Вальс, полный смерти, мольбы и вина
***
«Более же всего имейте усердную
любовь друг ко другу, потому что
любовь покрывает множество
грехов».
Первое послание Петра.4:8
Николай долго копошился в старинном, деревянном сундуке, то и дело вытягивая разные вещи и оценивающе хмыкая. Но вскоре Фёдор услышал победоносное "Ура!" над самым ухом.
- Смотри какая! В такой не стыдно и в свет выйти! - Коля приложил рубаху к груди и покружился вокруг себя словно девчонка. - Ну как тебе?
Рубаха и вправду очень шла Николаю. Просторная с ажурной зеленой каймой по рукавам и с простым поясом. Фёдор не знал как подобрать более верное слово к его внешнему виду. Точнее выразить своё мнение и не показаться... странным? Хотя почему странным? Это лишь обычный комплимент.
- Красивая. Тебе идет, - Федор позволил себе развалится в кресле. Ведь никто теперь не скажет ему "нельзя! неприлично!". Рядом с блондином можно было немного позабыть про этикет, которому его так усердно учили родители. Хотя забыть полностью тоже не получится. Обнаглеет ведь белобрысый.
- Спасибо! Правда коса, которую ты мне заплел, ещё красивей! Ты же не откажешь мне в просьбе, заплетать мои волосы не только сегодня? - Николай потянул кончиками пальцев замызганную рубашку за ворот, ловко выныривая из горловины. Он хитровато сощурился, перехватывая застывший взгляд Фёдора на его обнаженной спине, через бархатно-пыльную зеркальную гладь.
- Не откажу, если не будешь продолжать творить слишком откровенных шалостей, - глаза как будто не слушались. Не хотели смотреть куда-то в сторону, учитывая то, что помимо Коли в мансарде было много и других вещей, на которые можно было спокойно положить взгляд, пока тот переодевался. А Николай был ещё тем чёртом. Не сводил глаз с него в отражении. Федор сглотнул комок в горле, прерывая странные переглядки одним наблюдением. - Что с твоей спиной...?
- А? Ты про шрамы? - блондин отчего-то призадумался, не прерывая зрительного контакта, как будто назло Федору, но вскоре отмер и крутанулся в пол-оборота к зеркалу. - Я рассказывал тебе уже, как здесь оказался. Если интересны подробности, то они от железной пряжки ремня.
- Это ужасно...
- Ты считаешь это уродством? - Николай понуро выдохнул и постарался побыстрее надеть новую рубашку, дабы покрыть несовершенства на теле.
- Я считаю уродством, творить такое. Ведь это на всю жизнь... - Фёдор приложил усилия, чтобы подняться из глубокого кресла, в которое случайно провалился. Нерешительно подошёл к блондину, смущённо скользнув взглядом по обнажённому туловищу. - Можно взглянуть?
Фёдор лишь заметил, как парень сделал несколько сбивчивых вздохов и шагнул назад к зеркалу. Но чароитовые глаза всегда были внимательны к деталям, несмотря на то, как этот «актёр» пытался что-то скрыть или замять. «Он меня боится?» Поймал себя Фёдор на тёмной мысли. Они как-будто поменялись местами и теперь чего-то боялся не он, а Коля. Не видывал он его ещё таким неуверенным. Блондин сейчас был как загнанная в ловушку полевая мышка перед клювом ястреба. Отчего-то на миг его даже стало жалко. Хотелось было извиниться за столь странный вопрос, но белокурый опередил.
- Да, можешь. Ведь шрамы украшают настоящего мужчину! - воскликнул Николай на что сразу словил осуждающий взгляд Фёдора. Блондин выдохнул и послушно задрал рубашку, являя широкую спину, в мгновение покрывшуюся мурашками.
- Мне кажется это полная чушь, Коль, - только вблизи Фёдор смогу узреть звёздную россыпь веснушек на лопатках, вздымающихся рёбрах, пояснице. Также в воздушном волосяном пушке под косой скрывалась небольшая родинка. Фёдор уже не помнил, как начал в забытие водить подушечками пальцев по спине, ловя каждый дрожащий вздох и выдох. Он бережно проходился по всем шрамам, неровностям, несовершенствам. Но было в этом как раз что-то настоящее, чистое. То, к чему люди подсознательно тянутся и питают светлые чувства.
