Глава 10: Симфония боли.
"Когда все дороги заходят в тупик, когда разрушены все иллюзии, когда ни один луч не блеснет на горизонте, —тогда в глубине души каждого человека остаётся проблеск надежды" — Делия Стейнберг Гусман.
— Ха-а-а-а… «И долго мне тут сидеть?.. Я уже задолбалась этих насекомых давить и отгонять от себя», — проворчала я, шлёпнув очередного, особенно наглого комара по щеке. Его размазанное тельце осталось мерзким пятном на коже. Камера, больше напоминающая заплесневелый склеп, медленно, но верно сводила меня с ума. Сырые, покрытые зловещими разводами плесени стены, тусклый свет, пробивающийся сквозь узкое зарешеченное окно под самым потолком, словно насмехаясь над моей участью, и нескончаемое, монотонное жужжание насекомых — вот и все мои развлечения в последние, кажущиеся бесконечными, дни. Я уже потеряла счёт времени, проведённому здесь, в этом богом забытом, проклятом месте. Мысли путались, как нитки в старом клубке, тело затекло от долгого сидения на жёстком, каменном полу. Холод проникал в самую душу, заставляя дрожать, несмотря на все попытки согреться.
Внезапно мои мрачные размышления прервал чёткий, уверенный топот, раздавшийся в коридоре. Сердце ёкнуло, пропустив удар. Неужели хоть какое-то движение? Неужели хоть что-то изменится? С робкой надеждой вглядываясь в полумрак коридора, я увидела, как к моей камере приближается высокая фигура. Человек был одет во всё чёрное, от глухого ворота куртки, скрывающей шею, до блестящих кожаных сапог, отбивающих гулкий ритм по каменному полу. Его лицо скрывала глубокая тень, отчего он казался ещё более зловещим, словно воплощение ночного кошмара.
Он остановился прямо около моей камеры. В гнетущей тишине коридора отчётливо было слышно, как он роется в кармане, ища что-то. Металлический звон ключей эхом отразился от стен, заставляя меня невольно вздрогнуть. Наконец, он извлёк связку ключей. Железо лязгнуло о железо, когда он начал торопливо подбирать нужный. Замок поддался с тихим щелчком, и тяжёлые железные двери с душераздирающим, протяжным скрипом поползли в сторону. Этот звук, казалось, пронзил меня насквозь, вызывая волну мурашек по коже. Скрип металла резал слух, как предсмертный крик.
*Скрип*, — дверь распахнулась, и незнакомец, не говоря ни слова, грубо схватил меня за руку. Его хватка была стальной, обжигающей кожу, словно он хотел оставить на мне клеймо. Без всяких церемоний, не обращая внимания на мою слабость, он потащил меня за собой по коридору.
«Н-да, а поаккуратнее нельзя?. Я и сама идти могу..», — возмутилась я про себя, пытаясь не отставать от его стремительного шага. Каждый рывок причинял боль. Недовольно покосившись на него, я почувствовала, как во мне поднимается волна раздражения. Кто он такой, чтобы так со мной обращаться? Но вслух я ничего не сказала. Инстинкт самосохранения подсказывал, что сейчас лучше не перечить. В животе поселился липкий страх, парализующий волю. Куда он меня ведёт? Что меня ждёт впереди?
Спустя несколько долгих, мучительных минут, когда каждый вдох казался последним, а сердце колотилось о ребра, словно пойманная в клетку птица, мы остановились у массивной двери. Она была сделана из темного, почти черного дерева, испещренного тонкими, едва заметными прожилками, напоминающими застывшие молнии. На её гладкой, словно отполированной поверхности не было ни ручки, ни замочной скважины – лишь пугающая, монолитная непроницаемость.
*Тук, тук, тук*, – некто коротко и отрывисто постучал по двери. Звук был приглушенным, словно удар сердца в мертвом теле. В коридоре воцарилась гнетущая тишина, такая плотная, что казалось, ее можно потрогать. Каждый звук — мое сбившееся дыхание, легкий шелест одежды — отдавался эхом в этой зловещей пустоте. Затем, словно из самой могилы, прозвучал ледяной, лишенный всяких эмоций голос:
— Орочимару-сама, можно?
От этого голоса по спине пробежали мурашки, а волосы на затылке встали дыбом. Он был каким-то неестественным, пугающе ровным, словно принадлежал не человеку, а искусно созданному механизму. В нем не было ни тепла, ни сочувствия — лишь холодная, расчетливая функциональность.
