Цена Короны (Антология)

Автор: Det-te

1979, 29 января

За окном опять надрывалась вьюга. Один из тех дней, после которых зелёные ели становятся белыми от снега, а тропинку очень сложно отыскать.

Если выйти на улицу и пойти к лесу, попытавшись не дать вьюге тебя запутать, можно услышать, какую грустную песню она поёт себе под нос.

Прижавшись к матери, Ева ощутила запах, исходивший от её волос. Покрепче зажмурившись, девочка попыталась понять, что это. Пахло завтраком — молоком и булочками с корицей.

— Уже проснулась? — спросила мама.

Ева улыбнулась и открыла глаза. Мама сжала руку дочери и отстраненно посмотрела в окно. В воздухе витал холод. Стоило развести огонь в камине и заварить горячий чай, чтобы прогнать зиму. Хотя бы из дома.

— Что тебе снилось?

Ева натянула одеяло до самых глаз, ведь ей было очень холодно.

— Я видела лебедя. Он плыл по озеру к гнезду в тени высоких камышей, — мама улыбнулась. Её дочери перестали сниться кошмары — этот сон был скорее похож на сказку. — А потом лебедь вдруг превратился в папу.

Рохан помрачнела. Ева всегда была очень впечатлительной. Смерть отца стала глубокой травмой в её детском сердце.

— И папа, — девочка испугано прикрыла глаза, — папа стал тонуть. А вокруг озера началась вьюга. Как сейчас.

Рохан на мгновение застыла, а затем прижала к себе дочь.

— Сны — это просто сны. Даже те, что повторяются из раза в раз. Просто выкинь их из головы, — Ева кивнула и вздрогнула от холода. — Пора вставать.

Девочка ступила босыми ногами на холодный пол. Рохан неодобрительно покачала головой. Женщина посмотрела в окно на бушующую вьюгу, а затем, устало вздохнув, задернула шторы.

— Надень носки, хорошо? — Ева кивнула, даже и не подумав это сделать, — Я пойду разожгу камин. Сможешь покормить Краба?

Краб — старый и добродушный волкодав. Сейчас он уже весь седой и не так много двигается, как раньше, однако очень любит играть с девочкой. Когда Еве было лет семь, Краб был немного выше, чем она.

— Смогу, — улыбнулась девочка.

Еду для Краба Рохан приготовила ещё вчера вечером. Такой большой собаке нужно было много мяса. От Евы требовалось только переложить куски мяса в миску собаки.

Спустившись по деревянной лестнице вниз, Ева заглянула в гостиную, где обычно был Краб. Зимой у него там лежала большая подстилка, в другое время он спал на улице.

Ева ждала увидеть Краба, но его не было здесь. Только на подстилке можно было, если присмотреться, увидеть коричневую и белую шерсть.

— Краб! — позвала девочка. Ева решила осмотреть и другие комнаты.

На кухне была только мама, которая разжигала камин. Её глаза всё ещё были немного сонные, хотя она уже успела привести себя в порядок — пшеничные волосы заделаны в пучок, пижама сменилась платьем в коричневую клетку, поверх которого мама накинула бордовый кардиган. Выглядела она по-домашнему, однако очень женственно.

— Ты не видела Краба? — с легким волнением спросила девочка.

Крабом его назвал отец. Почему — не мог ответить он сам. Сначала это имя было дано щенку в шутку, а затем все слишком привыкли, чтобы называть его как-то иначе.

— Нет. Посмотри у двери, может он ждёт, пока с ним погуляют.

В такую погоду о прогулке не может быть и речи. Ева подумала о том, как Краб обрадуется, когда наконец наступит весна.

— Но даже не смей выходить из дома, — напомнила мама.

Ева побежала к двери, содрогаясь от холода. В доме зимой всегда было тепло, пока был папа — он каждое утро вставал раньше всех, чтобы дом наполнился теплом.

— Краб! — ещё раз позвала девочка. Она ждала, что вот-вот услышит, как пёс бежит к ней из другой комнаты.

У входной двери собаки не было. Детское воображение нарисовало картину, как Краб, истосковавшись по свежему воздуху, пролезает через дыру для него около входной двери, а вьюга налетает на него, не давая вернуться домой.