И это люди называют уродством?
- Шрамы никого не украшают. Они лишь служат напоминанием о каком-то событии или судьбоносном дне на твоём теле. А будет это воспоминание хорошим или плохим зависит чаще всего от тебя самого, - осмелев, Фёдор уместил ладонь на спине блондина и провёл большим пальцем по самому большому рубцу, который напоминал по форме стареющую луну.
Николай вздрогнул от внезапного холодка, прокатившегося по телу:
- У тебя руки ледяные!
- Прости, забылся, - Фёдор сконфузился и быстро спрятал руки в карманы, а глаза в половицы.
- Нет, нет. Всë нормально, - Николай развернулся и ухватив за костлявые запястья, уложил до того морозные руки на свою поясницу и накрыл своими. Да так, чтобы темноволосый не высвободился в меру своей нетактильности. Хотя не было похоже, чтобы Фёдор сопротивлялся. Стоял смиренно, словно оловянный солдатик. Только бегающие фиалковые глаза по сторонам, говорили о том, что он ещё живой. Также как и теплое дыхание в шею и руки, по которым текла горячая кровь, безуспешно старавшаяся согреть синюшные кончики пальцев. Рубашка соскользнула вниз, пряча две пары рук в небольшом коконе. - Тебе тепло сейчас?
Фëдор безмолвно шагнул ближе и уложил голову на плечо Николая, не расцепляя переплетенных пальцев под одеждой. Теперь уж точно было тепло. И телу и душе.
***
- Коль, почему мы вынуждены идти по морозу, вместо того, чтобы сразу перенестись с помощью твоей способности к нужному дому? - Фёдора передернуло судорогой от холода, предупреждающе кусающего своими клыками сквозь овечий тулуп, который ему заботливо выделил Николай. И угораздило же согласится на авантюру. Идти по морозным улицам ночного Петербурга неизвестно куда и главное неизвестно чего ожидать по прибытии. Но если этот белобрысый заверял, что ожидания его окупиться сполна, то может стоило попробовать довериться?
- Прости, что заставляю мерзнуть, - бросил Николай в полупрофиль, не отвлекаясь от дороги, чтобы не поскользнуться. - Дело в том, что моя способность не действует на далеких дистанциях. Ещё раз прости...
- Да ладно, - Фёдор зафиксировал новую информацию на подкорку. Однако Федор до сих печалился с мысли, что о своей он до сих пор толком ничего не знал. Лишь то, что ею можно было запросто убить.
Николай потянул за локоть, протаскивая через заметенные дороги, как ловкий буксир ведëт большой корабль в гавань. Блондин восторженно роптал, указывая куда им идти дальше и время от времени останавливался, чтобы убедиться, что Фёдор за ним поспевает.
- Мы пришли! - Воскликнул белокурый и резко остановился, чего не ожидал Федор и впечатался в спину. Николай отдёрнул его за руку, чтобы тот оторвал взгляд от дороги и посмотрел на дом, до которого они так долго плутали пешком по наледи и снегу.
Перед взором Фёдора предстало продолговатое трёхэтажное здание с высокими окнами, каждое из которых украшал простенький барельеф, чего не скажешь о каменных колоннах высеченных в образах греческих богов. Казались, что они вот-вот сойдут с пъедистала и отряхнуться от снега, который насыпался на их макушки, и руки, которыми они без особого труда подпирали балкон второго этажа.
- А вот теперь, - Николай оглянулся по сторонам и убедившись, что рядом никого нет, явил вспышку света в воздухе. - Прошу!
Достоевский ухватился за покрасневшую от холода ладонь и мышкой юркнул в искрящийся обруч.
***
Первое что почувствовал Фёдор - это тепло. Руки и лицо начали постепенно отогреваться. Пощипывать от разливающегося жара под тонкой кожей. Да и после зимней стужи на улице, в помещении, казалось, неимоверно душно. Но увидев множество заженных свечей в канделябрах, на комодах и в люстрах на потолке, становилось ясно почему.
