2
Когда твои руки трясутся от злости, их сложно остановить. Ведь я привыкла, что все внимательно слушают меня. И, чаще всего, соглашаются.
Театр - увлекательнейшее занятие. Я люблю его за атмосферу полного погружения. Когда у меня в руках сценарий, я сразу начинаю рисовать картину происходящего. Точнее того, что будет происходить. Я, к превеликой радости, умела идеально перевоплощаться. Надевать любые маски. За 3 года я сыграла средневековую принцессу, сумасшедшего ученого, богатенькую девочку, заботливую маму...В целом, много кого. Я была эгоистичной, надменной, счастливой, глупой, альтруистичной, и даже пьяной. Вот в чем прелесть игры на сцене. Однако я старалась избегать сценок, в которых мне нужно было изобразить бездумную влюбленную девушку. Единственное, чего я не умею - изображать влюбленность. Все же это не мешало людям смотреть на меня, затаив дыхание. Потому что я умею притворяться.
Я всегда ценила внешнюю красоту людей, оценивала ее по разным критериям. А когда встречала кого-то до ужаса симпатичного, то представляла, как бы я нарисовала этого человека. Но есть одно "но" - рисовать я попросту не умею. Обычно, объектами моей симпатии становились грациозные парни, как ни странно. Эта ненавязчивая мужская утонченность и пластичность - эталон внешней красоты. В то же время я любила воображать, что у таких мужчин черная душа. Я представляла, как за этой безупречной оболочкой скрываются горы черного, как смоль, пепла. Такие "идеалы" безопасны в детском и пожилом возрасте. Но как только они переступают за красную, огненную границу, лет так в 18, то просто сгорают от осознания своей безукоризненности. А когда пепел начинает рассыпаться, оставляя за собой след из порочности, в них не остается ничего, кроме пустого сожаления. Сожаления о содеянном, и об утерянной красоте. Мне кажется, не даром говорят, что великолепие - это проклятие.
Таким образом, я часто провожу свое время, рассуждая о судьбе других людей.
Аарон неприлично красив. Я бы нарисовала его в шикарном, богатом пальто от Гуччи. Он рожден, чтобы с гордостью носить такие вещи. А они в свою очередь, сидели бы на нем как влитые.
Пока профессор рассказывал нам об итоговом зачетном представлении, я размышляла о чертах лица этого грубого и несуразно сложенного парня. Идеальная кожа, гладкая, как атлас. Миндалевидные глаза, по форме схожие с венецианской гондолой. Темные, широкие брови, словно тучи, нависшие над прекрасными глазами. Тонкий, вытянутый нос - на зависть любой девушке. И наконец губы. Нет, они не полные. Они сложены в вытянутую, бледную полоску, лишь только левый уголок слегка приподнят. Волосы его такого же цвета, что и губы. Такое ощущение, что он внезапно поседел и решил ничего не исправлять. Его локоны были цвета зимы, тишины и грусти. Ноги были невероятно длинными и прямыми. Казалось, если он поднимет одну ногу вверх, то дотянется до неба.
Но это не отменяло того, что от него за километр веяло наглостью, строгостью...и азартом. Слишком опасная смесь.
Меня резко выбросило из размышлений, когда все студенты начали собираться и выходить из аудитории. Моя любимая лекция была упущена из-за какого-то незнакомого парня.
***
Дни проходили на редкость монотонно. Я запиралась в комнате и старательно, даже с некой яростью, строчила конспекты и печатала рефераты. Звук пальцев, стучащих по клавиатуре, полностью поглощал меня. Он меня успокаивал.
Да, меня по-прежнему звали в кино, на вечеринки, на вечера поэзии и на собрания клубов, в которых я состою. Однако что-то мешало мне вести привычную, обыденную студенческую жизнь. Я не могла понять, чего хочу. Не могла понять, чего мне не хватало.
Я чувствовала, что в моем сердце зарождалось противное, нежеланное ощущение. Я входила в такое состояние, в котором ты чувствуешь себя глупой. Мне было стыдно перед самой собой. Дискомфортно.
