Страшная сказка

Рай – это место, где никогда ничего не происходит (с) Юнас Гардель

– Мамочка, почитай нам вот эту сказку, – неуверенно улыбаясь и переминаясь с ноги на ногу, Лиз протягивала высокой статной женщине книгу. Та бросила быстрый взгляд на дочь и вновь уткнулась в бумаги.

– Лиз, я же просила не отвлекать меня сегодня. Я очень занята. К вам скоро зайдет Тея, попроси ее.

Девочка вздохнула:

– Конечно, мама. Спокойной ночи.

Лиз тихонько вышла из кабинета, прикрывая за собой дверь. Мама никогда не приходит к ним, чтобы пожелать хороших снов, никогда не целует в лоб, никогда не говорит с ними о том, как прошел день, она никогда даже не смотрит на близнецов дольше пары секунд. Отец, по крайней мере, по последним пунктам не промахивается. Когда появляется дома. С последнего его появления Лиз успела перерасти Милли на целый сантиметр. А Милли выучила античную историю, хотя этот предмет девочкам всегда давался с трудом. Еще пара недель, и девочки начнут забывать человека, на которого слишком были похожи внешне.

Лиз вернулась в их спальню и села на кровать. Милли сидела, облокотившись на подушки, и рисовала портрет любимого медвежонка сестры по имени Нипа. Увидев Лиз, девочка прервала свое занятие.

– Как всегда?

Лиз грустно кивнула.

– Она ни разу не читала нам, почему ты думаешь, что сегодня или завтра что-то изменится? Они всегда очень заняты.

– Но... но ведь... мама... – глаза старшей из близнецов наполнились слезами.

– Не называй ее так. Я не хочу слышать в ее адрес такое обращение. Эта женщина просто родитель, у нее есть имя, хотя Она для меня в самый раз.

Лиз закрыла лицо руками, и Милли услышала, как она всхлипывает. Устало выдохнув, она отложила альбом и передвинулась ближе к сестре, обхватывая ту за пояс и утыкаясь в сгорбленную спину лицом.

– Не плачь, я могу почитать сегодня тебе, как только Тея принесет нам на ночь молоко.

– Я хочу, чтобы это сделала Она.

В тот вечер Лиз впервые обезличила имя их матери. Больше никто из близнецов не обращался к ней по имени. Чужие люди должны оставаться чужими. Близкие должны оставаться близкими. Лиз отложила на время сказки, которые так хотелось услышать в исполнении той, кто, кажется, существовал только в ее богатом воображении. Она больше не плакала. Похоже, мысль о том, что у нее всегда была только Милли и никого кроме нее, постепенно проникла в голову Лиз и укоренилась, как истина.

То, что детей приносят аисты, придумали не взрослые, чтобы скрыть сложные объяснения для слишком любопытных чад, а сами дети, чтобы объяснить самим себе, почему они так одиноки.

∞∞∞

– Знаешь, у богатых девочек бывают свои семейные проблемы. Особенно, если они могут позволить себе все, что угодно, – время тянулось медленно в камере, сколько бы времени не прошло, ни Лиз, ни №2 не могли понять – день был, ночь, и как долго уже они находились здесь. – Однажды мне пришлось выстоять под дождем на коленях за то, что я нагрубила учительнице. Хотя я всего лишь не смогла ответить на ее вопрос. Он платит большие деньги за личных учителей для меня и Милли, поэтому мы обязаны блистать на каждом уроке, чтобы Они потом спокойно хвастались нашими успехами на разных собраниях важных дядек.

№2 сидел, облокотившись о холодную стену камеры, Лиз лежала у него на бедрах и рассказывала о себе. Было странно ощущать тепло другого человека спустя год пребывания в одиночной камере. Девочка говорила очень много, больше о себе и сестре. Была Лиз наблюдательной или интуиция сработала, но про его прошлое она интересовалась очень осторожно.

– Почему ты не зовешь родителей по именам?

– Настоящих имен у них больше нет, – Лиз грустно улыбнулась, прикрывая глаза. – Так что деньги не приносят большого счастья. А этот дурацкий парк... теперь я даже не знаю, где Милли, все ли с ней хорошо.

– Уверен, у нее дела идут не хуже наших. Может, она даже сидит где-нибудь в соседней камере.

Лиз подскочила.

– Почему же тогда она не подала голос?

– Тут интересная система звука. Все, что происходит в клетке, остается в клетке. Парадокс. Зато мы отлично можем слышать, что происходит снаружи, в коридоре. Прислушайся.

Где-то далеко послышались шаги.

– Похоже, идут в нашу сторону. Если это та странная девушка, можешь спросить у нее. Может, она тебя увидит.