Фёдор оглядел просторную и залитую светом парадную. Широкая лестница, огражденная коваными чугунными перилами, вела на второй этаж. Стены были выкрашены в стандартный цвет слоновой кости. Поднявшись по лестнице, Достоевский вздернул голову на потолок из любопытства. Тот был по богатому украшен лепниной и изящной цветочной росписью с ангелами. Ангелы и здесь отвоевали своё "место под солнцем". Украшали своими непорочными крылатыми образами декоративные своды у окон и сам потолок.
- Идем! Я знаю одну комнату, где нас не потревожат, - Николай припустил по "шахматной" плитке, явно не боясь поскользнуться и разбить голову.
Николай точно был здесь не в первый раз. Вывод сам напрашивался в голове Фёдора, когда он видел, как блондин ловко лавировал меж распахивающихся и закрывающихся дверей, вовремя применяя способность, чтобы спрятаться. Перед ними то и дело проплывали дамы в нежных пастельных платьях с тонкими лебедиными шеями, которые украшали роскошные жемчуга. И Фёдор знал, что ни один прекрасный лебедь на подобные приёмы не ходит без пары, а кто приходил одиноким, получал шанс выиграть счастливый билет в семейную жизнь. Мужчины не уступали женщинам и в свою очередь были по щегольски элегантно одеты в чернильно-синие, изумрудно-зеленые или черные фраки с пуговицами из дорогих металлов и камений.
Фёдор припоминал, как пару раз был на подобных роскошных приёмах. С семьей разумеется.
Матушка тогда ему старательно подбирала одежду перед первым балом, ведь по общепринятому мнению первое впечатление было самым важным. Потом устанешь по пальцам всем всё доказывать. Фёдор уже тогда был посвящен в искусство танца, так что родители смогли спокойно выдохнуть и не волноваться, когда их чадо соизволило встать из-за стола и закружиться в танце с девочкой, являвшейся дочерью одной состоятельной семьи Петербурга, промышляющих чугуном. Фёдор уже тогда понимал, что от него хотят и мнимо требуют взрослые. Перенимал их фальш и перекраивал на свой лад в более искусное полотно. Фёдор галантно улыбался девчонке, и она же была без ума от радости. Продолжала строить кокетливые глазки, даже не догадываясь об обмане. Но это была... жалость? Оправдание чужих надежд? Не всë что красиво выглядит, приятно на вкус. Роскошь? Отполированные до совершенства маски? Дорогое вино и кушанья? Оркестр, который был вынужден весь вечер сопровождать живой музыкой. Федор смотрел на всë это как на большой игрушечный домик. Может на него и глядели все сверху вниз, как на ребёнка, не познавшего жизни, но снизу порой можно было увидеть гораздо больше, чем с вершины горы.
Но Николай не вписывался в этот кукольный ряд. Может сначала он и казался ему сумасбродом, однако сейчас Фёдор словно в воду глядел. Блондин был живей всех этих взрослых, которых он встречал на своём пути, пока за ним мчался. Достоевский еле поспевал за этой белой косичкой и весёлой улыбкой, которой Коля одаривал его при каждом новом повороте коридора. Фёдор словно гнался за солнцем, стараясь ухватиться за его лучи.
По разливающейся мелодии они были неподалеку от главного зала, где сейчас происходило торжество. В какой-то момент, сверкнула очередная вспышка и они оказались в крохотной тёмной комнатушке. По ушам моментально ударил мощный аккорд и ушёл в уже привычные родные три четверти. Насколько они рядом с этим залом?
- Не беспокойся, сюда никто не войдет, - послышалось из мрака комнаты, а затем и почувствовалось. Тень налегла со спины и так же быстро отпрянула. - Сейчас будет свет, моментик!
Николай шарил руками по воздуху, как слепой котёнок, но вскоре нащупал тумбу и выкатил секцию. Победно потряс коробком спичек прямо перед носом Достоевского и чиркнул несколько раз серной головкой по шершавой боку. Огонёк со спички перекинулся на фитили свечей, стоявших в канделябре на тумбе. Фёдор рассматривал комнату, в которой они очутились, но уже со светом. Комнатушка хоть и была маленькой, но ничуть не уступала в убранстве большим. Удивительно, что стены в ней были выкрашены в светлый индиго с тонкими жёлтыми полосами, а не в молочный.
