Серый дом
«Когда так много позади»
– И. Бродский
2000 год
Долгое время Виктор искренне верил, что его принёс аист. Так сказала одна из воспитательниц, а старших, как правило, надо слушать, и верить им. Вот он и верил, ведь объяснить иначе, почему он оказался в детском доме, было трудно. Откуда-то же Виктор взялся. Родителей он не помнил, только этот серый дом. Хоть позже ему и сказали, что они погибли, но у него уже сложилось мнение, что их и не было вовсе. У всех были, а у него нет. Такой вот парадокс.
Виктор помнил, что ему не нравились голоса. Сначала ему казались противными голоса лишь отдельных людей — они были настолько громкими и злыми, что у мальчика звенело в ушах. Позже он стал не любить и голоса всех остальных, в том числе свой, особенно тот, что звучал в голове. Собственный Виктору не нравился даже больше остальных, поэтому он молчал. Правда, голос в голове всё равно продолжал говорить. Воспитатели называли Виктора «поздним», потому что в свои два года он совсем не разговаривал.
Жизнь в детском доме — череда повторяющихся, лоснящихся своей изношенностью событий. Взрослые вечно придумывали какие-то правила, а дети эти правила нарушали, и так по кругу. Лишь изредка в повседневную канитель вклинивалось что-то из ряда вон выходящее, но чем больше дней проходило, тем меньше Виктор замечал действительно запоминающиеся эпизоды.
Одним из таких ярких воспоминаний стала драка в детдоме, если её можно так назвать. Детский дом, кстати, был таким же, как и остальные подобные государственные учреждения в стране — обветшалым, тусклым, ничем не примечательным зданием с небольшой лужайкой и скрипучей площадкой, обнесённой забором. На заборе — граффити неразборчивых слов и кривых рисунков. Опять же, правила, уставы, своя жестокость тоже была присуща этому месту. Назвать его «домом» язык бы не повернулся, но Виктор смиренно выполнял всё, что говорили, потому что не знал, что может быть как-то по-другому.
В тот день били не его, что хорошо. Били сильно, что плохо. Это была воспитательница, Виктор запомнил только отчество — Вячеславовна. Звать её могли как Екатериной, так и Мариной. Он не помнил. Зато хорошо запомнил, как она лупила лопоухого рыжего мальчика. Вячеславовна любила свой ремень больше, чем их, детей. И каждый раз, когда кто-то ходил по нужде в штаны, плакал или бегал, она доставала ремень. В тот раз она так увлеклась, что, даже пустив кровь, продолжала хлестать мальчика по спине. Виктор стоял и молча наблюдал за этим, пока Вячеславовна не рявкнула, чтобы он убирался с глаз долой, иначе будет следующим. Тогда Виктор стал бояться не только её, но и вообще взрослых. А может, он боялся ремня. Бывает фобия на ремни? Он не знал. Но вид крови его точно шокировал.
Дети были не многим лучше взрослых. Старшие воровали еду и игрушки у младших, а младшие, ну, они ничего не делали. Виктор помнил вечное соперничество между детьми: за еду, за место, за внимание воспитательниц и людей, которые иногда приезжали из города. Сложно в такой обстановке оставаться безучастным, ведь все остальные делали это не просто так. Была какая-то причина. Поэтому Виктор тоже проявлял любопытство, протискиваясь между высоких старших в первые ряды, чтобы поглазеть. Однако ничего интересного в приезжих людях не было. Обычно они запирались в кабинете директрисы, куда потом приглашали одного из детей. После таких визитов дети выходили окрылённые, словно им разрешили пропустить тихий час или дали новые игрушки. Остальные злились. Виктор же просто не понимал.
Поводом для агрессии могло послужить что угодно: от неудачных шуток до случайных столкновений. Дети вообще редко осознают последствия своих действий. Добро и зло для них словно белое и чёрное полотно, посередине — ничего, никаких «за» или «против». Виктор был против идиотских правил, из-за которых детский дом был больше похож на тюрьму, нежели на дом, однако тогда он не знал, что он против. Виктор тоже был посередине этого «ничего» и просто подчинялся системе, чтобы быть не больше и не меньше остальных. Чтобы просто быть кем-то.
В один из дней снова пришли люди. Две супружеские пары. Одна из женщин так сильно вцепилась в руку мужа, что Виктор испугался, как бы она её не сломала. А мужчина глядел на всех исподлобья, оценивающе. Виктор тоже изучал их — как обычно повторял за остальными ребятами. Блестящие бусы женщины и дорогой костюм мужчины приковывали взгляды детей. Но именно этих людей Виктор видел в первый и последний раз. И уж точно не предполагал, что те, на кого он не обратил ни малейшего внимания, уже завтра заберут его, поэтому очень удивился, когда к директрисе позвали именно его.
В кабинете Виктор был лишь раз — когда приехал сюда. Ну, скорее всего. Он не помнил, но всех новичков сначала отводили туда, поэтому вряд ли он был исключением. Хотя как знать. Помещение выглядело незнакомо и, честно говоря, Виктор не хотел бы оказаться там снова. В кабинете стоял резкий запах духов, а некогда белые отштукатуренные стены буквально отваливались кусками. Около окна стоял массивный деревянный стол, на вид такой же старый, как и сама директриса. Виктор и не знал, что худший ремонт в здании был именно в кабинете директрисы, а не в душевой, где плитка лежала через одну — остальные давно отвалились и канули в небытие.
Женщина смотрела на Виктора, скривив напомаженные губы, пока незнакомые люди, сидящие напротив неё, тоже повернулись, разглядывая его, точно в зоопарке. Они не были ни молодыми, ни старыми, ни тощими, ни худыми. Хотя, в обычном мире их, наверное, можно было отнести к какой-нибудь категории, но Виктор мыслил иначе, по-детдомовски. Здесь общепринятые ярлыки размывались: у десятилетнего мальчика могло быть лицо старика, а у четырнадцатилетней девочки повадки трёхлетки. К таким относились с пониманием и некоторым уважением, потому что несвойственная для их возраста мудрость и отрешённость или наоборот — несообразительность и инфантильность указывали на тяжёлое прошлое (надобности рассказывать предысторию не было: все понимали это по собственному опыту). Кажется, между детьми по умолчанию шла гонка: чья история хуже. И даже в ней Виктор проигрывал, не помня ничего плохо или хорошего о жизни вне дома.
На серых лицах пришедших застыли неуверенные улыбки, словно это Виктор выбирал их, а не наоборот. Зато ему понравились их волосы: и у женщины, и у мужчины они были светлыми, как солнце на хмуром небе. Это делало их похожими, только цвет глаз различался. Они долго друг на друга смотрели, не произнося ни слова, а может Виктору это только показалось, и на самом деле прошло всего несколько секунд.
Молчание прервала директриса.
— Ну что, Витя, познакомься — это твои новые родители.
Виктору не понравилось, как она это сказала. Будто он каждую неделю менял родителей. Но кивнул. Вряд у него вообще был выбор. Позже Виктор часто будет ловить себя именно на этой мысли.
Так Виктор встретил Оксану и Влада и покинул это место.
В ядовитых насмешках и презрительных взглядах, которыми его наградили другие дети, пока он собирал вещи, было мало приятного. Но он молча принял их, ведь знал, что они завидуют. Потому что он бы тоже завидовал.