Правило игры

             1978 год. Апрель

Вечер был спокоен и свеж. Незамысловатый ветер, гуляющий по окрестностям, влетал в учебники, которые носили студенты, утаскивал из старинных книг знания и оставлял в молодых умах только неискушенную беззаботность.

Была весна. С каждым новым днем дело шло всё ближе к лету и к выпускному из Хогвартса. И Нарцисса до сих пор не могла привыкнуть к мысли, что уже через два месяца всё это закончится. В начале учебного года она думала о том, что сестер вместе с ней уже нет, а под конец начинает осознавать, что и сама скоро пропадет отсюда.

Школа казалась вечной.

Ведь эти коридоры так нескончаемо пусты... И какой здесь может быть конец?

Но Цисса слишком многое поняла за последние полгода.

Ощутила, насколько была всё это время привязана к Белле и Андромеде, — без них здесь было непривычно и пусто. Она также заметила, что кроме неё никто в школе больше не скучает по Беллатрисе и Анди, хотя Циссе казалось, что они всегда пользовались некой популярностью.

Туфли глухо стучали о каменный пол.

Она знала, что боится выпуска. Цисса не до конца понимала, что ждет её дальше.

Наверное, сейчас никто этого не понимал. В школе так или иначе все были едины, а за пределами этих стойких стен придется делать выбор. Если этот выбор у тебя, конечно, есть. Если ты понимаешь, между кем выбираешь.

В Министерстве магии то и дело творились беспорядки — терялись документы, газетные статьи, деньги, посетители и даже сотрудники. По радио и в газетах всё чаще звучали категоричные заявления — либо призывы к осторожности, либо к магическому восстанию и революции.

Время было странное. Нарцисса не знала, что думает семья на этот счет. Она не спрашивала. Она редко слушала радио и читала газеты, потому что... Потому что не читала, вот и всё.

Но учеба — прекрасный способ создать иллюзию активного умственного и морального роста.

Ведь только этого от неё и ждут — благоразумия, которое развивается с помощью поглощения бесконечного количества учебников.

Андромеда, закончившая школу в прошлом году, пока работает в банке, потому что по каким то своеобразным причинам её брак с мистером Эндерсоном до сих пор стоит под вопросом.

Белла, которая закончила школу три года назад, уже замужем за Рудольфусом Лестрейнджом.

И для Нарциссы всё в итоге упиралось в одно — в брак, а брак упирался в единственную фамилию — Малфой.

С каждым мгновением он не нравился ей всё больше. Его существование, точно камень на дороге — наехав на него, телегу всего лишь встряхнет, никаких существенных повреждений.

Но это показывает, что он хоть как то, но может повлиять на её жизнь, которая и без этого состоит лишь из вечных влияний со стороны. Один маленький камешек способен перевернуть телегу, если управляющий ею человек не следить за дорогой и состоянием своего транспорта. И Цисса это знала. Поэтому её и отвращало всё. Вообще всё.

Его глаза, точно стрелки часов, отсчитывали время. Секунды, предоставленные ей, чтобы выразить всё переполнявшее возмущение, — а потом всё.

Нарисованный над ними вопрос имел неприятный привкус восклицательного знака.

Нарцисса остановилась возле маленького окна. Она очень устала. Закат за стеклом насыщенный и тихий.

Да, под языком явственно чувствовался привкус чего то восклицательного.

1978 год. Сентябрь

Непривычным казалось проводить сентябрь в сплошном бездействии. Но от книг уже тошнило. Голова зудела. И при всём при этом Нарцисса знала, что просто так тратить время нельзя.

Привычные стены дома словно обросли отчуждением. Точно она не была тут лет пять. Но и нельзя привыкать к ним снова — ей нужно начинать собственную жизнь.

Пока всем не до неё, но тем не менее Цисса чувствовала, что её спокойная жизнь раздражает родителей. Ничего полезного — только ткань и нитки, разбросанные по комоду.

Ей тошно.

Солнце до сих пор ярко пылало, хотя уже конец сентября. Оно, конечно, и не могло охладеть раньше, но всё равно его теплый и яркий свет мешал и слишком резко контрастировал с буйный и таким же настойчивым ветром.

Дома душно.

Коридоры пусты.

Все заняты.

Цисса всегда одна. Но не наедине с собой. Нет, это уже определенно не она. Нет более любопытства и умственной деятельности — всё стало одинаково пустым. Голова зудела.

Окно распахнуто настежь. В комнате становилась всё прохладнее. Привычными движениями, и потому резкими, Нарцисса вышивала яркий, широко раскрытый и словно румяный от солнца цветок. Лучисто-розовые нитки быстро проходили сквозь белое полотно, крестики упруго затягивались.

По странному давно она не видела Андромеду. А ведь раньше та захаживала к ней каждый день, а ещё раньше, в самом раннем детстве, они и вовсе жили в одной комнате.

Теперь Андромеда работает в банке, совершенствует свои магические способности, как сама когда то выражалась. Беллатрисса активно поддерживает продвигаемые в Министерстве магии реформы, которые в значительной степени ограничивают права магглов. Также в эти реформы входит уменьшение охранных мер, которые употребляются с целью спокойного проживания немагического населения. Белла ходит на какие то собрания, участвует, как сама говорила месяц назад, в активных действиях, которые устраивает её кружок. Этот её Рудольфус, которого Нарцисса видела всего раза четыре, тоже занимается в этой антимаггловской организации.

Нарцисса не до конца понимала, что конкретно происходит в жизни старшей сестры. Белла всегда выражалась какими то отрывками, тезисами, была взбалмошная и практически не появлялась дома.

Андромеду Цисса понимала больше, хотя та тоже редко навещала родителей.

Но в любом случае — меньше всего она понимала именно саму себя.

Она только сидит и вышивает.

И пьет чай.

Только монотонное действие успокаивало рассудок. Особенно когда это монотонное действие преобразуется в красивые узоры на белоснежной ткани. Когда обретало материальный образ и чувство вины за бездействие больше не тревожило.

Но ни одно рукоделие не способно скрыть надвигающиеся изменения. Сегодняшняя усталость ещё спрячется под нитками, а вот завтрашняя — уже нет.

С началом осени всегда начинается активная умственная деятельность. Это сложилось ещё со школы, и этим принципом руководствуется не только Нарцисса.

Знак вопроса уже почти стерли с отрывка бумажки, на котором был расписан её будущий союз. Ловкий ластик оставил за собой лишь едва заметное троеточие.

Люциус появлялся. Недавно. Пообщался с Друэллой, обсудил с ней последние новости, принес летние цветы. Вел себя надменно, но не скрывая при этом насмешливого огонька в глазах. И матушка на это вилась!

