Глава первая.
– Госпожа, прошу вас, вставайте. Скоро прибудет её величество Малиа. Будет крайне неудобно, если вы встретите её в ночной рубашке.
Ренна... снова она за своё. Каждое утро одно и то же. За окном зима, а по комнате гуляет леденящий сквозняк, который не разгоняют даже расставленные повсюду позолоченные чаши с раскалёнными углями. Приоткрываю глаза и вкладываю во взгляд всё своё нежелание покидать тёплую кровать и отвращение к предстоящей встрече.
– Госпожа Селена, ну пожалуйста. Ваш отец опять оставит меня без еды на неделю, если вы опозоритесь перед принцессой. Хоть она и ваша подруга, но, думаю, такого приёма не стерпит.
Что она понимает. Святая и благочестивая Малиа Альнесс, кажется, даже на откровенное оскорбление ответит только тихим, снисходительным замечанием.
Если, конечно, об этом не узнает её отец. В таком случае нахал, при лучшем раскладе, умрёт под пытками. В худшем – проведёт в них всю свою долгую жизнь.
Но что бы там ни было, мне она точно ничего не скажет. Мы ведь друзья. По её мнению.
– Даже если вы и близки друг с другом, каждый раз она оказывает великую честь, приезжая к нам в гости, – продолжает жужжать над ухом Ренна, как будто читая мои мыли.
– Если ты немедленно не замолчишь, голодовка станет для тебя лучшим вариантом на будущее, дорогая Рен, – отвечаю нежным, сонным голосом, от которого она должна бы задрожать до костей.
Открываю глаза, наконец полностью просыпаясь, и вижу, что она стоит у подножия кровати, держа в вытянутых руках тёплый халат, прячась за ним, как за щитом. Наивная. Неужели она до сих пор не поняла, что, когда я не в духе, ей лучше находиться, как минимум, в соседнем городе от эпицентра моего раздражения? А сейчас этим эпицентром стала именно она.
Упрямо стоит, протягивая халат, в глазах опасение, но страха нет. Ещё бы – она служит мне уже тринадцать лет и знает все мои причуды, как свои.
С трудом отбрасываю одеяло и выбираюсь из постели, проскальзывая в тёплый халат, согретый её внутренней силой — веалисом. Мне повезло, что моя служанка пробудившаяся, но само существование лиров раздражает. Раздражает потому, что я к ним не принадлежу.
До десяти лет родители каждого ребёнка, независимо от сословия, ждут его пробуждения. Ребёнок, избранный богами, обретает особые способности управлять своей энергией — слабой или сильной — что выделяет его среди остальных, помогает выживать и адаптироваться. Веалис может быть использован для подавления чужой воли или, как сейчас, только для простого согревания халата госпожи, но что бы это ни было — это преимущество.
Несмотря на всё это, мне хотя бы повезло родиться в хорошей семье: мой отец — первый чиновник при дворе, а я его старшая дочь. Конечно, я не наследница — этот титул достанется моему младшему брату, — но всё равно представляю собой важный актив в руках отца. Он только и мечтает устроить мой брак как можно выгоднее. "Веди себя достойно, Селена. Держи лицо. Ты — гордость нашего рода, дочь. Не совершай ошибок..." — и так далее, до одури. Как же всё это надоело.
А вот принцесса оказалась в таком же, но гораздо более завидном положении. У неё и веалис (хоть и слабый), и статус, и богатство, и уважение народа. Да и лицо у неё приторно милое, поражающая красотой внешность, а как вишенка на торте — внимание того самого мужчины, к которому стремится моё сердце.
Готова на спор отдать любимые сережки покойной матери, едет «в гости» она только затем, чтобы по пути обратно во Дворец Лик заглянуть в военный лагерь к архонту – Ринару Норви.
— Ладно, нагрей мне воды и принеси что-нибудь поприличнее из платьев, чтобы не оскорбить «великую честь» принцессы, — раздражённо говорю я Ренне. Она быстро кивает и, кажется, со скрытым облегчением спешит покинуть мою комнату.
Подхожу к зеркалу и критично оглядываю себя. Растрепанная после ночи черная коса, тусклый взгляд и тёмные круги под глазами. Эти кошмары и пробуждения по несколько раз за ночь явно не делают меня красивее. Неудивительно, что даже самые верные слуги прячутся от меня по углам, избегая моей раздражительности. Последние месяцы я совсем не могу выспаться.
