evil prevails

Чонгук, еще не открыв глаза, чувствует, как на груди лежит что-то мягкое и теплое. Это сразу же заставляет проснуться, выветривая окутавший сознание сон. Альфа разлепляет глаза и сталкивается с Данте, мирно спящим и свернувшимся калачиком на чоновой груди. Чонгук смотрит на щенка, изогнув бровь, и хмыкает.

— Смело, Данте, — хриплым ото сна голосом говорит он, и взяв добермана за шкирку, убирает с себя и кладет рядом на постель. Данте тихонько скулит, его сон тоже вмиг испаряется от внезапного вторжения. Чонгук ожидал увидеть кое-кого другого, пригревшегося на его груди.

Альфа садится на край постели и тянется к отложенным еще ночью сигаретам, лежащим на прикроватной тумбе, но рука так и замирает в вытянутом состоянии. До слуха доходит шум воды, что был и вчера. Наверное, Тэхен душ принимает. Эта мысль снова бьет в мозгах оглушающими колоколами. Голову заполняют другие мысли.

Эта ночь была долгой. Чонгук практически не спал, вслушивался в ровное дыхание Тэхена, который после кошмара больше ни разу не проснулся, погрузившись в спокойный сон. Чонгук впитывал его аромат каждой клеточкой своего тела, перебирал мягкие пшеничные волосы пальцами как в первый раз. Как будто прошлое вернулось, а Тэхен все такой же маленький беззаботный мальчишка, не знающий боли. Чонгук как прежде, словно охранял его сон, только сейчас охранять его лишь от себя, врагам к нему не подступить. Чонгук готов выстроить всю свою армию для его защиты, использовать все свое оружие.

А от себя не защитит.

Он понимает это, когда притаившиеся в тени души демоны стали возле Тэхена смелеть, потихоньку выбираясь на свет и захватывая контроль. Бороться с собой бесполезно, Чонгук знает, что всегда выигрывают они, не зная и не видя перед собой преград. Они захватили разум и тело. Они в очередной таблетке, в отражении глаз тех, на кого приходится смотреть. Они внутри, в самом сердце, в душе.

Им путь открыт.

В кармане брюк вибрирует телефон. Чонгук, поднявшись с постели, принимает звонок.

— Вы достали его, Сон? — спрашивает альфа, подходя к не зашторенному окну, за которым виднеется просыпающийся город. Утром на него как будто выливают серую краску. Даже люди, идущие по тротуару, серые, потухшие.

— Да, он уже у нас. Долго брыкалась сволочь, — рычит в трубку мужчина, а следом звучит глухой удар и чужое болезненное мычание. Чонгук довольно хмыкает и лижет нижнюю губу.

— Не обижай мою добычу, Сон, — ухмыляется он, отвернув голову от окна и вслушиваясь в шум воды. — Я скоро буду, позаботься о том, чтобы он не сожрал свой язык.

— Да, Мираи.

Чонгук отключается и выходит из комнаты. Ноги сами ведут к ванной, а пальцы бесконтрольно обхватывают ручку двери. Альфа тянет ее на себя и скалится, когда та свободно открывается. Чонгук встает в проеме, сложив руки на груди. Нет смысла входить, и так все видно.

Тэхен стоит за прозрачной шторкой спиной к Чонгуку. Альфа скользит откровенно жадным взглядом, отбросив последние удерживающие его мысли. Тэхен красив. Песочная кожа поблескивает в свете ванной комнаты, словно усыпанная бриллиантами. Они стекают вниз, скапливаются в ямочках на пояснице и срываются дальше, пропадая меж двух упругих половинок. Чонгук чуть ли не до хруста сжимает в руке телефон, держит сам себя на цепи, похож на своих же доберманов, что в нетерпении рвутся к куску мяса, лежащему перед носом, и истекают слюной. Длинные аккуратные пальцы омеги зарываются в волосы, смывают пену, и та скатывается вниз по позвоночнику. Пронзительные черные глаза снова прослеживают этот короткий путь. Руки Чонгука начинают зудеть от желания сжать эту тонкую стройную талию пальцами, вжать в себя и делать все, что вздумается. Утопить в греху, показать ту сторону жизни, о которой Тэхен и помыслить не мог, живя на ее светлой стороне. И даже там солнца нет, Чонгук его забрал и потушил во льдах. Тучи сгущаются, тьма медленно ползет к Тэхену, от нее не спастись. Не спасти.

Чонгук не понимает, зачем еще держится, когда и так все ясно, когда намерения давно понятны, осталось только сделать шаг, протянуть руку и прикоснуться. Жалкие попытки воссоздать прошлое провалились, когда наступило утро. Ночь была всего лишь утешением для Тэхена, а для Чонгука — игрой в маски, которую он так любит. Чары рассеиваются, прошлое не вернуть, оно никому не нужно, так пусть и гниет в глубинах памяти.

Тэхен разворачивается и, не успев ничего понять, открывает шторку, представ перед Чонгуком во всей красе. Мокрый, разгоряченный и сводящий с ума своим ярким ароматом. Чонгук не упускает шанса, разглядывает оголодавшим зверем вид спереди. У Тэхена ключицы выпирают так сильно, что хочется впиться в них зубами, в выделяющиеся под кожей ребра. Чонгук не смотрит ниже, иначе придет конец всему. А с Тэхеном надо иначе. Тэхена надо смаковать, посвятить ему все свое время.

Когда до омеги доходит осознание происходящего, янтарные глаза наполняются ужасом, а щеки вмиг вспыхивают огнем от смущения.

— Чонгук... — мямлит омега растерянно. Под пристальным взглядом он хватает полотенце и спешит прикрыться, вылезая из ванной. — Что... что ты делаешь? — спрашивает он, застыв на месте и не решаясь сделать в сторону брата хоть шаг.

— Дверью ошибся, — хмыкает Чонгук. Голос его звучит ниже и глубже, от него мороз по коже, и сердце заходится. Во взгляде ни смущения, ни сожаления. Там то, что заставляет Тэхена ночами плакать. Омега на миг теряет дар речи, не зная, как себя повести, что сказать. Он снова как загипнотизированный змеиными глазами, смотрящими прямо в душу.

На губах брата появляется ухмылка, в глазах проскальзывает искра, а у Тэхена ноги едва не подкашиваются. Чонгук не пытается отвести взгляд, не пытается хотя бы смотреть по-другому. Тэхен сглатывает вязкую слюну и прикусывает свой язык, чтобы убедиться в том, что и на этот раз сон, что сейчас чернь снова заполнит собой глаза брата, а меж губ появится раздвоенный язык, но ничего не происходит. Когда во рту появляется металлический привкус крови, Тэхен размыкает губы и, плотнее укутавшись в полотенце, все-таки решается и идет к двери. На лице омеги напускная твердость, от которой Чонгуку хочется рассмеяться. Он немного отодвигается, но не отходит от дверного проема. Из Тэхена это разом выбивает всю уверенность, но делать шаг назад и показывать свой страх теперь нельзя.

— Доброе утро, — ухмыляется Чонгук, коснувшись локтя омеги и заставляя его остановиться прямо в дверях. Тэхен чувствует, как из легких стремительно выходит кислород. Он натыкается взглядом на татуированную грудь брата, чувствует его горячее дыхание на лице и внутренне борется с дрожью, опуская взгляд вниз. Еле сдерживается, чтобы рефлекторно не зажмуриться, когда случайно смотрит на темную дорожку волос, идущих от пупка к кромке брюк.

Чонгук улавливает все, буквально своим телом чувствует, как пытается сжаться Тэхен, убежать и спрятаться под одеялом, как делал в детстве, когда смущался или боялся. Чонгук нарочно только сильнее сжимает локоть омеги и следит за тем, как с мокрых волос стекают капли воды, падая на красивые плечи и ключицы.

— Я приготовлю кофе, — мямлит Тэхен и дергается к выходу из ванной. Чонгук выпускает. Он разворачивается и с застывшей на губах ухмылкой скользит взглядом по стройным ногам брата, толкнув язык за щеку.

Как раньше быть не сможет.

