обратная сторона доверия|фишер.

открыв резко глаза, я поняла, что лежу у кого-то на плече.

сердце сжалось — будто вынырнула из тёплой воды прямо в холодный воздух. коридор, жёлтый свет ламп, затхлый запах.
лавка подо мной. тело рядом — тёплое. я быстро отстранилась.

евгений.

его рука чуть касалась моей спины, словно не поняла, что меня больше нет рядом. он дремал. глаза прикрыты, ресницы почти не шевелятся. голова чуть склонилась вбок, дыхание ровное, тяжёлое. похоже, сам не заметил, как уснул. и, похоже, приобнял меня во сне — неосознанно, не специально.

я провела взглядом по его лицу.
уставшее. под глазами — тени, почти синяки. висок пульсирует.
короткая стрижка, аккуратная.
челюсть сжата, даже во сне — будто до конца не может расслабиться. сидит уверенно, плечи раскинуты, как у человека, который привык к нагрузке, к тому, что на него кто-то опирается.

выглядело это всё довольно забавно.
сильно.
тепло.
по-домашнему.

на миг… захотелось обратно.
позволить себе снова прильнуть в его объятие, уткнуться лбом в его плечо. даже если он сделал это не по своему желанию, даже если его рука обняла меня неосознанно — просто от того, что тело во сне тянется к другому телу.
к живому.
рядом.

но я резко одёрнула себя.

нет. нельзя.

какая чепуха. я знаю его — сколько? — пару дней. и то — поверхностно. он не рассказал мне о себе ничего. я даже не знаю, сколько ему лет. тридцать? тридцать с чем-то? нет, меньше.
но он явно старше.
опытнее.
серьёзнее.

и он не мой друг.
нет.
он просто человек, который решил сжалиться. надо мной.
девочкой, которая отчаянно ищет брата. вцепилась в этот след, как в воздух, когда тонешь.

вот и всё.
больше нас ничего не связывает.

я глубоко вздохнула, чтобы выбить остатки наивности из головы, медленно встала с лавки.
оглядела коридор. валерия козырева нигде не было. он, похоже, отошёл. может, пошёл курить. может, просто не вынес.

я снова бросила взгляд на евгения. он не проснулся.
и, наверное, хорошо. я бы не смогла сейчас нормально с ним говорить.

развернулась.
и, не давая себе больше ни минуты колебаний, направилась в кабинет лаборатории.

в кабинете врач коротко кивнул, вздохнул и сказал, что опыт у него большой, и несмотря на быстрый осмотр, похоже, это кровь лошади.

я стояла напротив него, глядя на его руки — сухие, в пятнах, с синеватой жилкой, сжимающей ручку от микроскопа. у него был взгляд уставшего человека, который видел слишком многое и давно перестал удивляться.
но голос его был уверенный.
сухой, будто из архива.

— опыт у меня большой, — повторил он. — не стану зарекаться, но это… похоже, кровь лошади.

я молча кивнула. что-то внутри меня обмякло. не знаю, что именно. ожидания? страх?
или просто надежда, что хоть какой-то ответ окажется проще, чем кажется.

— спасибо, — тихо сказала я.
— удачи, — буркнул он, уже не глядя.

я вышла.

дверь за моей спиной тихо щёлкнула. в коридоре всё было по-прежнему: длинный, немного холодный, пахнущий старым кафелем, дезраствором и вытертым временем. прямо напротив — лавка, на которой всё ещё  дремал евгений.

и тут, будто из воздуха, появился валерий козырев. пахло табаком.
волосы чуть растрёпаны, взгляд мутноватый — устал, злится, переживает, всё сразу.

он кивнул мне, коротко, чуть раздражённо:

— что там? что сказал?

я остановилась, чуть повернув голову.

— похоже, кровь лошади, — просто сказала я.

он уставился на меня. мы несколько секунд просто смотрели друг на друга. в его взгляде будто пронеслось сразу сто мыслей — и ни одной ясной.
потом он выдохнул, почесал висок, пробормотал:

— я отошёл, мать твою, на пару минут покурить... а он тут развалился, спит, как дома…

и тут же резко двинулся к лавке.

— женя! — почти крикнул он. — подъем, спишь тут, блин!

