Кошка Фелис

Январь

Они отправились в Хогсмит втроем, но Рон ненадолго отошел, чтобы купить с Алисией полироль для метел на всю команду, а Гермиона зашла в лавку за новыми перьми. Конечно, Холли могла пойти за ней, но сегодня там было слишком много народа, и она не хотела, чтобы жители деревни пялились на ее растущий живот. Хотя и он был почти скрыт под мантией, ее положение выдавала отяжелевшая походка и руки, которые норовили опуститься на ребенка в защитном жесте.

От стояния на месте отекали ноги, поэтому Холли неспешно обошла здание по кругу, вырисовывая следами «елочку». В воздухе летал реденький снежок, сугробы уже таяли на солнце, но дыхание все еще превращалось в облако. В печатках было жарко, без них — холодно. Устав надевать и снимать их туда-сюда, Холли сунула руки в карманы, на дне которых затерялся вековой запас монеток, фантиков и мелкого мусора.

Заметив за магазином красное пятно, Холли подошла ближе и обнаружила на голом кустике снегиря. Ветка прогибалась, слишком тонкая для птицы, которую щедро подкамливали студенты и владельцы лавок. Крохотные глазки рассматривали Холли без тени страха, но когда она занесла ногу для нового шага, снегирь вдруг вспорхнул — резко, будто от выстрела.

За спиной едва слышно хрустнул снег. Слишком тихий шаг, чтобы принадлежать человеку.

Боясь себя обнадежить, Холли зажмурилась и резко развернулась.

Бродяга глядел на нее снизу вверх, поджав уши и хвост. Хотя его шерсть блестела, как у выставочного пса, даже в бегах после Азкабана он меньше походил на простую дворнягу. Будто только что получивший пинок от хозяина, он застыл в тени, отброшенной лавкой, и жался к покрытой наледью стене.

Холли не посмела произнести его имя вслух, но опустилась на колени в снег и раскинула руки для объятий. Сириус, не разочаровывая, кинулся ей навстречу.

В нос ударил запах мокрой шерсти. Обхватив Сириуса руками, Холли чувствовала, как быстро-быстро бьется собачье сердце. Только серые глаза напоминали, что тело животного ведет человеческая душа.

— Я так по тебе скучала. Спасибо, что пришел.

Сириус тихонько заскулил ей ухо. Холли шмыгнула носом, зная, что ее чувства взаимны, даже без слов.

Штаны медленно промокали, поэтому ей пришлось подняться — не хватало еще подхватить простуду. На последнем триместре вставать стало сложнее. Холли помогла себе руками, и Сириус снова издал жалобный звук. Одинаковый на слух, он имел совершенно иное значение.

— Хотела рассказать на каникулах, но профессор Дамблдор не отпустил. Сам понимаешь — не слать же письмо.

Сириус гавкнул. Не настолько громко, чтобы привлечь внимание проходящих по улице людей, но достаточно, чтобы Холли вздрогнула. Если бы он оскалился, она бы, наверное, бросилась прочь.

— Ты злишься на меня? — предположила Холли, скрывая дрожь в голосе.

Она снова прижала ладони к животу, и Сириус печально тряхнул головой. Он был еще худее, чем показалось сначала. Когда Холли представила, как он выглядел в человеческом теле, у нее заболело сердце.

— Зря. Злись на меня. Снейп был прав — я избалованная, наглая, и делаю, что хочу.

Уши Бродяги приподнялись. Холли вспомнила, как гуляла с черным псом по Лондону в прошлом году. Он обгонял ее, прыгал через бордюры, задевал хвостом прохожих. Бродяга носился до одышки, а потом залез на лавку, положил голову ей на колени, и Холли гладила его, пока Биг-Бен бил двенадцать раз, разнося звон по всему центру города. Погода была такой же, только вместо солнца на небе висел еле видный серп. Когда они вернулись на площадь Гриммо, Сириус проторчал в душе полчаса, смывая собачью вонь. Холли отогнула край одеяла, и он несмело забрался в ее постель.

— Я ведь могу все бросить и уйти с тобой, — предложила она, чувствуя, как ком подступает горлу.

Бродяга, прикрыв глаза, попятился назад, исчезая за лавкой.

Гермиона нашла ее на задворках в слезах несколько минут спустя. Если она и заметила в снегу отпечатки собачьих лап, то предпочла об этом умолчать.

Февраль

Когда Холли лежала на спине, ее живот торчал из-под одеяла, как верблюжий горб. В остальном, ребенок почти не напоминал о себе. Пинался он редко, если сранивать с тем, что было написано в книге по беременности и родам, которую Гермиона тактично оставила на ее тумбочке, вернувшись с Рождественских каникул.

Холли перечитала тонкий томик на несколько раз. Рисунки, демонстрирующие процесс раскрытия матки, выглядели просто ужасно, но мадам Помфри убедила ее, что в волшебном мире роды проходят проще. Услышав это, Холли в первую очередь подумала не о себе, а о Меропе Гонт. У бедняги в ее положении не было ни друзей, ни денег, ни крыши над головой.