***

Чонгук стряхивает пепел через спущенное окно бмв и зажимает сигарету в зубах, с сосредоточенным выражением лица смотря на дорогу. Рядом сидит Тэхен, толком не разговаривающий с тех пор, как столкнулся с братом в душе. Внутри остался неприятный осадок, а от одной лишь мысли щеки становятся пунцовыми. В далеком прошлом все было иначе, так, как и должно быть у братьев. Если Чонгук по случайности и видел маленького омегу обнаженным, получая за это громкий взвизг и слабый удар в плечо, то сейчас Тэхен словно остолбенел, почувствовал себя добычей изголодавшегося охотника. Мерзкое осознание того, что Чонгук зашел в ванную намеренно, заставляет внутри что-то вздрогнуть, встрепенуться. Ему хочется ослепнуть, только бы не видеть этого больше, не знать, что это было.

Тэхен опускает голову как можно ниже и перебирает в пальцах телефон, задумчиво кусая губу. Сейчас бы на автобусе поехать, только Чонгук, не терпя возражений, заставил сесть в свой джип и настоял на том, чтобы отвезти на работу самостоятельно. Выбора, как и всегда, у Тэхена просто нет.

— Как тебе спалось, малыш? — буднично спрашивает Чонгук, глянув на Тэхена, пытающегося слиться с сиденьем.

— Хорошо, — бубнит омега, не спеша поднять взгляд. Смущение его только сильнее накрывает.

Он вспоминает, как проснулся в крепких объятиях Чонгука, с его дыханием на своей макушке и руками, лежащими на животе. Это было так странно и так хорошо одновременно, как будто детство вернулось. Чонгук уберег от кошмаров, спрятал от холода. Тэхену даже показалось, что его вечно холодные руки к утру согрелись, но как только он выпутался из объятий брата, холод вернулся. Тэхен спал как никогда хорошо.

— Скучал по мне, — улыбнулся Чонгук уголком губ и подмигнул, как только омега осмелился поднять на брата взгляд.

— Я... — Тэхен запинается и хмурит брови, опуская взгляд. — Я просто...

В руке вовремя вибрирует телефон, вынуждающий отвлечься от неловкого диалога с Чонгуком. На дисплее высвечивается имя Джина. Чонгук ухмыляется, как будто бы все понимает, когда Тэхен, не сумев скрыть своего облегчения, принимает звонок. Альфа отворачивается к дороге и ускоряется, давя на газ.

— Эй, Джин-а, только не говори мне, что тебя нужно подменить сегодня, — заговаривает Тэхен уже более уверенным голосом и пытается не смотреть на рядом сидящего брата.

— Все намного хуже, Тэ, — едва не плача отвечает Джин, громко вздохнув. — Генерал Ким приказал меня в военный госпиталь столицы перевести. Я не знаю, смогу ли с тобой связаться потом, поэтому решил позвонить сейчас, пока не уехал.

— Но когда он успел? Почему именно тебя? — хмурится Тэхен. — Кого-то еще туда определили?

— Нет, в этом вся хрень! — ноет Джин в трубку. — Только меня. Я думаю, он это специально, вот знал же, что этот важный орел так это не оставит. Кто ж мог подумать, что он такой мудак, — хмыкает омега. — Единственное хорошо, что я буду рядом. Мун сказал, что я смогу видеться с родными, — вздыхает он, говоря уже спокойнее.

— Я надеюсь, это не затянется надолго, — говорит Тэхен, кусая губу и поглядывая на сосредоточенного Чонгука, расслабленно ведущего джип.

— Я теперь думаю, как бы Намджун меня не загонял, — Тэхен представляет, как Джин закатывает глаза в эту самую секунду и морщит нос.

— Не думаю, что генерал такой. Вряд ли еще прицепится к тебе, — хмурится Тэхен, отворачиваясь к окну. А Чонгук при упоминании Кима реагирует мгновенно. Взгляд наполняется заинтересованностью, любопытством и сгустком черной злости, затопившей зрачки. Он кидает на Тэхена короткий взгляд и мнет пальцами руль.

— Пусть попробует, я его быстро на место поставлю, — уверенно хмыкает Джин.

— Я буду скучать, Джин-и, — тише говорит Тэхен, вздохнув и прикрывая глаза. — Звони при любой возможности.

— Обязательно, — голос омеги теплеет и наполняется любовью. — Надеюсь, мы скоро увидимся. Мне пора уже, время, — с сожалением говорит Джин.

— Удачи, Джин-а, — отвечает Тэхен с грустью, завершая звонок.

Без Джина в больнице будет совсем скучно. Без вечерних посиделок с ним и разговоров по душам, которые грели в особенно холодные и тоскливые дни. Без его постоянного присутствия жизнь в принципе лишится всех красок, но Тэхен как никто понимает, что у них работа такая, и выбрали они ее сами. Только бы по выходным видеться могли.

— Джин куда-то уезжает? — спрашивает Чонгук, докурив сигарету и швырнув окурок в окно.

Тэхен вжимается спиной в сидение и складывает руки на груди, упрямо уставившись вперед.

— На север? — не отстает Чонгук. — Им там пригодится врач, — усмехается он, а Тэхен поджимает губы. — Даже не один.

Зря он надеялся, что в Чонгуке вдруг что-то может измениться и хоть частично стать прежним. За ночь точно нет. За эту ночь изменилось что-то другое, но точно не в лучшую сторону, Тэхен это нутром чувствует, внутри от этого все сжимается в страхе и ожидании того, когда придет первый удар, но виду он не подает.

— Я не скажу тебе, — бубнит омега, покачав головой.

— Снова военная тайна? — хмыкает Чонгук. — Ничего, расколешься, — ухмыляется он, переводя взгляд обратно на дорогу. Тэхен ежится. Ему кажется, что речь о другом, и снова ощущает себя, как в кошмарном сне. Но как выбраться из него наяву, омега не представляет. — Он заинтересовал Намджуна, — вдруг говорит Чонгук, а Тэхен вскидывает брови и смотрит на брата вопросительно.

— Как? — хмурится омега. — Откуда ты знаешь?

— Я служил с генералом не один год, Тэхен-а, — пожимает Гук плечами. — Кое-что о его предпочтениях знаю. Твой друг придется по вкусу многим альфам, и Намджун не исключение.

— Как же это странно, — вздыхает Тэхен, откинув голову на спинку сиденья и прикрыв глаза. — Сначала друг за друга готовы положить жизни, а потом вдруг жаждете друг друга же и уничтожить.

— Жизнь любит делать внезапные сюрпризы, о которых даже не подозреваешь, — задумчиво говорит Чонгук, горько усмехнувшись. — Ты еще много таких получишь, малыш, — он глядит на притихшего омегу и расплывается в своем змеином оскале, от которого мурашки по телу.

Тэхену хочется выйти из машины, и плевать, что прямо на скорости. Вдруг хоть так этот кошмар прекратится.

***

Юнги, даже не пытаясь быть тихим, распахивает дверь хосоковой квартиры и входит внутрь, оглядываясь вокруг. Весь интерьер выполнен в темно-серых тонах с редкими проблесками белого. Он не пестрит обилием мебели и украшений. Юнги идет прямо к комнате альфы. Хосок даже в собственном доме не покажет своих скрытых от чужих глаз чувств. На стенах висят картины, не обладающие пышностью красок, так же лишенные чувств, как и сам альфа. Все тут без эмоций, но не без смысла, которого Юнги не понять. Ему здесь тоскливо.

Он толкает дверь в комнату и входит. На персиковых губах появляется ухмылка. Хосок спит на спине на огромной кровати с черно-белыми простынями. Рядом, уложив голову на татуированную грудь альфы, лежит миловидный русоволосый омега, весь усыпанный синяками и мелкими ранками от порезов. Юнги хмыкает и обходит кровать, нависнув над Хосоком. Взгляд скользит по приоткрытым губам альфы вниз, к крепкой шее и накаченной груди, на которой разместилась черная змея, вонзающая свои ядовитые клыки в человеческое сердце. Юнги не раз видел этот рисунок, это подтянутое тело, но никогда не прикасался. Он слегка наклоняется вперед и тянет пальцы к Хосоку, уже представляя, как обожжется от жара чужого тела. Омега задерживает дыхание и закусывает губу. Между кончиками пальцев и грудью альфы остается несколько сантиметров.

Хосок внезапно раскрывает глаза, кольнувшие холодом, и мгновенно перехватывает руку омеги, чуть ли не до хруста сжав в пальцах тонкое запястье. Юнги расплывается в оскале и смеется, почти не чувствуя боли. Хосок не нежничает, одно движение, — сломает руку без лишних усилий. Пусть сделает это.

— Я так хотел тебя задушить, — ухмыльнулся Юнги, склонив голову к плечу. — А у тебя, оказывается, чуткий сон. Как жаль.