А Цисса чувствовала себя глупенькой второкурсницей, которой лишь бы в куклы поиграть, которой не до этих ваших взрослых разговорах.

Но Люциус, к счастью или нет, даже не пытался заговорить с ней.

Наверное, ему в этом не было нужды.

Порой он оглядывался на неё, но в такие короткие моменты он смотрел прямо, в глаза. И это ещё больше настораживало Нарциссу.

Но как бы стежки розовых ниток не оттягивали время, настанет момент, когда ластик окончательно сотрет с бумажки и знак вопроса, и троеточие, и все запятые... И тогда Нарцисса вынуждена будет поставить там свою подпись.

22 декабря 1978 года.

Зима стояла удивительно холодная. Воздух был не сух, как положено, а свеж. По неладному свеж и по прекрасному глубок.

Сегодня Нарциссе исполняется девятнадцать лет.

Даже какая то искренность витала в доме.

Казалось, будто он уже полон гостями, хотя это какая то глупость — сейчас утро, а все должны приехать только под вечер, уже даже к ночи!

А гостей будет много. И сам вечер намечается отнюдь не таким спокойным, как утро — похолодает и потемнеет, в совокупности образовав яркое зрелище.

Цисса догадывалась, почему все вдруг решили проявить такую формальность, почему все-все решили прийти сегодня. Но признавать интуицию, ставить её поверх чувств... — всё это было так жестоко!

Вся жизнь, казалось, представляла из себя детскость и ребячество, которые то и дело ощущались, стоит только вспомнить о будущем и о том, чего ожидают на этот счет остальные.

Ей хотелось делать вид, словно она ничего не понимает и ничего не думает, потому что просто думать здесь очень сложно — непременно надо обдумывать всё, не упуская ни одной детали.

Но Циссе обдумывать свои мысли не было смысла, ведь всё вновь сводилось лишь к одному имени — Люциус Малфой.

И Нарцисса не думала.

В комнате было тепло. Даже некий беспорядок, который точно восстал прямиком из мыслей своей хозяйки. А на улице светло, тихо и холодно. Нарцисса даже из окна видела, что день чудесен.

И он постепенно склонялся к умиротворяющему вечеру.

Нарцисса уже была одета и расчесана. Она прошлась по дому, получила первые поздравления. От мысли, что все наконец то собрались дома, становилось спокойнее. Замкнутость понятия «дом» и «семья» внушала безопасность.

Всё было привычным, но странным.

Почему то сегодня потребность знать, что все рядом, повысилась в разы и вышла на первый план.

В дверь постучали.

Не успела Нарцисса среагировать, как в комнату быстрым шагом вошла Андромеда.

— Цисса, — объявляет она как бы торжественно, — сегодня очень важный день! И это не из-за твоего дня рождения.

Нарцисса медленно поднялась со стула.

— Что случилось? — напряженно спросила она.

— В общем, — начала сестра, — я узнала, что твой дружок собирается сегодня делать тебе предложение вечером.

Внутри что то оборвалось. Словам Андромеды, конечно, никогда нельзя верить абсолютно, потому что она то и дело хочет сыграть с кем нибудь злую шутку... Но это было слишком ожидаемо, до тошного продумано.

Глупышка Цисса!

Вот почему все приглашенные вдруг соизволили приехать!

Даже воздух уже почувствовал свадебную фату на её голове: сейчас принесет на порывах ветра, прямиком из магазина, всё необходимое — красивые туфельки, заколки и шпильки, ароматные духи и скромную улыбку на лицо — всё это вот-вот ударится в закрытое окно!

Сестра быстро присела на табуретку, которая стояла рядом со шкафом. Андромеда была как будто бы запыхавшаяся. А её то что волнует в этом известии? — аж смешно.

— Ясно, — сухо бросает Нарцисса.

— Ты что, расстроилась?

— Нет, — вызывающе твердо.

Цисса обошла сестру и распахнула верхний ящик туалетного столика. Она сняла из ушей красивые серебряные сережки и бросила их в открытую шкатулку с бижутерией.

— Ты не переживай, у меня уже всё продуманно, — прошептала Андромеда, встав со стула. — Я уже купила два билета на вечерний поезд. Тебе нужно только отвлечь Беллу, пока я перенесу твою сумку в сад и упакую свои вещи. Я трансгрессирую на вокзал и буду ждать тебя. Ведь нам нельзя пропадать из дома одновременно, — Андромеда говорила жутко быстро и нескладно.

Нарцисса наконец то нашла в шкатулке два простых белых гвоздика и попыталась вставить их в уши, но те бесшумно упали на ковер — руки тряслись.

Цисса резко обернулась к сестре.

— Знаешь что, — злостно начала она, хотя понятия не имела, что должна сказать, — это не смешно, — голос предательски задрожал.

— Я серьезно.

— Ты сошла с ума!

— Да нет же!..

Андромеда опустилась на колени, чтобы найти упавшие сережки.

Нарцисса прикрыла глаза. Внезапные слезы потекли по лицу.

Она не готова.

— Ну ты же сама не хочешь этого, — сочувственно произнесла Андромеда, положив сережки на столик. — Всё просто — мы уедем и больше никогда их не увидим.

Циссе стало тошно. Нет, так нельзя.

И чего она переживает? Такой этап у всех в жизни был...

Хотя нет, Нарциссе, всё же, стоит поволноваться, ведь ей слишком тошно от длинных белых волос, от серых глаз, отливающих едким серебром, от желтоватых зубов и рук в синих перстнях...

Она его совсем не знает! Как бы часто он не захаживал, она видит его слишком блекло, Нарцисса чувствует и знает, что не о высоких чувствах тут идет речь, а о выгоде.

В нём было что то цепкое и пристальное. Словно непонятно, где этот человек начинается — он прятался и был повсюду. Его личность плавная, внешность скользящая, синие кольца блестели и отвлекали внимание — и всё это было везде, настигнет самые глубокие закоулки в её голове.

Люциус пугал её.

Нарцисса открыла глаза. Лицо сестры расплывалось. Она выглядела красиво, но прежнему взволновано. Изумрудный цвет платья подчеркивал это ощущение, этот дискомфорт.

Андромеда смотрела прямо, хотя обычно её карие глаза бегали и пытались зацепиться за всё разом. Но сейчас они неподвижны, точно пешеход, который решил не переходить дорогу даже на зеленый свет.

— Через сколько нам нужно быть на вокзале? — прошептала Нарцисса.

Андромеда словно выдохнула — её плечи опустились, по привычному немного скривившись; взгляд потерял прежнюю стойкость.