В голове вспыхивают обрывки сна. Я в абсолютной, удушающей темноте, словно заперта в тесном пространстве. Воздуха почти не осталось, руки исцарапаны до крови об жесткие стены вокруг. Паника, ярость и всё поглощающее чувство вины. Пронизывающая скорбь и утрата терзают душу острее ножа. Но стыд и сожаление жгут сильнее, чем страх за свою жизнь. Грудь разрывает крик, горло перехватывает слезами. За что я виню себя, замурованная в камне?
«Они знают, зачем я здесь. Они заставят меня это сделать, я должна... Должна!» — мысль пронзает меня новой болью.
Ошарашенно гляжу на своё отражение в зеркале и вижу тонкий след слезы на бледной щеке. Хватит! Это просто сон. Всё из-за постоянного стресса и потери матери, не более. Логика и самоконтроль снова возвращают меня к реальности, как раз когда в комнату возвращается Рен, неся на руках кучу платьев.
— Госпожа, я принесла три платья на выбор, — тихо сообщает она.
Мне всё равно, что надеть. Даже в лучших армавирских шелках я буду смотреться на фоне Малии, как оборванный раб.
Почему же эта ненависть к себе терзает меня во снах?
— Оставь темно-синее платье у купальни и уходи. Я сама помоюсь и переоденусь. Ты меня сегодня особенно раздражаешь.
— Да, госпожа, — почти шёпотом отвечает Рен и медленно в поклоне отступает, не поворачиваясь ко мне спиной.
Теперь она боится. Заметила мой взгляд. Ну и правильно: нет ничего страшнее человека у власти, который чувствует себя запертым в клетке. Как бы странно это ни звучало, я принимаю свою роль. Мне даже нравится эта власть — возможность излить свою злость на окружающих. Иначе эта ярость сожрёт меня изнутри.
Спустя час я иду по пустынному и заснеженному саду нашего поместья. Пару минут назад мне сообщили о прибытии принцессы, все слуги и рабы разбежались по своим норам, чтобы не оскорблять её своим непотребным видом.
Тёплое закрытое платье, идеально подходящее моему хмурому настроению, приглушённо сливается с моей расслабленной косой, а тени под глазами надёжно скрыты под слоем пудры. Я кажусь безликим темно-синим пятном на фоне белоснежного сада — и, пожалуй, это как нельзя лучше отражает мою суть.
Подхожу к воротам как раз в тот момент, когда светловолосый мужчина, стоящий ко мне спиной, помогает принцессе спуститься с кареты, а она нежно улыбается ему. Даже со спины я безошибочно узнаю своего друга детства. Ринар и принцесса Малиа поворачиваются ко мне, оба приветливо улыбаются.
— Рада тебя видеть, дорогая Селена, ты как всегда прекрасна, — учтиво приветствует меня принцесса.
— Госпожа Лиорн, — сухо кивает архонт Ринар Норви. Вот всё, что осталось от нашей дружбы — отстранённый кивок.
День из просто отвратительного моментально становится чудовищным.
— Принцесса, я вас заждалась. И прошу заметить, вы мне льстите, дорогая, — отвечаю ей, старательно подражая её тону. — Но вряд ли то же могу сказать о вас, архонт Норви. С какой стати вы решили почтить нас своим присутствием?
Надеюсь, что моё отвращение к этому внезапному гостю так и сочится из каждого моего слова. Судя по презрительно-оценивающему взгляду Ринара, он это прекрасно понял.
— Принцесса предупредила меня о визите заранее и попросила составить ей компанию. Я не мог отказать её высочеству.
Мне показалось, или он и сам не слишком рад здесь находиться? Вот только делает вид, что согласился из уважения к её статусу. Пусть пытается обмануть другую идиотку. Я-то видела их обмен нежными взглядами, пока они думали, что одни.
— Что ж, раз уж мы все собрались в этот морозный день, приглашаю вас в тёплый дом на чашку горячего чая, — говорю я, слишком измученная бессонницей и холодом, чтобы противиться парочке гостей. — А потом, если пожелаете, сможем прогуляться вдоль заснеженного пруда. Зимой он особенно прекрасен, уверяю вас, вам понравится.