– Странная девушка?

– Ну да, она притащила меня сюда после... – №2 запнулся и на пару секунд замолчал, не решаясь продолжать. – В общем, я оказался здесь из-за нее. Старушкой прикинулась и следила за мной несколько дней, а потом – бац! – и я уже здесь.

– А тебя тоже, ну, в том месте сначала держали?

– Где мерещится всякое, да. Вообще, здесь неплохо, не хуже, чем дома. Даже теплее.

Разговор прервался приблизившимся шумом шагов. Совсем напротив них они замерли. Дети повернули головы к подошедшей Кукле.

– Хотите выйти? – как всегда безразлично спросила она.

– Скажите, где Милли, – Лиз припала к решетке, смотря Джорджии прямо в глаза.

– Хочешь увидеть сестру? – как заведенная повторила она вопрос.

– Да.

– Тогда ты должна будешь кое-что пообещать. А в доказательство своей преданности – кое-что и отдать.

– Вы всегда говорите загадками?

– Придется согласиться, если хочешь вернуть сестру. Если обе примете верное решение – опять будете вместе.

– Что угодно. Я все сделаю для Милли, – Лиз не колебалась.

№2 смотрел на их разговор и пытался понять, как в семье близнецов они смогли создать такую преданность. Это было странно, а еще он завидовал. К своим тринадцати годам – вероятно, свой День рождения он пропустил, пока сидел в камере – он не имел друзей, его никто никогда не любил, и он сам никогда не испытывал любви Мальчику захотелось попробовать получить ее – не у матери, у других людей, у Лиз. Тем более, Лиз ему очень понравилась.

– Я тоже. Я хочу выйти отсюда, – проговорил он, поднимая взгляд на Куклу. Та кивнула, открывая камеру.

– Добро пожаловать в отряд теней Первого Мира, бойцы.

∞∞∞

Когда Милли открыла глаза, вокруг стояла тишина. За окном был полнейший штиль. Кажется, этой ночью спали даже птицы. Но стоило Милли прислушаться к собственному дыханию, как она услышала едва различимый скрип. На секунду девочка даже задержала дыхание. Скрип повторился. Милли подскочила на кровати, не чувствуя ожидаемой слабости. Страх впервые показался ей таким физически ощущаемым. Он липкими лапами обхватил все ее тело, девочка прижала к груди не слушающиеся сейчас руки к груди. Раньше это помогало справляться со страхом, потому что она чувствовала, как бьется ее сердце, а это означало, что она до сих пор жива. Но что она сейчас? В груди теперь сидели шестеренки – простая версия вечного двигателя. С этого момента Милли была бессмертна. По крайней мере, ее жизнь больше не была подвластна времени. Но, что было более важно, она помнила. Помнила, на что она променяла свое сердце.

– Лиз! – прошептала она в пустоту. Хотелось надеяться, что они бы встретились после ее пробуждения. Как долго она была без сознания?

Соскочив с кровати, девочка выбежала из комнаты, чувствуя невероятный прилив энергии. Хотелось бежать как можно дольше.

Шлепая по кафельному полу босыми ступнями, слыша свист в ушах, Милли не чувствовала, как пульсирует кровь в голове, она не чувствовала, как краснеет лицо, не чувствовала, как ранит собственные ноги, как ноет шов на месте вставленного механизма, не чувствовала практически ничего. Кроме огромного желания наконец увидеть сестру.

На выходе из импровизированной больницы стояла Кукла, которая уже, кажется, ожидала ее. На лице девушки не отразилось абсолютно никакого удивления или хотя бы удовлетворения. Только легкое раздражение.

– Иди за мной, – Кукла медленно повернулась и исчезла в темноте ночи.

Стоило Милли выйти из здания, как ее ослепил неожиданно яркий свет. По каменной тропинке, по которой неспешно двигалась Кукла, идти было очень неприятно. Адреналин утих, сотни ощущений: от зуда до боли, пронзили все тело. Царапающие ступни в кровь мелкие камешки не ощущались так, как должны. Раны, царапины – это больно. Теряя кровь, ты с каждой каплей живешь ровно на минуту меньше. Теперь все стало иначе. Была ли Милли до сих пор человеком?

За спиной девочка услышала протяжный скрип и испуганно обернулась.

Источник света, сначала показавшийся фонарем, наклонился, неестественно изогнувшись в нескольких местах, словно беспозвоночное животное, и светил прямо в лицо Милли. Будь у него лицо, девочка могла бы решить, что он смотрит на нее.

– Это светлячок, немного видоизмененный, не обращай внимания, он просто любопытствует, – не поворачиваясь и ни на секунду не останавливаясь, произнесла Кукла.