— Где то в восемь мы встречаемся на вокзале, — с легкой улыбкой произнесла Андромеда. — Сейчас... — она взглянула на настенные часы, — четыре.

Нарциссу пробрала дрожь.

Уже четыре?!

Она тоже глянула на часы, которые висели справа от двери. И да, уже четыре часа вечера — время движется беспощадно быстро. Хотелось действовать мгновенно, пока ещё это возможно. Пока ещё не наступил вечер и приглашенные не начали собираться.

— Собери пока вещи, потом иди к Белле и попроси её причесать волосы тебе, она ведь мастер в этом деле. Я отнесу твои вещи, возьму свои и пойду на вокзал. Ты встретишь гостей, улизнешь потом — и сразу на улицу! Возьмешь вещи и мы встретимся.

Вещей было немного. Она собрала их очень быстро. Не прошло и получаса, как она согласилась на эту глупость, когда каблуки застучали по лестнице — Нарцисса поднималась к Белле.

Цисса не понимала, что делает. Она и не хотела понимать. Хотелось лишь, чтобы жизнь приобрела вид безмятежный, чтобы решения, принятые и ещё нет, оказались верными — вот её желание на день рождения!

Жаль только, что свечи она уже не успеет задуть... Ведь поезд приедет раньше!

Голова разболелась от всего.

Ступени под ногами казались самым отвратным, что есть в мире.

Что то странное было в пустоте, которая витала в доме. Хотя всего полчаса назад всё было совершенно иначе.

Цисса остановилась перед дверью и тихо постучала.

— Кто? — резко отозвалась Белла.

— Я, — громко и нервно ответила Нарцисса.

Она вздрогнула, когда дверь распахнулась.

Темно-карие глаза Беллатрисы как то слишком глубоко всмотрелись в младшую сестру. Точно она подозревала, что та придет, вот только причину этого подозрения определить не могла. Её густые и волнистые волосы, темные, словно пасть змеи, тоже выдавали беспокойство — они были чуть более растрепанные, чем обычно.

— Что?! — спросила Белла, так же резко.

— Я хотела спросить, не можешь ли ты мне заплести прическу? У тебя это хорошо получается.

Молчание.

— Ладно, — ответила Беллатрисса, чуть притупив недоверие во взгляде.

Нарцисса быстро шмыгнула на стул. В горле безучастно стучала мнительность. Время шло, а она всё не была уверенна в принятом решении. Её страшило такое быстрое изменение. Такое важное изменение. Цисса опасалась, что в последний момент беспокойство пересилит, что и шагу она не сможет ступить из этого дома. Но ещё больше страшило сожаление — и от того, что она решится, и от того, что нет.

Нарцисса не знала, что лучше. Столько было свободного времени, и чем она занималась? Вышивала? Можно было и подумать хоть разочек, обдумать хотя бы что-нибудь в своей жизни!

Нарцисса не чувствовала ни эйфории, ни собственной самостоятельности. Она знала, что руки крепко связанны и эту красивую ленту не разорвать —ведь она не хочет потом жалеть. Как печально, что жизнь нельзя перемотать назад! Иначе бы она посмотрела, что произойдет, если она убежит, и если всё будет худо — она вернется назад и останется дома.

Но так не бывает.

— Как тебя заплести?

— Придумай сама. — Цисса выдавила улыбку.

Беллатриса хмыкнула.

Время тянулось подозрительно долго. Казалось, что его и нет вовсе, что Нарцисса уже давно всё пропустила.

Сестра ни о чем не спрашивала, хотя Цисса практически нутром чуяла, насколько у той много мыслей в голове.

Порой Циссе казалось, что Белла специально тянет время. А может, она всего лишь устала?..

— Всё, — сказала Белла, и Нарцисса вскочила со стула.

Она быстро подошла к зеркалу. Прическа и впрямь была очаровательна. Как и платье. Как и розовая помада с голубыми глазками.

— Как тебе? — зевнув, спросила Беллатрисса.

— Чудесно, — Нарцисса снова выдавила улыбку. Она ощупала извилистый пучок, который образовался на голове. И правда, красиво... Слишком. На глазах начинали наворачиваться слёзы. Красиво.

Конечно красиво, ведь сегодня ей должны сделать предложение. Ведь после этого вечера Люциус окончательно настигнет её, и больше ничего нельзя будет поменять. Нарцисса это знает. И видит.

Омерзительно!..

Точно тебя прокрутили в мясорубке и тело превратилось в тошнотворный, склизкий и бессмысленный кусок мяса. А она ещё должна собрать из этой мокрой плоти что то, что будет дотягивать до уровня её будущего мужа. Ведь пока она такая ничтожная и глупенькая. И плачет, к тому же.

— Спасибо, я пойду. Нужно подготовится ещё, — Цисса, так и не повернувшись к сестре лицом, быстро вышла из комнаты и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Тихо. До жути тихо. Пусто и грязно.

Голова болела.

Всё казалось таким мерзким!

А может, и не казалось... Да, всё это всегда было таким! Вот если бы она поняла это раньше... А сейчас уже нужно решать. Даже абсолютное бездействие будет решением. Нужно всё обдумать, а голова болела. Сильнее, чем обычно.

Снова ужасные ступени — из темного дерева и абсолютно чистые.

Мысли расплывались. Здравый смысл и секундные идеи, абсолютно бесполезные, перемешались между собой и Нарцисса даже успела позабыть, из-за чего переживает. Всё происходящее было безжалостно внезапным, несмотря на монотонное ожидание, которое длилось уже, наверное, больше года.

Всё превратилось в замкнутый круг. Намеченная мелом полоса, по которой Цисса движется. Бесконечный вальс, состоящий из гадких взглядов и прикосновений.

Нарцисса шла быстро. Глаза, казалось, были мокрыми насквозь — придется стирать тушь. Она чувствовала себя глупо. Слезы текли слишком беспрерывно.

А ведь ты всегда такая ответственная и понимающая, Нарцисса Блэк.

Она всхлипывала непростительно громко. Но не было сил прикрыть рот рукой.

Только не вздумай разреветься на глазах у гостей, Нарцисса Блэк.

Она приостановилась около небольшого оконного выреза.

На улице темно, и в коридоре уже горел теплый нижний свет. Нарцисса глянула на пол. Она неуверенно улыбнулась, заметив, как её белые туфли сочетаются с бордово-изумрудным ковром.

Нет, она всё равно что-нибудь придумает.

Конечно. Сейчас она придет в свою комнату, наведет порядок на лице, почитает и всё обдумает. Всё как обычно — как обычно разумно.

Умница, Нарцисса Блэк.

Дверь почему-то была распахнута. Неужто она забыла закрыть её?