— Надеюсь, это не займёт много времени. Меня ждут дела в лагере, — устало бормочет Рин.
Я бегло оглядываю его. От мальчика из моего детства не осталось и следа. В его взгляде, прежде живом и светлом, теперь только усталость. Жилистое тело, изнурённое долгими тренировками, стало внушительным и почти пугающим в своей силе. Пухлые губы превратились в постоянно сжатую, хмурую линию, отражающую вечное недовольство и тревогу. Ярко-зелёные глаза, когда-то сиявшие, теперь потускнели от нескончаемых забот, а черты лица заострились, сменив прежнюю мальчишескую мягкость. Но он всё ещё невероятно красив — таким он казался мне с самой нашей первой встречи, когда нам было по девять.
Такова тяжесть его должности — главного военачальника, архонта.
Я прекрасно понимаю, какое бремя он несёт. Наша страна живёт в постоянном напряжении, на пороге войны. Наши правители, включая моего отца, не брезгуют похищением простых людей из соседствующего с нами Армавира и превращением их в рабов. Никто не хочет лишний раз угнетать и без того недовольных граждан нашей страны, а на зарплаты слуг и работников не хватает средств. Хотя государство у нас большое, ресурсов на всех не достаёт. И приходится находить такие вот «компромиссы».
Военачальники смотрят сквозь пальцы на рабовладение и торговлю людьми, а продажные чиновники охотно нанимают головорезов для захвата этих несчастных и их продажи. Всех пойманных ждёт одна и та же судьба: сначала им вшивают под кожу пластину из антивеалисского сплава, затем ставят клеймо под сердцем, на рёбрах, чтобы они никогда не забывали свой вынужденный статус. На улицах их трудно отличить от простых горожан, но мы узнаём их по синякам, опущенным плечам и ссутулившимся спинам. Слуги, по закону, обязаны получать пищу и одежду, а рабы — нет; ведь по нашим правилам они и сами вне закона.
Плевать, махинации моего отца помогают мне безбедно жить, а Ринар сам согласился на эту должность, это был его выбор.
— Прошу, проходите, — приглашаю их жестом пройти вперед. Ведь оба знают путь по тропинкам поместья.
Мы втроём идём вдоль внушительного каменного здания в два этажа, облицованного белым мрамором. Пафоса архитектору явно было не занимать — колонны, венчающие периметр, словно кричат о богатстве владельца. Подходим к резным дверям, и двое дворецких в жёлтых, как предписано, одеяниях распахивают их изнутри. Мы оказываемся в долгожданном тепле, и я наконец немного оживаю.
— Как дела с новым призывом, архонт? — спрашиваю, просто чтобы начать разговор. Мне так не хватает наших бесед.
— Новобранцы есть, но тренировать их должным образом не выходит, к тому же не всем хватает пищи. Солдаты в незавидном положении. Мы вынуждены брать даже подневольных, — он бросает на меня косой взгляд, намекая. — Возможно, вы сможете как-нибудь упомянуть это перед вашим отцом.
Снова политика. Не ради этого я начала разговор. Почему нельзя тоже спросить, как у меня обстоят дела? Ему совсем нет до этого дела?
— Если подвернётся случай, господин Норви, непременно, — отвечаю сдержанно.
— Ринар, почему ты не сказал мне об этом раньше? Мне кажется, я могла бы оказать более действенную поддержку! — восклицает Малиа, явно шокированная.
Такая фамильярность... Даже я держусь официально! Меня захлёстывает раздражение.
Мы входим в гостиную, и я киваю слугам, чтобы подали чай, пока гости устраиваются на бархатном диване.
— О, что вы, ваше высочество, — нарочито подчёркиваю её статус, — как вы можете своими незапятнанными руками подавать пищу простым подневольным? Разве от этого не пострадает ваше доброе имя?
Судя по изумлению на её лице, Малиа сначала не поняла, о чём я. Ещё бы — куда её святейшему высочеству думать о грязной стороне правления.
— Вы берёте в армию рабов?! — изумляется она ещё больше.
— Положение вынуждает, — уклончиво отвечает Ринар. — К удивлению многих, некоторые из них показывают хорошие результаты.
— Ах, как дальновидно, обучать военному делу угнетённых людей, которых выкрали из родных домов и сделали рабами в чужом государстве, — произношу я с улыбкой. — Вам за это уже выдали медаль, архонт?
