Shadows of My Obsession

"В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновения,
Без слёз, без жизни, без любви"
                                    А. С. Пушкин

Память уже смутно различала события минувших дней. От того вечера её отделяло всего несколько суток, но они прожгли её насквозь.

За эти дни её сознание начало расползаться, как старое полотно, протёртое до дыр. Каждое утро становилось продолжением ночи, а ночь — продолжением кошмара.

Кошмар. Её мучали кошмары по ночам. Каждый раз, закрыв глаза, и погрузившись в казалось бы единственное царство, где ей не нужно ощущать боль, она просыпалась в холодном поту, жадно глотая воздух с трепещущим тельцем.

За эти дни она уже не различала, где сон, а где реальность, — всё слилось в липкий бред. И Пятый был рядом, дабы успокоить свою несчастную возлюбленную. Успокоить от самого себя.

Бедной девушке и без того было безумно страшно от происходящего, но последняя капля её надежды расстворилась с наступлением его приступа.

Ах, приступ! У него был приступ. Это должно было произойти рано или поздно. Фальшивые видения, что воспроизводил его разум, заставили его наказать покорную девицу. Для него всё было настоящим. Для неё — сильнейшим ударом.

Маленькая Эви провела текущие дни просто существуя. Она отказалась от еды, как бы настойчиво похититель не пытался её откормить. Она просто лежала в кровати, свернувшись клубочком. Эти сутки лишили её сна, голоса и сил.

Пятый суетился над ангелом, как мать над малышом. Глубоко в груди, где-то за рёбрами, что-то неприятно сшкреблось, когда он смотрел на неё, заставив грудь потяжелеть неизвестным для него, болезненным грузом. Это было то же самое, что наблюдать, как цветочек ломает свои лепестки. Или ангел крылья.

Она даже не прикасалась к книгам. Как бы он не пытался завлечь её в строки иного мира, её реакция оставалась неизменной. Отчуждённость. Безразличие.

Он был похож на щенка, что в чём-то провинился. Но в то же время он был зол на самого себя. Его разум лихорадочно метался в отчаянных поисках идей, как заставить её прийти в норму. Но был лишь один способ, и он ему очень не нравился.

Но внутренний голос прав. Ей нужен свежий воздух, ей нужен свет.

Сдавив ручку двери, он вошёл внутрь, тихо направляясь к ангелу по скрипучим половицам. Она снова съежилась комочком с пустым, померкшим взглядом. Опустившись на край кровати, его ладонь бережно скользнула к плоскому животу, поглаживая кожу медленными движениями. Она вздрогнула.

— Надо покушать, ангелочек, — нахмурившись, строго изрёк. Она похудела, и ему это ни каплю не нравилось.

И как и было ожидаемо — реакции сплошной ноль. Его взгляд прошёлся по её бледному лицу, внимая пустоту. Тогда его пальцы скользнули к её запястью, мягко обхватив тонкую ручку, где бился пульс и сказал:

— Пойдём, ангелочек. Нас ждёт маленькая прогулка, — мягко сказал брюнет, загребая тельце к груди.

— Прогулка?.. — в неверии спросила Эви, хлопая на него длинными ресницами. Она словно вооживилась одним только словом.

Видя, как его девочка обрадовалась, его собственные губы дрогнули в подобии улыбки.

— Прогулка, — твёрдым кивком подтвердил Пятый, усадив деву на край кровати так, что её ноги свисали с кровати.

Подойдя к шкафу, он вынул оттуда одежду. Чистую. Новую. Словно он её.. Купил? 
Но откуда у него деньги? А может он достал их другим способом..
Она встряхнула головой. Он закутал её в одежду, оберегая от любого холодка. Даркмур не смела и пикнуть, боясь, что любое её слово вызовет его гнев, и он накажет её ни за что.

Закончив, он поставил её на ноги, точно куколку, и повёл на первый этаж. Около входной двери стояла низкая тумба, на которую он усадил Эви, и вновь опустился перед ней на колени. Взяв её прежние кеды, в которых она попала в его лапы, он стал затягивать шнурки.

— Я сама могу, — негромко возразила Эви, потянувшись к ногам.

— Я знаю, что ты можешь, но позволь мне, — сурово отрезал мужчина, резко завязав последний шнурок.