– Здесь вся техника живая? – вернув самообладание, спросила Милли.

– Разумеется, нет. У меня не так много материала, чтобы модифицировать всех бесполезных роботов и оживлять их; а в Первом Мире не так много живых созданий, чтобы рисковать ими, пытаясь продлить работоспособность техники.

– А я? Кто теперь я?

– А кем ты себя ощущаешь? Будешь сражаться за Королеву, ради ее благополучия побеждать врагов – считай, сейчас ты солдат. Боец. И будущая тень.

– Теперь я даже не могу называться ребенком? Впрочем, это теперь неважно. Где Лиз?

– Может, хватит вопросов? – раздраженно бросила Кукла из-за плеча. – Вы скоро встретитесь.

Милли притихла, продолжая идти ровно и твердо. После операции все еще ощущалась некоторая слабость, но она старалась держаться ради Лиз.

Прошло столько времени, что она практически забыла лица всех, кого знала. Лицо учителя ужасно сложной истории, которое она обещала никогда не забывать, чтобы однажды уничтожить за все мучительно сложные задания, которые он давал; добродушное лицо Теи, которую видела чаще родителей; лица родителей, которые всегда строго смотрели на близнецов с картины в гостиной и фотографий в учебной комнате. Казалось, прошло не меньше нескольких лет: она практически не помнила даже лица сестры. Все, что осталось в голове, – бесконечные картинки той жизни, к которой она больше не вернется.

Так странно, они всегда надеялись, что когда-нибудь закончится их детство, они с Лиз уедут так далеко, как это возможно, чтобы больше не видеть знакомых чужих лиц, не слышать безразличных голосов и показных похвал.

Никто из них никогда не думал, что мысли могут оказаться такими громкими, что их услышат в настолько отдаленных местах, где старая жизнь закончится, как и мечтали, однако не принесет той радости, которую они так ждали.

Похоже, им придется умереть, чтобы избавиться от нескончаемого кошмара, называемого жизнью.

Путь лежал через лес.

Нескончаемые деревья, нескончаемая темнота, в которой Милли то и дело оступалась, спотыкалась о ветки и камни и падала.

Кукла совершенно не замечала ее усталости, она продолжала ровно идти, практически не сгибая ног, не останавливалась ни на секунду, даже когда Милли сильно отставала от нее.

– Ты что, робот? Я не могу идти с такой... – Кукла шикнула на нее, наконец останавливаясь.

– Ты хочешь увидеть сестру?

– Конечно.

Кукла бросила на нее взгляд, который было невозможно разглядеть в темноте, и продолжила движение.

Милли постаралась взять себя в руки.

Идти в тишине было мучительно. Кукла не объяснила, куда они направляются, как долго идти, еще и заставляла молчать.

– Почему ты такая?

Молчание. Милли вздохнула.

– Я вижу, что ты терпеть меня не можешь, привела меня в этот странный Мир, прикинувшись доброй продавщицей игрушек, разделила меня с сестрой. И зачем это все? Мы ведь явно не единственные дети? – от воспоминания Милли передернуло. – И ты сама. Сколько тебе? Выглядишь, будто тебе лет пятнадцать, а ведешь как старуха.

Кукла дернулась и, резко развернувшись, влепила пощечину.

Милли отшатнулась, чувствуя горящую щеку, будто кипятком облили. Челюсть не слушалась.

– Предупреждала, чтобы никаких вопросов. Что, Никто не научили тебя слушаться взрослых?

– Н-никто? – с трудом проговорила Милли, но замолчала, стоило Кукле вновь замахнуться.

Кукла прибавила шаг в отместку за непослушание.

Остаток дороги они провели в еще более гнетущем молчании.

Эта девушка пугала, неудивительно, что тот мальчишка так себя вел. Милли хотелось избавиться от этого липкого страха.

∞∞∞

Галерея светилась в лучах утреннего солнца; окна – розовая вишня, крыша – танго, внешняя отделка лососевого цвета – отливали, отбрасывая невнятную розовую тень на ближайшие кустарники и зеленую траву.

– Септембер, где Королевские часы? Женевьева просила отправить их им в замок с придворным мальчишкой, которого она пришлет сегодня в обед.

Баттерфлай всегда четко исполняла любые приказы Домино и Женевьевы. А еще ее волосы цвета фуксии смотрелись ужасно на фоне всего этого коричневого и бежевого старья в комнате, которому в залах Галереи не нашлось места.

– В шкафу на втором этаже.

Она замолчала.

