Лекарство

На следующее утро, когда я просыпаюсь, я чувствую резкую боль в голове, как будто меня ударили молотком. Я поднимаю руки, чтобы нащупать шрам, как будто врачи могли сделать мне лоботомию, пока я спала. Ничего, сроме спутанных волос.
Мои руки. Я смотрю на них, удивляясь, что больше не привязана к постели. Протягиваю их перед собой и вижу на запястьях красные отметины и синяки, но все равно, я рада, что свободна. В груди я чувствую боль, глубокий страх. Мне нужно рассказать Даллас все о Риэлме, начиная от их общего прошлого, и кончая тем, что он - грязный обманщик. Кончая тем, что я ненавижу его.
Я оглядываюсь по сторонам, вспоминая, как Аса отвез меня в то ужасное место, где держат пациентов после лоботомии, чтобы я увидела, как Артур Притчард пускает слюни. И что, по мнению обработчика, я должна делать? Если бы сбежать было так просто, другие уже выбрались бы. Я в ловуушке, и не знаю, помогает мне или вредит та информация, которую передал Аса.
Чтобы не сойти с ума, я вспоминаю всю свою жизнь - по крайней мере, жизнь после лечения. На следующий день, после того, как я вернулась, мы с Джеймсом встретились в Велнес Центре. Обращался он со мной то ласково, то грубо, пока не стал склоняться к ласке. Он защищал меня, в том числе и тогда, когда Риэлм переступал черту. Риэлм...
Я вздыхаю и трясу головой, чтобы удержаться от крика. Я пылаю от гнева, но это чувство мне не поможет. Мне нужна ясная голова. Нужно придумать, как выбраться отсюда. Но как только я чувствую ярость, ей на смену тут же приходит теплая волна, разливающаяся в груди. Видимо, в лекарстве содержится ингибитор, который успокаивает мои расшатанные нервы. Я помню, как он действует, с первых дней лечения.
Оставшись без присмотра, я сползаю с кровати, медленно шевелюсь, чтобы размять мышцы, боюсь резко шевелиться. Когда я чувствую, что стою ровно, я надеваю свежую пижаму, которая лежит у меня на кровати. Осторожно и робко, глядя через плечо, выхожу из палаты. В конце коридора я слышу голоса и иду туда.
Я захожу в небольшое помещение - маленькую версию комнаты отдыха. Четверо пациентов сидят там и смотрят телевизор - похоже, что это рекламно-информационный ролик Программы - а двое других смотрят в окно. Я вижу, что один человек из этих двоих - Лейси.
Я тут же инстинктивно улыбаюсь, но потом, когда подхожу к ней, делаю спокойное лицо. Я не хочу напугать ее. Я замираю. Могу я напугать ее? Она вообще понимает, что происходит? Я подавляю боль в сердце, которая приходит вместе с этой мыслью.
- Привет, - говорю я хриплым голосом, когда встаю рядом с ней. Лейси продолжает смотреть в окно, не обращая внимания на мои слова. Я ищу глазами шрам, но не вижу. Не знаю, как они проводят лоботомию; никогда не хотелось выяснять.
Вдруг Лейси поворачивается ко мне. Она медленно окидывает меня взглядом, ее губы приоткрываются.
- Пора завтракать? - спрашивает она слишком тихо. В груди у меня больно от глубокой печали, но я изо всех сил стараюсь улыбнуться.
- Еще нет, - ласково говорю я ей.
- А-а, - она поворачивается к окну, а мысли ее похожи на легкий ветерок, который шелестит в ее голове - ни стремлений, ни страха, ни волнения. Я пытаюсь придумать, что сказать ей, как дать ей понять, что она мне небезразлична. Мне так жаль, что я не спасла ее от Программы. Так жаль, что с ней произошло такое.