Между их взглядами вновь разразилась война. Хосок пытается топить его в своем черном омуте, вот только Юнги не боится захлебнуться. Он с улыбкой на губах утягивает его за собой, потому что иначе нельзя. Ко дну пойдут оба.

— Прими душ, — хрипловатым ото сна голосом говорит Чон проснувшемуся омеге, не отводя взгляда от кофейных глаз Юнги. Запястье он продолжает сжимать в крепкой хватке, что сильнее металлических наручников. Юнги попался.

Омега прикрывается рубашкой, поднятой с пола, и быстро ретируется в душ, боясь попасть под ураган, который прямо сейчас разрастается в комнате с каждой секундой. Юнги провожает его под прицелом своего пристального взгляда, что вполне мог бы его испепелить, и вновь возвращает его Хосоку.

— Я почувствовал тебя еще до того, как ты вышел из машины, — говорит Хосок, медленно сжимая запястье все сильнее, но боли в глазах омеги все нет и нет. Это часть игры, Хосок знает. Юнги умело держит боль внутри. От такого захвата здоровый альфа бы уже взревел, а этот хрупкий омега даже не морщится. Поэтому Чон продолжает, наслаждаясь каждой секундой этой извечной борьбы.

— Шлюхе ты позволил себя трогать, — хмыкает Юнги, продолжая улыбаться змеем. Взгляд невольно опускается на красные следы от ногтей на плечах и груди альфы.

— А тебе нельзя, ты не моя шлюха, — низким, оставляющим на коже ожоги голосом отвечает Хосок. Он на мгновение выбивает из Юнги самоконтроль и сжимает его запястье еще сильнее.

— Ублюдок, — Юнги рычит от боли и резко выдергивает руку из хватки. В ту же секунду Хосок чувствует, как щеку обжигает пощечина.

Он хватает Мина за локоть и резко дергает к себе, опрокинув на кровать и нависая сверху. Сразу же парализует его, прижав руки к постели.

— Мираи будет зол, — ухмыляется Юнги, а сам пытается вырваться из плена, в котором оказался. Ярость мгновенно раскатывается по телу жидкой лавой, вспыхивает в глазах алым пламенем. Покоя не дает одно: Хосок абсолютно голый над ним, а его член упирается Юнги в бедро. Осознание этого не дает сконцентрироваться, но Мин старательно игнорирует, сосредоточиваясь на ледяных глазах, сжирающих его заживо.

Хосок держит крепко, лишая всех шансов на сопротивление. Юнги сильный физически, но до Хосока далеко. С ним ему не тягаться, и зубы скалить бесполезно. Чону ничего не стоит вырвать их голыми руками. Его яд в глазах омеги подпитывает, а желание услышать болезненный вскрик растет с тройной силой.

— Мне стоит его бояться? — шепчет Хосок в губы Юнги, опаляя их жаром. Юнги как будто заживо сгорает. По телу проносится табун мурашек.

— Ты не смеешь трогать то, что принадлежит ему, — шипит омега и, подняв голову, вгрызается в губы Хосока. Не целует, а рвет зубами, терзает, только бы почувствовать горечь чужой крови на языке. Она как живительная сила, топливо для его ярости, выжигающей все изнутри.

Хосок не теряется, кусает в ответ так же дико и голодно, чтобы сделать как можно больнее, а руки сами собой расслабляются. Юнги пользуется этим, вырывает одну руку и резко замахивается, целясь в челюсть альфы. Хосок успевает среагировать и уклоняется. Сразу же бьет Юнги ладонью по лицу, не прикладывая много усилий. Портить эту мордашку совершенно не хочется.

— И это все? — хрипло смеется Юнги, облизнув окровавленную губу кончиком языка. Боль его раззадоривает, заставляет желать большего, пробуждает бесов, готовых плясать вокруг адского костра. Юнги хочет больше и легко может это получить, но знает, что не остановится. И Хосок тоже.

— Если захочу больше, ты покинешь этот дом в мешке для трупов, — хмыкает Хосок, поднявшись с постели и беря с тумбы сигареты. Подтверждает мысли омеги. Юнги приподнимается на локтях и без всякого смущения разглядывает альфу.

У Хосока на правом боку под татуировкой длинный шрам от зацепившей его когда-то давно пули, еще один в бедре и в левом плече. Юнги помнит, как сам пытался остановить его кровотечение, будучи еще совсем юным. Тогда ему только позволили вступить в ряды змей и воевать по-настоящему. Хосок назвал Юнги проклятьем, принесшим неудачу. В то столкновение с армией погибло много змей и осталось сотни раненных, которые нуждались в скорейшей помощи.

Хосок не думает о том, что словил пулю, прикрывая юного и неопытного омегу, безрассудно рвавшегося в бой и жаждущего вражеской крови.

— Зачем ты здесь? — спрашивает он, сунув сигарету меж губ и прикурив. — Смерти ищешь?

— Чонгук приказал проверить склады в пригороде. Кажется, туда влезли военные, надо это выяснить, — ухмыльнулся Юнги, следя за движением дыма, который выпускает Хосок. На фильтре сигареты остались алые следы от крови Юнги, смешавшейся с хосоковой. Мин слезает с постели и подходит к альфе вплотную. Хосок беспощадно замораживает его взглядом своих непроницаемых омутов. Юнги чуть приподнимается на носках и шепчет: — А искать смерть мне не за чем, она всегда за мной.

Он ловит приоткрытыми губами горький дым и ухмыляется. Хосок не реагирует, и так знает, что правда. Юнги правит смертью, как и своей жизнью, которую не боится отдать в ее руки, только время еще не пришло, ему нравится тянуть эту опасную, но завораживающую игру.

Хосок смотрит в бесстыдные и бесстрашные глаза омеги, что никогда не видели в нем угрозы, и поднимает руку к его лицу, беря пальцами подбородок. Он резко дергает его в бок и хмурится, разглядывая маленькую змейку на белоснежной шее.

— Маленькая мразь, — хрипло говорит Хосок, убрав руку. Юнги самодовольно хмыкает и лижет губу. Так он его любит называть. Чон отворачивается и, затушив сигарету в пепельнице, идет в ванную, из которой только вышел омега, обмотав вокруг себя полотенце.

Юнги прослеживает за Хосоком взглядом и сразу же мрачнеет, когда альфа хватает шлюху за талию и вжимает в себя, вгрызаясь в алые, как спелая вишня губы грубым поцелуем. Омега мычит, но не пытается сопротивляться, зная, что просто не имеет на это права, иначе лишится жизни. Он позволяет альфе терзать свои губы, жмурится и даже не видит, что Хосок смотрит на того, кто стоит сзади. У Юнги в глазах ядерные взрывы, разбушевавшееся адское пламя, ищущее выхода. Но Хосока это только сильнее раззадоривает, ему нравится видеть то же самое в чужих глазах, что бывает в его собственных, когда он наблюдает со стороны. Он ухмыляется, не разрывая поцелуя, спускает руку на упругую задницу омеги и сжимает под полотенцем, получая в ответ сдавленный стон. Хосоку на эту игрушку плевать, таких еще сотни будет, но доиграть хочется, особенно сейчас, когда это наблюдает Юнги.

Он отрывается от губ, искусанных в кровь, и, не успев примкнуть к ним вновь, слышит выстрел. Алые брызги горячей крови растекаются по лицу к шее, блестят на татуированной груди альфы, а глаза напротив стекленеют. Хосок отрешенно наблюдает мгновение, когда их покидает жизнь, слышит, как тело омеги мешком с глухим звуком валится прямо у его ног. Хосок поворачивается к Юнги, изогнув бровь.

Мин улыбается невинно, но точно по-дьявольски, а в вытянутой руке держит пистолет.

— Ты должен мне шлюху, — говорит Хосок, кончиком языка слизнув с губ капли брызнувшей на них крови.

Юнги опускает пистолет и в два шага оказывается перед Хосоком. Аромат крови, смешавшийся с природным альфы будоражит и кружит голову, пьянит и пускает по коже мурашки, скапливающиеся на кончиках пальцев легким покалыванием.

— Это все, что ты можешь себе позволить, — с притворным сожалением говорит Юнги, бросив взгляд на лежащее между ними тело.