Мое сознание впадало в анабиоз. Потому что душа решила, что влюблена. Сирена внутри меня горела кроваво красным и неистово гудела. Я рисовала кучу образов в голове, и говорила себе: "Я люблю несуществующего человека! Поздравляю себя!". Но все эти образы объединялись в одном - в Аароне. День за днем я видела его, и сама того не желая, хотела видеть его еще чаще. Внутри таилось противное чувство сожаления, оттого, что я его сегодня не увидела. Сама мысль о влюбленности постоянно отвергалась моим организмом. Это превратилось в некую разновидность резус-конфликта. Ко мне подступала тошнота, при мысли об идеальных черных глазах. Меня тошнило от их глубокой, темной синевы. Такого не бывает, повторяла я про себя. Мои мышцы неприятно передергивало, когда я направлялась на наши совместные занятия. Позволь мне нарисовать тебя, твердило сознание.
Я, незаменимый друг и безоговорочный лидер, превратилась в протухшую половую тряпку. Я плохо спала, очень плохо. Мы разговаривали всего-то 2 раза, очнись! Нет, я не воображала нашу свадьбу и целую ораву детей. Я спала и видела, как его изящные пальцы выглядят на бумаге. Они сочетают в себе все оттенки бежевого. Я хотела знать о нем все, но одновременно мне была отвратительна мысль о его нахождении рядом со мной. Ну почему же я абсолютно безнадежна в изобразительном искусстве?!
Как только он попадал в мое поле зрения (да, я невольно выискивала его в толпе), мои конечности леденели, а руки тряслись как у ненормальной. Казалось бы, такое сильное влияние на расстоянии является невозможным. И тут в память врезался этот низкий, хитрый голос...
Этот день должен был рано или поздно подойти к концу. Я решила, что нужно капитально отвлечься. Я не шучу, нужно как следует отвлечься. В таких случаях я не иду за выпивкой или чем похуже, я иду к телефону. Следующим пунктом набираю давно знакомый номер, говорю заученную фразу "с двойным сыром и шампиньонами" и принимаюсь ждать. Обычно проходит 20 минут, прежде чем мне привозят мою среднюю пиццу. К слову, я заказываю ее в местном уютном ресторанчике мексиканской кухни. Сначала те специализировались на такос, фахитас и кесадильи, но после многочисленных вопросов вроде "ну а как же пицца?", повара стали профессионалами и переквалифицировались из мексиканцев в итальянцев. Тем временем я думала о том, любит ли Аарон пиццу с добавлением сладкого перца. Я, например, терпеть не могу.
Раздался долгожданный стук в дверь, и я почуяла запах горячего масла. Заплатив курьеру, я поставила свой ужин на полку и начала одеваться. Вечера стали такими прохладными, они требовали безразмерных свитеров.
Я схватила телефон, коробку с пиццей, и выскочила в коридор, громко хлопнув дверью. Я чувствовала себя королевой, когда шла по длинному и пустому коридору. А иногда и спринтером, когда опаздывала на пары. Сейчас я чувствовала себя потерянной пациенткой, которая заблудилась в больнице, и не помнила, как ее зовут. Зато хотя бы с горячей пиццей в руках.
Как только я вышла из здания общежития, то поспешила в свой любимый парк. Там была скамейка, одиноко стоящая среди кустов. Она была моим пристанищем, лично моим местом уединения. Не сказать, что я была совсем одна в парке: мимо иногда проходили студенты. Отчасти поэтому я не боялась находиться там одной. В этот холодный вечер меня грела лишь мысль о теплой пище в моих руках. А у него теплые руки?
Я села, подогнув одну ногу под себя. Вдалеке шуршала листва. Я слегка улыбнулась, когда аромат сыра ударил мне в нос. Как можно не радоваться жизни, когда существуют такие восхитительные вещи, как сыр? Я надкусила первый кусок, и дрожь в моем теле прекратилась. Аарона нет нигде. В моих мечтах его тоже нет.
В тот миг я почувствовала легкое прикосновение к моим волосам. "Наверное, это просто ветер. Или я начинаю сходить с ума от этой вкуснейшей пиццы",- подумала я, довольно прожевывая следующий кусочек.
-Ну здравствуй, дорогая.