Хотя Волан-де-Морт бесчинствовал все сильнее, и газеты полнились новостями о пропавших маглорожденных, Холли не могла забыть показанное Дамблдором воспоминание о брошенном на пороге младенце. В разные периоды своей жизни Холли могла отлично понять и Меропу, и Тома. Они были плохими, но все же очень несчастными людьми.

Она уже собиралась засыпать и приглушила свет. Под красным гриффиндорским пологом копился мрак, и глаза слипались сами собой. Когда на противоположные края ее кровати запрыгнули Парвати и Лаванда, Холли на секунду решила, что уже спит.

— Наконец-то Грейнджер хоть на минуту тебя оставила! — сказала Лаванда, зыркая в сторону двери, через которую Гермиона только вышла, чтобы напоминить Рону о грядущей контрольной. — Давай, рассказывай!

— Что рассказывать? — Холли подтянула одеяло выше, скрывая набухшую грудь.

— Как это было, конечно. Тебе понравилось? — Лаванда подалась вперед, упираясь в матрас руками.

Похоже, после их небольшой вечеринки на День рождения Парвати, соседки решили, что теперь их можно назвать друзьями. Их интерес не слишком удивил Холли — под влиянием чистокровных семей, отношение к сексу в волшебном мире до сих пор было очень ханжеским по сравнению с магглами, и приличные девушки выходили замуж девственницами. Более странным казалось то, что они выгадали удобный момент впервые за прошедший с каникул месяц. Холли не осознавала, что с тех пор как тайна раскрылась, Гермиона не отходила от нее ни на шаг.

— Да, мне понравилось, — рискнула признаться она и отложила книгу.

Соседки пронзительно пискнули. Холли улыбнулась. Среди бесконечных «расскажи нам, кто отец» от Дамблдора, Макгонагалл и мадам Помфри, было приятно услышать что-то новенькое.

— Вы сделали это раз или?.. — Парвати запнулась, прикусив нижнюю губу.

— Больше одного раза, это уж точно. Но я не считала.

— А правда, что это длится всю ночь? — полушепотом спросила Лаванда, прикрыв рот руками.

— Нет, конечно. Такого не бывает, — Холли закатила глаза и подавила смех. Она чувствовала себя, как встречающая новичков работница публичного дома.

— А он красивый? Этот твой парень.

Глаза Лаванды блестели, как у пьяной. Соседки веселились, но последний вопрос слегка поумерил пыл Холли. Рано или поздно они узнают, что речь шла о Сириусе, и всем будет неловко.

— Конечно. Как рок-звезда, — ответила она, вырывая у девчонок новый восторженный писк. — Хватит с вас на сегодня. Малышу нужно спать.

Соседки поворчали, но послушались и двинулись к собственным кроватям. Как только они ушли, дверь отворилась, впуская Гермиону. По недовольному, почти преданному, виду, Холли поняла, что она слышала весь разговор.

Гермиона демонстративно прошла мимо и задернула полог, скрываясь от глаз Холли. Если оттянуть разговор до утра, они точно поссорятся, поэтому она пошла к подруге, чтобы сразу выяснить причину ее недовольства. К счастью, Гермиона давно начертила вокруг кровати заглушающие руны. Ей пришлось нанести их, потому что она якобы лучше запоминала информацию, читая вслух.

— Ну что я опять натворила? — спросила Холли, залезая под алый покров.

Она устроилась на краю, свесив голые ноги. Гермиона лежала к ней спиной, но была слишком зла, чтобы притворяться спящей. Резко развернувшись, она впилась в Холли горящими глазами.

— Ничего. Просто я как дура уже полгода берегу твои чувства, а потом ты рассказываешь Лаванде, как весело покувыркалась.

— Ну извини, — опешила от такой грубости Холли. — Я должна была рассказать это тебе?

— Боже, нет, — Гермиона села и убрала волосы с лица. — Но я не понимаю, как ты можешь легкомысленно к этому относиться.

— Сделанного не воротишь. Поплакать я еще успею, — ответила Холли и в голове словно щелкнуло. — Что значит полгода?

— Ты никогда не умела мне врать, — хмыкнула Гермиона, и указала на новую ночнушку. — Сначала ты покупаешь белье, а потом тебя тошнит от пирога с патокой. Недолго сложить дважды два.

— И ты молчала все это время? — Холли с неверием припоминала все косые взгляды и наводящие вопросы Гермионы за прошлый семетр. Их было действительно много.

— У тебя и так проблем навалом. Я не хотела, чтобы ты волновалась за зря.

— Гермиона, я не против поговорить о ребенке. Или о том, кхм, откуда он взялся. Мне нечего от тебя скрывать. Я просто не начинала первая, потому что… Ну, знаешь. Рон выглядит так, будто ему противно даже смотреть на меня. Вдруг ты думаешь так же.

