Глава пятая.
Я сижу, уставившись в чашку с чаем, как зачарованная. Легкие волны пара поднимаются от напитка, словно струящиеся тени мысли, которые я никак не могу ухватить. Разум пуст, в нем зияет бескрайняя пустота.
Резкий звук заставляет меня вздрогнуть. Что-то упало на ковер. Поворачиваю голову.
— Прошу простить меня, Госпожа! — голос, резкий и пронзительно высокий, будто ножом режет тишину. Молодая девушка в голубых одеждах служанки стоит передо мной, побледневшая, как полотно. Ее взгляд прикован к тарелке и рассыпанным фруктам. — Я сейчас все уберу! — торопливо добавляет она, бросаясь на колени, чтобы собрать беспорядок.
Осознание накатывает на меня, словно ледяная волна. Будто я пробудилась от долгого сна, в котором витала вне времени и пространства.
— Где Ренна? — спрашиваю я рассеянно, отворачиваясь обратно к чаше. Голос мой звучит словно издалека, будто принадлежит не мне.
Я лишь мельком замечаю незнакомое лицо. Как я сразу не обратила внимания? Кто эта девушка? Кто позволил ей войти ко мне?
— Она... — начинает служанка, и голос ее ломается. — У нее... — она мечется, переступая с ноги на ногу, пытаясь собрать фрукты. Ее пальцы дрожат, фрукты выскальзывают из них, катятся по ковру.
Перед моими глазами резко всплывает картина. Заплаканные глаза Ренны, наполненные ужасом. И звук удара плети — оглушительный, рвущий душу.
Сердце сжимается от острой боли, но вместе с ней вспыхивает ярость, разгорающаяся мгновенно. Я поднимаюсь, каждая деталь окружающего мира обретает неестественную четкость.
— Я задала тебе вопрос, — произношу я, и голос мой обретает холодное, мелодичное звучание.
Шаг за шагом я приближаюсь к служанке, двигаясь мягко, как кошка, готовая к прыжку. С каждым шагом слова вырываются из меня — нежные, почти ласковые, но пронизанные угрозой:
— Или ты настолько бесполезна, что не можешь даже ответить на простой вопрос? — я останавливаюсь перед ней, опускаясь на корточки, чтобы наши взгляды встретились. Ее глаза широко раскрыты, в них читается нарастающий ужас.
— Скажи мне, тебе настолько ненавистны твой язык и руки, — я поднимаю ее подбородок одним пальцем, вынуждая ее смотреть мне прямо в глаза, — что ты не хочешь ими работать и готовишься к их отсечению? — Улыбка растягивает мои губы, но глаза остаются ледяными.
В ее расширенных зрачках я почти вижу свое отражение. Растрепанные волосы после сна, помятая ночная рубаха, опухшее от слез и кошмаров лицо. Эта улыбка — жестокая, режущая, словно клинок, и глаза, пронизанные холодным безумием. Я выгляжу, как сумасшедшая, сбежавшая из-под замка лекарей.
Ее тело мелко дрожит, как у пташки, зажатой в кулаке. Она пытается выдавить из себя слова оправдания, но голос предает ее, застревая где-то в горле. Я слышу, как гулко и неистово колотится ее сердце, словно оно вот-вот разорвется от страха.
— Ничтожество, — с отвращением выплевываю я и резким движением руки, почти ударом отворачиваю ее лицо в сторону. — Ты настолько труслива, что не можешь посмотреть в глаза своей неумелости и справиться с этим?! — почти кричу я, резко вставая и возвышаясь над ней.
Руки сами собой сжимаются в кулаки. — Возьми себя в руки и отвечай! — с этим криком я выбиваю голой ногой пустую тарелку из ее рук, и она с грохотом разбивается о стену. Звук бьющегося фарфора режет слух.
Она почти сворачивается на полу, касаясь лбом ковра, и всхлипывающим голосом начинает тараторить:
— Простите меня, Госпожа! Я такая ничтожная, вы правы, помилуйте, Госпожа! Меня лишь послали принести вам завтрак, но я не справилась... — ее голос срывается на всхлип. — Я такая...