Рука потянулась, чтобы открыть дверь и позвать собаку, но замерла в пару сантиметрах.

Страшно. Безумно страшно.

Папа умер зимой прошлого года. Той ночью была такая же вьюга, как сегодня. Папа вышел на улицу, чтобы взять ещё дров. Он должен был быстро вернуться, однако его не было через полчаса, через час, через два. Рохан порывалась идти искать его, но Ева сильно болела. Мать поила её молоком с мёдом и меняла каждые три минуты холодную тряпку, прикладываемую к горячему, как огонь, лбу. Из-за высокой температуры Еве мерещились мухи, которые хотели съесть её. Рохан не отходила от неё ни на минуту и ждала, как муж вот — вот появится, рассказывая о том, как соседи попросили помочь или он заметил следы лисы у курятника.

Когда вьюга кончилась, а Ева заснула, Рохан побежала искать мужа. Но никто не видел и не слышал о нём.

Весной его нашли на дне озера. Зимой оно было покрыто толстым слоем льда, так что как туда попало тело — неизвестно. Рохан видела его остекленевшие глаза — он ни капли не изменился, лишь его кожа стала цветом, как снег. Будто вьюга сохраняла его всё это время.

Еве не дали взглянуть на отца в последний раз — мать твердила, как заведенная, что она ещё слишком маленькая. Где его нашли ей тоже не сказали. Она узнала об этом сама, подслушав разговор матери и тёти Розалин.

Девочка очень боялась открывать дверь. Мама усердно старалась отгородить её от опасности. Многим казалось, что Рохан после потери мужа несколько тронулась головой — она считала, что это вьюга забрала его и не отдавала вплоть до самой весны.

На деле же все считали, что это убийство. Ну мало ли какой псих похитил человека, держал его где-то, возможно пытал, а потом сбросил в озеро.

Ева знала, что люди ошибались. Она смотрела им в глаза и видела, как они усердно пытаются в это поверить. Потому что люди могут быть чудовищами, а чудовище-вьюга есть только в воображении больных на голову людей.

— Я только открою дверь, — бормотала под нос Ева, — даже выходить не буду. Просто позову Краба.

Чтобы не замерзнуть от ледяного ветра, Ева обернулась в большой шарф матери и, сняв засов, открыла дверь.

2014, 11 апреля

— Сегодня суббота. Ты не забыла? — нахмурив брови спросила Эбби.

Эбби была старшей дочерью, отчего иногда, забывшись, начинала показывать своё превосходство не только перед братом и сестрой, а ещё и перед матерью. В противовес её напускной зрелости была любовь к историям, которые рассказывала мама.

— Я помню, — Аннет отложила вышивку и взглянула на дочь.

Эбби очень часто напоминала ей кого-то. Её светлые, кудрявые волосы, россыпь веснушек. Сейчас, стоя в растянутом жёлтом свитере, она была как никогда похожа на кого-то из детства, но на кого Аннет никак не могла вспомнить.

— Ты должна мне историю, — сморщив нос, Эбби задумалась, — две истории. В прошлый раз ты не рассказывала ничего.

— У меня болела голова, — приподняв брови сказала мама.

Эбби лишь пожала плечами. Вздохнув, Аннет встала, чтобы поставить чайник.

— Позови Хлои и Джозефа, — тихо сказала мама.

— Они спят, — протянула Эбби. Ещё не хватало, чтобы мама специально рассказывала что-то не слишком жестокое, а то вдруг потом будут сниться кошмары.

— Я не сплю, — раздался звонкий голос Хлои. Девочка держала в руках красного игрушечного зайца. Когда-то он принадлежал Эбби, — Джозеф спит. Он заснул, пока смотрел телевизор.

Мамины плечи поникли, из груди вырвался усталый вздох. Эбби чуть нахмурилась.

— Я уложу его в кровать, — предложила девушка.

Всё же она понимала, что матери приходится нелегко. Отец возвращался домой очень поздно, и хотя должен работать через день, порой работал дополнительно. Никто его не винил, но вот обещанного похода в кино всей семьёй дети ждали уже несколько месяцев.