Она хотела было уже вновь улыбнутся, но услышала громкие всхлипы, которые доносились прямиком из недр комнаты. Исступление охватило тело. Нарцисса шмыгнула в дверной проем, едва заметив стоящую у стола маму и свою сумку на полу. Её внимание приклеилось к бумажке, которая лежала на столе, которую она каким то волшебным образом выцепила из общего хаоса.

«Цисса, извини. Не приходи на вокзал.

Я уже уехала.

Андромеда»

И всё.

Округлый почерк сестры, такой неровный и знакомый, оставил ей только это.

Нет, это же шутка!

Это точно должно входить в план, ведь Андромеда такая умная и хитрая! Это не может быть написано всерьез!

— Что это? — точно из глубин оркестровой ямы послышался мамин голос.

— Я... я не знаю! — нервно прошептала Нарцисса.

Бумажка была такой холодной... Холоднее, чем ветер за окном. Она была тяжелее, чем чемоданчик, который Нарцисса собрала всего минут пятьдесят назад. Короткая записка оказалась самым важным из всего того, что ещё должно было произойти в этот вечер.

Друэлла схватила Циссу за плечи. Её голубые глаза, блестящие от волнения, неровно забегали по лицу дочери:

— Где Андромеда?

— Я...

— Куда вы собирались?!

— Я не знаю!.. — Нарцисса и впрямь уже не знала.

Пощечина скользнула по напудренной коже. Цисса и не заметила, как ноги подкосились. Теперь, свалившись на пол, она только и могла, что ощущать пульсацию в голове. Ничего больше не осталось.

— Ты знаешь! — прошептала Друэлла.

Не успела Нарцисса опомниться, как над головой снова зазвучали всхлипы. Тихие.

Цисса аккуратно подняла затуманенный взгляд. Мама закрыла лицо руками и плакала:

— Она... Она ушла!..

Нарцисса ничего не понимала.

Мама всегда была чуть неуравновешенна, но никогда в её качества не входила слабость. Она властна, но вдруг что то важное ускользнуло у неё прямо из под носа, и она никак не могла этому помешать. Или не хотела.

Нет, нет! Это старость — мама начинает сходить с ума! Не может Андромеда просто так оставить сестру. Она же обещала... Сама предложила...

— Мерзавка, — шепнула Друэлла, отнимая руки от лица и облокотившись на стол. — Нарцисса, детка, послушай: считай, что у тебя больше нет сестры. Она... Она ушла.

Мамины уложенные волосы подрагивали, как и выглаженные складки темно-синего платья. Она вся тряслась. Она казалась такой беззащитной и молодой, хотя оттенок её волос уже стал темней, чем когда то в юности. На тонких руках выступали вены.

— Иди. Люциус уже прибыл, — вновь вздохнула мама. — Прими гостей. Я сейчас подойду.

Входная дверь ежеминутно пропускала не только гостей, но и морозный ветер. Даже он решил посетить этот знаменательный вечер.

Цисса словно и не видела всех приходящих. Они казались пыльной формальностью и бессмысленным интерьером. А их слова, пожелания и подарки были точно пудра, при соприкосновении с которой уши начинают медленно отваливаться.

Нарцисса лениво пережевывала кусок пирога с клубникой, пока вокруг продолжалось веселье. Она не ощущала себя виновницей торжества, хотя знала, что все смотрят и говорят преимущественно о ней. Ей это не нравилось. Только не сейчас.

Цисса думала о чем угодно, лишь бы только оттянуть момент, когда придется выслушивать поздравления насчет окончания её девичества.

А, может, Андромеда тогда просто пошутила? Может, она сейчас вернется?

Сердце защемило, стоило только вспомнить о сестре.

Нарцисса проглотила уже вдоль и поперек пережёванный кусочек пирога и потянулась к своему бокалу с вином. Только бы ком в горле прошел.

На голове по прежнему красовался извилистый пучок, который заплела ей Белла. Он, наверное, выглядел сейчас, в ярком свете и воодушевляющем шуме, просто волшебно. Сочетался с серебряно-розовым платьем и подчеркивал её голубые глаза. Которые, казалось, готовы развалится на мелкие осколки.

На ресницах вновь красовалась тушь, губы были аккуратно подведены, сережки и бусы надеты.

Нарцисса чувствовала себя отвратно. Хуже, чем может показаться, тем более со стороны. Раньше в такие моменты она просто ощущала себя красивой. Куклой. Милой девочкой, которая может позволить себе ни о чем не переживать. Ничего лишнего. Но теперь Нарцисса знала, что требования и ставки поднялись.

Платье словно было пришито к её телу. Чтобы она точно не смогла его снять, чтобы она навсегда оставалась такой красивой и душистой.

С каждой секундой Циссе становилось всё более тошно.

Люциус прибыл сегодня вместе с отцом. Матери у него не было — она умерла, когда ему и шести не исполнилось.

Волосы его были сегодня как никогда чисты и прямы, точно замерзшие потоки воды. Его глаза сияли, как растаявшие снежинки. Люциус необычайно походил на отца, — и серым цветом глаз, и аккуратной линией губ. Вот только Малфой старший, в силу возраста, наверное, уже не обладал такой порядочной сдержанностью.

Нарцисса и прежде об этом знала.

Но сейчас, когда Абраксас выпил стаканчик эльфийского вина, эта его черта проступила до жути ярко: он говорил громче, но язык его заплетался и на губах от слишком активного говорения выступали капли слюней, глаза бегали в так смеху, а руки дрожали.

Нарцисса видела, насколько старательно Люциус пытается скрыть внезапно проснувшиеся в отце веселье.

Может, такими темпами он и забудет, какой сегодня день? Забудет, зачем пришел сюда и больше вообще не вспомнит об этом! Вот бы он напился так же, как и его полоумный отец!

Нарцисса закрыла глаза.

Она снова глотнула вина, с мыслью: «Пусть он забудет про меня».

На день рождения ведь все желания сбываются!

— Мой сын хочет сделать объявление! — раздался хриплый и громогласный голос Малфоя старшего. У Нарциссы снова всё перевернулось внутри. Все вокруг притихли. — Ну же, сынок!

В детстве Нарцисса совсем по другому представляла себе этот момент. Она думала о прекрасном бале, красивых принцах, волшебстве и сладеньких духах, которые будут витать по залу. Она думала, что будет как фея, которой все будут восхищаться и восторгаться! А не как... как товар.

Это не этично! Это глупо и мерзко!

Может, родители откажут им из-за такого пренебрежительного отношения к невесте?..

Вдруг заскрипел отодвигаемый стул.

Малфой младший поднялся, явно не хотя, и откашлялся.