— Да заткнись ты уже! — резко ору я, вскидывая руки в ярости. — Какая идиотка!
— Да, да, Госпожа, простите, сейчас уберу... — она начинает ползти на четвереньках к осколкам у стены.
— Ты совсем тупая?! — я делаю резкий шаг в ее сторону, и она отшатывается, как от огня, распластавшись вдоль стены. — Не трогай тут ничего! Только хуже сделаешь!
Я глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться. Нужно взять себя в руки, иначе день начнется с очередного убийства. Да, я ведь теперь убийца, что уж тут стесняться. По крайней мере, самообманом я никогда не баловалась.
— Я задала тебе всего один вопрос, немощь, — нейтральным голосом говорю я, оставаясь на месте. — И я хочу получить ответ.
Служанка смотрит на меня непонимающе, и я закатываю глаза:
— Где Ренна?
Она снова начинает открывать рот, как выброшенная из воды рыба, но затем, собравшись с силами, тихо произносит:
— Госпожа, вы не подумайте, она не отлынивает, правда... — почти оправдывается она, но не за себя, а за Ренну. — Мы просто не смогли поднять ее с кровати сегодня утром. Она просто лежит и смотрит в потолок. А когда мы сказали, что пора подавать завтрак Господам, она начала... — служанка замолкает, бросая на меня осторожный взгляд из-под лобья, словно оценивая мою реакцию. — Она начала...
— Продолжай, — резко бросаю я, по-прежнему возвышаясь над ней, сидящей на полу.
— Она начала истошно кричать, забилась, как в агонии, и нам пришлось связать ее, чтобы она ненароком не повредила кого-то или себя... — почти шепотом заканчивает служанка.
Я стою, пораженная. Что с ней? Неужели тот раб был ей так дорог?
Служанка на секунду поднимает голову и бросает на меня взгляд, мгновенно став еще бледнее.
— Она не хотела оскорбить вас, Госпожа Селена. Прошу, не наказывайте ее! Мы сегодня же сделаем так, чтобы она продолжила работать, правда, правда! — тараторит она, слова вылетают из нее, как из лопнувшей струны, отчаянно стараясь защитить Ренну.
Вот кто я в ее глазах? Тиран, который будет наказывать за скорбь по близкому человеку? Тем более что убила его я, пусть и чужими руками. Она будет ненавидеть меня всю жизнь?
Да я была вынуждена это сделать! Без этого шага все пошло бы прахом! Как она этого не понимает? Служанка, смеющая меня судить?! Как она может понять всю тяжесть этого выбора? Только и умеет, что лежать и страдать.
Считаешь это несправедливым, Ренна? Так подойди и скажи мне это! Имей смелость стоять за свое, отомсти за него! Убей меня! Убей!
— Да как она смеет... — тихое, шипящее рычание вырывается у меня из горла.
Служанка вскидывает голову, ее глаза полны паники. Она таращится на меня, как кролик на льва.
— Да как она смеет! — слова разрастаются, становясь громче, словно раскаты грома. За два быстрых шага я подхожу к служанке, хватаю ее за предплечья и рывком ставлю на ноги.
— Да как! Она! Смеет! — каждое слово вырывается с новой силой, мои руки трясут ее, как тряпичную куклу.
Ярость затмевает все. Боясь причинить ей вред, я рывком отталкиваю ее в сторону двери. Она пошатнулась, но не упала.
Она поставила этого чужака выше меня. Он прибыл недавно, а меня она знает тринадцать лет! Как она смеет осуждать меня?! Пусть попробует прожить мою жизнь, прежде чем судить!
Я отворачиваюсь и направляюсь к кровати. Плюхаюсь на нее, зажимая голову руками.
Покачиваясь взад-вперед, начинаю бормотать: «Я не хотела... это не моя вина... Я не хотела...»