Он улыбается уголком губ и поднимет взгляд к блестящей от капель крови груди альфы. Тянет ладонь осторожно, словно ожидает, что Чон ее снова перехватит, но ничего не происходит. Хосок смотрит пристально, как хищник, ждущий, когда добыча сама попадется на ловушку. Юнги собирает кончиком указательного пальца каплю крови с груди альфы и подносит к своим губам, вновь начиная их любимую-ненавистную игру взглядами. Он приоткрывает губы и слизывает кровь с подушечки пальца, затем сует его в рот и обхватывает губами, медленно обсасывая, подобно леденцу. Играет с неизведанными демонами, мелькающими в глазах Хосока, и даже не боится быть съеденным заживо. Так даже веселее.

— Ты можешь предложить кого-то лучше? — щурится Хосок, забывая обо всем вокруг, даже о растекающейся по полу крови, что касается кончиков пальцев ног. Он бы этот блядский палец откусил, сломал, раздробил, но уверен, Юнги даже тогда будет смеяться, наслаждаясь этой бесовской игрой.

Юнги вытаскивает палец и облизывается насытившимся котенком, задумчиво хмурится и спустя секунду снова улыбается.

— Что-то крови много, — говорит он, словно обсуждает погоду. — Прибери, жаль портить пол, — подмигивает омега и перешагивает через труп, легкой походкой двинувшись к выходу.

Хосок провожает омегу взглядом и идет в ванную, оставляя на паркете следы густой крови.

Игра набирает обороты.

***

— Лживый предатель, — выплевывает альфа в военной форме, сидя на стуле перед Чонгуком. Из его рассеченной брови течет кровь, застилая зрение. Однако взгляд его все равно полон ненависти и страха перед неминуемой смертью, который он отчаянно прячет за ядовитыми словами.

— Ву, облегчи нам обоим жизнь, — лениво тянет Чонгук, разглядывая маленький ножик в своей руке и неторопливо расхаживая вокруг мужчины. Позади на цепях сидят доберманы, истекающие слюной и жаждущие свежего мяса. Их злобный рык расползается по псарне, внушает страх, повышая уровень паники пленного. Лучше слушать Мираи, чем их рычание, не предвещающее ничего хорошего. — Я должен вспомнить, кто посмел сбросить меня со счетов. Ну же, посотрудничай со мной, — Чон бросает на Ву взгляд, сверкнувший в свете одинокой лампы, висящей в центре помещения.

— Я, блять, ни черта не знаю! Ты вырезал всех из нашего отряда, — цедит Ву сквозь стиснутые до скрежета зубы. — Одного за другим уничтожил. Я знаю, что это ты, тварь. За что?

— А ты не в курсе? — удивленно вскидывает брови Мираи, остановившись перед военным. — Я тебе скажу, — он перехватывает рукоять ножа покрепче и подходит к Ву, резко всадив острие ему в бедро. Альфа рычит, не дает себе закричать, судорожно вцепившись пальцами в ручки стула, к которому его привязали. Лицо Ву раскраснелось, слившись с цветом крови, а вены на крепкой шее вздулись, едва не лопаясь от напряжения. Чонгук ухмыляется и давит на нож, всаживая его по рукоять. Ву не выдерживает и орет, раззадоривая голодных псов еще сильнее. Аспиды, удерживающие их цепи, еле справляются со своей задачей.

— Ублюдок... — тяжело дыша, мямлит военный, подняв на Мираи расфокусированный взгляд.

— Тише, Ву, не трать силы на пустые слова, — улыбается Чон, похлопав мужчину по щеке. — Лучше скажи мне, какой автомат у тебя был на той операции?

— Что? — Ву морщится, непонимающе смотря на Чонгука. — Да откуда, блять, я могу помнить! На черта тебе это? У всех военных они идентичные.

— Сузить поиски, — пожимает плечами Чонгук, медленно прокручивая нож в ноге военного. — Только вот этот был другой. Так ты не помнишь? Жаль, — хмыкает альфа. — Ладно, тогда расскажи мне каждый свой шаг в тот день.

— Ты ебанутый на голову, — цедит сквозь плотно стиснутые зубы Ву, брызжа слюной.

— Отвечай мне, — рычит Чонгук, резко вытащив нож и суя в рану три пальца. Ву снова орет и дергается. Мираи смотрит ему в лицо с оскалом на губах и ковыряет внутренности пальцами, нарочно цепляет короткими ногтями разорванные мышцы, заставляя мужчину буквально рыдать от боли. — Каждый свой шаг, — по слогам выговаривает Чонгук.

— Мы с Имом, которого ты тоже грохнул, были в восточной части того здания. Целый день там сидели, перекрыв путь аспидам, чтобы не вылезали мрази, — тяжело дыша, чуть ли не задыхаясь, выговаривает Ву, смотря Чонгуку в глаза. — Я узнал о твоей смерти после того, как нам удалось прорвать их оборону.

— Вам ни черта не удалось, потому что я жив, — ухмыляется Чон, вытащив окровавленные пальцы, и, не давая Ву опомниться, вновь всаживает в истекающее кровью отверстие нож.

— Ебаный террорист, — рычит военный, дергая плечом в бесполезных попытках вырваться. — Сукин сын...

Доберманы, учуяв кровь, залаяли, устремив кровожадные хищные взгляды на Ву. Чонгук заставляет псов замолчать одним только жестом и смеется, не отворачиваясь от Ву.

— Лучше бы я сдох, да? — спрашивает он, склонив голову и щуря глаза. — В тот день, когда свой же метил мне в сердце, правда? — рычит Чон, ухватив рукоять ножа и резко дернув вниз вдоль бедра. Лезвие разрывает все ткани, вновь заставляет Ву истошно выть и беспомощно дергаться на месте, а Чонгук проделывает в нем дыру еще и взглядом. Наслаждается воплями и ударившим в нос ароматом свежей крови. — Но промахнулся, — спокойно продолжает Чонгук, покачав головой. — Я хочу узнать, кто в сто девятой штурмовой группе оказался тем самым дерьмовым стрелком, попытавшимся убить своего капитана. Кто же это был, раз не те, кого я уже похоронил? И даже не ты.

— Уж я бы... так не облажался, — шипит Ву, борясь с накрывшей тело болью. Нож в ноге, словно раскаленное железо. — Капитан, сменивший сторону, достоин позорной смерти.

— Благодаря нашей доблестной армии придет конец всему, — Мираи резко выдергивает нож, зацепив бедренную кость и слыша новый вскрик мужчины. — Я скормил своим псам двадцать человек, и все впустую? Кто-то меня обвести вокруг пальцев решил, — хмыкает Чонгук, глянув на окровавленный нож в своей руке.

— Я был готов отдать жизнь за тебя, капитан, — хрипит Ву. — Твоему приказу я был верен до самого кон...

— Спускайте псов, — командует Чонгук, отвернувшись от пленного. На лице маска ярости сменяется абсолютным хладнокровием, как будто по венам пустили лед. Он услышал все, что ему было нужно, больше тянуть нет смысла. Снова не тот.

— Что... н-нет, Чонгук... — Ву вмиг впадает в панику, расширенными от испуга глазами уставившись на голодных собак, обнаживших свои большие острые клыки. — Только не это...

Чонгук отходит и садится на свой стул напротив пленного, закинув ногу на ногу и прикуривая себе. Двое аспидов развязывают Ву и швыряют на пол в тот момент, когда доберманы оказываются на свободе. Они за долю секунды налетают на орущего нечеловеческим голосом военного, вгрызаясь зубами в горячую и пока еще живую плоть. Чонгук делает затяжку и, скучающе наблюдая за тем, как его псы разрывают мужчину на куски, выпускает дым вверх. Внутри наступает глухая тишина, словно вмиг отключили все звуки, стерли все сохранившиеся в памяти эмоции, что еще минуту назад заполняли тело. И снова неудача. Не тот результат. Месть змеей уползает в свой темный уголок и продолжает ждать своего часа. Чонгук обещает себе, что долго ждать больше не придется.

Собаки рвут мужчину, оставляя одни лишь ошметки. По полу разбросаны куски плоти и густая насыщенно-красная кровь, скопившаяся лужей, что больше похожа на бескрайний океан. Чонгук неторопливо курит и, когда вопли мужчины стихают, давая знать о смерти, подзывает к себе одного из псов, свесив руку с ручки стула.

— Деймос.

Самый крупный из доберманов мгновенно реагирует и резко оборачивается, держа в пасти истерзанные остатки руки. Он рычит, недовольный тем, что его отвлекли, но не может не послушаться, когда видит руку хозяина, протянутую ему. Стуча когтями по бетонному полу и оставляя на нем кровавые следы, доберман подходит к альфе.