Быстро справившись со своей обувью, его рука нырнула в карман за ключами, и уже спустя краткое мгновение дверь была открыта. Девичье сердце забилось быстрее, ланьи глазки беспокойно забегали по двери. Его пальцы бережно сомкнулись на тонком запястье, и потянув за рукоятку, створка со скрипом отворилась.

Бросив краткий, удостоверивающийся взгляд на Эви, он переступил порог дома, неторопливо ведя за собой кроху. Эви плелась следом, как запуганный жизнью щенок. Её глазки исподлобья сверкали потаённой радостью. Закрыв за собой дверь, он медленно повёл её по тропинке, проникаясь умиротворённой атмосферой леса.

Дева непроизвольно вздрогнула от нахлынувших воспоминаний той дождливой ночи, но даже так её переполняла радость. Розовые губки дрогнули в слабой улыбке, когда она, словно впервые, разглядывала лес.

Лес встретил её мрачной, влажной прохладой, но вопреки всему, он был полон жизни. Он был таким.. тихим? Её сердце нашло убежище в объятьях тёмного сумрака. Его молчание не было пустым, а живым, и в этом покое её кошмар перестал быть таким пугающим. Здесь время будто замедлило свой ход, и чудовищность реальности вязла под его живым дыханием.

Озоновый привкус грозы переплёлся с густым ароматом хвои, оставляя лёгкую зыбкость в голове. Её грудь глубоко поднималась и опускалась — она жадно впитывала этот воздух, словно лекарство. Лесное дыхание явно возвращало ей силы.

Осторожно поглядывая на ангелочка, он был заворожен — то, как её глазки блестели невинной радостью, как пухлые губки растянулись в счастливой улыбке — всё гипнотизировало, и тяжесть с груди спала.

Уголки его собственных губ дрогнули в подобии улыбки, наблюдая за безмятежностью своей девочки. Видеть её такой озарённой, такой благоговейной было лучшим трофеем, что он мог когда-то получить.

Он медленно разжал пальцы, отпуская её запястье и даря иллюзию свободы. Она настороженно взглянула на пустоту между их руками, но вскоре решилась сделать шаг туда, где прорывался тусклый, солнечный свет.

Её бледный лик озарила чистая, почти детская улыбка, когда блёклые лучи солнца теплом коснулись кожи. Она томно выдохнула и прикрыла глаза, истосковавшись по лучистому теплу.

Мощные руки резко обвили её талию, заставив её вздрогнуть — он появился так тихо, что она не успела заметить. Повернув голову в сторону, их взгляды пересеклись. В солнечном свете её зелёные глаза засияли ярче изумрудов, тогда как его... Напоминали бездонные тёмные озёра. Зрачки, суженные до тонких игл, придавали его взгляду пугающую, но завораживающую силу.

Развернувшись, он скользнул рядом с ней, и она позволила их шагам совпасть. Сильные руки на тонком стане стали её опорой, и она больше не противилась. Они двигались неспешно, будто растворяясь в тишине тропы, пока внезапно воздух не прорезал тонкий писк. Ещё один. Будто где-то отчаянно звал котёнок, заблудший в темноте.

Выражение её лица в то же мгновение стало обеспокоенным, и, освободившись от мужских рук, она поспешила к источнику звука. Не в силах понять где затаилось крошечное создание, она звала его быстрым "Кис-кис-кис", но все тщетно. Тогда, за деревом, около куста, она заметила чёрный, жалобно пищащий комочек шерсти, что тут же выскочил и бросился к её ногам.

— Ты чего тут делаешь, малыш? — ласково сорвалось с её губ, когда её сердце затрепетало от боли. Она глазами стала искать маму котёнка, но от неё ни следа. Пятый приблизился к ней сзади. Осторожно, как тень.

Она без промедления подняла его, бережно прижав к своей груди. Маленький, дрожащий комочек был весь мокрым и холодным. Она тут же укрыла его под тканью своей кожанки, и слёзы от жалости защипали глаза, когда котёнок слабо прижался к её теплу.

— Всё хорошо, маленький. Сейчас мы тебя согреем, я не оставлю тебя тут, — мягко, почти шёпотом пролепетала Эви, нежно поглаживая мокрую головку.

