в спину.
— Кисэйл...
— Поэтому я не хочу, чтобы Ньюлен или вообще кто-либо еще шел в орден. С каждым новым званием все больше клятв, и... — он выдохнул. — Они заставили меня поклясться, что я не буду просить помощи церкви, потому что моя сестра заслужила.
Неста судорожно вздохнула. Тихо проследовав за ним на берег, она кое-как накинула тунику, спеша вновь заглянуть Кисэйлу в глаза. Он был таким... надломленным, таким разбитым, что она почувствовала укол.
Коснувшись его плеча, она заставила его обернуться.
— Чем чаще я вижу тебя таким... сломанным, тем больше трескаюсь я сама. Кисэйл... что с твоей сестрой?..
— Она... не мертва. Это единственное хорошее, что я могу сказать о ее состоянии.
Он помнит эту фразу – всегда будет помнить, самую первую. «Вы знаете, она просто не хочет стараться, — сказали ему, а затем была тысяча оправданий и советов «обратиться к религии».
И он обратился. А ему сказали, что Лезвие его подготовки, его происхождения – элита, которая должна соответствовать Жнецам. Он должен быть бесстрастным и принимать все как опыт. Он не принял.
— Моей индивидуальной клятвой было «отречение от приземленных поступков, мотивированных кровью». Я знал, что имелось в виду.
Она снова ощутила этот укол. Прикрыла глаза.
— Это... ужасно.
Кисэйл, рывком натянув рубашку, яростно покачал головой.
— Я не думал жаловаться. Просто не могу выбросить это из головы. Если я... если меня не будет... здесь... я не знаю.
— Кисэйл, посмотри на меня, умоляю.
Он выдохнул, успокоился. Обернулся.
— Я верю в тебя. Но если случится то, чего ты боишься... Кисэйл, я обещаю, я клянусь, здесь и сейчас, именем Сойланы, Моррианом, всем, что мне дорого... Кисэйл, я клянусь, что о твоей сестре будут заботиться лучшим образом, пока я жива.
Ошарашенный, он отступил на шаг.
— Неста, я не имел в виду...
— Я знаю. И даже не знай я тебя, будь вы мне чужими, едва встреченными, — она качнула головой. — Я бы сделала то же самое. Я бы сделала это для каждого из своих людей. Поклялась бы по-адарански, если бы это требовалось.
— Не говори так.
— Но это правда. Я обещаю, Кисэйл.
Он прикрыл глаза. А потом горько, горько улыбнулся.
— Я... верю тебе.