евгений дёрнулся, вскочил почти в боевой стойке, потер глаза.
взгляд у него был немного дикий, словно не понял, где он.
но быстро пришёл в себя.

я, стараясь говорить спокойно, произнесла:

— мне уже сказали. ответ есть.

он кивнул, провёл рукой по лицу, устало.

— в машине поговорим, — сказал он коротко.

я только кивнула в ответ, чувствуя, как день снова начинает давить.
и мы молча пошли к выходу.

— значит кровь лошадиная? — уточнил евгений, потирая лицо ладонями, будто пытаясь стереть с себя остатки сна или переутомления.

он сидел за рулём, чуть сутулясь, взгляд направлен вперёд, но я видела — он слушает внимательно.  в машине пахло дешёвым бензином, куртками, пылью и лёгкой тревогой.

я посмотрела в окно, потом перевела взгляд на него и хмыкнула:

— да, лошадиная.

и сама себе не поверила, как буднично это прозвучало.
словно мы обсуждаем погоду, а не ключ к чьей-то гибели… или спасению. в груди немного жгло — не страх, нет. скорее, злость.
на всё: на запутанные улики, на бессмысленность первых догадок, на себя.

из-за спины, с заднего сидения, раздался голос валерия:

— и что будем делать дальше?

он сидел, откинувшись, с сигаретой в пальцах. дыма не было — он не зажигал её, просто вертел, как будто нервно. в зеркале заднего вида я заметила, как он прищурился, будто от солнечного света, хотя его не было.

я выпрямилась, не оборачиваясь, и чётко сказала:

— едем в конезавод.

голос прозвучал холодно. сталь, а не просьба. сама себе удивилась.
но внутри всё было чётко: я знала, что это единственное, что имеет смысл прямо сейчас.

в машине повисла тишина.
никаких вопросов, никаких возражений.

евгений просто молча потянулся к ключу зажигания, повернул.
двигатель загудел, как-то слишком ровно для старой машины. он вырулил со стоянки, не говоря ни слова. просто поехал — туда, куда я сказала.

и в этот момент я поняла — они мне верят. хоть немного.
и этого достаточно.

зайдя в конезавод, мы будто попали в другой мир — светлый, тёплый, наполненный смехом, музыкой, запахом алкоголя и чужой, неуместной радости.
всё вокруг гудело, словно тут не работали, а праздновали жизнь:
кто-то танцевал между столов, кто-то смеялся, кто-то что-то громко рассказывал и стучал бокалом о бокал.

воздух был тяжёлым — сладковатый от алкоголя, плотный от духов, перегара и жары.

и в этой жаркой и неестественно весёлой какофонии евгений сделал шаг вперёд, громко, чётко:

— прокуратура. нужен ваш сотрудник сергей.

он смотрел вперёд, голос его резал сквозь музыку.

несколько человек обернулись, кто-то недовольно цокнул, кто-то просто глянул с интересом.
из ближнего угла, где стоял длинный стол, поднялась женщина — лет под шестьдесят, с бокалом в руке и румяными щеками:

— он нам всем теперь нужен, — сказала она весело. — как раз за него сейчас бокалы наши и поднимаем.

её голос был звонким, почти добродушным, но у меня внутри что-то ёкнуло.

я сделала шаг ближе, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле:

— он у вас один сергей? кем работает?

— наш сергей — головкин, зоотехник, — с гордостью ответила она. — причём не простой, главный по стране!
сейчас, между прочим, поехал медаль получать на ВДНХ.
представляете, какая гордость?

головкин.

сергей головкин.

я почувствовала, как ноги чуть подогнулись в коленях, как всё вокруг поплыло — свет, шум, лица.

имя врезалось в голову, как удар.
в груди потемнело.

я не слышала больше ничего.
лишь гул собственной крови в ушах.

евгений повернулся ко мне резко, заметив, как я пошатнулась.
его взгляд — острый, внимательный, немного встревоженный:

— всё нормально? — спросить не успел.

я лишь кивнула.
тихо.
почти незаметно.

— ну что, давайте с нами, выпьем! — снова подняла бокал та женщина, всё так же весело. — они скоро вернутся!