Джо действительно спал, свернувшись, как эмбрион. По телевизору шли какие-то мультики. Эбби по правде была против — куда с большим энтузиазмом она бы научила брата читать, чем смотреть на то, как он радуется включенному телевизору.

Хотя мама говорила, что в четыре года ему ещё рано учиться читать.

— Джо, — Эбби подняла брата на руки.

Мальчик открыл глаза и тут же зажмурился от света телевизора. Эбби поспешно выключила его.

— Спокойной ночи, — улыбнулась девушка, укладывая Джо в кровать.

Он практически тут же заснул, на удивление не устроив истерику.

Когда Эбби вернулась на кухню, чай уже был готов, а мама выглядела гораздо более радостной.

— Ладно, — сказала она. — О чём же мне вам рассказать?

Эбби отпила немного чая и посмотрела на вышивку. Аннет очень любила вышивать, весь дом был украшен её вышивкой. Сейчас она работала над чем-то в очень холодных тонах, хотя ещё было непонятно.

— Что-то страшное, — подала голос Эбби. Хлои открыла рот, чтобы возразить, но грозный взгляд сестры пресек её возражения.

Аннет виновато посмотрела на младшую дочь и взяла её за руку. Возможно Хлои действительно не стоило бы слушать всякие ужасы на ночь глядя, но в конце концов, когда мамины истории были правда настолько ужасные?

— Я рассказывала вам историю погребенной под яблоками? — удостоверившись, что нет, Аннет продолжила. — Возможно вы где-то слышали о празднике мертвых?

— В Мексике, если не ошибаюсь, есть такой праздник. Там поминают мертвых и всё такое, — Эбби самодовольно улыбнулась.

— Нет. Это праздник в честь мертвых, — Аннет посмотрела на дочь, чтобы понять, чувствует ли она разницу. — Иногда мёртвые слишком сильно любят кого-то из мира живых. Раз в год, двадцать девятого января мёртвые могут навсегда отпустить своих близких, — то, что удерживает их в этом мире. Или наоборот, забрать кого-то в свой мир.

Эбби больше не решалась перебивать. Она ждала, когда мама продолжит говорить, насладившись паузой в своём рассказе.

— Когда я была ещё маленькой, я жила в небольшой деревне. Честно говоря, я была очень стеснительной и единственной, с кем я дружила, была девочка по имени Ева. – внезапно, Аннет поняла, кого ей напоминала её дочь.

Её отец погиб зимой. Правда, не двадцать девятого января, а в начале февраля. Он вышел из дома в «en frigidus orbes chorus mortis», — Эбби нахмурилась. Иногда мама употребляла непонятные слова и не всегда давала перевод, — «леденящий танец смерти». Вьюгу. И не вернулся домой. Весной его нашли в озере. Это очень запутанная история, и по правде говоря мне не очень хочется разбираться в том, что случилось.

Ева и её мать остались одни. Однажды зимой, в точно такую же вьюгу, которая была в день смерти её отца, Ева вышла на улицу, чтобы найти собаку.

И не вернулась.

Её мама сначала искала её по всему дому, а затем хотела пойти на улицу. Но испугалась. Потом она говорила всем, что боялась, вдруг Ева где-то дома, а она пропадёт во вьюге. Но на деле она испугалась за свою жизнь. А когда наконец решилась, было уже поздно — вьюга кончилась.

Еву не могли найти, как и её отца год назад. Вьюга просто смела её со своего пути.

— Люди не пропадают во вьюгу, — сказала Эбби. Она сама лично порой шла куда-то во время вьюги, и ничего с ней не случилось.

— Ева пропала не из-за вьюги, хотя её мать так подумала. Тот день был не просто обычным днём.

— Двадцать девятое января? — спросила Хлои.

— Да, — улыбнулась Аннет, радуясь, что Хлои не слишком боится. В карих глазах женщины можно было увидеть тепло по отношению к детям. — Отец хотел забрать Еву.

Мертвые всегда задают три вопроса. Первый — почему живой отозвался на зов мертвеца.

— Зов, — усмехнулась Эбби. — Мертвые поют, как в диснеевских мультиках, чтобы позвать живых?