Она обернулась к Пятому со слезами на глазах, что молили его забрать котёнка. На груди Эви дрожал чёрный комочек, и оба смотрели на него одинаково жалобным, беззащитным взглядом. Глухо вздозхнув, он мысленно проклял себя за то, что выбрал эту тропу. Отказать им было невозможно. Стиснув челюсти, он едва заметно кивнул, пряча за суровой маской внезапный укол жалости.

Счастливый визг сорвался с её губ, и, обняв брюнета одной рукой, она сияла от радости. Её сердце разрывалось — она не могла оставить малыша. Любовь к животным жила в ней так глубоко, что она сразу поняла: этот котёнок станет её маленьким светом в темноте. Она будет оберегать его и дарить всю теплоту души.

Плотнее укрыв котёнка под кожанкой, они отправились домой под аккомпанемент тоненького писка. Едва они переступили порог дома, как Эви, её дожидаясь Пятого, метнулась в ванную — отмыть и согреть чумазого малыша.

Заткнув слив пробкой, она наполнила раковину тёплой водой. В это время Харгривз бесшумно вошёл в ванную и замер в дверях, наблюдая, как его ангелочек с нежностью возился над котёнком. Эта картина вызвала внутри странное, чуждое чувство — тепло, которого он не знал. Оно тревожило его, раздражало своего непонятной мягкостью, и он никак не мог понять, что, чёрт возьми, с ним происходит.

— Пять, помоги, — позвала девушка, и он неуверенно приблизился, — подержи его в водичке. Только ушки не мочи.

Он неуверенно взял котёнка, с заметным раздражением, словно это было обременительно. В его ладонях малыш выглядел крошкой, совсем хрупким. Он сам не знал как обращаться с такими существами, и от этого только злился сильнее. Но палец всё же дрогнул и скользнул за ушко. Взгляд невольно смягчился, а котёнок ответил тракторным мурчанием, будто впервые узнал прикосновение.

— Это мальчик или девочка? — негромко спросил он.

— Девочка, — улыбнулась Эви, намыливая чёрную шёрстку, — наша маленькая девочка.

Совместными усилиями они отмыли пушистика и завернули в мягкое полотенце. И вот, они втроём сидели на кровати, стирая полотенцем остатки влаги. Когда малышка высохла, её крохотные лапки дрожали от слабости, и лишь миска еды спасла: малышка жадно принялась есть, будто не помнила, когда в последний раз пробовала пищу. Тогда они смогли разглядеть её в малейших деталях. На вид месяца три — пушистая девочка с шёрсткой цвета мглы и большими, зелёными глазами. Настоящая красавица.

— Ты моя хорошая, — с улыбкой поговаривала Даркмур, прижав малышку к своей груди. Она же в ответ рокочуще мурчала, прильнув к девичьим пальцам, — как назовём? — спросила Эви, взглянув на своего похитителя.

Он ничего не ответил, но по тяжёлому, насупленному взгляду было ясно: он и понятия не имеет. Наверное, идея заботы о ком-то, и уж тем более о таком крохотном создании, была для него чудовищно нелепой. Хотя, может он и вовсе не знает жалости к тому, что можно так легко сокрушить.

— Хочешь подержать? — мягко спросила дева, на что он лишь помотал головой.

Но выдали его глаза: в них читались мрачность, хмурость, переплетённые с каким-то нежным голодом. Тогда она решилась и вложила котёнка прямо в его руки. Он сопротивлялся, отстранялся, но в итоге поддался. Теперь, нахмурившись, он смотрел на пушистого кроху у своей груди, будто не знал, что с ним делать.

Этот зверёк устроился слишком доверчиво — и, жадно прижавшись, принял его палец за материнский сосок. Пятый резко отдёрнул руку, будто обжёгшись: сам не понимал, было ли это злостью или напряжением. Эви мгновенно оказалась рядом.

Придвинувшись ближе, она прильнула к его груди, и, переплетя их пальцы, вернула мужскую руку на место.

— Всё хорошо. Она просто слишком маленькая — не отучилась от материнской груди. Всё в порядке, — мягко утешила юница, и котёнок снова впился в его палец. Пятый не отстранился — лишь нахмуренно следил за ним. Эви, заметив это, улыбнулась и доверчиво устроилась у него на груди.