Смиренная улыбка на моём лице скрывает едва заметную насмешку. Ну, давай, повоюй со мной. Ведь только так я могу удержать твоё внимание.
— Пока не додумались, Селена, — с намеренным акцентом произносит он моё имя. — Хотя такие, как ты, могли бы раздавать медали за показательные казни за любую провинность на право и на лево, не так ли? – выплевывает он.
— Презираешь меня за мою точку зрения или себя за свои действия, Рин? — мои слова едва сдерживают издевку. Похоже, он злится. Что ж, я готова принять реальность, в которой живу, и быть тем, кто я есть. А ты?
Мой вопрос повисает в воздухе, как затишье перед бурей. В его взгляде вспыхивает огонь, он глубоко вдыхает, и я почти чувствую, как он готов выпалить что-то — то ли оправдаться, то ли обвинить меня.
— Да за что я должен... — начинает он раздражённо, почти срываясь на крик, но его прерывает Малиа.
— Прошу вас, вы двое даёте слугам так много поводов для пересудов.
Её взгляд скользит к двум служанкам в дверях, которые, понуро опустив глаза, держат подносы с горячим чаем и угощениями. Мы с Реннаном бросаем взгляды на девушек, затем друг на друга.
В этом словесном поединке мы забылись, полностью увлекшись. Теперь, уловив это осознание в глазах друг друга, я чувствую, как между нами проскальзывает лёгкая, почти интимная улыбка. Мы понимаем, что на миг, пусть даже короткий, разделили что-то большее, чем ссора.
Мгновение — и это ощущение близости исчезает, как будто его и не было. Передо мной снова холодный и отстранённый архонт Норви. Это... ранит.
Да кто тянул эту чёртову принцессу за язык?!
— А вы, принцесса, готовы поговорить с отцом о страданиях его армии? — спрашиваю я, поднимая чашку чая, уже стоящую на столике.
— Я... с отцом... Не уверена, что у меня есть право обсуждать с ним такие сложные государственные дела, — отстранённо отвечает Малиа, глядя на огонь в камине. — Я полагаю, что уполномоченные люди донесут до него проблему, и король разберётся. В конце концов, у меня недостаточно опыта для таких суждений.
Вот и вся её уверенность в своей «действенной помощи». Когда дело дошло до действия, принцесса отмахнулась от ответственности, оставив всё на «уполномоченных людей». Смотри, архонт, любуйся на свою обожаемую Малию и восхищайся её спокойствием. Своим молчанием она марает руки в крови не хуже любого палача.
— Вы правы, принцесса, я уверен, что мы со всем разберёмся, — говорит Рин со снисходительной улыбкой. — Вам не нужно беспокоиться о таких жестоких вещах, и сам этот разговор может вас расстроить.
Что?! Просто так спустил ей это с рук? Возмущение заполняет меня до краёв, и, кажется, пылает на моём лице. Рин замечает это и, чтобы избежать конфликта, неожиданно переводит тему:
— Как идут приготовления к празднованию вашего дня рождения?
— Мы уже разослали приглашения на мой второй юбилей, — с энтузиазмом отвечает Малиа. — Сейчас подбираем наряд и меню. Всё никак не решу, достаточно ли десяти видов блюд на фуршете или попросить кухарок придумать что-то ещё. Нужно угодить каждому из наших искушённых гостей. Ваше присутствие, дорогие друзья, даже не обсуждается.
Невероятно. Болтать о том, хватит ли яств для придворных, — в присутствии военачальника, чьи солдаты голодают! Вижу, как разочарование скользит в его взгляде, но он лишь деланно улыбается и подыгрывает её легкомыслию. Мне не интересно это слушать. Пусть болтают. Я с наслаждением пью чай и откусываю сладкое пирожное, только чтобы не слышать эту невыносимо глупую беседу.
Спустя несколько долгих минут, когда обсуждать стало нечего, принцесса наконец вспомнила о моём существовании и с приторной улыбкой обратила на меня свой взгляд.
— Дорогая подруга, ты, кажется, устала. Нам, наверное, пора.
Прекрасное решение. Особенно если уйдёшь ты одна. Но Рин, заметив мой коварный замысел, предостерегающе смотрит на меня.