— Хороший мальчик, — хвалит Чонгук, почесав Деймоса за ухом. — Отличный кусок себе отхватил, — ухмыляется он, глянув на руку Ву, которую жадный и вечно голодный пес преданно бросил перед хозяином. — Поделись с братьями, не будь жадным, этого ублюдка хватит на всех.

***

Чонгук толкает металлическую дверь и выходит из псарни. Во дворе особняка рядом с бмв стоит черный глянцевый порше, а его хозяин — прислонившись к капоту сбоку и перезаряжая свой пистолет.

— Не он? — спрашивает Юнги у подошедшего Чонгука и убирая ствол за пояс.

— Не он, — хмыкает альфа, встав рядом и опершись локтем об капот порше.

— Я так и подумал, крови на вас маловато, мой лидер, — ухмыляется Мин, скользнув по Чонгуку изучающим взглядом.

— Хосок где?

— Ты был прав насчет военных, твой адский пес задержался, чтобы очистить территорию от червей, — пожимает Юнги плечами.

— Значит информация оказалась достоверной, — Чонгук достает из кармана своей камуфляжной куртки коробочку с таблетками.

— Кстати, насчет информации, — хмурится Юнги задумчиво, следя за тем, как Чонгук достает белоснежный овал и кладет на язык. — Возможно, ты не помнишь, но в сто девятой группе после той операции в живых осталось всего двадцать два человека, которые теперь уже, конечно же, мертвы. Сто пятая уничтожена полностью.

— Ближе к делу, — Чонгук проглатывает таблетку и вскидывает бровь.

— Остался только один живой солдат. Он из сто четвертой.

— Кто?

— Полковник Пак Чимин, — Юнги расплывается в улыбке. Чонгук мгновенно меняется во взгляде. Мин знает, он ничего хорошего не предвещает.

— Вот как. Мой лучший друг поднял оружие против меня? — сухо усмехается Чонгук, скользнув языком по нижней губе. — Какая грязная игра, но такая предсказуемая. Этот сукин сын изображал себя слишком идеальным. Проебался. Я заставлю его захлебываться собственной кровью, — голос альфы становится ниже, холоднее. Даже ледяной ветер теплее него. — Все лучшее от меня достанется Чимину. Своим молчанием он сам же и уничтожил две штурмовые группы.

— Вот и белая змея, — шепчет Юнги, встав к Чонгуку вплотную. Прохладные пальцы закрадываются под одежду альфы и оглаживают шрам под сердцем. Губы останавливаются в паре сантиметров от чужих, а взгляд тонет в черной бездне. Юнги прикрывает глаза и скользит кончиком языка меж губ Чонгука. Альфа перехватывает его зубами и прикусывает, вызывая у омеги глухой стон. Он чуть отстраняется и ведет кончиком носа по татуированной шее Чонгука, принюхивается и вновь вгрызается в его губы, шепча в поцелуй: — Я ненавижу глицинию. Сладкий запах дешевой шлюхи.

Юнги мгновенно оказывается грубо прижатым к дверце порше. Чонгук сжирает его уничтожающим взглядом, сцепив пальцы на тонкой шее, и цедит сквозь стиснутые челюсти:

— Будь осторожнее в своих словах, сука, иначе без языка останешься. Слишком он длинный, не туда тебя заведет однажды.

Он грубо хватает омегу за талию и прижимает к себе. Одной рукой берет за щеки и, не позволяя поворачивать голову, голодно целует, кусая мягкие цитрусовые губы. Юнги, с головы до ног пропитанный ядом змееныш, лишь ухмыляется и обнимает альфу за шею, позволяя делать с собой, что захочется. Мираи можно все. Ему даже душу продать, тело. Мысли.

А у Чонгука в мыслях пьянящая глициния и нежно-розовые губы брата.

***

Джин работает в военном госпитале уже второй день. За этот короткий период он не находит времени даже для того, чтобы позвонить домой и Тэхену. Раненых, на удивление, мало, но большая часть — сержанты, полковники и майоры, нуждающиеся в особом уходе. Из них только единицы смогут вернуться в строй, другие же уйдут на покой, оставшись инвалидами.

В такой ритм работы влиться нетрудно, только атмосфера более тяжелая, давящая. Не покидает ощущение, словно кто-то наблюдает за каждым шагом, хотя так и есть в действительности. На военной территории без надзора не остается даже тесная коморка с ведрами и швабрами.

Джин старается свыкнуться с вечно изучающими взглядами альф, которые он чувствует даже спиной, и брошенными ему вслед фразами в попытке подкатить к молодому и привлекательному врачу. Тут им делать больше нечего, а на новенького можно поглазеть, понаслаждаться, забыв о своей боли. Джин отвлекает от нее одним своим видом и нежным запахом, растекающимся по больничному крылу. И пусть будет так, Ким потерпит, если кому-то этого может полегчать, хоть и временно.

Он проводит дневной осмотр в паре с бетой чуть постарше, работающим тут несколько месяцев, и уже собирается выходить, как вновь слышит в спину уже знакомое:

— Доктор, кажется, вы забыли свой стетоскоп у моей койки.

Кто-то хохочет, а кто-то закатывает глаза, точно как Джин.

Он разворачивается и смотрит на альфу с перебинтованной головой. Тот обворожительно улыбается, уверенный в том, что сможет очаровать свей улыбкой, но Джину от этого хочется лишь тяжело вздохнуть, закатив глаза.

— Не выйдет, сержант Ли, — говорит Джин, вскинув бровь и ткнув пальцем на стетоскоп, висящий у себя на шее. — И нет, я точно ничего не забыл, осмотреть вас тоже. Придумайте что-то еще.

— Поэтому от тебя и сбежал твой муж, Ли, — хохотнув, говорит альфа, лежащий через две койки от сержанта.

— Тихо ты, не мешай мне, умник. Сам-то рожей не вышел, а я тебе говорю, что я в этом профи, — закатывает глаза Ли, махнув на альфу.

— Удачи, герой, — усмехается тот.

— Я все еще тут, господа, — Джин со строгим взглядом глядит то на одного, то на другого, и недовольно качает головой. — Лучше бы вы таблетки пить не забывали, сержант, а обо мне не беспокойтесь, — омега строит милую улыбку и разворачивается, выходя в коридор и слыша за спиной смех. Веселятся, значит, идут на поправку. Джин этому только рад.

Он сует руки в карманы и твердо шагает по коридору, попутно здороваясь с проходящими мимо военнослужащими и врачами, тут же опуская голову. Если вытерпеть на себе пристальные взгляды больных еще можно, то остальные только смущают и давят. Джин к такому не привык. К тому, чтобы быть в центре внимания, объектом обсуждений, которые наверняка ведут и врачи, и даже военные. Омеге по душе тишина в самом дальнем углу, где никто не попытается влезть в душу. Это контрастирует с его добротой и общительностью, но по-другому не выходит. В новом коллективе трудно из-за собственноручно выстроенных барьеров и ненужных мыслей. С этим Джин не может ничего поделать, лишь надеется на то, что приспособится как можно скорее, и внимание к его персоне уменьшится.

Утонув в своих размышлениях, омега не замечает, как лбом врезается в чье-то крепкое плечо. Он сам вздрагивает от неожиданности и резко поднимает голову, встречаясь взглядом с генералом, вышедшим из кабинета главного врача госпиталя. Эти глаза мгновенно парализуют, пригвождают к месту, не позволяя даже просто вздохнуть. В них полнейшее спокойствие, а в их глубинах, Джин не сомневается, скрыта опасность. Ее не видно, но она ощущается, как и сила, которой веет от альфы за километр. Еще немного, и с ног собьет.

— Вы спутали ориентиры, доктор Ким? — спрашивает генерал своим ровным и четким голосом, вызывающим внутри омеги ураганы мурашек.

Намджун как и всегда выглядит идеально, ни на секунду не давая усомниться в себе, как в генерале армии целой страны. Темно-синие мундиры идеально облегают подтянутое высокое тело, на погонах поблескивают большие генеральские звезды, а пепельно-русые волосы аккуратно уложены и открывают ровный, с чуть заметной складкой лоб.

Альфа просто стоит рядом, возвышаясь статуей, а Джину кажется, словно он сам перед Намджуном уменьшился в несколько раз.