— Ты будешь Лỳной... — прошептала Эви с улыбкой, обращаясь к малышке. 

За окном сгущались сумерки, а девушка становилась всё сонливее. Они приняли лежачее положение, и вскоре русоволосая мирно засопела, устроившись на мускулистой груди. Луна же, забралась к девичьей шее и, свернувшись клубочком, погрузилась в сон.

Выражение его лица оставалось ледяным, но взгляд, прикованный к его спящему ангелу, выдавал больше, чем он хотел. Иногда он скользил на котёнка, но снова возвращался к ней. Она умиротворённо дремала, прижав ладонь к его груди — туда, где билось сердце. Луна сопела на её нежной шее. Его девочка. Его ангелочек.

Он коснулся её лба лёгким поцелуем и прижал сильнее к себе, словно оберегая её покой.

* * *

Если бы она только знала, какую власть имеет надо мной. Любовь — это добровольное поражение в борьбе с собой. Больше похоже на то, что я проигрываю с тех пор, как она появилась в моей жизни.

Ни одна пытка не сравнится с тем, какого это — смотреть, как она рушится из-за меня. Эти бессонные ночи бесконечного ада: её крики, вырывающиеся из кромешной тьмы, её слезы на щеках, когда она пробуждалась от очередного кошмара. И каждый раз я понимал — монстр из её снов это я.

Мне приходилось часами, до самого рассвета, качать её на оцепеневших руках, пытаясь загнать обратно в забытье, из которого её вырывал кошмар. Эти ночи украли сон у нас обоих. Тёмные, сизые тени пролегли под её глазами. А по утрам она была похожа на пустую оболочку — сознание будто покидало её, оставляя лишь мёртвое безволие. Её организм отторгал пищу, словно яд.

Я отчаянно пытался что-то исправить. Ей нужен был свежий воздух, прогуляться. Она таяла на глазах — плоть истончалась, обнажая хрупкий каркас костей. Сон покинул её, кожа отливала мертвенной, фарфоровой бедностью. В её глазах не осталось ни искры жизни. Она стала безжизненной куколкой. Ангелом с безнадёжно повреждёнными крыльями. Каждый взгляд на неё отзывался в моей груди ноющей болью, царапающей изнутри, а на сердце залёг свинцовый камень. И под гнётом этой тяжести, я повёл её гулять.

Прежде чем сообщить ей новость, я осторожно обвил пальцами её запястье. Лишь в такте с её пульсом я мог получить истинный ответ — рада она или нет. Когда я произнёс слова о прогулке, под моими пальцами забилась частая, живая дрожь. И камень на душе сдвинулся с места.

Тщательно закутав её потеплее, мы покинули дом и углубились в лесную прохладу. Я украдкой поглядывал на Эви, смотря, как мой цветочек снова расцветает. Детская беззаботность, казалось, наконец отогрела её испуганный взгляд, а на лице появилось то самое выражение безмятежного счастья, которого я не видел целую вечность.

Она заманила меня в ловушку своей улыбкой, и я оказался загипнотизирован. Я был пленён. Я чувствовал себя заколдованным её сиянием. Я так люблю её, это сводит меня с ума. Но когда она уже ответит мне взаимностью?

Лес окутал нас, как колыбель, и она растворялась в этой ласке, становясь податливее и расслабленнее. Ее тельце стало единственным источником тепла в этом промозглом месте. И тогда она его увидела — очередную обузу, затерянную в чаще. Я знал это еще до того, как ее пальцы впились в мою руку. Я выбрал этот путь и тем самым подписал нам приговор. Безмолвно проклиная собственную слабость, я позволил ей утащить эту пушистую ношу в наш дом.

Мы были уже дома, когда Эви принялась отмывать этого зверька от грязи. Я наблюдал за ними со стороны, когда она посмотрела на меня, её глаза требовали моего участия. Эта идея мне совсем не понравилась, но в тот момент я понял, что её желание — мой единственный закон. Эта девчонка заставила меня нехотя взять малыша на руки.

Он был таким крохотным в моих ладонях, и я провёл большим пальцем за ушком. Он замурчал, как трактор, и следом присосался к моему пальцу. Какого чёрта он делает?!