Николай наклонился к замочной скважине и выбрал момент, чтобы распахнуть двери, и впустить внутрь свет со свежим воздухом. Сейчас наверняка все заняты светским разговорами, танцами, а на фоне гремит музыка. Кто услышит и обратит внимание на открывшуюся дверь?
- Ты здесь не первый раз? - полюбопытствовал Достоевский. Приятным бонусом комнаты стали мягкие пуфики, на которые можно было скинуть одежду и самому плюхнуться. Николай сделал тоже самое, правда развалился как звезда, раскинув руки и ноги. Фёдор сам для себя не заметил, как его улыбнуло подобное зрелище.
- Конечно! - Как само собой разумеющееся ответил Николай, соизволив наконец-то сесть по-человечески, - я знаю много мест в городе, где проходят подобные сборища. Иногда мне хочется... посмотреть на богатую жизнь. Увидеть, как живут "другие" люди. - Николай невесело хмыкнул, упираясь руками в колени. - Чердак место простое. Не на что там глаз положить, полюбоваться, да и людей там нет.
Преподнесенный ответ Коли в небрежной манере, лишь усиливало растущее внутри сожаление. Фёдор явственно улавливал всеми фибрами души, как из сердца блондина сквозила неприкрытая досада и... желание не быть одиноким? Может поэтому он показался таким диким в день, когда судьба решила столкнуть их нос к носу?
- Ладно. Видать холод мозги подморозил. Федь! - Блондин спрыгнул с пуфика и без спроса и подсел к нему. Склонился перед лицом и с вызовом заглянул в глаза. - Научишь танцевать то? Могу стырить чего-нибудь вкусного тебе взамен! Сойдёт за оплату?
- Не надо мне ничего "тырить", - Федор взялся за руки блондина, привлекая внимание. Руки у Коли были приятными. Горячими, сухими и мягкими если не считать тех мозолей, которые он показывал. Хотелось держаться на них подольше, но это было бы...странно? Фёдор ощущал нечто приятное и тёплое, разливающееся где-то глубоко внутри в такие моменты, но не понимал, что это. Не придавал значения. - Научу. Куда денусь-то.
Для Фёдора блондин до сих пор воспринимался как погода в июле. Он был для него одновременно и жарким зноем, и шкребучим по стёклам градом. По крайней мере, он точно не оставлял его равнодушным.
Дыхание сперло, а сердце сделало пару гулких ударов, когда Николай присел на одно колено и протянул руку.
- Окажите мне честь этим вечером, Фёдор Михайлович?
- Окажу, - и опять ехидно фамильярничает. Но признаться честно, нравилось, когда Николай обращался к нему по наигранному официально.
Фёдор почему-то предполагал, что Николай окажется несносным в обучении. Будет постоянно отпускать шутки, смеяться и всячески отвлекаться. Как же было удивительно лицезреть его серьезным и всецело погруженного в мелодию. Разномастные глаза не отрывались от пола, точнее от ног Достоевского. Похоже он боялся сбиться с ритма и случайно наступить.
Огонек на фитилях завивался, подрагивал. Казалось, что он повторял все движения за ними. Николай быстро вошёл во вкус и перенял роль ведущего. Уместил одну руку темноволосого на своём плече, вторую сжал, переплетая пальцы меж собой, как вьюнок обвивает высокие бордовые мальвы в цветущем саду. Крепко и нежно. Но до чего же было безосновательно страшно положить свою руку на талию Феди. Сознание сильно ступорилось, да так, что Фёдор похоже заметил нерешительность блондина и сам улодил его ладонь на свою талию.
Николай старался вести и не плошать, направлять в верном направлении, но он то и дело врезался в стены, наступал Фёдору на сапоги, но он не злился и не высказывал недовольства. Молчаливо терпел и иногда... улыбался? Забавился?