— Нарцисса Блэк, в этот торжественный для тебя день, перед взорами Господа и всех присутствующих в этом зале, я хочу спросить твоих уважаемых родителей: мистер и миссис Блэк, имею ли я право просить руки вашей дочери? — В его руках заблестело кольцо.

Секунда молчания, чтобы все присутствующие могли вдоволь наохаться. 

 — Да, — прохрипел мистер Блэк. — Да, ты достоин стать её спутником по жизни и она достойна стать твоей верной женой.

Нарцисса подскочила с места.

Дрожь прошла по спине.

О, Боги, за что ей это всё!

Она ощутила, как зарделись щеки. Сейчас все думают, наверное, о сентиментальности её молодого сердечка! О Боже...

— А ты, Нарцисса, согласна ли принять моё предложение? — обратился к ней Люциус.

Нарцисса и не знала, что сказать. И она молчала, тупо пялясь на кольцо в этих белых и бесконечно холодных руках.

Противно, противно, противно!

Благоговейная тишина стихла. Люди начинали шептаться.

Мама, с безгранично нервной улыбкой, поднялась со своего места. Она сидела рядом с Нарциссой, и потому та расслышала её шепот:

— Нарцисса, ну же, не глупи!..

Цисса судорожно вздохнула. Да, ей не стоит глупить.

— Да, — громко сказала она, — да, согласна... — уже чуть тише.

Раздались радостные визги. Люди вокруг как будто расцвели, но не так, как Нарцисса могла бы представить себе ранее.

Отец положил ладонь ей на плечо.

Вот бы ещё вина глотнуть.

* * *

Нарцисса много думала. Желая понять всё, что происходит. Чтобы не осталось такой детали, на которую она бы не обратила внимания.

Но это было так глупо!

Бесконечное лежание на кровати, подложив мягкую подушку под зудящую голову. И всех это устраивало. Всем на руку была её апатия, её бесконечные думы, ведь они делали её такой удобной и безопасной. Самой прекрасной дочерью! Или, по крайне мере, лучше Андромеды, уж точно.

Нарциссе казалось, что думать она начала только сейчас. Иначе как объяснить её собственную слепоту по отношению к родным сестрам?

Уже никак, наверное, этого не объяснишь. Бессмысленно. Никто не будет слушать.

Все заняты организацией её свадьбы. Очередными приглашениями, платьями и угощениями. А сама невеста никого особо не интересует.

И к лучшему, наверное.

Цисса не выдержала бы ещё и липучих слов, смысл которых так и остался бы для неё загадкой, которую она и не хочет разгадывать. Она не хочет видеть кого бы то ни было, не хочет слышать тиканье часов, которые так некстати расположены в поле её зрения — рядом с дверью.

Ничего не хочет.

Потому что тошно. От самой себя же.

До того дня она понятия и не имела о разногласиях старших сестер, об отношениях одной из них, о всей губительности и противоречивости этих отношений. О страхах и взаимных подозрениях, которые так давно витают в этих стенах.

Она не знала, что всё так сложно.

Оказывается, она всё это время была в стороне. Нарцисса, самая младшая, и не должна была знать о всех семейных перипетиях, которые Темный лорд привнес в этот дом. Да и не только он. Все люди, жившие, живущие и ещё не родившиеся на этой земле причастны к тому, что Нарцисса потеряла сестру.

Все.

И она, Нарцисса.

Мысли так и крутились по кругу, ходили по линии, которая не заканчивалась. Которая и не должна кончаться. Бесконечный круговорот этой чепухи околдовывал голову, лишая Нарциссу возможности принимать решения, строить планы на будущее и растягивать губы в улыбке.

Всё было тошнотворно глупо и нелепо, потеряло привлекательность, окрас, запах, звук...

Происходящее не включало в себя ничего хорошего.

Ни капли прекрасного.

Ни отзвука прошлых дней, которые казались теперь недосягаемой мечтой, миражом, который она по глупости своей расколдовала.

И пусть эти дни были полны лжи и переживаний, но то время было и было таким живым!..

А сейчас только тиканье стареньких часов разбавляет тишину. Пока. Пока только это насыщает её будни, а в скором времени эти белые с розовым часы сменятся на другие, доселе ей неизвестные...

Ведь она скоро выходит замуж, и прошлому надлежит остаться в прошлом.

Но порой Нарцисса думала о том, что эти часы стоит взять с собой. Как и многое другое, такое родное и близкое сердцу... А порой ей хотелось навсегда забыть об этом, начать заново, только уже с думающей и всё подмечающей головой.

И в итоге она не знала, что делать.

Одна мысль одновременно шагала в две противоположные стороны, а таких мыслей было тысячи! И это только её мысли. А есть ещё и чужие, за которые она тоже держит ответ — она должна понравиться гостям, помочь родителям и поддержать маму, которая также переживает предательство Андромеды. Нарцисса должна организовать происходящее и уже думать над будущим, над потомством, над деньгами...

А сейчас она просто лежит на кровати и смотрит в стенку.

Это глупо!

Да, это глупо... Но она ничего не может с собой подделать.

К тому же на кровати удобно думать. А думать надо, — свадьба уже через три дня и ей нужно подготовиться — понять, как можно привести жизнь в порядок и смириться с происходящим.

Но это уже, наверное, невозможно...

25 января 1979 года.

Весь день она думала о том, что нужно поговорить со своим женихом. Объяснить, что она ни к чему пока не готова, что она слишком плохо его знает и не может давать никаких обещаний.

Но сейчас, поздним и холодным вечером, Цисса уже не была так уверенна. Насчет правильности обдуманных слов, насчет эффективности этих слов — насчет всего!

Она знала, что всё происходящее уже является просто вынужденной мерой, потому что Андромеда сбежала и её помолвка с Эндерсоном расторгнута. Они не могут позволить себе второй неудавшийся брак в этом году. Вообще в жизни. Это слишком низко.

И поэтому Люциус может делать всё, что пожелает. Он и так не отказался от предложения после произошедшего, сжалился над бедной Нарциссой и всем родом Блэк, который в последние года изгнал и навечно проклял уже двух своих молодых представителей.

Теперь Нарцисса должна отдуваться за всех, какие бы шепотки и слухи не ходили у неё за спиной. Других кандидатов нет.

Тем более это она помогла Андромеде, помогла позору окончательно настигнуть их семью. Теперь Нарцисса — невеста с плохой репутацией, в том числе и в политически — Белла не раз напоминала, что Темный лорд за такое не прощает.

Хотя ещё более низким представлялся ей поступок самой Андромеды, которая так подло бросила её.

Это даже мягко сказано.