— Да, оставь девчонку и иди, — раздался из-за двери тягучий, шипящий ответ. Голос Орочимару. В нем слышались отголоски змеиного шипения, будто он говорил не языком, а раздвоенным жалом. Услышав его, я почувствовала, как внутри меня всё похолодело, будто ледяная рука сжала мое сердце. Страх парализовал, лишая возможности двигаться или говорить.
— Есть, — коротко произнёс незнакомец, толкнув меня в комнату. Толчок был неожиданным и грубым, словно меня швырнули как ненужную вещь. Я споткнулась, едва не упав, и, прежде чем успела что-либо сообразить, дверь захлопнулась у меня за спиной с оглушительным щелчком, отрезав от внешнего мира.
Я оказалась в просторной комнате, обставленной с какой-то пугающей стерильностью. Белые, абсолютно пустые стены, казалось, поглощали любой звук, создавая ощущение полной изоляции. Металлические столы, уставленные колбами и пробирками разных размеров и форм, блестели под ярким, режущим глаза светом, словно в операционной. В воздухе витал запах лекарств, дезинфицирующих средств и чего-то ещё, неопределенного и тревожного – запах страха и боли.
«Ну и дела… Я же не помру у него на опытах, да?..», — подумала я, нервно усмехнувшись. Эта мысль была настолько абсурдной, насколько и пугающей. В глубине души я понимала, что мои страхи не лишены оснований. Орочимару был известен своими бесчеловечными экспериментами, и я вполне могла стать одной из его подопытных крыс.
Я огляделась, пытаясь оценить обстановку, выискивая возможные пути отступления или предметы, которые можно было бы использовать в качестве оружия. Но комната была пуста, лишена каких-либо укрытий или спасительных лазеек. Как вдруг почувствовала, что кто-то приблизился ко мне. Орочимару. Он двигался с поразительной бесшумностью, словно змея, скользящая по песку, — мягко и неслышно. Его движения были плавными и грациозными, но в этой грации чувствовалась скрытая угроза. Не успела я и глазом моргнуть, как он схватил меня за руку и, не церемонясь, усадил на какой-то высокий металлический стул. Холод металла коснулся моей кожи, вызывая неприятный озноб.
«Блин, да что меня все хватают-то?!», — гневно подумала я, чувствуя, как во мне закипает ярость. Я что, вещь какая-то, чтобы меня так швыряли? Где хоть капля уважения? Или для этих людей я всего лишь игрушка, пешка в их грязных играх?
— Мне придётся поставить тебе несколько укольчиков, — прошипел Орочимару, его глаза недобро блеснули в свете ламп. В них читалось нездоровое любопытство и предвкушение. Он уже возился с какими-то шприцами, набирая в них мутную жидкость. Цвет жидкости был странным, неестественным — то ли зеленоватый, то ли серый, словно болотная тина. — Ты же не боишься? — спросил он, повернувшись в мою сторону и широко, неестественно улыбнувшись. От этой улыбки у меня по спине пробежал холодок. Его губы растянулись в жуткой гримасе, обнажая острые, как у хищника, зубы.
Да я больше тебя боюсь, чем "укольчиков"… А хотя, именно от тебя и стоит бояться уколов больше всего. В его руках даже безобидная вакцина превращалась в смертельное оружие, способное отравить или изменить человека навсегда. Я знала, что он не остановится ни перед чем, чтобы достичь своих целей.
Он подошёл ближе, нависая надо мной своей худой, змеиной фигурой. Его тело казалось неестественно гибким и подвижным, словно у змеи, готовящейся к броску. Медленно, словно наслаждаясь моей беспомощностью, он стал вводить какую-то гадость мне в вену. Или куда там?. Я даже не видела, куда именно он колет, но чувствовала, как игла пронзает мою кожу, вызывая острую, жгучую боль.
От внезапно пришедшей боли я немного вздрогнула. Меня словно ударило током, пронзив все тело разрядом. Мышцы непроизвольно сократились, а дыхание участилось.
«Что… это было?.. Тело будто на изнанку выворачивает…», — подумала я, немного вздрогнув. По телу пробежала волна жара, сменившаяся ознобом. В голове зашумело, перед глазами поплыли цветные пятна, словно осколки разбитого калейдоскопа. Я чувствовала, как теряю контроль над своим телом, как оно меняется и преображается.