— Прошу прощение, генерал Ким, я просто задумался, — мямлит Джин и мысленно дает себе пощечину, чтобы не растекался под давлением этого высокомерного орла, вздумавшего, что имеет право решать его судьбу. Омега выпрямляет спину, слегка хмурит взгляд и снова бесстрашно прыгает со скалы в глубокий и неизведанный океан намджуновых глаз, что напоминают сканер, видящий все, что скрыто внутри Джина.

— Как вам у нас? — спрашивает Намджун, вскинув бровь и сунув руки в карманы брюк, подчеркивающих крепкие мышцы ног. — Должно быть, довольно сурово для такого юного врача, имеющего опыт работы только в больнице.

— Вовсе нет, — хмыкает Джин, мысленно закатывая глаза. Конечно же, Намджун уже все о нем узнал. — Пациенты тут с отменным чувством юмора.

— Значит, не соскучитесь, — коротко ухмыляется генерал, ни на секунду не отводя взгляда от омеги. Блестящие пухлые губы то и дело отвлекают, притягивая внимание, и генерал бросает на них короткие взгляды в попытке разглядеть, изучить. Не может удержаться.

— Генерал, — Джин хмурится. — Могу ли я ездить по выходным домой? — глаза наполняются надеждой. — Тут ведь совсем недалек...

— Не можете, — одним четким ударом обрывает надежду Намджун. Джин сразу же сдувается, не пытаясь скрыть взгляда, вдруг ставшего совсем печальным.

— Но почему? Доктор Мун говорил, что я могу...

— Доктор Мун не генерал, — Намджун снова это делает. Придавливает омегу к полу этим своим высокомерным взглядом. А может, Джину так кажется, потому что он в лице даже не меняется, зато этот голос заставляет внутренне вздрогнуть. — Отныне вы, Ким Сокджин, подчиняетесь армии и мне. Когда и куда вас отпускать, решаю я.

Джин тушуется, как нашкодивший ребенок, которого отчитывает отец. Опускает взгляд в пол, но не позволяет себе поникнуть. Не перед этим альфой. Генералу хочется показывать свою силу в ответ, но пока получается слабо, альфа побеждает, даже не участвуя в игре, которую сам себе придумал Джин. Зато Намджун это чувствует. Свое превосходство над всеми, кто оказывается рядом. Какой-то малолетний врач всего лишь соринка, осевшая на его кожаных ботинках. Глупое чувство, Джин не хочет так.

— Почему вы выбрали именно меня? — спрашивает он, вновь осмеливаясь взглянуть на мужчину. — У нас в больнице есть намного лучше и опытнее специалисты.

— Потому что я посчитал лучшим именно тебя, — вдруг переходит на «ты» генерал, но Джин этого даже не замечает, забывшись в глубоком низком голосе альфы. — По поводу выходных обращаться лично ко мне. Все ясно?

Джин кусает губу и кивает. Потом, словно придя в себя, резко вскидывает голову и говорит:

— Да, генерал Ким.

Намджун смеряет его строгим взглядом и кивает.

— Хорошего дня, Сокджин, — коротко говорит он и разворачивается, твердой походкой двинувшись к выходу из здания госпиталя. И так непростительно задержался, но не уделить время этому доктору не мог.

Намджун никогда не оборачивается, но в этот раз хочется так, что невмоготу. Хочется еще разок взглянуть на омегу с нежно-розовыми губами, похожими на лепестки розы. Взглянуть в эти шоколадные глаза, в которых запутаться — раз плюнуть. Намджун ничего не понимает, хоть и смотрит, казалось бы, в самую глубину. Хотел бы понимать, проникнуть дальше и все для себя выяснить, но даже тогда до конца не поймет, кажется.

Другой. С самой первой встречи другой, не похожий ни на одного другого омегу из всех тех, которые бывали в жизни генерала. То ли дерзости полон, то ли робости, непонятно. Намджун словно со сложной задачей столкнулся, которую в силу характера не оставит, пока не разгадает.

Генерал, в чьей власти тысячи людей, не должен печься о выходных простого врача, работающего в госпитале. И, возможно, будь на месте Джина кто-то другой, он бы даже слушать не стал, скинув все эти заботы на главврача или полковника, но не в этом случае. Причина у Намджуна есть: уловить еще один момент встречи, урвать себе шанс взглянуть на чистую красоту с блеском в глазах, на дне которых распускаются сады. Альфа в таком себе не откажет, потому что знает, — будет жалеть.

У самого конца коридора генерал не выдерживает и все-таки оборачивается, но Джина там больше нет.

***

Тэхен с легкой улыбкой на губах смотрит на их с Чимином переплетенные пальцы. Альфа поглаживает нежную кожу на тыльной стороне тэхеновой ладони большим пальцем, поднимает ее к губам и оставляет мягкий поцелуй, заставляя омегу смущенно улыбнуться. Чон кусает губу и утыкается носом в теплую шею Чимина. Альфа тихо посмеивается и целует омегу в макушку, а затем отворачивается к телевизору.

Уже третий вечер Тэхен проводит с Чимином. Паку удалось выпросить у генерала несколько выходных дней, которые он полностью посвящает Тэхену, напрочь забыв о работе. Сейчас Чимин не полковник, а обычный парень, наслаждающийся каждой секундой, проведенной с любимым человеком. В этом счастье, и они с Тэхеном его разделяют.

Последние несколько дней для омеги, словно глоток свежего воздуха, новая жизнь, та самая идеальная, о которой он всегда мечтал. Счастье это мимолетно, Тэхен понимает, но старается об этом не думать, заполнив голову одним лишь Чимином, рядом с которым все плохое вмиг испаряется, а взамен приносится тепло и свет.

Они похожи на настоящую влюбленную парочку. Вечерняя прогулка вдоль берега реки с Данте, походы в кино и кафе, просмотр телевизора по вечерам обязательно в обнимку и с нежными поцелуями, а ночью сон, в котором они друг друга согревают и оберегают, делятся теплом и заботой, бьющей через край.

Для Тэхена последние три дня — счастье. Перед мыслями о Чонгуке, которые порываются заполнить голову, омега строит железную стену, но глубокой ночью конструкция дает слабину, когда от случайного прикосновения Чимина, дышащего в затылок, бросает в дрожь из-за страха. Из-за сцен в голове, где точно так же было с Чонгуком совсем еще недавно. Тэхен тогда жмурится до боли и заставляет себя уснуть, вдыхая аромат Чимина, действующий как успокоительное. Рядом с ним ничего не снится. У Чимина дома как будто бы все демоны рассеиваются, обещая вскоре вернуться. Но пока Тэхен тут, пока чувствует тепло альфы рядом, все более менее в порядке, и счастье продолжает быть счастьем.

— Завтра понедельник, — вздыхает Тэхен, подняв голову и зарывшись пальцами в волосы альфы на затылке. — Я должен пойти на работу, но так не хочется...

— Не иди, — хмурится Чимин, оторвавшись от телевизора и повернув голову к Тэхену. — Давай проведем оставшиеся два дня вместе, неизвестно, как скоро мы еще так сможем.

— Знаю, но так тяжело отказываться от работы даже на день, — Тэхен поджимает под себя ноги и льнет ближе к альфе, водит по его лицу указательным пальцем, очерчивает бровь, скулу, спускается к губам и получает поцелуй прямо в подушечку пальца. Снова не сдерживает улыбки и убирает палец, возвращаясь к волосам альфы.

— Маленький, тебе необходим отдых. Нам обоим. Поотдыхаем еще пару дней и вернемся с новыми силами, — спокойным, даже ленивым голосом говорит Чимин, который Тэхен готов слушать вечность. Он любит, когда так, без напряжения и лишних волнений.

— Возможно, ты и прав, — морщит нос Тэхен и хихикает, словив наигранно возмущенный взгляд альфы.

— Не возможно, а точно, Тэ.

— Ну ладно, ладно, ты всегда прав, — закатывает глаза омега и перебирается на колени альфы, расставив ноги по бокам от его бедер. Чиминовы руки сразу же находят свое место на тонкой талии, которую в мешковатой футболке, принадлежащей альфе, толком и не видно.

Тэхен обхватывает ладонями лицо Чимина и тянется к губам, мягко накрывая их своими. Они начинают медленно скользить в ленивом, но сладостном поцелуе. Тэхен прикрывает глаза и обнимает альфу за шею, прижимается ближе, выгибаясь в спине, и чуть заметно вздрагивает, когда крепкие руки спускаются на поясницу и задирают подол футболки, под которым только нижнее белье.