Нарцисса всей душой возненавидела Андромеду, какими бы противными и неправильными ей не казались эти чувства. Они — правда. Сладкая правда. Эти ощущения, щемящие грудь, имели привкус тысячи старых дней, которые на фоне произошедшего стали словно бессмысленны. Это и делало Нарциссу сильной. Это и превращало события в сладкую правду.

Но всё равно ей нужно поговорить с Люциусом.

Ей нужно, чтобы её услышали и поняли.

Хотя сама она себя не понимает. И не хочет понимать. Нарциссе только необходимо, чтобы он от неё отвязался, чтобы не усложнять всё ещё больше. Да, она только что вышла за него замуж и когда нибудь родит ему детей, но не сейчас.

Когда нибудь.

(То есть, никогда).

К тому времени она уже придумает что нибудь. Но не к сегодняшней ночи. Нет, так быстро Цисса не успеет.

А вечер и правда был холодный. И по оттенкам, и по температуре. Ведь это его дом. Его собственность. Как и Нарцисса теперь...

Люди повеселились, а её подпись на бумажке поставлена.

Всё уже.

Нечего и думать.

Нарцисса не знала, остались ли ещё гости. Она ушла раньше, почувствовав неприятную усталость от беспрерывных разговоров.

Неизвестность помогала вздохнуть полной грудью, но с другой стороны она сковывала и давила на мысли: неизвестность касательно местонахождения гостей и вообще всех людей в этом доме освобождала Циссу от каких либо обязательств, но сама неизведанность этого места настораживала и опустошала.

Сегодня день свадьбы, празднование которой прошло в её новом доме.

Только для неё новом. А так это Поместье уже многие века стоит на этой земле, десятки поколений ходили по этим ступеням. Нарцисса здесь всего лишь гостья, и это глупо отрицать. Хотя очень хотелось бы.

Она лежала в мягкой постели, облокотившись на нескончаемый, казалось, слой подушек. Голова расслабилась. Мысли перемещались под натиском усталости.

Это её пугало.

Нужно осознавать происходящее, а не проваливаться в сон.

Но это казалось невозможным.

Вдруг дверная ручка заскрипела. Нарцисса подскочила на кровати.

Дверь распахнулась и в комнату вошел её изрядно подвыпивший жених. Но он держался поразительно трезво, будто бы и не было тех десятков бокалов медовухи, — его шаг был стойким, взгляд сосредоточенным, одежда опрятна и чиста.

Надо говорить, — подумала Нарцисса.

Люциус остановился, словно услышав её мысли.

— Послушай, мы знакомы очень мало и я пока не готова к супружеской близости... — забормотала Нарцисса, чувствуя как зарделись щеки. Слова повисли в неприятной тишине.

Она обдумывала их весь день. Этот, прошлый и позапрошлый тоже. Это «не готова» было пропитано какой то слезливой надеждой, и Нарциссе стало от этого ещё более тошно. Нет, она не боится его и ей не страшно! Наверное, не страшно...

Молчание длилось слишком долго, словно кто то растягивает широкий моток с беспрерывно тонкой нитью.

Нарцисса уж подумала, что Люциус уснул, но вдруг он снял свой жакет и швырнул его на ближайшую табуретку. Затем он расстегнул свою тугую рубашку.

Просто решил, что стоит переодеться, — подумалось Циссе, но Люциус тут же произнес:

— Традиция гласит: если в первую брачную ночь я не лишу свою невесту девственности, этот брак будет несчастным и все мои дети будут слабы здоровьем и духом, — он произнес это безучастно, как бы между делом, но его голос был холоден и тверд.

— Это просто старые сказки!

— Ты порой такая смешная. Вся жизнь — сплошная небылица, но почему то она существует. Так почему же я не могу верить и в эту сказку, Цисси?

— Цисса.

— Нет, Цисси. Это звучит более благородно. К тому же прошлое остается в прошлом, особенно учитывая, какое оно у тебя.

В комнате стало необычайно жарко. Или в голове.

— Не коверкай моё имя, — прошептала Нарцисса, хотя шепот был готов взвиться в писк. В голове всплыла Андромеда, которая с такой улыбкой и заботой называла её «Цисса». Через «а», а не через «и». Но от него она не дождется проявления тех качеств, которыми славилась Андромеда. По крайне мере, не в этот вечер.

— А ты взамен брось своё ребячество и брыкайся.

Нарцисса вскочила с кровати. Ноги путались в полах платья. Голова закружилась, но она не останавливалась. Ей хотелось поскорее покинуть это помещение, которое словно начало сжиматься в размерах.

— Мне нужно выпить зелье от головной боли, — бросила Цисса.

Она надеялась быстро перескочить пространство между кроватью и дверью, но только она шмыгнула мимо Люциуса, как тот толкнул её на кровать, и Нарцисса вновь обмякла в отвратительно мягком покрывале. Он навалился сверху.

— Не делай глупостей, Нарцисса, и всё пройдет быстро.

Он начал рыться в юбках. У неё участилось дыхание от осознания своей уязвимости. Мир сжался до куска пространства, которое ознаменовалось блестящими волосами и гладкой кожей, которую так желал лежащий на ней человек. Больше ничего не существовало. Ей было до дрожи страшно, и она забыла обо всём другом.

Цисса вжалась в покрывало, но чужие руки всё равно её достали. Одна ладонь ощупала бедро, другая ободрала верхние складки платья.

У Нарциссы затошнило.

Люциус оголил её спину, и шов продолжал разъезжаться в стороны.

— Цисси, — зашептал он, противно прислонившись к её уху. Его губы прилипли к шее, и Нарциссу замутило окончательно.

Новое прозвище, заканчивающееся на чужеродное «и», царапало мозг, точно крот роет яму для своего нового дома.

Нарцисса не хочет принимать чужие порядки. Хотя бы в своей голове она хочет сохранить покой! Но не может. Всё валиться из рук и раскатывается по полу, которого она не видит — вокруг кромешная тьма.

Она расплакалась. Слезы просто потекли из глаз, и Нарцисса поняла, что устала слишком сильно. Не может она больше выносить чужих прихотей, она как пешка, судьба которой зависит от призывов и мечтаний королевы. Она, знатная королевская особа, даже если и останется абсолютно одна, будет в выгодном положении, в отличии от пешки — она даже при полной армии будет уязвимым местом для врага.

Нарцисса пыталась подняться, укусить его или ударить рукой, но Люциус слишком крепко зафиксировал её, да и сил уже не было.

Он снова ощупал девичьи бедра, и его прикосновения были точно смертельные пометки, которые ночь оставляет на сердцах, предстоящим погибнуть в ближайшие сутки. Нарцисса помнит эту легенду. Последнее, что она хотела бы сейчас знать.