— Не дёргайся, станет только хуже, — сказал Орочимару, с презрительной ухмылкой выкидывая в мусорку использованный шприц. Он бросил его небрежно, словно избавлялся от ненужной вещи. — Да и сбежать ты всё равно не сможешь. Не хотелось бы лишний раз ранить тебя, — добавил он, набирая в новый шприц опять какую-то жидкость. Его слова звучали как угроза, завуалированная под заботу. Он играл со мной, как кошка с мышкой, наслаждаясь моим страхом и бессилием.
Я и не собиралась. Лишний раз калечить себя я точно не хочу. К тому же, я понимала, что сейчас у меня нет ни единого шанса против него. Оставалось только ждать и надеяться, что всё это скоро закончится. Но что-то мне подсказывало, что это только начало… Начало чего-то ужасного и непоправимого. Я чувствовала, как моя жизнь меняется прямо сейчас, под воздействием этой мерзкой жидкости, и не могла ничего с этим поделать. Будущее казалось туманным и полным опасностей.
***
Вспышка. Резкая, пронзительная боль, словно раскаленное железо, раскалённая спица, вонзилась прямо в глазницы, прожигая насквозь. Это было не просто физическое ощущение, а всепоглощающее страдание, которое, казалось, вытягивало из меня саму душу. Затем — темнота. Полная, всепоглощающая, будто я провалилась в бездонную пропасть. Последнее, что я помню, как сквозь пелену застилающих разум мучений — это мерзкая ухмылка Орочимару, растянувшаяся на его змеином лице, и холод стали, скользнувший под кожу, словно ледяной змей, обвивающий моё тело. Сколько уколов он успел сделать, прежде чем сознание покинуло меня, оставив наедине с агонией? Кажется, целую вечность, время растянулось и исказилось, превратившись в бесконечный кошмар.
Пробуждение оказалось еще более жестоким, чем потеря сознания. Боль в глазах невыносимая, пульсирующая, будто кто-то выкручивает их изнутри ржавыми тисками. Каждое мгновение отдавалось тупой, изматывающей болью в висках. Но это еще полбеды. Руки… Они горели огнем, каждый мускул ныл, словно их вырвали из суставов и пришили обратно грубыми, небрежными стежками. И все тело – сплошная ноющая рана, скованная слабостью, от которой даже дышать тяжело. Каждый вздох давался с трудом, словно я пыталась вдохнуть не воздух, а густую, вязкую смолу.
«Что за…», — попыталась я приподняться, чтобы осмотреть себя, оценить масштабы разрушений, но тут же откинулась обратно, обессиленная и измученная. Мало того, что все тело словно сломано, превращено в груду обломков, так еще и… ничего не вижу. Вокруг кромешная тьма, непроницаемая, давящая. Я словно оказалась в черном ящике, погребенная заживо. Паника попыталась прорваться сквозь пелену боли, захлестнуть меня с головой, но я с трудом заставила себя успокоиться, ухватиться за остатки рассудка. — «Так, главное — сохранять спокойствие. Без паники. Надо понять, что происходит, прежде чем делать какие-либо выводы».
Неуверенно потянулась рукой к лицу и нащупала плотную ткань. Повязка. Она плотно закрывала глаза, не пропуская ни лучика света. Ткань была грубой на ощупь, словно мешковина, и туго стягивала кожу. Что они там натворили? Какие эксперименты проводили с моими глазами? Неужели я ослепла навсегда?
— Не советую тебе её снимать, — раздался вдруг незнакомый голос. Холодный, ровный, от которого по спине побежали мурашки. В нем не было ни капли тепла или сочувствия — лишь ледяная отстраненность. — Если не послушаешь, мне придется завязать тебе руки. И тогда тебе точно не поздоровится.
Голос звучал где-то слева, близко, но определить, кто это, я не могла. Он словно исходил из самой темноты, из небытия. В горле пересохло от страха, язык словно прилип к нёбу.
— Ч-что с м-моими г-глазами? — прохрипела я, с трудом выдавливая из себя слова. Голос дрожал, как осенний лист на ветру, но я старалась говорить твердо, не выдавать своего страха. Смелости в голосе было мало, но любопытство и страх перед неизвестностью пересилили. Плевать, кто передо мной, сейчас главное — узнать, что случилось.