Достоевский не заметил с какого момента начал засматриваться на чудаковатые и непомерно красивые черты лица Николая. Глаза, губы... До чего же невозможным оказалось впервые отвести взгляд в сторону, не говоря о том, чтобы не прожигать им пухлые уста блондина. Почему-то Фёдору казалось, что они очень мягкие и теплые, если их коснуться. Они забавно подрагивали, когда Коля сосредоточенно высчитывал полушепотом доли, чтобы не сбиться. Фёдор стал всё явственней ощущать, потеющие ладони, сердце заходящиеся давящим стучанием. Казалось, что ещё немного и сломаются рёбра от столь сильных ударов. В голове Достоевского было лишь одно объяснение происходящему. Скорее всего в его состоянии виновата духота и громкая музыка. Однако, Фёдор никак не мог припомнить чтобы ему становилось так дурно от танцев.
До дурного приятно.
Николай галантно притянул Федора за тонкую талию и крепче сжал руки в замок, невзирая на пот. Неспокойно заелозил подушечками пальцев по венам и жилам на тыльной стороне, не осмеливаясь поднять разномастные глаза с пола. Но как решился его обожгли два ледяных чароита, в которых плескались языки обжигающего пламени от свечей и что-то ещё...
***
Николай плюхнулся на пуфик и судорожно переводил дыхание, впрочем как и Фёдор. И даже сейчас он ощущал всем естеством, как блондин прожигал его в упор. Осмелев, Фёдор повернул голову вбок и встретился с довольной ухмылкой.
- Чего глазки прячешь, а Федь? - Обескураживающе вопросил блондин, разрезав пространство способностью, - будешь пить кстати? С меня три пота сошло, пока мы танцевали. И из тебя кстати... - парень причмокнул губами, подбирая слова. - Вышел чудесный учитель. Думал будешь мучить меня своим занудством.
Фёдор моментально постарался уцепиться за что-то глазами помимо блондина. Канделябр был в самый раз. Однако, что ему ответить?
«Я рассматриваю тебя, потому что мне... это нравится? Чувствую что-то приятное при одном взгляде на тебя? Хотел бы потрогать твои руки ещё раз?»
Темноволосый решил опустить этот вопрос и надеется, что блондин его снова не поднимет. Ему самому хотелось бы знать ответ:
- Хорошая идея. Если честно, думал тебя будет сложно учить, но как оказалось ты весьма способный. - Фёдор налег на стенку и запрокинул голову в потолок. Тело приятно гудело от усталости и прямо сейчас хотелось лечь и проспать до утра. Но рядом с ним обосновался Николай, который ещё умудрялся держаться бодрячком или создавал вид.
Перед носом Достоевского задымилась ароматная чашка горячего чёрного чая. Правда рука зависшая в воздухе до сих пор выглядела по чудному. Пожалуй уже стоит привыкнуть к подобным зрелищам. Фёдор поблагодарил и не удержался от разглядывания простенького цветочного орнамента с позолоченой каемкой.
А ведь совсем недавно он каждый день распивал чай из фарфоровых чашек. По утрам, в обед, ужин. Вместе с семьёй...
Сняв пробу первым глотком, он подметил слегка необычный вкус. Сладкий и терпкий. Николай же спер для себя вторую чашку, зная, что Федор выпьет целую, мучимый жаждой.
- Не подавись, - Федор искоса глянул на блондина, хлеставшего чай в себя как верблюд. Наверное... не будь у него воспитанности и манер, вбитых ещё с детства, пил бы также. Как животное на водопое. Сам же Фёдор был приучен наслаждаться процессом. Погружаться в пищу и умом и телом.
- Не подавлюсь, - обнадежил Николай, зыркнув с укором. - Такое ощущение, что я зря тебе принёс. Даже половину не выпил!
- Я наслаждаюсь, - напиток согревал изнутри и вгонял в непонятную эфимерную истому, от которой становилось донельзя приятно и тепло. Слишком приятно... Тело, не руководимое рассудком, придвинулось ближе, а голова словно свинцовая улеглась на широком плече блондина. Интересно, можно ли ощутить жар от человека одним лишь носом? Наверное возможно, если вспоминать те летние деньки, когда можно было буквально ощутить раскалённый воздух, иссушающий пазухи. Достоевский извернулся и припал носом к шее, вдыхая запах, щекоча шею блондина самой макушкой. Николай пах теплом, сладким сеном, выпечкой и шерстью. Чем-то до боли родным, домашним и к счастью не утерянным. Он пах настоящим, которое у него пока ещё не отняли.