«Ненавижу розовый» – все, о чем могла думать Септембер в этот момент. В ушах гулко отдавался звук сердца. Вот только этот стук был слышен не внутри нее. Ведь это было так странно – слышать стук того, что вынули уже много лет назад.

– Все мы здесь бессердечные, – поглаживая, ее по волосам, тихо произнесла Баттерфлай, будто бы почувствовав то же самое. – Это лишь видения.

– Но я слышу его так отчетливо и совсем рядом, что мне кажется, будто бы все осталось, как раньше.

– Может быть. Вот только сейчас еще лучше, – Септембер отошла от стола, пронзая взглядом розовое окно, чувствуя, как за спиной скрестились руки. – Разве не так?

Шепот Баттерфлай показался девушке оглушающе громким, зато от нее приятно пахло клубникой и сливками.

Все, о чем думала Септембер в этот момент: «Ненавижу розовый».

∞∞∞

Лиз совсем не изменилась. Она сидела в кафетерии на барном стуле рядом с каким-то мальчишкой и весело болтала ногами, не достающими до пола. Значит ли это, что и Милли осталась такой же?

– Лиз, – имя само сорвалось с губ.

Девочка повернулась в ее сторону, улыбка резко сбежала с лица.

– Милли.

Она спрыгнула со стула, ощущая, как гудят ноги, но преодолела расстояние, их разделявшее, за считанные мгновения, заключая сестру в объятья.

– Я так волновалась за тебя... так боялась, что ты не сможешь сделать этот выбор, спасибо, что ты здесь, спасибо-спасибо-спасибо, – лихорадочно шептала она, зажмурившись, ни на секунду не расслабляя рук.

Глаза Милли расширились.

«Она знала, где я? Знала, что мне нужно будет оставить сердце, чтобы быть с ней, знала? Как же так?..»

Она все не могла поднять руки, чтобы обнять Лиз в ответ.

Мысль о том, что она обманула сама себя, поглотила все ее чувства.

Лиз не была напугана, она пила молочный коктейль на военной базе, болтая с тем мальчишкой, и улыбалась, она совсем ничего не делала, она просто...

– Как последняя трусиха, ты оставила меня в том жутком доме с Куклой, оставила меня одну, просто жила здесь, ожидая, что я что-то сделаю и приду к тебе? – голос не слушался, горло словно сжали в тиски.

Лиз недоуменно посмотрела на нее, отпуская и отходя на шаг. Она стояла, потупив взгляд, ничего не отрицая, словно это действительно было так. Милли осела, чувство опустошенности и усталости тянули тело к земле.

Следующей мыслью было: бросили. Так по-детски глупо было надеяться, что ничего не изменится между ними. Когда заменяешь одну старую деталь на новую, скорость механизма увеличивается. Если, не выдержав напряжения и повышенной силы трения, другая деталь вылетает, то механизм перестает работать. Это может значить только одно: деталь была слаба. Но тогда придется заменить и ее. Как грустно. Ведь второй детали было достаточно просто удержаться истончившимися зубьями за цепь. И тогда мастеру не нужно было бы заменять ее. Она вполне подходила. Лишь чуть-чуть потерпеть, это же не сложно? Какое расточительство все время менять части того, что может работать, если хорошо постарается. Как жаль, что из них за мечты и счастье обоих боролась только Милли.

Над ними раздалось грозное:

– Что это такое?

Милли ничего не слышала, оглушенная предательством сестры.

– Я спрашиваю, что это такое? – голос, пронизанный сталью, повысился.

Лиз вскочила, отгораживая Милли.

– Простите, Вивальди. Она только прибыла, еще не знает правил.

Удар, предназначавшийся Милли, пришелся ей прямо в солнечное сплетение.

– Никаких не знает. Их знаешь ты, а этот боец находится здесь уже несколько минут, правила – первое, что она должна услышать от тебя.

№2 соскочил со стула, подбегая к Лиз.

– Эй, эй, ты в порядке? – взволнованно проговорил он.

Милли подняла голову и повернулась. Над ними стояла тонкая, как береза, девушка с симметричным вытянутым лицом, одетая в темную тренировочную форму. Просканировав лицо новоприбывшую девочку, Вивальди бросила:

– Приветствую бойца теней. Будь добра выполнять правила четко, Джорджия должна была в точности рассказать о них. Хотя если ты их не знаешь, то это только твои проблемы, будь добра учиться быстро и интенсивно, иначе вылетишь отсюда в ближайшее тренировочное поле к Монстрам без единого оружия.

Добро пожаловать, дурочка, тебя здесь никто жалеть не будет, даже собственная сестра.

Ничего не изменилось.

Похоже, чтобы выбраться отсюда, действительно, придется умереть.