я молчала.
евгений чуть вскинул бровь, но не улыбнулся:

— потом выпьем. у вас сергеи ещё есть?

— да нет других, нету! — крикнул кто-то из-за стола.

валерий козырев нахмурился и шагнул ближе:

— так. у кого из ваших сотрудников бежевый «жигули»?

пауза.
женщина снова улыбнулась, но уже чуть напряжённей:

— а что вы такие злые?
ну… у сергея как раз есть, да.

резкий поворот головы евгения, глаза сузились:

— адрес этого сергея. быстро!

женщина слегка опешила, но не испугалась:

— да он здесь и живёт, в красном уголке. ему тут жильё выделили, чтобы в москву не кататься.

— хватит, — резко, почти рыкнул евгений. — кто здесь главный?

— директор уехал на ВДНХ.
я тут главный бухгалтер, — ответила она и подняла подбородок, будто вызывающе.

евгений выдохнул резко, коротко:

— пойдёмте с нами.

он уже двигался к выходу, не оборачиваясь.
я пошла за ним, чувствуя, как трясутся пальцы.

— звать вас как? — бросил он ей на ходу.

— елена викторовна, — всё так же бодро, но с ноткой обиды в голосе.

мы шли по коридору, я будто сквозь вату.
чужой воздух, чужие шаги, чужие стены.
всё — чужое.
а внутри одно имя крутилось, как приговор:
сергей головкин.
он.
он?

евгений наклонился ко мне, едва слышно:

— пока его награждают, у нас есть время найти хоть что-то. хоть зацепку.

но я едва его слышала.
я шла рядом, рассеянная, будто всё происходящее — сон, злой, тугой.
будто кто-то решил пошутить.
жестоко.

мы зашли в какой-то кабинет, но от кабинета там остались только стены — всё внутри было обставлено под обычную комнату: потёртый диван, старая тумба с пластмассовой вазой, кресло с продавленным сиденьем, над столом висел засаленный абажур, будто ещё с советских времён.
в углу — шкаф с полуоткрытой дверцей.
на вешалке куртка.
запах — смесь мыла, табака и старой бумаги.
не рабочее место, не деловой кабинет, а угол чужой, тесный, слишком личный.

валерий и женя сразу разошлись в разные стороны, начали методично шарить — в ящиках, за занавеской, в шкафу.
я стояла в проходе, и мне хотелось закричать.
в груди всё сжалось.

— он не мог… — выдохнула я, почти шёпотом.
горло сдавило, как будто что-то большое, тяжёлое застряло внутри.
— мой серёжа так не мог... я же сегодня с ним на машине ехала...
он не мог так...

меня трясло.
я стояла, глядя в никуда, и всё внутри хотело вырваться наружу — голос, слёзы, гнев.
но тут голос евгения пронёсся, как плеть:

— не теряй время!

резкий.
жёсткий.
не злой, но необходимый.

я вздрогнула.
пришла в себя.
глубоко вдохнула.
"мог, не мог — теперь неважно", — пронеслось в голове.
улики.
искать улики.

я оглянулась, взгляд зацепился за обувь под вешалкой.
тёмные ботинки.
я шагнула, подняла — тяжёлые, тёплые от пола.
протянула их евгению, словно это был ключ ко всему.

он взял, взглянул внутрь, почти сразу:

— размер ноги совпадает!

потом поднял глаза на меня, и уголок губ дёрнулся:

— молодец, лик!

словно сжал кулак и отпустил.
хотя бы на миг стало чуть легче.
но тут снова вмешалась эта бухгалтерша, елена викторовна, вся напряжённая, возмущённая:

— вы меня извините… а орден у вас есть? врываться нехорошо, нельзя так!

её голос был как треск стекла.
как будто мир опять пытался закрыться, увести нас прочь.

евгений даже не повернулся:

— погреб есть тут?

— нету! — быстро отозвалась она.

валерий поднял голову:

— машина где?

— уехал на ней он, — тут же ответила она, и лицо её стало будто виноватое, как у школьницы, которую застали за списыванием.

— гараж у него есть? куда машину ставит? — резко, резко сказала я.
в голосе — напряжение, граничащее с криком.