- Слоан? - голос сестры Келл пугает меня, и я, оглянувшись через плечо, вижу, что она стоит в дверях. На ее лице видно подозрение, и когда она зовет меня второй раз, с укором, как нашалившего ребенка, я понимаю, что мое время с Лейси вышло.
- Потом поговорю с тобой, - я говорю подруге, пытаясь тоном голоса передать, что надеюсь снова с ней встретиться. Она еще раз смотрит на меня без интереса и потом снова возвращается к виду из окна.
С тяжелым сердцем я подхожу к сестре Келл. Увидев осуждение в ее взгляде, съеживаюсь и пытаюсь объясниться.
- Когда я проснулась, я не знала, куда пойти, - говррю я, как только подхожу к ней. - Вас же не было.
Она берет меня за руку и выводит из комнаты.
- Асе нужно было првязать тебя. Слоан, ты еще не готова взаимодействовать с другими пациентами. Ты представляешь для них угрозу.
Мы идем в мою палату-тюремную камеру, и я поворачиваюсь к сестре Келл.
- Вы собираетесь привязать меня? - спрашиваю я, не в силах сдерживать кипящую ярость. - Я-то думала, что иду на сотрудничество.
- Ну, дорогая, - говорит она покровительственно, - так и есть. Но для остальных пациентов было бы вредно общаться с тобой. Ты все еще очень больна. Можешь начать здесь распространение эпидемии. Потерпи еще недельку. Время пролетит быстро.
Через неделю мне сделают лоботомию. Сестра Келл должна знать это, и все-таки она разговаривает со мной так, как будто я должна быть благодарна. И тогда все то ощущение дружбы, которое она пыталась создать, улетучивается. Я сжимаю зубы, не говорю ни слова.
- Я оставила завтрак в твоей палате, - говорит она. - Думала,там тебе будет удобнее.
Возле двери в палату она останавливается и жестом приглашает меня зайти. Рядом с кроватью я вижу железный поднос на тележке. Еда прикрыта коричневыми пластиковыми мисками, чтобы сохранить тепло. Я вспоминаю то, что однажды сказала мне Лейси - что они кладут лекарства в еду. Но мне хочется есть - я ужасно голодна. Могу я переварить немного лекарств, чтобы получить питательные вещества? Стоит ли так рисковать?
Я захожу в палату, иду к подносу и слышу, как позади закрывается дверь. Оборачиваюсь и слышу, как щелкает замок. С замершим сердцем я подбегаю к двери, дергаю за ручку.
Келл только что заперла меня. Я оглядываю палату, ищу что-нибудь, что угодно, чтобы вскрыть замок. Но в Программе работают осторожно. Самое острое, что есть в палате - пластиковая ложка, которую принесли вместе с завтраком. Поняв, что я в ловушке, я сажусь на кровать, поднимаю миску и вижу блинчики со смешными рожицами.
Я долго смотрю на них, и эта ирония - или жестокость - выводит меня из себя. И я поднимаю поднос, бросаю его на пол - он падает с громким стуком - и, свернувшись в клубок, смотрю в окно.

* * *
Доктор Беккетт не вызывает меня, и те часы, что я провожу в одиночестве, растягиваются до бесконечности, пока я не начинаю сходить с ума. Что-то бормочу сама себе, в волокнах деревянной двери вижу силуэты. Начинаю сомневаться, что кто-нибудь придет за мной, пока не решат, что мне пора в серую комнату.
В обед приходит сестра Келл, чтобы принести следующую порцию. Как только я вижу ее, я подбегаю к ней, умоляю выпустить меня. Думаю, что если я хотя бы не выйду из палаты, я могу вовсе сойти с ума. Но сестра Келл только окидывает меня взглядом и идет к перевернутому подносу с завтраком.
- Прости, Слоан, - говорит она, - ты не можешь выйти. Пока что - нет.
Эта новость подавляет меня, но похоже, что ее это не волнует - она просто вытирает с пола липкий апельсиноый сок.