— Я не могу рассказать тебе подробностей, — ответил он, и в его голосе не было ни капли сочувствия. — Но могу с точностью сказать, что через некоторое время ты снова сможешь видеть. Если, конечно, будешь хорошо себя вести.
Его слова немного успокоили, словно слабый луч света пробился сквозь завесу тьмы. Мысль о том, что я могу навсегда остаться слепой, пугала до дрожи, сводила с ума. Но это "через некоторое время" звучало подозрительно расплывчато. Сколько времени пройдет? Неделя? Месяц? Год? Что они со мной сделали? Какие эксперименты проводили? Мало ли, что взбрело в голову этому психопату Орочимару…
«Наверное, Орочимару решил приказать ему наблюдать за мной», — пронеслось у меня в голове. — «Следить, чтобы я не сбежала или не умерла раньше времени. Интересно, сколько он мне еще отмерил? Сколько времени мне осталось жить в этой клетке?».
С каждым мгновением тревога нарастала, заполняя меня, словно ядовитый газ. Я заперта в темноте, в чужой власти, и не имею ни малейшего представления о том, что меня ждет. Я словно марионетка, чьи нити дергают безжалостные кукловоды. Нужно что-то делать. Думать. Планировать. Но для начала нужно прийти в себя и понять, что именно Орочимару задумал на этот раз. Что он хочет от меня? Какую роль я должна сыграть в его безумной игре? Нужно найти ответы, прежде чем станет слишком поздно.
***
Холодный металл стула врезался в мои бёдра, напоминая о том, где я нахожусь. Снова. Лаборатория Орочимару, словно проклятый сон, из которого нет выхода, стала моей реальностью. Прошло, наверное, несколько часов с последнего раза, как я здесь была, но ощущение липкого, парализующего страха никуда не исчезло. Он въелся в меня, словно яд, отравляя каждую клетку моего тела.
— Так, хорошо видишь? — прошипел Орочимару, его голос, словно скрежет ножа по стеклу, заставил меня вздрогнуть, будто от удара хлыстом. Он резко сорвал повязку с моих глаз, и я, зажмурившись от яркого, безжалостного света, медленно кивнула. Да, вижу. Слишком хорошо вижу. Каждая деталь этого проклятого места отпечаталась в моей памяти, словно клеймо.
Орочимару, с кривой, зловещей усмешкой на лице, тут же скрылся в глубине лаборатории, за ее стерильными белыми стенами. Я проводила его взглядом, пока он возился с огромной, зловеще поблескивающей капсулой, напоминающей саркофаг из научно-фантастического фильма. Что он задумал на этот раз? Какую новую пытку он приготовил для меня?
Не дожидаясь ответа, зная, что он в любом случае не ответит, я перевела взгляд на свои руки. Господи… Картина была ужасающей, отвратительной. Десятки, нет, сотни следов от уколов покрывали мою кожу, словно карта безумного созвездия, нарисованная дрожащей рукой. Багровые точки, синие кровоподтеки, воспалённые бугорки — всё это сливалось в один сплошной кошмар. Это было не просто больно, это было унизительно, это лишало меня остатков человеческого достоинства.
«Н-да… это кошмар…», — пронеслось у меня в голове. Я провела пальцами по одному из самых уродливых шрамов, тянущемуся от запястья до локтя, словно след от укуса неведомого зверя. Грубая, неровная кожа, утратившая всякую чувствительность, будто здесь уже ничего живого не осталось. – «Это называется "Не подлежит восстановлению". И дело не только в физическом плане. Эти шрамы останутся со мной навсегда, как напоминание о пережитом ужасе, как метка раба, выжженная на моей коже».
Время тянулось мучительно медленно, словно патока, пока Орочимару заканчивал свои приготовления. Я чувствовала себя загнанной в клетку мышью, ожидающей неизбежного, глядящей в лицо смерти. Каждый скрип металла, каждое шипение непонятных приборов отдавалось болезненным эхом в моей голове, усиливая тревогу и отчаяние.
Наконец, змеиный саннин вернулся, его глаза, как у змеи, холодно и бесстрастно изучали меня, словно я была не человеком, а лабораторным образцом, готовым к препарированию. Без лишних слов, без единой эмоции на лице, он подтолкнул меня к капсуле. Ноги ослушались, отказываясь двигаться, словно приросшие к полу, но Орочимару был непреклонен. Силой заставив меня залезть внутрь, он зафиксировал мои руки и ноги мягкими, но прочными ремнями, словно смирительной рубашкой.