— Зов не всегда слышен. Живой мог просто знать, чувствовать, что ему надо куда-то идти.

Второй вопрос — хочет ли он пойти с мёртвым. И третий — хочет ли он остаться в мире живых.

— Но ведь это одно и то же! Просто перефразировано, — хмуря лоб, воскликнула Эбби.

Однако Аннет даже не обратила внимание на дочь.

— Ева не смогла ответить ни на один вопрос. Она слишком обрадовалась встрече с отцом, но не была готова оставить маму.

Летом её нашли. Погребенную под кучей яблок. Не определившуюся между миром живых и мертвых. Эту историю мне рассказала мама после того, как Ева пропала.

— А как же мама Евы? — спросила Эбби.

Аннет наклонилась к уху дочери, и шёпотом, чтобы не услышала Хлои, сказала:

— Повесилась.

1979, 12 февраля

В этот день пропал муж Рохан.

Прошло почти две недели со дня пропажи Евы.

Рохан не видела больше ничего. Она смотрела на кровать и вспоминала Еву, которая рассказывала ей свои сны. Смотрела на кухонный стол и видела, как они завтракают всей семьёй. Смотрела на миску Краба и вспоминала, из-за чего пропала её дочь.

Когда сил больше не осталось, полностью опустошенная, она обратилась к своей сестре. Розалин поддержала её в прошлый раз и смогла хоть немного помочь в этот.

— Вот что, — сказала ей сестра, — попробуй заснуть, и во сне поговорить с тем, кто, как ты считаешь, виноват в смерти дочери.

— Вьюга виновата, — отвечала Рохан. Ни единой эмоции. Она опустошена полностью.

Зачем что-то говорить, зачем продолжать вообще жить, если она больше никогда не увидит дочь? Зачем пытаться узнать, виновата ли вьюга или что-то другое, если Ева всё равно не вернётся.

— А ты попробуй. Мне кажется, тебе станет легче, — Розалин легко было говорить это — у неё не было детей.

И вот, наглотавшись снотворного, она действительно хочет уснуть, чтобы поговорить с тем, кто виноват.

Когда выхода не остаётся, поверишь во что угодно.

Сквозь пелену сна в её лицо летел снег.

Она в самом сердце вьюги. Холода она не чувствует. По правде, она вообще ничего не чувствует. Она лишь видит уходящую тень её дочери. Это подкосило её.

— Я... — что говорить? Она же, чёрт возьми, спит. Неужели она и правда сошла с ума? — Я хочу поговорить с тем, кто виноват в пропаже моей дочери.

Никто не ответил. Рохан ни капли не удивилась, вьюга не разговаривает.

— Обвинять вьюгу легче, чем признать собственную ошибку? — голос был до боли знакомый, он пронизывал Рохан и заставлял её сердце содрогаться.

Потому что на самом деле она поняла, кто говорит, но не хотела это признавать.

Она видела тень, где-то рядом с собой, но неосязаемую, как призрак. Что если вьюга стала материальной и хочет поговорить с ней?

— Прекрати называть меня вьюгой! Посмотри мне в глаза и признай очевидное, — рассвирепела тень.

Холод, отходящий от неё был подобен сжигающему всё на своём пути огню.

— Пожалуйста, — тихо зашептала Рохан. — Исправь всё. Я не смогу жить без дочери.

— Я не могу, — тень становилась всё более неуловимой, а сон расплывчатым. Рохан не чувствовала земли под ногами.

— Пожалуйста, — протянула женщина ещё раз, опускаясь на колени. Ноги утопали в снегу.

— Я говорю, что не могу, не потому что хочу посмеяться над тобой, — тень окутала Рохан, помогая ей подняться. — Я не могу всё исправить, ровно, как не можешь исправить и ты.

Рохан хотела повернуться, чтобы посмотреть на тень.

— Потому что я это и есть ты. И только ты виновата в смерти дочери. Ты не проследила за ней, ты не побежала на улицу искать её. В конце концов, ты придумала эту сказку про вьюгу.

Рохан бессильно упала лицом в снег.

— Так покончи с этим.