Первое дежурство
— Ну что, интерны, — раздался знакомый голос Быкова, — добро пожаловать в ад.
Сквозь яркий свет больничных ламп и запах хлорки четверо новеньких стояли у ординаторской. У кого-то руки дрожали от волнения, у кого-то — от переизбытка амбиций.
— Кто из вас умный самый? — Быков прищурился. — А, неважно, вы всё равно сюда не за интеллектом пришли.
Левин слегка вскинул брови, сделал шаг вперёд.
— Я, вообще-то, окончил с отличием.
— А я вообще-то... — Быков насмешливо наклонился, — окончил терпеть отличников. Вернись на место, Сократ.
— Кисегач сказала с вами помягче, — продолжил Быков, повернувшись к остальным. — Но мне, знаете ли, диагнозы ставить, а не с детсадовцами нянчиться.
— Меня зовут Варя Черноус, — подала голос девушка, стараясь говорить уверенно. — Я —...
— Да что ж вы все такие разговорчивые? Ладно, хватит вступлений. Начнём с весёлого.
Он резко открыл дверь ординаторской, жестом велел им войти.
— Кто первым найдёт свою медицинскую карту в этой свалке — тот, может быть, выживет. Остальные — как пойдёт.
Глеб Романенко лишь фыркнул, облокотившись на косяк.
— Я думал, всё будет жёстко. Но не настолько комично.
— Ты думал? — Быков смерил его взглядом. — Это уже серьёзный диагноз. Пиши: "самоуверенность третьей степени". Прогноз неблагоприятный.
Интерны переглянулись. Кто-то хихикнул, кто-то сглотнул слюну.
А Лобанов, помолчав, спросил:
— А нам вообще пациентов дадут? Или сначала — дедовщина?
— Пациенты... — Быков засмеялся. — Вы пока для них опаснее, чем они для вас. Поэтому сначала — вводная. Потом — жертвы. То есть пациенты.
В этот момент в коридоре раздался крик:
— Где мой доктор?! Меня же вырвет прямо здесь!
Быков посмотрел на интернов, как генерал на новобранцев.
— Ну вот. Первый вызов. Кто хочет блевотины — шаг вперёд.
Черноус судорожно взглянула на остальных.
— Ладно, — сказала она и шагнула вперёд, — пусть будет мой первый вызов.
— Правильно, Черноус. Держи ведро, оно твой лучший друг на ближайшие сутки, — с лёгкой ухмылкой протянул ей Быков пластиковую ёмкость. — Удачи.
Она почти бегом направилась по коридору на зов пациента. Остальные трое остались в ординаторской.
— Хорошее начало, — заметил Романенко, поигрывая ручкой. — Интересно, через сколько она обратно прибежит, если её не стошнит первой.
— А ты чего ждёшь? — повернулся к нему Быков. — Романенко, дуй в приёмное. Там бабуля с подозрением на аппендицит, но скорее всего просто хочет пообщаться. Проведи беседу. Главное — не задуши.
— Понял вас, шеф, — небрежно ответил Глеб и вышел.
Оставались Левин и Лобанов. Оба стояли напряжённые, словно на экзамене.
— А вы двое пойдёте в травматологию. Там лежит пациент, который уверяет, что сломал руку, когда "энергетически заряжал орхидею". Кто из вас в биоэнергетику верит — тот и ведёт приём.
— Я, пожалуй, посмотрю на орхидею, — фыркнул Лобанов и направился к выходу.
— Значит, ты, Левин, сегодня остаёшься у меня на поводке. В ординаторскую не заходи, если не хочешь быть обложен матом, как хирургический инструментарий.
Оставшись с Быковым, Левин попытался выглядеть уверенно, но в глубине души понимал — у него впервые дрожат колени.
— Вы правда такой жёсткий или играете роль? — осторожно спросил он, идя за Быковым по коридору.
— Я — как хлорка. Неприятно, но без меня — инфекция. Справишься — выживешь. Не справишься — ну что ж... больница — не пионерский лагерь.
На первом этаже стоял пациент с наложенной шиной на левую руку и пледом на плечах. Его глаза были полны боли и... философии?
— Доктор, я чувствовал, как вибрация пошла по вене, когда я коснулся цветка. Вы понимаете? Это — энергия...
— Да-да, энергия, — сказал Лобанов, уже появившийся в дверях. — Ща посмотрим, какая у тебя "энергия" на рентгене.
Тем временем Варя стояла в палате у пациента с признаками отравления. Он был бледен, на лбу — пот, рядом сидела обеспокоенная мать.
— Вы ели что-то подозрительное? — спросила она мягко.
— Мама купила пирожки на вокзале... — пробормотал мальчик.
— Пирожки — наше всё, — раздался голос Быкова, который вошёл, как всегда, неожиданно. — Черноус, запомни: вокзальные пирожки — ускоренный путь к гастроэнтерологу.
— Что делать? — испуганно прошептала Варя.
— Физраствор, контроль давления, анализ крови. И молись, чтобы он не успел съесть второй.
Глеб тем временем рассказывал бабуле в приёмной, что её боль «от одиночества, а не от воспаления». Она улыбалась — не из-за диагноза, а потому что с ней кто-то говорил.
— Ты неплохой мальчик, — сказала она, тронув его за руку. — Жаль, что ты не мой внук.
— Ну, может, и повезло вашему внуку, — тихо усмехнулся Глеб.
Через пару часов все снова собрались в ординаторской. Варя села на стул и закусила губу.
— Первый пациент — и сразу капельница. Я думала, меня трясти будет.
— Я чуть не устроил с пациентом телемост с космосом, — пожал плечами Лобанов. — Сказал, что его орхидея говорит голосом Ленина.
— А у меня бабушка решила меня усыновить, — хмыкнул Романенко. — Что у тебя, Левин?
Левин молча открыл блокнот с записями. На первой странице было написано: «План первого дня». Ни одного пункта он не выполнил.
— А у меня — реальность, — коротко ответил он.
В этот момент зашёл Быков, посмотрел на них всех.
— Поздравляю. Вы не умерли. Пациенты тоже. Это уже прогресс.
Он подошёл к доске, написал крупно маркером:
"Интерн — это не статус. Это испытание."
— А завтра будет хуже. Так что не обольщайтесь.
С этими словами он вышел. А в ординаторской повисло молчание.
— А ведь круто, да? — прошептала Варя.
— Да, — отозвались почти в унисон остальные.