Чёрт, знал бы кто, как мне плохо… Из-за опытов этого идиота я даже не уверена, смогу ли нормально встать или рукой пошевелить… Всë тело болит и ломит, будто его раскромсали на мелкие кусочки, а потом сшили заново грубыми, ржавыми нитками. Каждый вдох отзывался острой болью в груди, словно ребра сдавливали тиски, каждый поворот головы вызывал головокружение, словно я находилась на карусели, сошедшей с ума.
Пока я беспомощно лежала в этой дурацкой капсуле, словно мумия в саркофаге, Орочимару достал какую-то маску. Она закрывала мой рот и нос, и от неё отходила трубка, уходящая куда-то в верхнюю часть капсулы, словно пуповина, соединяющая меня с чем-то зловещим. Безжалостно водрузив её на моё лицо, он закрепил её так, что я не могла даже пошевелиться, словно он собирался замуровать меня заживо.
Затем он нажал на какой-то рычаг, и капсула начала заполняться жидкостью. Сначала тонкой струйкой, потом всё быстрее и быстрее, словно плотина прорвалась. Вода? Нет, что-то другое. Что-то холодное, вязкое, с резким, химическим запахом, напоминающим запах морга.
«Система, это что?», — прошептала я, чувствуя, как паника начинает сковывать меня, словно ледяная хватка. Нет, я не тупая. Просто кто знает, какую дрянь этот псих сюда залил.
Система мудреца:
Бесцветная жидкость — формалин.
«Он что, решил из меня трупа сделать..? Эй, а ну вытащи меня отсюда!», — я попыталась высвободить руки из ремней, но тело пронзила такая ужасающая боль, словно тысячи игл вонзились в мои мышцы, что я не смогла даже пошевелиться. Я закричала, но звук был приглушен маской и толстым стеклом, словно я кричала в подушку.
— Что ж, посмотрим, сколько ты продержишься, Хиро-чан, — произнёс Орочимару, и в его голосе слышалось неприкрытое злорадство, словно он делал ставку на то, как быстро я умру.
...Будь ты проклят..
Жидкость поднималась всё выше и выше, заполняя капсулу, сковывая меня в ледяных объятиях, словно саван. Я чувствовала, как она обволакивает каждую клеточку моего тела, парализуя, лишая сил, словно высасывая из меня саму жизнь.
..Кто-нибуть.. пожалуйста.. вытащите меня отсюда...
Через несколько мучительных минут формалин полностью заполнил капсулу, и я вновь провалилась во тьму, но на этот раз — в тьму возможной смерти..
***
От третьего лица.
Прошла неделя после завершения миссии. Неделя, наполненная рутинными отчетами, плановыми тренировками и неизменным ощущением выполненного долга. Иноичи, Шикаку и Чоуза двигались по лесной тропе, их шаги размеренны и спокойны. Солнце клонилось к закату, окрашивая листву в багряные и золотые оттенки. Они обменивались короткими фразами, обсуждая детали отчета, но в воздухе витала какая-то недосказанность.
Шикаку, как всегда, молчалив и задумчив, плёл сложную сеть из стратегий и вероятностей, держа в голове возможные осложнения. Иноичи, обычно разговорчивый и жизнерадостный, казался немного рассеянным. Его взгляд то и дело ускользал куда-то вглубь леса, словно он пытался уловить ускользающую мысль. Чоуза, огромный и добродушный, подбадривал товарищей шутками, но и в его голосе чувствовалась легкая тревога.
Внезапно тишину разорвал топот приближающихся шагов. Из-за деревьев выскочила Азура Хьюга, ниндзя-медик ранга Джоунин. Ее лицо было искажено тревогой, дыхание сбито.
— Иноичи-сан! Шикаку-сан! Чоуза-сан! Мне нужна ваша помощь! — прокричала она, задыхаясь.
Все трое напряглись, мгновенно отбросив усталость. Сердце Иноичи тревожно ёкнуло. Что могло заставить опытного медика, известного своим спокойствием, так паниковать?
— Азура, что случилось? — строго спросил Шикаку, его глаза сузились.