— обязательно, — кивнула она. — когда москвич был — ему его дали.

— красный? — спросили мы с женей одновременно.

— да, красный.
но замок сломать не дам. хоть стреляйте! — её голос стал твёрдым, даже вызывающим.

женя усмехнулся, скосив на неё взгляд:

— вы бы так не говорили…

я развернулась и пошла к выходу, сердце грохотало в груди:

— подвал есть в нём? — бросила я на ходу.

— нету! нету там подвала! — крикнула она мне вслед.

но в ушах уже всё звучало глухо.
мне не верилось.
или слишком верилось.
и всё, что оставалось — двигаться дальше.

мы оказались рядом с гаражами.
стояли они чуть в стороне от конезавода — ряд кирпичных коробок с облупившейся краской и ржавыми воротами. над землёй висела летняя духота, пахло пылью, железом и горячим маслом. где-то вдалеке шумел мотор, воробьи щебетали на проводах, но здесь, между стенами, всё казалось тише, глуше.

я смотрела на замок — старый, с толстым стальным дужком, будто нарочно поставленный, чтобы никто и не сунулся.

евгений повернулся к елене викторовне, нахмурился:

— ну шо, мать… замок ломать будем?

— нет! — крикнула она, сразу, резко, будто ей наступили на гордость.

я даже не раздумывала. рука сама метнулась к земле. первое, что попалось — кирпич, тяжёлый, с выбитым углом, шероховатый от времени. я подала его жене, не говоря ни слова. он мельком взглянул на меня, кивнул коротко, как будто мы заранее всё обсудили.

— правильно, — хмыкнул он.

взмах — удар.
ещё один.
замок затрещал, прогнулся и со скрипом упал вниз.
раздался глухой звук железа, и сердце моё тоже будто сделало "глух".

мы вошли внутрь.
пространство тёмное, прохладное, пахло машинным маслом и старыми тряпками.
в углу — бочка, старая лопата, покосившийся стеллаж с банками и какой-то тумбочкой.
автомобильной ямы не было. ни погреба, ни следов.

— пусто! — крикнул валерий, голос его отдался эхом.

— никакой зацепки! — добавил женя, заглядывая под бочку.

я осталась у входа, руки дрожали, сердце билось так, что всё внутри вибрировало.
всё тело гудело от напряжения.

я шагнула к тумбочке, чтобы опереться.
доска была шершавой, пыльной, но мне было всё равно.
и тут взгляд мой упал вниз, на пол.

там, у самой ножки, под слоем пыли… — жвачка.

розовая, сплюснутая.
я замерла.

точно такая же.
та самая.
та, что нам показывал хозяин клуба.
та, что мальчишки якобы ночью лепили на стенки.
я помнила цвет, форму, даже грязный отпечаток пальцев на ней.

— сюда! — закричала я, голос сорвался.
— живо, оба!

я взяла какую-то бумажку, какую-то старую тряпку, поддела жвачку и подняла, как улику.
рука дрожала, но я держала её крепко.
сердце билось в горле.

— мальчики тут были. точно. вот она! — я потрясла жвачку перед ними. — это она! та самая!

женя среагировал первым, подошёл, глянул — глаза сузились.
валерий уже доставал рацию, резко и чётко:

— группу сюда. на гараж возле конезавода!

его голос был холоден, как нож.

он обернулся на нас и в ту же рацию, будто и нам в лицо:

— а мы поехали в ВДНХ.

через несколько минут мы были уже там — в вднх. в голове шумело, сердце билось под горло, будто хотело вырваться наружу.
перед нами раскинулся огромный светлый зал — потолок высоко поднимался вверх, сверкая лепниной и люстрами, сцена была залита теплым светом, софиты выхватывали фигуры стоящих.

люди хлопали, звучала торжественная музыка — пафосная, официальная, чужая.

и он…
он стоял там.
серёжа.

мой. тот самый. в костюме, с выправкой, будто ничего не случилось. на его лице — выражение скромной гордости, на груди блестела медаль.
но глаза…
глаза его сразу выхватили меня.
в толпе.
в шуме.
он увидел. понял. и…

всё.

дернулся, шаг назад. потом — ещё.
бросился прочь.
скрылся за сценой, исчез, будто растворился в глубине занавесов.