Николай не шелохнулся. Округлил глаза и нервно сглотнул, чтобы не потревожить Достоевского, снизошедшего на странные действия.
- Федь... ты чего? - Николай фальшиво посмеялся, стараясь разрядить обстановку, выходящую за грань разумного. Но что-то было явно не так. Блондин обеспокоено провёл по меловому лбу, заправляя волосы их обладателя за уши и ухватился за запястье, считая пульс. Странно. На удивление он был медленней обычного, особенно учитывая, что до этого они долго танцевали.
- Тебе говорили какой ты... замечательный и красивый...? Я так рад, что встретил тебя. Ты...буквально спас меня. Тебя мне точно... Бог послал... Коленька. - Достоевскому еле давалась внятная речь, язык заплетался. Слова плыли словно по шторму и покачивались на волнах. Какие-то он говорил громче, какие-то тише. Глаза смотрели в неизвестном направлении, бегали из стороны в сторону, а руки блуждали по груди и бёдрам блондина, вгоняя в безмолвное смущение и полное непонимание...
Николай не сразу понял что происходит с Фёдором. Но с каждой минутой странное состояние лишь ухудшалось. Спутанность сознания, глаза, речь. А ведь сначала Николай было решил, что это желанный наплыв чувств, о котором он мечтал и тайно грезил.
До чего же сложно было справляться с бушующим штормом в сердце. Ветхий кораблик морали надламливался с каждой новой обрушивающийся на него волной. Трещал, скрипел и был готов с минуты на минуту затонуть в пучине греха.
Но даже идя ко дну, в душе до последнего теплилась надежда на спасение.
Николай содрогнулся всем телом под опаляющим дыханием на шее. Голову окончательно сварили в кашу первые робкие касания губ, разлившиеся жгучим и тягучим по всему телу, как сладкий яд. Отравляя, дурманя и без того расшатанное понимание происходящего. Николай приложил недюжинные моральные усилия, чтобы аккуратно оттянуть от себя Фёдора и полноценно осмотреть его.
Пожалуй... Николай впервые был благодарен отцу. За то, что разрешил наблюдать за его работой.
Замедленное дыхание, пульс, бегающие глаза. По говору Федя явно не владел своими мыслями. Заполошные движения рук, ватное тело. Возникало ощущение, что он пребывал в своём мире, в мире оторванном от реальности...
Николай в ужасе распахнул глаза от пришедшей идеи в голову и метнулся к чашке Феди. Принюхался к содержимому на дне и попробовав на вкус сразу сплюнул. В чае чувствовалась не характерная горечь.
- Коль... куда ты ушёл? С тобой так хорошо... - грудь Фёдора вздымалась с большим усилием, на лбу выступила лихорадочная испарина. - Мне как-то душно, воздуха не хватает...
Федора начало постепенно покидать сознание и Николай вовремя подхватил тряпичное тело в полёте, и аккуратно уложил на пол, подстелив под голову мягкий тулуп.
Разметанные по полу смольные волосы, прикрытые веки, кожа бледней прежнего, отсутствие дыхания. Отличался он от трупа только наличием пульса.
Волна холодного пота окатила с ног до головы Николая от одного лишь осознания, что Федя может так просто.... умереть? Но это так несправедливо, не честно. Почему мир должны покидать люди, намучившиеся в прошлом и так не распробовавшие нектара жизни?
Николай зажал Фёдору нос и открыл рот, с силой разнял сомкнутые губы с зубами. Последние были белоснежными и в идеальном состоянии. Оно и видно. Из богатой семьи вышел.
Набрав воздуха в лёгкие. Собравшись с духом и эмоциями, Николай припал к синюшным губам.
Пара глубоких выдохов.
Несколько нажимов всем тело на грудную клетку.
Выдох.
Нажим.
Выдох...
Нажим...
Головокружение от недостатка кислорода постепенно погружало сознание в густой туман, но Николай продолжал. Продолжал до тех пор, пока грудь не начала бы вздыматься самостоятельно. И до чего же было странно, страшно и одновременно до ужаса... приятно? Он успокаивал себя лишь тем, что спасал чужую жизнь и было совершенно неважно кто ты и что чувствуешь в своей потрёпанной шкуре. Бог ведь не наказывает за спасение душ?