Тонкий возглас заставляет меня вскинуть голову. Служанка все еще здесь, стоит у двери, глядя на меня, как на изголодавшегося зверя.
— Убирайся! Что тебе не ясно?! — мой крик разрывает тишину. Пусть уходит. Пусть все уходят. Если я такая отвратительная и мерзкая, пусть бегут прочь.
Меньше чем через секунду я слышу стук закрывающейся двери. Этот звук доносится словно издалека, и мне все равно. Я пытаюсь сосредоточить взгляд на темно-зеленом балдахине кровати, но очертания расплываются, превращаясь в туманное пятно. Руки машинально тянутся к сережке на браслете.
Холод металла успокаивает, обволакивая пальцы ледяным прикосновением.
Да что со мной?!
Я – Госпожа великого дома Леорнов! И что же? Сижу здесь, как умалишенная, из-за какого-то раба?!
Глухой смешок вырывается из моей груди, за ним еще один. Они быстро перерастают в неудержимый истерический смех. Грохот этого смеха, словно раскаты грома, заполняет комнату.
Посмотрите на меня! Стальная Госпожа, пережившая бесчисленные удары судьбы. Отец несправедливо меня бил. Слуги и рабы ненавидели за одну лишь мою фамилию. Я видела, как родитель собственными руками убил мою мать – единственное светлое пятно в моей жизни. Но я выдержала. Я взяла себя в руки. Улыбалась ему, льстила, называя "почтенным наставником" и "защитником". Я даже убедила себя, что дорожу им. И пообещала себе никогда не вонзить нож в его горло.
И вот теперь я убиваюсь из-за смерти какого-то незнакомого раба?!
Смех медленно затихает, истощая грудь, оставляя после себя лишь тягостное эхо. Я вытираю слезы, скопившиеся в уголках глаз, и мой взгляд вновь падает на темно-синий камень на браслете. Его холодный блеск возвращает ясность.
Нет, это не я. Я даже пальцем его не тронула. Это все – чертов Халки! Жестокий ублюдок, питающийся страданиями других.
Да, это он, не я. Когда Рен немного оправится, я поговорю с ней. Она поймет – всегда понимала. Я найду ей нового раба, чтобы она могла заботиться о нем. Все вернется на свои места. Точно, у меня ведь есть дела.
Ринар. Его образ всплывает передо мной – строгий взгляд сверкающих зелёных глаз. В этих глазах – осуждение.
Как же я могла забыть о самом важном? Эти чувства, эта слабость – всё это не имеет значения.
У меня есть цель, и она оправдывает любые средства. Все остальное – лишь незначительные препятствия. Как только я вырвусь из этого проклятого места, всё забудется, как дурной сон.
***
Спустя полчаса я спускаюсь в холл поместья, аккуратно натягивая белоснежные перчатки. Мои волосы собраны в свободный пучок, но пара непослушных волнистых прядей мягко обрамляют лицо. Нежно-голубое платье, почти белое, украшено кружевом и лентами, плавно струящимися по спине. Я выгляжу воплощением чистоты и благочестия. Кто бы мог подумать, что это лишь маска? Ну да ладно — каждый выживает, как умеет.
— Хорошего дня, госпожа, — дворецкий распахивает передо мной двери, и я на мгновение щурюсь от яркого света.
Сделав шаг на крыльцо, замираю, наслаждаясь моментом. Теплые солнечные лучи ласкают кожу, отражаясь от снега и сверкая ещё сильнее. Где-то поблизости слышна капель — первые знаки пробуждения весны. Птицы весело щебечут на голых ветвях вдоль дорожек, подчеркивая оживающую природу.
Но дела не ждут. Поворачиваюсь к конюшням — и сталкиваюсь с двумя ошарашенными взглядами. Халки, смотритель, и девушка-служанка, та самая, что была свидетелем моего утреннего срыва.
— Госпожа?.. — произносит Халки растерянно, а затем кивает. — Добрый день! — Он бросает уничижительный взгляд на девушку, стоящую рядом. Та, в свою очередь, выглядит так, будто хочет провалиться под землю.