Но Эви не отпускала меня, она держала меня у себя на поводке. Она осторожно, словно укротительница, объяснила, что это просто инстинкт, а не угроза. Тогда в моей груди что-то дрогнуло, и некое тепло разлилось в моей груди.

Совместными усилиями мы высушили котёнка, и Эви приняла решение назвать её Луной. Это оказалась девочка. Мне не было дела до её имени и я предоставил ангелочку полную свободу выбора.

Сомнения разъедали меня изнутри. Я не знал, благословение это или проклятие, что я позволил этому зверьку остаться. Но видел, как Эви оживала рядом с ним. Как её глаза больше не наполнялись ужасом при моём приближении, а сияли какой-то болезненной любовью к этому комочку. Напротив, она прильнула к моей груди и вскоре уснула, тихонько посапывая. Луна же свернулась маленьким комочком на её шее.

После ада, в котором мы горели все эти дни, я не мог вообразить большего дара, чем её улыбку, её близость. И этой ночью я, затаив дыхание, слушал лишь ровное дыхание ангелочка. Ни криков, ни слёз. Только тихий шелест простыней и биение её сердца, под которое мне не составит труда уснуть.

Наверное, этот чёртов котёнок станет символом наших перемен. А может началом чего-то нового?..

Началом нового. Я не сомкнул глаз этой ночью. Я стерёг её тишину, готовый разорвать мир в клочья, если хоть тень приблизится к ней. Всё могло гореть — города, небо, я сам. Лишь бы она улыбалась во сне и спала безмятежно, как младенец, которому дарована защита. И в этой тишине она спала, невинная и далекая, как дитя, не зная, что я отдал бы целый мир за её покой.

Я осторожно разжал объятия, поправил на ней плед и коснулся её лба лёгким поцелуем. Затем подошёл к столу, открыл тумбу и достал небольшой, довольно старый блокнот с чистыми страницами. Подойдёт.

Взяв чёрную ручку, и опустившись на стул поудобнее, он принялся писать, как и хотел. Если стихи и письма — это её язык любви, то оно того стоит. Он начнёт писать. Он будет.

Первые лучи солнца коснулись окон, а он всё терзал ручку в пальцах, скрипя зубами от злости на самого себя. Лист за листом — перечёркнуты, забракованы. Ничего не звучало правильно. Яд раздражения бурлил в крови, но он продолжал, не останавливался, пока её ресницы не дрогнули во сне.

«Любовь — это риск в нашем мире. Я не могу позволить себе такую слабость.
Я боролся с этим. Но это единственная битва, которую я готов проиграть, потому что любить её — единственная чистая вещь в моей жизни. Если её любовь — это риск, то я готов бросить вызов неизбежному и принять его »,

— было частью первого письма, что он посвятил ей.

——————————————————

Ну что ж, спустя три недели наконец новая глава!! Что думаете? Обязательно пишите в комментариях, но у меня так же очень важное объявление!!
Всех прошу дочитать до конца следующие пункты и поделиться своим мнением в комментариях об этом!!

1. Первое и самое важное с чем я хотела бы с вами посоветоваться. За время моего отсутствия я надумала и захотела удалить все главы этого фанфика кроме первых трёх! Поясняю: как мне кажется из-за моего внутреннего ощущения торопливости я потеряла связь с главными героями и допустила множество ошибок касаемо их поведения, личности. Не везде разумеется, но  эти ошибки мусолят мне глаза. Как вы думаете, стоит ли мне удалять все эти главы и по новой продолжить фанфик? Очень жду ваших комментариев!! (Возможно сделаю пост в свой тгк/сюда о психопатологиях, психологическом портретах главных героев)

2. Как по мне, название этого фф достаточно длинное, тяжёлое для запоминания, поэтому я подумала, может мне его поменять? Я остановилась на названии «Eclipse» — с англ. Затмение. Ну и разумеется тогда я буду менять обложку. Стоит ли менять или сотавить всё, как есть?

Если мы изменяем все два пункта, то я удаляю эту историю и по новой переписываюсь её под другим именем!! Поэтому хорошенько подумайте и обязательно пишите свои мысли/идеи по этому поводу!! Мне безумно важно это знать, всем буду очень признательна за комментарии!! А результаты решений я буду выкладывать в свой тгк!! Ссылочка на него в шапке профиля)