- А что-же мне тогда делать все это время? Это что - еще одна версия одиночной камеры?
Сестра Келл вздыхает , встает и смотрит на меня.
- Сегодня утром доктора Беккетта вызвали в другое место. Как только он вернется, он навестит тебя. А пока что, он хочет, чтобы ты оставалась в палате, подальше от неприятностей. Напрягаться нет смысла. А теперь ешь обед.
Я смотрю на сэндвич, удивляясь тому, как аппетитно он выглядит. Не помню, когда я ела в последний раз - может, и не ела с тех пор, как оказалась тут. Желудок урчит согласно со мной. Я беспомощно падаю на кровать, беру сэндвич, соторожно откусываю. Ожидаю почувствовать известковый или горький вкус, который бы подтвердил, что там есть лекарства. Но не чувствую ничего, кроме вкуса индейки.
- Под этой тарелкой лежит бумага, - говорит сестра Келл, растряхнув салфетку и положив ее мне на колени. - доктор Беккетт подумал, что ты, может быть, захочешь записывать свои мысли для следующей сессии - это бы помогло двигаться дальше. И, видимо, это поможет тебе бороться со скукой.
Дерьмо все это. Он хочет получить информацию о Лекарстве. Или о Риэлме. Но этого он от меня не дождется.
- Может, я напишу родителям, - предлагаю я, чтобы посмотреть на реакцию Келл. Она тепло улыбается.
- Да, звучит чудесно, - искренне говорит она. - Уверена, что им уже сказали, что ты здесь, но, наверное, они будут рады узнать новости от тебя. Ты их ужасно напугала.
Неужели родителям сказали, что я здесь? Это было бы бессмысленно, ведь они все равно собираются сделать мне лоботомию. А если посмотреть на сестру Келл, и правдв веришь в то, что она рада, что я хочу написать родителям. Не уверена, знает ли она, что случается с теми, кто выписываются из этой больницы. И не думаю, что кто-то знает.
Родители. Если в Программе им не сказали, что они думают о том, где я? Сказал ли отец матери, что звонил Джеймс? Может, они думают, что он защитит меня, как и обещал? Если бы они знали, что в Программе собираются сделать мне лоботомию. Сделать меня послушной. Этого они от меня хотят?
Пока сестра Келл заканчивает убираться, я молчу, а она говорит, что через час вернется, чтобы забрать тарелки. Больше я не ем, а вместо этого беру бумагу и гибкую ручку, которую она оставила, чтобы я писала.
Я отодвигаю с подноса тарелки, чтобы использовать поднос, как стол. Но, пока я смотрю на чисто-белый, пустой лист, я никак не могу придумать, о чем писать. Если честно, я думаю о Джеймсе. О том, что очень вероятно, что я его больше не увижу - в качестве самой себя.
Закрыв глаза, я представляю, что напишу ему, но не осмеливаюсь перенести мысли на бумаге. Повзволяю себе забыться в хороших воспоминаниях - или в плохих. Вспоминаю наши обещания.
Я люблю тебя, - в мыслях я пишу Джеймсу. - В другой жизни мы могли бы остаться вместе, бороться вместе, вернуться домой вместе. И наше существование никого бы не волновало. Может, я бы научилась плавать. Может, у нас были бы дети.
Джеймс, мы не подвели друг друга. Ты принял Лекарство, и теперь ты всегда будешь помнить меня.
Мои слезы падают на белый лист.
Но я забуду тебя. Я забуду, как ты смешил меня или выводил из себя своим упрямством. Джеймс, я забуду тебя.
Но я всегда буду любить тебя.
Я ложусь на бок, а лист бумаги медленно падает к с кровати куда-то на пол. Я никогда не смогу сказать Джеймсу, что чувствую - если только не пойму, как отсюда выбраться. Но каждая секунда напоминает мне, как мало времени осталось. Никто за мной не придет. Только хирург.