"Звезда не падает случайно"

Холод одолевает с каждым шагом вперёд. До вершины горы осталось недолго. Горы совершенно непохожи на те, что в Швейцарии. Чёрные, покрытые тонким слоем снега, они выглядят как злые бездушные великаны, охраняющие чьё-то не менее злое и тёмное королевство. Рино, будто под действием зелья, отдаётся этой тьме каждую секунду.

Он меняется с каждым вздохом, а горы всё чернее и чернее, а вершина всё ближе и ближе. Рино видит, что на него медленно, постепенно движется что-то мрачное. То, что способно вызвать у людей слёзы, то, что превращает радость в бесконечное горе, и то, что вырывает горячее сильное сердце из груди. Оно могущественнее его, в разы могущественнее светлой ауры, которая окружает Рино. Оно вселяется в молодую невинную душу, полную надежды, влюблённости и счастья.

– Нет! Нет! Пожалуйста! Умоляю, нет! – Доносится незнакомый голос справа. Молодой человек со светлыми волосами, согнувшись в три погибели, сидит около тела, которое покинула жизнь. – Прошу, умоляю! – Этот человек завывает и кричит всё громче и громче.

Рино слышит и наблюдает за мучительными рыданиями этого человека, но помочь не может. Мрак, наступающий на него, сковывает движения рук и ног, и теперь Рино остаётся лишь внимательно всматриваться в происходящее, как зрителю на унылом спектакле. Он пытается пошевелиться и вновь овладеть телом, но ничего не выходит. Молодой человек цепляется за безжизненное туловище и начинает тормошить его, роняя горькие слёзы на бледную кожу.

– Ну почему? Почему всё так?! – Плач продолжается. Рино никак не может понять, кто находится перед ним. Кто он? Что он тут делает? Кого он оплакивает? Рядом разбросаны разбитые пузырьки. Из них вытекает лекарство.

– Пожалуйста! Не оставляй меня! Прости меня! Прости за всё, что говорил тебе раньше, прости, что не ценил тебя, прости, что доводил и изматывал, но не оставля-я-я-й! Ну потерпи до операции, я найду деньги, обещаю, что найду деньги, правда, найду-у-у! Я не виноват! Это всё она! Она у меня отняла тебя! Она тебя убила! Она!

«Кто она?» – думал Рино. Вдруг к телу подлетает точно такой же мрак. Из мрака показывается костлявая рука и одним знаком поднимает тело наверх и заставляет его парить. Молодой человек, на удивление Рино, не замечает этого. Он просто ослабляет свою хватку и смиряется с происходящим. Мрак влечёт тело за собой, улетая с пика горы и скрываясь в вечной долине печали.

– Не-е-ет! – Вырывается душераздирающий крик из груди. Человек встаёт с земли, слегка пошатываясь на месте. Он топает, рвёт волосы на голове, визжит от горя. Наконец, падает на колени, и Рино ощущает, как сотрясается поверхность под ним.

– Я... – тяжело дыша, пытается выговорить хоть одно слово он. – Я... я ненавижу свою жизнь! Я её ненавижу! – Человек ползком добирается до склона; в его мыслях – покончить с собой и избавиться от разъедающего и страшного удара судьбы. Он потерял веру в себя, веру в лучшее. Жизнь для него больше ничто. Он готов на стену лезть от всего, что произошло с ним за последние четырнадцать лет. А Рино почему-то угнетает чувство вины, взявшееся от его бездействия и никчёмности. Если уж ему предоставился несчастный шанс созерцать чью-то беду, то будет правильно и разделить переживания с этим человеком, но движения всё по-прежнему скованы.

И вот, буквально через мгновение, незнакомец стоит, так же пошатываясь и упираясь взглядом в бездну. Он напоминает завянувший стебелёк полевого растения – именно тот, чьё маленькое, но, хочется надеяться, увлекательное существование обрывает не тот, ненужный порыв ветра, не управляемый никем и принадлежащий исключительно жестокому жребию. Рино стремится освободиться от оков, но и эта попытка провальная. Вместо полного освобождения им движет сила, подталкивающая его к склону. Она господствует над ним пока что только физически, и до разума не доходит. Голос, умение двигать руками и ногами возвращаются. Рино обращается к человеку, старается утешить, успокоить его, перевести всё на позитивный лад, пускай и сам берёт в толк, что глупее позитивного лада в данный момент нет ничего.