— О, Холли, — Гермиона бросилась настречу, сжимая ее в крепких объятьях. — Как ты могла такое подумать! Рон просто хочет проклясть «того урода», что сделал это тобой. Ты же его знаешь. Он любит тебя также, как Джинни, если не больше. Он чуть с ума сошел, представляя, как это случилось. Я еле уговорила его не выпытывать, кто отец.

— Он не догадался? — тихо спросила Холли.

— Нет. Только я, — Гермиона опустила глаза, хотя ей не в чем было себя винить.

— Пусть так и будет. Пока что.

Холли погладила живот, и Гермиона, спросив разрешения, впервые сделала то же самое. Ребенок тут же толкнулся в ее руку, словно официально знакомясь с «тетушкой». Кажется, он был рад.

Март

Площадь Гриммо казалась особенно мрачной, когда посреди гостиной восседал Темный лорд. Портрет Вальпурги, обычно верещащий напротив кресла, куда-то спрятался, и чернеющая в вечернем сумраке пустая рамка напоминала открытый гроб.

— Это ты послал письмо, — догадалась Холли, когда стало ясно, что погасший камин не пустит ее обратно в замок. — А Сириус сейчас в Хогсмиде, да?

Пока крестный был внутри, Площадь Гриммо — все равно что непреступная крепость, но Орден не мог ручаться, что в его отсутствие фамильный дом Блэков не впустит Белатриссу. Похоже, парайноя Грюма в кой-то веки себя оправдала.

— Это так отвратительно, — проигнорировал ее вопрос Волан-де-Морт, и змеиные щелки его ноздрей расширились, будто он имел ввиду неприятный запах. — Что можно ожидать о дочери грязнокровки? Незамужняя, в постели собственного крестного. Ублюдок на блэковском древе — вот до чего доводят грязные маглы.

— На твоем месте я бы не стала называть кого-то ублюдком, Том. Когда Меропа опоила Реддла зельем, она потащила его в койку, а не в церковь.

Волан-де-Морт зашипел под стать своей любимице Нагайне. С того дня, как он воскрес в котле посреди кладбища, Холли много раз видела его во сне и наяву, но никогда он не был похож на человека меньше, чем сейчас. Глаза его пылали темно-красным цветом свернувшейся крови.

— Я хотел убить тебя по-другому, Поттер. Прилюдно. Перед всем магическим миром, который я соберу под стенами Хогвартса. Но это, — Волан-де-Морт обвел ее округлившуюся фигуру кончиком палочки, — скоро вылезет из тебя, и я не собираюсь снова проиграть младенцу. В день триумфа мне хватит твоего мертвого тела.

Похоже, он ждал, что Холли будет умолять его, но дело было решено, когда она ступила в камин. На противоположной стороне Гермиона и Рон, наверное, до сих пор швыряли в топку никчемный порох, не в силах признать, что снова попались в ловушку Пожирателей. А бродяга, ни о чем не подозревая, бегал по лужам между деревянными домишками и заглядывал под каплюшон каждой мантии.

Холли вспомнила, как из палочки Волан-де-Морта в прошлый раз показались души ее родителей. Если жизнь за чертой существует, может быть, она еще возьмет на руки своего ребенка.

Положив одну руку на живот, Холли вытащила палочку и выкрикнула привычное «Экспелиармус» в то же мгновение, когда с кончика тисовой сорвалась зеленая молния.

Тоннеля не было. Только свет.

Апрель

Холли рассмеялась, наблюдая за тем, как неуклюже Сириус прижимает к груди Авиора, плотно замотанного в белую пеленку. Когда Сириус гладил ее живот, в его глазах читались бесконечные любовь и нежность, с крохотной примесью страха. Сейчас же он был скорее растерян, и между его бровей залегла глубокая борозда.

— Что, думаешь, не твой? — пошутила Холли.

Даже Кричер нехотя подтвердил, что у «маленького полукровки», как он его называл, лицо настоящего Блэка. Короткий пушок уже завивался, а мутные младенческие глаза обещали стать ртутно-серыми, как у Сириуса.

— Нет. Я думал, это будет девочка, — медленно произнес он, будто надеясь, что в комнату вбегут близнецы Уизли с криками «Розыгрыш!».

— Первый раз вижу мужчину, который не рад сыну.

— Я рад. Я просто не ожидал.

Холли забрала Авиора из его рук, и произнесла:

— Знаю я, чего ты ждал. Подожди пару лет. Будет у тебя твоя кошка-Фелис.

Сириус смущенно отвернулся, будто не думал, что Холли запомнит его слова. Наверное, тогда он и предположить не мог, что их разговор вовсе не гипотетический. В тот день в Холли уже росла жизнь, которая сейчас причмокивала губами, напоминая о кормежке.

Хотя в день, когда родился Авиор, Холли услышала больше сочувствий, чем поздравлений, сейчас ее грудь сосал маленький мальчик, который скоро назовет ее мамой. Мальчик, который пережил аваду вместе с ней. Будущий Гриффиндорец.

Авиор Сириус Блэк.