Но эти ощущения ...
Ощущения никуда не пропадали. Они теплились весенним цветом сирени в груди и в то же время впивались корнями, оплетая тугими путами всё изнутри.
Как же сложно порой себя контролировать и держать в узде. Сделав еще один глубокий выдох, Николай случайно прикусил губу Фёдора в волнении. Алая капелька крови не заставила себя долго ждать и выступила на бледной коже, окрашивая белый холст новой краской.
Он не мог припинить, когда столько молился. Не мог назвать себя истинно верующим человеком. Однако сейчас...
Николай не заметил, как на мертвецкие щеки со лбом сорвалось несколько капелек с подбородка. Смахнул слезы с Фединого лица пальцами, со своего рукавом. Но кожу продолжало печь, да и каждое новое прикосновение к губам становилось солёным, тошнотворным, сладким... и мучительным.
- Кто здесь? - Донёсся опасливый женский голос из-за дверного проёма.
Николай шарахнулся и замер мышкой, как услышал голос, а потом и заприметил приближающуюся длинную тень по полу. Сейчас в голове импульсом проскочило, что нужно использовать способность и улизнуть. Но как можно бросить Федю? Это было бы совсем бесчеловечно. Пропадет без него, если не продолжит делать искусственное дыхание. Надежда была, так как пульс начал постепенно приходить в норму.
Чудо совершилось.
Николай не знал как ещё это можно было назвать. Благословением? Бог и вправду его услышал?
Грудь начала мерно вздыматься и опускаться, но в сознание Достоевский пока не приходил. Даже сейчас Николай уже был не в себе от радости. Не мог сдержать улыбки развилающейся на устах с облегчением. Приняв решение, блондин решил отозваться. Прятаться явно было бессмысленно.
- Помогите! Моему другу добавили что-то в чай и ему стало плохо. Нужен доктор! Срочно!
Николай не знал насколько резко это прозвучало, но эффект возымело моментальный. Послышался отдаляющийся быстрый цокот каблуков и вскоре в комнату ворвалась толпа взрослых. Музыка до этого оживлённо звучавшая в зале стихла.
- Что произошло?
- Откуда тут дети? Вы их знаете, сударь? - Женщина обратилась к какому-то мужчине, но тот лишь помотал головой.
- Расступитесь! Я врач! - откуда-то из толпы выскочил мужчина средних лет в синем фраке и не по размеру маленьких проволочных очках на носу. Он принялся изучать Фёдора под пристальным наблюдением Николае. Поднимал и опускал безвольные руки. Замерял пульс, следил за дыханием, которое совсем недавно тайно от всех удалось вернуть Николаю. Напоследок мужчина приоткрыл сомкнутые веки Фёдора.
- Боюсь у вашего друга передозировка опиатами, - под всеобщее удивление и неверие окружающих, мужчина показал Николаю нехарактерно суженные зрачки, не реагирующие на свет. - Так что вы говорите пили? С какого стола?
- Чай, - Николай стыдливо опустил взгляд в пол, продолжая слегка дрожащим голосом. - У крайнего столика с большим растением в горшке у стены. За ним сидела сударыня в зеленом платье с господин в синем. И ещё кто-то...
- Как же вы, смогли умыкнуть чашки, чтобы никто не заметил?
Блондин предпочёл умолчать про способность. Ведь кто поверит в его рассказы и не назовёт это бреднями и происками дьявола? За прошедшие года Николай уяснил одно. Народ не привык видеть отличных от большинства, особенных. Не думая отправят в церковь отмаливать грехи и изгонять бесов при помощи удушливого густого дыма ладана и сухой просфорки хлеба. И это в лучшем случае. Не хотелось повторять опыт Феди и оказаться запертым в каком-то тёмном чулане.
- Фокусы и ловкость рук! - Николай как ни в чем не бывало замахал руками, пряча ложь за улыбающейся маской.
- Думаю он будет ещё какое-то время в таком состоянии. Следите за ним! - Назвавшийся врачом поднялся и повернулся к окружившим его гостям бала. Подозвал нескольких мужчин и шепнул им что-то, после чего они сразу начали разыскивать кого-то. - Повезло, что отделался так легко. Видно «в рубахе родился».