Чиминов кончик языка скользит меж приоткрытых губ омеги и проникает в рот. Тэхен выдыхает и, забывшись в накативших ощущениях, сжимает волосы альфы крепче. Внутри что-то воспламеняется, отдает гарью, а перед глазами вспышка — чернь глаз, в которых каждый видит свою смерть. Тэхен тоже. Он сам не понимает, как резко отстраняется от Чимина и сползает с его колен.

— Тэ? — обеспокоенно спрашивает альфа, подавшись вперед и наблюдая за омегой, принявшимся собирать грязную посуду, лежащую на столике. Эта внезапность выбивает Чимина из колеи, заставляет волноваться. Что произошло? Разве он далеко зашел?

— Хочу еще чаю, — говорит Тэхен, повернувшись к Чимину с напускным спокойствием, только Пак видит в больших глазах растерянность, которая не успевает от него ускользнуть. — Тебе сделать? — спрашивает омега, улыбнувшись уголком губ и держа в руках посуду.

— Нет, не стоит, — отказывается Чимин, покачав головой.

— Ладно, я сейчас, не смотри без меня, — Тэхен разворачивается и выходит из гостиной.

Он кладет посуду в раковину и упирается руками в кухонную тумбу, опустив голову и пытаясь погасить родившийся внутри пожар. Колени отчего-то трясутся, а в животе трепещущее чувство, как будто от волнения. Что это было, Тэхен не понимает, в голове все смешалось. Не в первый раз с Чимином глубокие и долгие поцелуи, даже такие прикосновения не в новинку, но почему сейчас все это ощущается совсем иначе, почему перед глазами встал образ Чонгука? Тэхен жмурится и судорожно вцепляется пальцами в края тумбы, только бы не рухнуть. Если уж провалиться, то под землю, потому что эти запрещенные мысли вдруг вышли из-под контроля, наплевав на присутствие рядом Чимина. Меньше всего Тэхен хочет думать о брате, и как назло мысли о нем атакуют в такой интимный момент, после которого все лицо пылает, а в глазах искреннее замешательство. Как? Почему?

Спустя минуту Тэхен немного успокаивается, полностью забыв о том, зачем вообще сбежал на кухню. Он трет лицо ладонями и разворачивается, убежденный в том, что поборол наваждение. В проеме стоит беспокойный Чимин. Альфа хмурится и входит на кухню, а Тэхену отчего-то хочется кричать.

— Все в порядке, Тэ? — осторожно спрашивает Чимин, подходя ближе. Тэхен быстро кивает и опускает глаза, когда альфа оказывается в нескольких сантиментах от него.

Омега разрывает между ними это небольшое расстояние и накрывает ладонями крепкую грудь, скрытую тканью черной футболки. Он поднимает взгляд и встречается с вопросительным. Чимин по его глазам ничего прочесть не может, не в этот раз. Там столько всего и в то же время практически ничего, что помогло бы что-либо понять.

— Все хорошо, — шепчет Тэхен и впивается в пухлые губы альфы своими. Поцелуй этот значительно отличается от того, что был в гостиной. Он грубоватый, нетерпеливый и голодный.

Совершенно неожиданный.

Чимин не теряется, сразу же начинает отвечать, а внутри все напрягается от растущего возбуждения, с которым у альфы ведется вечная война.

— Тэ... — выдыхает Чимин во влажные от слюны губы Тэхена, тяжело дыша от накрывающего его желания, что стремительно берет верх над разумом. Такое происходит впервые. Чимин боится сорваться, отчаянно сдерживает себя, чтобы не зайти дальше, но Тэхен каждым своим прикосновением и таким же тяжелым дыханием все больше лишает самоконтроля.

— Я хочу, — шепчет Тэхен и тянется пальцами к краю чиминовой футболки. — Чимин-а... — в низком голосе мольба, а ореховые глаза стремительно застилает возбуждение.

Этому сопротивляться невозможно.

Чимин легко подхватывает его и сажает на стол, становясь меж разведенных ног. Тэхен тянет футболку альфы вверх, а Чимин помогает ее снять и бросает на пол. От прикосновений длинных аккуратных пальцев к обнаженной груди Чимин сходит с ума. Тэхен оставляет на плече альфы поцелуй и снова тянется к губам. Пак берет его за подбородок и глубоко целует, мягко покусывая язык и сладкие губы, которыми за всю жизнь не насытиться.

Тэхен не слышит собственных мыслей, им сейчас движет желание, ранее невиданное. Ему страшно, волнительно до головокружения, все тело дрожит и отзывается на каждое прикосновение альфы. Останавливаться не хочется.

Он обвивает торс Чимина ногами и позволяет поднять себя и нести в комнату, при этом не разрывая поцелуя. Чимин в темноте своей немаленькой квартиры ориентируется отлично. Он толкает ногой дверь в свою спальню и входит внутрь.

Тэхен покрывается мурашками от соприкосновения с прохладными простынями, а спустя секунду комнату освещает теплый свет ночника. Омега слабо улыбается и тянет руки к Чимину, который тут же оказывается перед ним. Он оглаживает ладонями гладкие длинные ноги, двигаясь вверх, к бедрам. Чем выше, тем труднее Тэхену дышать. Горячие руки альфы скользят медленно, сводя с ума. Чон неосознанно раздвигает ноги и шумно выдыхает от ласк, подняв взгляд на потолок.

Это безумие, сумасшествие. Тэхен не понимает, что им движет, но хочет продолжения, потому что теперь отказаться будет чертовски трудно. Он уже оказался в плену желания, утянув за собой Чимина, теперь им вместе сгорать. Тэхен ни о чем, кроме рук на своем теле не думает, хочет большего, но как только об этом задумывается, — вздрагивает. Внизу живота образуется тянущий тугой узел, сплетающийся со страхом и волнением. Чимин будет у Тэхена первым. Это пугает, но и заводит чертовски.

Он говорит себе, что если хоть раз увидит перед глазами образ брата, — признается в своем официальном безумии и пойдет лечиться. Потому что нельзя так. Непрошеные мысли слишком опасны.

Чимин оставляет мягкий поцелуй на коленке Тэхена и цепляет пальцами резинку его боксеров. Заглядывает в горящие желанием глаза, подобные его глазам, и, получив безмолвное согласие, тянет их вниз. Тэхен приподнимает бедра, помогая избавить себя от белья. Чимин задирает его футболку и садится меж разведенных ног, наклоняется и целует выпирающие тазобедренные косточки, берет за талию и ведет кончиком носа по впалому животу, что тут же втягивается от приятных прикосновений. Сверху слышится вздох. Тэхен сминает пальцами кремовые простыни и прикусывает губу. Чимин целует каждое ребро, мягко прикусывая песочную кожу, добирается до сосков и слышит первый неповторимый стон.

— Чимин-а... — со стоном выдыхает омега, выгибая спину. Альфа мягко прикусывает затвердевшую бусинку соска и поднимается к шее. Тэхен зарывает пальцы в волосах Чимина и закрывает глаза, полностью отдаваясь новым приятным ощущениям.

Когда пальцы альфы впервые проникают внутрь, Тэхен скулит и пытается слезть с них, избавиться от боли и дискомфорта, на миг перекрывших наслаждение и удовольствие. Чимин успокаивающе целует и шепчет:

— Я могу прекратить, только скажи, Тэ.

Тэхен в ответ отрицательно качает головой и насаживается на два пальца альфы глубже. Сладкий стон ласкает слух и будоражит, все внутри переворачивает и лишает всех шансов на отступление. Тэхен с рассыпанными по подушке пшеничными волосами, с блестящей от испарины кожей и приоткрытыми влажными губами — картина на миллион, на миллиард. Чимин мечтал. Но эти мечты и рядом не стояли с реальностью, которая лишает разума, кружит голову от своей неописуемой красоты. Чимин не наглядится, не насытится видом любимого омеги.

Тэхен теряется в водовороте чувств, заполнивших тело и мысли. Его крошит на кусочки от прикосновений Чимина, кожа покрывается мурашками, все тянется навстречу ласкам, желая еще больше. Тэхен себя не контролирует. Ему так хорошо, как никогда.

Чимин целует омегу в уголок губ и шепчет еле слышное: «я люблю тебя», уткнувшись в тэхенову щеку. Он входит в омегу осторожно, сдерживаясь, чтобы не толкнуться резко и причинить боль. Ловит тягучие стоны губами и сходит с ума от того, как узко внутри Тэхена. От того, что первый у него.