Я смотрю на них холодно, сдерживая внутреннее раздражение. Конечно, она побежала жаловаться начальству, а тот решил разобраться лично. Как же предсказуемо.
— Смотритель? — обращаюсь я к нему, словно не замечая служанку. — Чем обязана?
Намеренно медленно поправляю перчатки и накидку, показывая, что я спешу.
Они всё ещё загораживают мне дорогу к конюшням, а время неумолимо утекает — я уже опаздываю на встречу с Филеной.
— Госпожа Селена, — начинает Халки, прищурившись. Его взгляд снова скользит к девушке, явно осуждающий. — Я, конечно, не поверил, но...
— То, во что вы верите, Халки, меня не касается, — перебиваю его, продолжая разглаживать складки на перчатках. — Или говорите, или не мешайте.
— Кхм, — он откашливается. — Да, я нашёл десяток кандидатов. Они прибудут через три дня, вы сможете выбрать. Кроме того, я велел всем строго молчать о произошедшем. Так что не беспокойтесь, всё почти улажено, — добавляет он с ноткой заботы.
Я бросаю взгляд в сторону конюшен, скрытых за деревьями.
— Отлично, — безразлично кидаю я.
— Если это всё, я пойду. Меня ждут дела. — Перевожу взгляд на Халки, а затем на служанку.
Она стоит, словно в ступоре, ошеломлённая моей метаморфозой. Что, не ожидала? Надеялась выставить меня слабой, безумной? Мечтай. Я переживу вас всех.
— Да, конечно... Простите, — Халки склоняется в лёгком поклоне и отступает в сторону, освобождая путь.
Я прохожу мимо, выпрямив спину, как стрела, не оборачиваясь.
Шаги эхом отдаются по каменным ступеням крыльца, пока я направляюсь к конюшням. Дорожка, выложенная светлым камнем, блестит в солнечных лучах, а по краям ещё лежит снежная крошка, превращающаяся в лужицы под теплом. Лёгкий ветер приносит запах талого снега.
Я иду быстро, заставляя себя не думать о воспоминаниях, которые цепляются за сознание.
Утренний срыв и события вчерашнего дня поднимаются, но я глушу их, напоминаю себе, что всё ради Ринара. Ради него я выдержу всё. Когда я получу его, всё остальное забудется.
Тонкие стволы деревьев тянутся к небу, обнажённые ветви слегка покрыты льдом, и солнце играет в них блики. Я снова мысленно повторяю себе: «Ради Ринара». С каждым шагом приближаюсь к конюшням, и всё становится яснее: всё это временно, а я двигаюсь вперёд, к своей цели.
Поздняя зима окутала город густым туманом. Я выехала из поместья, укутавшись в теплый плащ, и натянула капюшон, чтобы укрыться от пронизывающего ветра. Конь мерно шагал по ухоженным улицам нашего района, где всё дышало благополучием. Белоснежные колонны обрамляли фасады роскошных домов, за высокими коваными воротами виднелись аккуратные сады. Слуги, одетые в чистую униформу, быстро и ловко выполняли свои обязанности, не обращая внимания на меня.
Но постепенно картина начала меняться. Дома становились меньше, ворота проще. На тротуарах появились прохожие – рабочие в грубой одежде, с усталыми лицами. Их взгляды редко задерживались на мне, но я ощущала их сдержанную неприязнь. Конь недовольно фыркнул, когда под копытами мелькнула лужа грязи.
Скоро широкие улицы сменились кривыми улочками. Дома выглядели облезлыми, в окна дуло холодом, а двери были перекошены, словно их не закрывали годами. Лица людей здесь были другими – угрюмыми, изможденными. На перекрестке я увидела мужчину, затягивающегося трубкой, его пальцы, обветренные и грязные, сжимали её с отчаянной силой. Чуть дальше женщина тащила корзину с чем-то, что, судя по запаху, было далеко не свежим.