Азура перевела дыхание и быстро выпалила:
— Я получила приказ от Третьего Хокаге обследовать лабораторию Орочимару. Она находится неподалеку. Я преследовала одного из его приспешников и вышла прямо к убежищу. Орочимару сбежал, но мне одной не справиться, если там есть еще кто-то. Мне нужна ваша поддержка!
Иноичи похолодел. Имя Орочимару всегда вызывало дрожь у любого ниндзя Конохи. Его эксперименты и бесчеловечные амбиции были известны всем.
— Веди! — коротко ответил Иноичи, его голос стал ледяным. Он почувствовал, как внутри нарастает зловещее предчувствие.
Через несколько минут они стояли перед массивными, окованными железом дверями, ведущими в логово Орочимару. Запах гнили и химикатов ударил в нос. Азура осторожно приоткрыла дверь, и они проникли внутрь.
Внутри царил полумрак. Коридоры тянулись вглубь, освещенные лишь тусклым светом факелов, висящих на стенах. В воздухе витал запах крови и формалина. Повсюду валялись разбитые колбы, хирургические инструменты и исписанные иероглифами свитки.
— Будьте осторожны, — прошептала Азура, активируя свой бьякуган. — Здесь множество ловушек.
Они медленно продвигались вперед, стараясь не издавать ни звука. Шикаку напряженно сканировал пространство, его разум плёл сложную сеть из возможных сценариев. Чоуза шел впереди, готовый в любой момент принять на себя удар. Иноичи чувствовал, как его тревога нарастает с каждой секундой. Что-то здесь было не так. Слишком тихо. Слишком спокойно.
Внезапно Азура остановилась, её глаза расширились от ужаса. Она указала на одну из комнат, расположенных в конце коридора.
— Там… там что-то есть, — прошептала она, её голос дрожал.
Иноичи шагнул вперед, прикрывая Азуру спиной. Он медленно открыл дверь и заглянул внутрь. То, что он увидел, заставило его сердце остановиться.
В центре комнаты стояла огромная колба, наполненная мутной жидкостью, напоминающей формалин. Внутри плавала фигура ребёнка. Маленькая, бледная, неподвижная. На руках и ногах туго затянуты ремни. На лице — белая, безжизненная маска.
Иноичи оцепенел. Его взгляд застыл на маленьких, изувеченных руках, покрытых множеством отметин от шприцов. Кожа ребенка была настолько бледной, что казалась почти прозрачной.
— Это… это же… — прошептал Чоуза, его голос дрожал от ужаса.
Иноичи не мог отвести взгляд. Он узнал эти черты, эти тонкие пальцы, эту маленькую фигурку. Его сердце оборвалось от невыносимой боли.
— Хиро… — прошептал он, с трудом узнавая собственный голос. — Хиро… это моя Хиро…
Он бросился к колбе, пытаясь разбить её руками, но стекло было слишком прочным. Ярость и отчаяние захлестнули его. Как Орочимару посмел?!. Как он мог…
Шикаку и Чоуза подскочили к нему, пытаясь успокоить и остановить.
— Иноичи, успокойся! Нужно действовать обдуманно! — крикнул Шикаку, схватив его за плечи.
Но Иноичи ничего не слышал. Его разум был затуманен яростью и страхом. Он видел только свою маленькую дочь, заточенную в стеклянной клетке, её жизнь висела на волоске.
Азура, не теряя времени, начала осматривать колбу, пытаясь найти способ ее открыть. Она приложила ладонь к стеклу, концентрируя чакру.
— Она жива, — прошептала она, её голос дрожал. — Её сердце бьется, хотя и очень слабо. Но мы должны её вытащить отсюда как можно скорее.
Шикаку глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Он понимал, что сейчас от его хладнокровия зависят жизни двух человек.
— Чоуза, помоги Азуре открыть колбу. Иноичи, успокойся и сосредоточься. Нам нужно понять, что Орочимару с ней сделал и как это исправить.
Иноичи глубоко вдохнул, стараясь обуздать свои эмоции. Он понимал, что Шикаку прав. Паника сейчас ни к чему не приведет.
Он посмотрел на свою дочь, заточенную в стеклянном гробу, и поклялся себе, что сделает все возможное, чтобы спасти её. Он вытащит её из этого кошмара, чего бы ему это ни стоило.
Продолжение следует...