Его ногти сжали её ягодицы, и Цисса вновь не выдержала:

— Я не хочу, — её голос тотчас же превратился в всхлип.

Он не ответил.

Лицо и так было всё красное, от теплоты помещения и плотности одеяла, но бесконечные слезы, казалось, заставили её щеки посинеть и воспалиться. Ей было до бесконечности противно, до такой же бесконечности, с которой текли эти мерзкие слезинки. А ему было всё равно.

Люциус — тот самый Пожиратель из газет. Это таких как он называли темными магами и молодыми глупцами, которые поддерживают самые отвратительные на свете идеи. Он убивал всех тех людей, про которых Нарцисса слышала по радио. Люциус состоял из двух частей — её жених и её враг. И Цисса даже не подозревала, что эти две стороны пересекутся.

Он целовал её плечи, пока она задыхалась под тяжестью собственных слез, его веса и комнатной духоты.

Нарцисса перестала сопротивляться.

Внезапно Люциус оторвался от её сухой кожи, которая уже будто расплавилась и поплыла от его слюнявых прикосновений.

— Не брыкайся, — прохрипел он, привстав.

У Нарциссы вновь замерло сердце, только теперь с какой то непривычной силой. Его словно пронзили иглой. Той иглой, которой она любила летом вышивать. Пронзили так глубоко... Ну конечно, ведь эта игла содержит в себе столько воспоминаний, надежд и солнечных лучей, которые теперь стали недосягаемы под слоем серых туч.

Но даже тучи показались бы раем по сравнению с этой комнатой: хотя бы какой нибудь промежуток неба, пусть и испачканный зимой и вечным снегопадом.

Щелкнула пряжка ремня.

По спине прошли мурашки.

Не успела Нарцисса и глазом моргнуть, как что то твердое и теплое прижалось к её сухому лону.

— Цисси... — снова шепнул он, и толкнулся.

Нарцисса вскрикнула, хотя от испуга не успела ничего толком ощутить. Но мгновением после живот, и, казалось, всё тело вообще пронзила долгая, склизкая и чужая боль.

Его член словно раздирал изнутри, до самой головы, до всех её мыслей и чувств. Нарцисса ощутила себя рыбой, которую только что выловили из моря, её родного дома, и сейчас ловкий рыбак уже разделывает её тонкую чешую.

Слезы хлынули из глаз с новой силой, стоило Люциусу набрать темп. Нарцисса не чувствовала воздуха, ещё секунду — и она задохнется. Но пленительное мгновение, такое желанное, не соизволило наступить — Нарцисса чувствовала, что продолжает жить. А он продолжал толкаться.

Люциус глухо постанывал в такт своим движениям, с каждой минутой всё более ускоряясь. Он будто и не замечал её страданий, её всхлипов и тихих просьб, смысл которых она и сама уже перестала понимать.

Мокрые стуки, пронизывающие её насквозь. Боль. Беспрерывная боль, которая распространилась на всё тело и сопротивлялась бесконечной усталости.

Реальность слиплась между собой.

Нарцисса уже смирилась с бесконечностью этого процесса, но между ног вдруг стало ещё влажней, а дыхание Люциуса участилось.

И он кончил, до упора толкнувшись в свою жену.

Его сперма разлилась по Нарциссе, ничуть не поменяв её отношения к происходящему. Хотя она понятия не имела, как нужно к этому относиться.

Ей было мерзко от собственной слабости и беспомощности, от того, насколько по-детски она готова снова разреветься.

Люциус вышел из неё, но она была слишком обессилена, чтобы обратить на это внимание.

Нарцисса ничего не слышала. Она просто лежала, забыв про время. Закрыв глаза и практически не дыша. Ей было мерзко от самой себя. Тело казалось изношенным, протертым вдоль и поперек, использованным тысячью мужчин, точно она средневековая крестьянка!

Но вдруг всё таки Нарцисса поднялась, борясь со сном и очередными слезами.

Платье тут же слетело с неё окончательно, оставшись лежать на измятом одеяле. Цисса сквозь туман в глазах разглядела на нем капельки крови и чужого семени.

Она взглянула на своё нагое тело, еле стоящее на ногах, и убедилась, что бо́льшая часть белого месива осталось в ней и на ней — оно стекало по ногам, точно капли дождя на пыльных окнах.

Внезапно Нарцисса вспомнила, что нужно помолиться на ночь. И тут же решила, что именно стоит попросить у Господа — чтобы это семя и все последующие не прижились. Ведь она не хочет, чтобы её ребенок жил в таком мерзком мире, она не хочет, чтобы ему было больно.

1980 год. Весна

Привилегии беременной миссис Малфой Нарцисса познала далеко не сразу. О их маленькой с Люциусом семье даже начали поговаривать всякие гадости, особенно летом, когда горячее солнце ударило всем в головы. Но настал сентябрь и Цисси наконец то забеременела. Девять месяц спустя после свадьбы.

При первой же рвоте она почувствовала, насколько это всё противно, —даже хуже, чем первые месячные. Хотя раньше ей казалось, что именно тот день войдет в историю как самый позорный за всё время существования человечества.

Цисси скрывала всё как могла. Она не хотела, чтобы сплетни продолжались, но ещё страшнее казалось выслушивать поздравления по поводу того, что теперь в её животе живет какое то новое создание. Существо. Тварь. Но точно не человек!

Почему Господь так жесток к ней? Почему она должна вынашивать в себе что то новое, ещё не покончив со старым? Почему такая большая ответственность свалилась на неё именно сейчас?

Цисси на время даже уверовала в его милосердие, о котором ей всё детство неустанно твердили.

Она молилась, казалось, каждый вечер, каждое утро, каждое мгновение, и Люциусу не удавалось зачать потомство. Как бы неприятны ей были косые взгляды, она лучше будет терпеть их, чем подтверждение собственной слабости в виде новых и маленьких, нескончаемо кричащих существ.

Но она всё таки забеременела.

Как бы не молила об обратной.

Порой ей хотелось взять нож и вырезать ребенка, который захватил её тело. Его ребенка. Она была готова убить саму себя, только бы это дитя не рождалось. Ей больно и за него, и за себя, поэтому Цисси была готова на всё. Но она ничего не делала. Ей было страшно.

Люциус, словно узнав о её молитвах, теперь решил мстить за них молчанием. Или его двойственная жизнь должна находится в порядке вещей. Нарцисса не знала.