Я взглянула на одного из обитателей района – худощавого паренька в грязной рубахе. Он стоял ко мне спиной, наклонившись над чем-то, но, словно почувствовав мой взгляд, медленно повернулся. Я замерла: на меня смотрели яркие голубые глаза.
Это он! – пронеслось в голове. Внутри все похолодело, и перед глазами вспыхнуло воспоминание: раб в разорванной одежде, его голос, полный ужаса: "Пощадите!" Звонкий, пронзительный крик оглушил меня, как будто это случилось снова, прямо здесь.
Паника охватила меня, дыхание сбилось, но я быстро взяла себя в руки и вгляделась в лицо паренька. Нет. Это не он. Похож, но это не он. Он не пришел за мной, не вернулся мстить. Сделав глубокий вдох, я постаралась успокоить панику и выровнять дыхание.
Конь снова фыркнул, будто напоминая мне, что пора двигаться дальше.
Я оставила парня позади, но ощущение тревоги не покидало меня. Воспоминания обрушились волной, как тяжелый дождь, от которого невозможно укрыться. Это был не первый раз, когда я видела те глаза — голубые, наполненные страхом или ненавистью, зависело от обстоятельств. Но они навсегда оставили на мне отпечаток, словно смотрели прямо в душу, видели всё, что я так отчаянно старалась скрыть.
Дорога становилась всё грязнее, и запахи переменились. Повсеместный аромат дешевого табака сменился сыростью, гнилью и запахом уличных лавок, где жарили что-то на масле.
Прохожие начали собираться плотнее, мешая моему пути, их лица были суровыми, а разговоры глухими. Я почувствовала, как напряжение вновь охватывает меня, но на этот раз не из-за воспоминаний, а из-за чего-то более реального.
— Отпусти поводья, он справится, — вдруг произнесла я себе под нос, словно оправдывая дрожь в руках. Конь, кажется, услышал меня и повел себя увереннее, осторожно обходя грязные лужи и боковые тележки. Однако что-то всё же заставляло меня то и дело оглядываться.
"Может, это было предупреждение?" — мелькнула мысль. Я не хотела верить в суеверия, но не могла отрицать, что встреча с этим парнем — или его образом — выбила меня из равновесия. Внутри поселился страх, что моё прошлое, как затянувшаяся рана, опять даст о себе знать.
Впереди, за крохотной площадью, я заметила большой склад с потемневшими деревянными воротами.
"Куда я заехала?" – пронеслось в голове.
Я натянула поводья, пытаясь развернуться, но конь шагнул вперед, словно упрямо следуя невидимому маршруту. Улицы стали совсем узкими проулками, люди оборачивались на звук его копыт, а в их взглядах читалась настороженность. Я резко вздернулась в седле, расправив плечи, стараясь выглядеть более устрашающей.
Дети с грязными лицами, шептавшиеся в тени разваливающегося дома, вдруг замерли и уставились на меня. Один из них прошептал: "Смотрите, какое у неё платье. Наверное, стоит кучу монет."
Другой тихо ответил: "Такое можно было бы обменять на еду для всех нас..."
Их голоса, пропитанные отчаянием, заставили меня сжать поводья сильнее, будто это могло оградить меня от реальности, в которую я случайно забрела. Хватит с меня, отсюда надо выбираться. Я ещё раз пытаюсь развернуть лошадь и в этот раз она поддается, но мой взгляд падает на картину в переулке. Женщина, закутанная в лохмотья, вытянула руку к мальчику, стоящему перед ней.
Её пальцы засияли зловещим голубым светом. Я не успела даже моргнуть, как мальчик рухнул на землю с криком, его тело дергалось в конвульсиях. Женщина обшаривала тело мальчика, лежащего перед ней, её грязные узловатые пальцы ловко расстегнули его поясную сумку. Она извлекла оттуда небольшой мешочек, который тут же спрятала в складках своих лохмотьев. Затем она медленно подняла голову и посмотрела на меня. Её лицо оказалось ещё ужаснее: кожа серого оттенка, покрытая пятнами, глубокие морщины на лбу и щёках.