— он нас увидел! — выдохнула я.
— побежал!

мы бросились за ним. все трое.
я слышала, как каблуки стучат по мрамору, как хлопает занавес, как чей-то голос с трибуны сбивается — ведущий не понял, что происходит.
кто-то вскрикнул:
— вы куда?!

мы уже не слышали.

за сценой пахло пылью, деревом, кулисами, старым оборудованием. лестница вверх — старая, металлическая, с облупленными перилами.
по ней кто-то только что прошёл — вибрация ещё не исчезла.

— валер, ты прямо! — рявкнул евгений.
— а ты за мной, и от меня не отходи, поняла?!

— поняла, — выдохнула я, кивая.
грудь сдавило, как будто пояс затянули.

мы рванули вверх. ступени скрипели, свет мигал, над нами пролетела какая-то птица — может, голубь, может, просто иллюзия. мы вылетели наружу — яркий свет ударил в лицо.

улица.
воздух.
было жарко.

и я увидела его.
— он сел в машину! — крикнула я, пальцем показывая на удаляющийся силуэт бежевой жигули.

евгений даже не обернулся, только коротко, резко, в голос, от которого стынет кровь:

— за мной!
— в машину, бегом!

я бросилась за ним.
дверца хлопнула.
двигатель зарычал.
всё впереди.

— тебя трясёт, — заметил евгений, не отрывая взгляда от дороги, но уголком глаза всё-таки следил за мной.

его голос был ровным, почти спокойным, но я чувствовала — напряжение в нём зашкаливало. так, как бывает перед прыжком. или перед выстрелом.

— боишься его? — добавил он после паузы.

я резко повернулась к нему, будто он меня ударил.
— нет, не боюсь, — выдохнула с нажимом, слишком быстро.
слишком… виновато.

— врёшь, — просто ответил он, не обвиняя, не допытываясь. — не бойся. когда я рядом — не бойся ничего.

в груди что-то сжалось.
я не знала, от чего страшнее — от того, что он угадал… или от того, что в его голосе было слишком много тепла.

— жень… я скажу всё вам позже… я всё объясню потом… — прошептала я.

голос сорвался, стал каким-то хриплым, будто горло обожгли изнутри.

мне хотелось вжаться в сиденье, закрыть глаза, исчезнуть.
но нельзя. сейчас нельзя.

он не сказал ни слова.
только сжал руль крепче и вдавил педаль в пол.

мы летели по трассе, как будто на грани, как будто по лезвию.
дома, фонари, машины — всё проносилось мимо в рваных бликах.

в голове гудело, будто в ней застрял мотор.

— едь не прямо, — крикнула я, — поверни налево! срежь дорогу!
он явно едет к гаражам — там мы можем его подрезать!

евгений молча кивнул и свернул.
я знала — он доверяет.
знал, что я права.
знал, что я что-то не договариваю.
но всё равно — поехал.

мы вылетели на старую дорогу, застывшую в сумерках.
там, впереди, бежевый жигули.
я узнала его сразу.

но не машину.
взгляд.

серёжа.
он посмотрел на меня.
мгновенно. коротко.
но я увидела.

он знал, что я здесь.
и он испугался.
в глазах — не растерянность. не вина.
страх.
чистый, мерзкий страх.

евгений рванул руль, вжал газ.
и тогда —

удар.
глухой, как по внутренностям.
дым.
шум.
металл, визг, скрежет.
мир дёрнулся, взорвался, затрещал.

меня откинуло в кресло.
на долю секунды я потеряла всё — зрение, слух, даже ощущение, что я живая.
всё, кроме одного — страха.

страшно.
до дрожи в животе.
до звона в голове.
до пустоты внутри.

я выдохнула.
не было ни слов, ни мыслей.
только сердце.
где-то там, под грудью.
живое.
грохочущее.
одинокое.

и я поняла —
это ещё не конец.
это только начинается.

мой тгк:лика нелика, там много интересного!
хочу попросить вас ткнуть на звёздочку и оставить свое мнение в комментариях, а также не забывайте подписаться, мне будет очень приятно!) спасибо за прочтение главы до конца! до скорых встреч, пока!