Тэхен постепенно привыкает к немалым размерам альфы и, обвив крепкую шею руками, насаживается самостоятельно. Дышит громко, лижет пересохшие губы и ищет чиминовы, сплетаясь с ним в поцелуе. Они делят кислород на двоих, перекатывают его, как шар, кончиками касающихся друг друга языков. Чимин постепенно учащает толчки. Пальцы крепко сжимают ткань простыни, лишь бы не это бархатное тело, на котором могут остаться следы. Эту нежную кожу клеймить — грех. Ее нужно беречь, как самое ценное и хрупкое. Чимин ее покрывает поцелуями, а легкие укусы достаются вишневым губам.

Тэхен начинает подмахивать бедрами навстречу, насаживается на член как можно глубже, и стонет все громче, цепляясь пальцами за спину альфы. Чиминовы мышцы напряжены, они перекатываются под влажной от пота кожей и блестят в приглушенном свете ночника. Тэхен целует альфу в шею и слышит тяжелый вздох. Видит, как сводит Чимина с ума, как желанен им, от этого внутри бабочки вспархивают, а узел возбуждения стягивается сильнее.

Чимин не груб, не резок. Он двигается плавно, целует нежно, каждым поцелуем говоря о своей любви, о том, как восхищен, как счастлив. А собственное имя, которое вылетает из губ Тэхена вместе со стонами, кажется вдруг таким красивым. Вечность бы слушал, и даже ее не хватит. Этим чистым звуком тэхенова голоса не насладиться. Ни в одном времени, ни в одной жизни, ни в одной вселенной.

Они разделяют ночь, посвящая ее друг другу от секунды до секунды. Она течет медленно, неторопливо, как будто время вдруг осознало, что это мгновение хочется растянуть, прочувствовать каждой клеточкой тела, в себя вобрать и запомнить навсегда. Чимин показывает свою любовь в полной мере, как давно мечтал, а Тэхен в ней растворяется. Не тонет, не захлебывается. Он дышит в ней легко и свободно. Она не перекрывает кислород, не тянет на дно, а позволяет свободно плыть.

Чимин покрыл поцелуями буквально каждый сантиметр тэхенова тела, а после прижал к себе так бережно и заботливо, что у Тэхена никакого желания покидать эти объятия.

— Я никогда не причиню тебе боль, маленький, — шепчет Чимин, оглаживая щеку омеги большим пальцем. Тэхен сонно моргает, выжатый, но до бесконечности счастливый, и слабо улыбается, оставляя на подбородке альфы короткий поцелуй.

— Я знаю, — тихо говорит он в ответ и утыкается лицом в чиминову шею. Этому человеку он верит так, как никому.

***

Тэхен распахивает глаза и загнанно дышит, уставившись в окно напротив, за которым только-только начинает светать. По телу прокатывается мелкая дрожь, а в горле ком, перекрывающий дыхание. Почувствовав на своей талии теплую руку, он дергается и резко поворачивает голову назад, уставившись испуганными глазами. Страх начинает отпускать, как будто вдруг переполненный кислородом шар проткнули. Рядом спит Чимин.

Тэхен отворачивается и затыкает рот ладонью прежде, чем из губ вырывается то ли вскрик, то ли всхлип. Глаза мгновенно влажнеют от подступивших слез, а сердце колотится, как сумасшедшее, оглушает.

Перед глазами снова образ Мираи. Не того человека, которого Тэхен называет братом. Эти демонические глаза смотрят в самые глубины, выискивают свое, такое же темное, и вытаскивают на поверхность. Смотрят по-животному, по-голодному, съедают живьем. Тэхена как будто засасывает в черную дыру. Выхода нет.

Теперь Чимин его не спасет.

***

За панорамными окнами просторного кабинета, утонувшего в полумраке, бушуют волны океана, разбиваясь об острые скалы, которые точит уже сотни лет. Там ураган, там сила, способная разрушить все по щелчку пальцев. Там сумасшествие, сравнимое с войной или концом света. Тяжелые свинцовые тучи опустились слишком низко, сливаясь вдалеке с глубокой синевой разбушевавшегося океана. Там ни проблеска света.

Чонгук стоит у окна, держа в руке стакан с наполовину допитым виски, а другую сунув в карман черных брюк. Неизвестно, как долго альфа уже стоит так, созерцая ярость природы. Океан, такой неуправляемый, не имеющий хозяина, опасный и толком неизведанный, завораживает и манит. Чонгук не в силах оторвать задумчивый взгляд. Позади, на большом столе из черного дерева стоит пепельница, в которой догорает оставленная альфой сигарета, медленно превращаясь в пепел.

Из размышлений Чонгука вырывает вибрация телефона, так не вписывающаяся в шум за окном. Альфа разворачивается и, залпом допив остатки виски, отставляет стакан и берет телефон.

— Я уже здесь, — говорит он, вновь отвернувшись к окну.

— Я ждал тебя вчера, Мираи, — слышится в трубке как всегда ровный и холодный голос Первого Лидера.

— У меня возникли неотложные дела, — отвечает Чонгук, подходя ближе к окну. — Я не мог оставить без внимания своего почетного пленника.

Внизу по территории виллы расхаживают вечно вооруженные аспиды, им до буйства океана дела нет, они четко выполняют свою работу. У гаража в ряд стоят четыре черных автомобиля, два из которых — джипы. По водной глади бассейна от ветра, что колышет верхушки пальм, расходятся небольшие волны, бьющиеся о бортики. Только Чонгуку это все не интересно, ведь перед глазами сходит с ума сам океан.

— Завтра утром будет собрание, а потом съездим на южную базу, там было небольшое столкновение, нужно взглянуть на последствия.

Чонгук слышит тихие мягкие шаги за спиной, втягивает носом аромат апельсина и корицы, неосознанно сжимает телефон крепче, чуть ли не до хруста. Спустя пару секунд чувствует чужое тепло прямо за спиной и горячее дыхание в шею. Енгук продолжает что-то говорить, но Чонгук уже не слушает.

По груди, словно змеи, ползут длинные бледные пальцы. Чонгук опускает на них взгляд, но в лице не меняется. Он уже слышит, как внутри на присутствие омеги реагирует его чертовщина, отходя от дремы. Ловкие пальцы начинают расстегивать пуговицы на белоснежной рубашке альфы, а мягкие губы касаются шеи.

— Я отправлю своих, — отвечает Мираи Енгуку, следя за тем, как Юнги расправляется с пуговицами.

— Чоноп с ними встретится на рассвете, позже будет слишком опасно.

— Нам бояться некого, — ухмыляется Чонгук и бросает трубку.

Он рывком разворачивает Юнги к себе и грубо прижимает спиной к стеклу. Омега скалится и лижет губы, точно настоящая змея, подползшая сзади, чтобы вонзить свои клыки и впустить яд. Но для Чонгука он всего лишь как обычная вода, потому что этот яд сам и вырабатывает. Он разрывает на Юнги одежду и вгрызается в блестящие губы. Омега обвивает ногами торс Чона и зарывается пальцами в смоляные волосы, позволяя себя терзать, как игрушку.

Чонгук врывается в тело омеги одним резким толчком и грубыми размашистыми толчками втрахивает в стекло, за которым океан только сильнее начинает бушевать. Он прокусывает сладкие губы омеги и испивает его кровь, наслаждаясь стонами и своим именем, которое Юнги выкрикивает с каждым глубоким толчком.

Внутри Чонгука образовывается такой же шторм, что и за спиной Юнги. В разы сильнее и разрушительнее. Отчего-то в груди зудит. Мерзко, раздражительно. От этого и злость сильнее. Но Юнги не привыкать, он многое выдерживал, и в этот раз сможет, даже если Чонгук каждую косточку ему обглодает и сломает, только бы у самого внутри не было этого склизкого комка, что поселился там с тех пор, как альфа приехал на юг.

Он рычит озлобленным зверем и кусает Юнги за шею, перекрывает ему кислород. А этот безумец стонет от кайфа, что заполнил его глаза, покрыв чернотой, и просит больше, сам насаживается, скачет на члене и слизывает с губ Чонгука свою же отравленную кровь. Ему не больно, не страшно. Ему хорошо до сумасшествия.

А Чонгуку плохо. Его ярость сжирает, он даже не успевает выплеснуть ее на Юнги, чуть ли не захлебывается в ней, едва успевая вынырнуть. Она в итоге берет верх, она всегда побеждает, порабощая тело и сознание.

Чонгук думает об одном.

Тэхена нельзя было оставлять одного.