Она видела его, казалось, только ночью. Или ей и впрямь казалось. Нарцисса понятия не имела, что из этого является правдой. И ей было всё равно. В любом случае, она чувствовала только его член, который ежедневно, после тяжелых будней, выливал в неё всё своё напряжение. Только так Нарцисса узнавала о победах и поражениях в деятельности Пожирателей смерти — с помощью ярости, с которой муж в неё толкался. Так она понимала, насколько загружены были его дни, насколько сильно его руки утопают в чужой крови, которую она не видит, но чувствует, как никто другой.

Газеты читать было больно, ведь она знала, что всё написанное в них — правда.

В некотором роде она была даже рада, что толком ничего не знает — ведь страшно признать, что это уже стало её реальностью.

Сейчас Нарцисса, как и во все прошлые дни, лежит на кровати. За окном распевают птицы. Ветер носится по комнате, залетая сквозь распахнутое настежь окно. Весна. Всё повторяется снова, но ей уже двадцать, а не восемнадцать.

Наверное, Нарцисса изменилась — с каждым новым днем она становится всё более жестокой. Каждое утро чувствует, что остроты и противоречивого нетерпения в душе прибавилось. Нарцисса стала предвзята. Ко всем. А в первую очередь — к себе самой.

Ведь именно из-за собственной глупости и слабости, наивности и привязанности к семье она очутилась здесь, оказалась прицеплена к темному настоящему.

Здесь, в доме, принадлежащем убийце, Цисса и должна быть такой. Этого от неё и ждут.

По-другому она не сможет существовать.

Руководствуясь другими правилами, она не сможет воспитать детей.

Вот именно, что детей, — их двое. Порой Нарцисса забывала об этом. Ведь ей и впрямь хотелось забыть.

Первый, если верить врачам — мальчик, второй — девочка. То есть, вторая. И это странно — у Малфоев девочки не рождались уже лет двести. Конечно, это легенда, но легенда, которая слишком крепко въелась в головы людей.

Нарцисса снова стала козлом отпущения.

Как бы они не пытались скрыть этот подозрительный факт, он всё равно распространился. И она не знала, из чьих уст. Может, и из её собственных, да только она не помнит этого.

Как бы то ни было, люди судачили, только теперь уже по поводу того, что эти дети в её животе — не от Люциуса. Ведь не может же красивая легенда так неожиданно прерваться!

Но Нарцисса знала — может.

Ведь эта легенда о ней. По крайне мере, ей хотелось так думать. Хотя с каждым новым днем казалось всё больше, что эта история чужого человека, ведь даже по прошествии стольких месяцев Цисси не верила в происходящее.

И как бы Нарциссу не пугали сплетни, от них она становилась сильнее. Она злилась на красивых старикашек, на собственную семью, и эта злость вытесняла всю ту материнскую боль из её сердца.

1984 год. Лето

Нарцисса старалась отстраниться от девчонки, но не могла. Даже если Мелисса не лезла с дурацкими вопросами, она всё равно всплывала в мыслях, вслед за домашними делами, вслед за Драко.

Нарцисса давно не видала белокурых девочек. Настолько четко она видела их только в детстве, в зеркале.

И сейчас она будто снова смотрела туда. Отражение перемещало через года, и она вновь становилась маленьким ребенком. Но было одно отличие — у Мелиссы были не голубые глаза, как у матери, а серые, как у Люциуса.

И это портило всё. Прошлое терялось, ведь Нарцисса внезапно вспоминала, что для неё уже всё прошло. Она, конечно, ещё вполне молода, но в тот день Андромеда уехала без неё — на этом всё и закончилось. В тот день вся ответственность за благополучие семьи свалилась на Цисси.

Из-за этого она не могла смотреть на девочку, серые глаза мужа словно оскверняли её собственный детский образ, насмехаясь над ней настоящей. Она натерпелась ещё до её рождения — из-за девочки, из-за глупых сплетен про её неверность мужу, из-за всей этой ерунды с наследником — утешая себя, что всё окупится. Но с каждым днем ей становилось всё тяжелее.

«Она всего лишь ребенок», — говорил здравый смысл, но раздражение оказывалось сильнее. Нарциссе хотелось, чтобы оно было сильнее.

Даже сейчас, любуясь на своих детей через окно второго этажа, она чувствовала, что непоколебимость покидает её. Она такая слабая. Спустя столько лет.

Она продолжала стоять так же неподвижно, хотя нужно было бы уже переместиться за стол и доделать письменные отсчеты, которые муж оставил ей на сегодняшний вечер. Но Нарциссе уже тошно от цифр и всех этих официальных обращений.

Дети носились по саду. Эльфы аккуратно приглядывали за ними из кустов. Мелисса пыталась догнать брата, но тщетно — тот продолжал опережать её примерно на два шага. Драко всегда старался сохранять деловой и взрослый вид, но его сестра с легкостью отгоняла от него всю серьезность, перенятую у отца, — так и сейчас. Сама Мелисса ни в чем не отдавала себе отчета. Люциус ничего от неё не требовал, но ничего и не давал взамен. Ему было по большей части плевать, — Нарцисса это видела. И ей было завидно — никто в детстве ей не позволял такой вольности. Да и сейчас тоже.

Но Мелисса всё таки догнала брата — запрыгнула на него и повалила на землю.

Все в грязи будут, — вспомнила Нарцисса.

А Мелисса рассмеялась, перекатившись через Драко и глядя на его перепачканную одежду. Драко тоже глянул на сестру, и накинулся на неё, пытаясь защекотать и тем самым отомстить за столь быстрое поражение.

Мелисса засмеялась ещё громче и звонче.

— Господин, молодой господин, — запричитал встревоженный эльф, — будьте аккуратнее, госпожа не обрадуется, увидев землю и грязь на вашей одежде!

Но так называемая «госпожа» уже всё знает. И она не будет ругать Драко.

Нарцисса видит в этом мальчике сосредоточение всей детской прелести, которая только существует на свете. Он, как бы не пытался равняться на окружающих, был индивидуален. Он был её сыном, её продолжением, её будущим. Она чувствовала в нем черты именно той себя, какой хотела всегда быть. Мелисса же была её прошлым — продолжением того, о чем она мечтала забыть все эти года.

Нарциссе её жалко, однако было слишком тошно проявлять эту жалость. Ведь именно эта девчонка вызвала подозрения по поводу её верности мужу, именно она усложнила её роды, именно она является бесконечным напоминанием о той девочке, которую Нарцисса утратила уже давно — девочку, которую все когда то называли Цисса.

Самое отвратное напоминание.

Противоречия разрывали. Ей было слишком тяжело с Мелиссой.

Лучше бы её не было, — думала она порой, когда девочка становилась уж слишком надоедливой.

Но она есть.

И Нарциссе было трудно с этим смириться.

А Мелисса продолжала хохотать, валясь на зеленой траве.