Вскоре послышались злые выкрики, звуки бьющейся посуды в зале. Многие ломанулись обратно и лишь пара господ остались наблюдать за ними. Неужто и вправду помочь хотели? Не зеваки?
- Достоевский младший? Разве он не должен быть дома в это время? Наверняка его матушка, Мария Фёдоровна места себе не находит... Если бы я не знала, где находится мой ребёнок, да и в таком состоянии... покончила бы с собой.
- Типун вам на язык, Александра Фёдоровна! Бог всё слышит! Лучше сообщите своей сестре, что нашли её сына. - Настоял мужчина сидя на софе. Он то и дело кидал недоверчивый взгляд на Николая. Хоть он и не был близок с семьей Достоевских, этого парня мужчина похоже не припоминал.
- Конечно! Только сообщу мужу и мы их приведем. Здесь наверняка должна быть свободная комната, в которой можно разместить ребёнка. Позаботьтесь об этом, Аркадий Алексеевич, - наказала женщина, перед тем как удалиться и оставить врача наедине с Фёдором.
И Николаем, который вызывал у всей светской публики, только одним своим видом, множество вопросов и неподдельного удивления. Блондин безотрывно смотрел в сомкнутые веки Достоевского и теребил засалившиеся волосы. Надеялся до последнего, что Федя всё чувствует, даже сквозь пелену сна и вот вот пробудится. Николай не заметил, как врач протерев очки платочком, наклонился к нему и невзначай добавил.
- Я никому не скажу об этом, не беспокойтесь, - мужчина по-заговорчески подмигнул, моментально вызывая широкий спектр эмоций у блондина. - Лучше следите за состоянием Фёдора Михайловича, пока не явились его родители.
- Про что не расскажете? - Николай старался совладать со сковывающим изнутри страхом. Он уже перебрал в голове всевозможные варианты, о которых мог подумать врач. Но мог ли он предположить, что он делает с ним нечто... иное, а не искусственное дыхание? Мог ли врач застать тот момент, когда он припал к его губам? До чего же тяжело было возвращаться к мысли, что он и вправду спасал Фёдора, протягивая ему руку с того света.
Но чувства, переворачивающие в душе всё с ног на голову вторили совершенно иное. Безбожно переверали реальность и искажали её суть.
- Про ваши фокусы с чашками. Я сидел за соседним столом и вас там не наблюдалось. Однако в определённый момент две чайные пары словно испарились в воздухе, - мужчина взял в руки опустевшие ёмкости, внимательно рассматривая их и принюхиваясь, под брезгливый и не понимающий взгляд Николая, - много раз я бывал на балах и званых ужинах. Много страстей повидал. Чутье моё подсказывает, что юный Достоевский стал лишь случайной жертвой одной из них. - Заключил врач, ставя чашки на деревянную тумбу.
- Вот оно как, - но Николай был зол. Очень зол из-за того, что Федя попал под чью-то горячую мстительную руку. Но похоже Бог и вправду смиловался, раз он остался в живых.
- Я являюсь давним другом семьи Достоевских. Не припоминаю, чтобы у Фёдора Михайловича были друзья, - врач провёл рукой в задумчивости по затылку, с годами на котором уже виднелась плешь. - Можете представиться? Авось мелькнет что-то в моей памяти.
Парень метался и не знал, что ответить на простой вопрос. Отвык, что кто-то может им интересоваться. Слишком давно проживает один в пыльной мансарде, где компанию составляли лишь паучки, а в тёплые летние вечера под крышу случайно залетали несчастные стрижи и ласточки. Пташки испуганно бились о маленькое окошко, в попытке высвободиться, но безуспешно. Падали обессиленные на пол распахнув клювики. Николай укладывал измученных пернатых на ладонь и опаивал водой, выкармливал крошками хлеба, и выпускал на волю, когда убеждался, что птица оклемалась и уверенно стоит на лапках.
Птичье сердце хрупкое и нужно приложить немало усилий, чтобы заслужить доверие Божьего создания.
- Звать меня Гоголь Николай Васильевич, но не думаю, что моё имя вам что-то скажет.
▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬
Буду рада видеть вас в своем писательском тгк: https://t.me/Sgushenka_varenka