Когда она улыбнулась, обнажив редкие, обломанные зубы, мой желудок сжался от отвращения. Её беззубый рот двигался, словно она хотела что-то сказать, но это только усиливало моё желание исчезнуть отсюда как можно скорее.
"Веалис!" – паника захлестнула меня. У меня нет магии, у меня ничего нет!
Я вцепилась в поводья, ударила коня пятками, и он сорвался с места, галопируя по грязным, узким улицам. Копыта гулко били по потрескавшемуся камню и грязи, вокруг мелькали убогие фасады домов и искажённые страхом или злобой лица. Моё сердце колотилось так, будто собиралось выскочить из груди. На каждом повороте мне казалось, что кто-то вот-вот схватит меня за плащ, что те беззубые уста прошепчут что-то зловещее у самого уха.
"Только бы выбраться... только бы выбраться отсюда," – эта мысль, словно мантра, повторялась снова и снова, заглушая всё остальное. Наконец я заметила впереди более широкую улицу, где туман казался менее густым, а воздух – чуть чище. Конь выскочил на просторную дорогу, и я уже смогла различить белеющие колонны знакомых домов.
Пейзаж вокруг менялся: облезлые фасады уступали место ухоженным, а затем и вовсе роскошным зданиям. Грязь исчезала с дороги, её заменял ровный булыжник, а вместо зловонных луж – чёткие линии мраморных плит. Страх медленно отступал, уступая место ошеломлению.
Здесь всё выглядело привычным, будто ничего не произошло: величественные особняки, чистые сады, прохожие в дорогих плащах, безмятежно гуляющие вдоль улиц.
Я ослабила натяжение поводьев, давая коню сбавить шаг, но тело ещё дрожало от пережитого. "Это закончилось," – попыталась я убедить себя, но перед глазами всё ещё стояла та женщина, её отвратительная улыбка и сияние зловещего синего огня.
Эта техника, зловещая и опасная, некогда использовалась в Терр'Ардосе. Её применяли до войны, когда веалис находился на пике своего развития, но последствия были столь разрушительными, что она была запрещена раз и навсегда. Её считали утерянной, преданной забвению, чтобы не оставить и следа. И вот, здесь, среди грязи и нищеты, я вновь столкнулась с этим забытым ужасом. Слабое свечение магии у женщины казалось почти незначительным, но его само существование приводило в смятение. Каждая мысль била в голове, как молот: что это было? Как у неё могла быть такая сила? Этот огонь, проклятая техника Терр'Ардоса, которую считали уничтоженной. Я не могла спутать этот огонь с чем-то другим, ведь с детства меня заставляли учить отличать запретное от дозволенного, как и любого ребенка в нашей стране. И всё же я видела это собственными глазами. Слабая, неуклюжая, но настоящая магия. Что-то древнее и опасное снова пробудилось в этом забытом уголке города, словно само прошлое не желало оставаться мёртвым.
Эти размышления гнали меня вперёд, заставляя сжимать поводья сильнее. Скрытая под перчатками серьга, пристёгнутая к браслету, ощущалась на коже – холодный металл, как всегда, успокаивал, будто подсказывая, что всё в жизни движется своим путём, даже если я этого не осознаю. Нужно было просто добраться до спокойствия, до знакомых мест, где всё казалось правильным и подконтрольным.
В любом случае – это не моя забота, стражи лира найдут того мальца, помогут ему, а женщина подвергнется наказанию. Скорее всего, её казнят, ведь кроме меня это видело большое количество людей.
Видели же?
Этот день я не забуду. Я направила коня к дому леди Филены, ощущая странную смесь облегчения и глубокой усталости, а впереди ещё новое знакомство.
Тут я резко осознала, почему месяцами безвылазно сидела в нашем поместье и жалела, что по прежнему не придерживалась тех же привычек. Но эта встреча важная часть моего замысла и мне придется потерпеть.