— Принцесса права, меня ждут дела, — соглашается он. — А госпожа Лиорн сегодня на удивление тиха и молчалива. Даже не язвит, обсуждая такие мелочи. Устали? Или, может быть, нездоровится? — его взгляд полон язвительной насмешки.
Не надейся. На тебя меня хватит с лихвой.
— Что вы, — сдержанно отвечаю я. — Я обещала показать вам пруд. Будет невежливо лишить вас такого удовольствия.
На его губах мелькает легкая улыбка. Он понимает, что я ненавижу холод и иду на прогулку только из упрямства.
— Только, прошу, надень тёплую накидку. Платье слишком легкое для этого мороза.
Его забота так неожиданна. Смущённо отвожу взгляд, пряча улыбку.
— Конечно, — тихо говорю я. — Схожу за ней. А вы можете пока выйти в сад.
Что на него нашло? Показывать заботу обо мне перед принцессой? Возможно, он таким образом хотел наказать её за невежество, за разговор о балах и пирах, когда его солдаты страдают от голода? Как бы то ни было, его слова греют мою душу. На крыльях поднимаюсь на второй этаж, хватаю накидку и почти бегу обратно.
У дверей их уже нет — должно быть, направились к пруду. Мы все знаем этот путь, и каждый из нас в любой сезон любит прогуляться к пруду, отражающему холодное зимнее солнце и окрашивающему снег на ветвях деревьев в золотые оттенки.
Я иду по заснеженной аллее и слышу тихие шаги с соседней тропинки за деревьями. Похоже, они пошли другим путём. Пытаюсь пробраться прямо через кусты, но внезапно останавливаюсь в ступоре от картины перед собой.
Малиа стоит на носочках, вцепившись в ворот Ринара, и тянется к нему с поцелуем. Он стоит неподвижно и ждёт её прикосновения. Время для меня остановилось. Вот её губы касаются его, и он слегка, почти незаметно, поддерживает её за талию.
Я не верю своим глазам. Секунды превращаются в вечность, когда я вижу, как Малиа, стоя на цыпочках, тянется к нему, касается его губ... Моего Рена. Как она смеет! Как он может... отвечает ей. Мой Ринар. И они стоят здесь, в моём саду, на земле, где каждый уголок помнит меня, а не её! Это невыносимо.
Я чувствую, как что-то внутри меня рушится, как трещины пробегают по моей душе, разрывая её на части. В груди словно зажглось пылающее пламя, и ярость накрывает меня с такой силой, что я невольно стискиваю кулаки до боли, ногти впиваются в ладони, но это не сравнится с болью, которая пронзает сердце. Крик рвётся наружу, застревает в горле, и я вынуждена подавить его — это был бы слишком ничтожный способ выразить мою ярость. Она заслуживает большего. Ненависть охватывает меня, чистая и холодная, как лезвие ножа.
Неужели он ничего не видит? Неужели не понимает, что для неё он — лишь игрушка? Мы с ней часами обсуждали это, Малиа знала, знала, как мне дорога каждая улыбка, каждый взгляд Ринара. Но её насмешка, её жёсткий взгляд — это вызов. Она намеренно разрушает моё счастье, и он, слепой и глупый, стоит перед ней, будто зачарованный её холодной красотой. Слышишь, Рин? Ты мой! Оттолкни её, разорви этот дьявольский плен, одумайся!
Но он... отвечает ей. Как пощечина, как удар в самое сердце, осознание падает на меня — он выбрал её. Грудь сдавливает невыносимой болью, и эта боль — острее любой раны. Он любит её? Я задыхаюсь от этой мысли. В глазах темнеет, а внутри всё кричит, что это невозможно, этого не может быть, это какой-то чудовищный сон, который я переживаю каждую ночь. Они как будто издеваются надо мной, неужели не видят? Малиа на мгновение оборачивается и ловит мой взгляд, в её глазах блеснуло презрение. Что-то шепчет ему на ухо и словно загипнотизированный, Ринар склоняется к её губам, поглощённый этим обманом.
Меня захлёстывает леденящий, пронизывающий до костей жар — он сжигает меня заживо, подбираясь всё ближе к сердцу, растаптывая его, разрывая в клочья. Я хочу кричать, хочу разбить этот хрупкий, предательский мир вдребезги, но всё, на что хватает сил, — это стоять в безмолвной агонии, стиснув зубы, глядя, как от моего счастья остаётся лишь горькая пустота.