Слова словно разбавляются дуновением вихря и отпечатываются эхом далеко-далеко. Незнакомца и Рино разделяет невидимая стена. Рино, как наблюдал, так и наблюдает, и повлиять на ситуацию не способен. Он замечает красные от рыданий глаза, мокрые пряди волос, небрежно лежащие на лбу. Самому Рино, не знаю почему, но внешность кажется более-менее узнаваемой. Что-то такое есть во внешности, что он неоднократно встречал, но что же? Волосы? Да нет, точно не они. Конечно, глаза. Серые, всегда задумчивые глаза. Всегда грустные, таинственные и в то же время безумно притягивающие. Эти глаза. Именно в них Рино улавливает тепло, любовь, гнев, разочарование. Он отказывается верить, что, по сути, незнакомец – это тот, про кого он вспоминает сейчас.

Рино чувствует слабость. С какой скоростью колотится сердце! Дышать становится трудно, он ловит воздух ртом, не переставая оглядывать незнакомца. Но незнакомец ли он? Внезапно пронзающий, как клинок, взгляд тех же серых глаз устремляется уже не в бездну, а на Рино. Ноздри впереди стоящего раздуваются. Этот взгляд – прямой, острый, заставляющий бросить в дрожь и мечтать, как бы провалиться или исчезнуть, лишь бы больше не натыкаться на него. Такой близкий, в то же время такой непонятный. Мимо Рино проскальзывает фигура. Женская фигура. На ней одето платье с длинным шлейфом, точно сделанное из обсидиана. Рино удаётся рассмотреть и её, но он видит эту девушку впервые. Фарфоровая кожа, тонкие розовые губы, которые превращаются в пугающий оскал. В ладони девушка крепко сжимает большую купюру денег. Правда, зачем она ей здесь, в этом неизведанном до конца мире? Она медленно делает глоток, находясь в полном удовлетворении от содеянного, и собирается что-то сказать. Минутная пауза. Оскал с лица девушки не сходит, она с таким же удовлетворением набирает воздуха в лёгкие.

– Я же говорила, – вновь сглатывает она. Рино становится дико не по себе. Он считает своё присутствие лишним в этой разыгранной сцене. – За гордыню и тщеславие всегда наступает расплата. – Сказанное выражение растворяется в воздухе. Вместе с ним растворяются две фигуры и превращаются в беспросветные облака. Сдавливающее ощущение накрывает голову Рино. Картинка отдаляется и меркнет. Земля уходит из-под ног. Теперь нет ни беспросветных облаков, ни людей. Сплошная бездна, засасывающая его. Это похоже на кошмар, на то, что не преодолеть никогда, на то, чему нельзя противостоять.

Резкий толчок. Сначала отдаёт в голову и виски, а затем расползается по остальным частям и клеткам организма. Только что Рино ударился затылком о спинку кушетки. На язык попадает солёный холодный пот, стекающий со лба. Сердце всё ещё бешено стучит. Кругом пелена. Мягкие пальцы опускаются на его лоб.

В пелене Рино разбирает тонометр и надетый манжет. Лысый, по всей видимости, врач начинает недовольно цыкать и охать.

– Ц-ц-ц. Так-с. Ну что-с. Дела, скажу я вам, неладные. Давление – ого-го какое! Сто тридцать пять на восемьдесят пять. Пощупаем-ка пульс. – Тяжёлая рука сдавила запястье Рино. – Ага, пульс сто десять, тоже немало. Как ваше общее состояние, молодой человек?

Во рту пересохло. Невыносимо хотелось пить.

– Я... мне приснился... страшный сон.

– Да уж, вижу, – ответил врач.

– Детка, ты как? Как нога? Очень болит? – Наклонилась к сыну Александра и бережно поцеловала. От Рино исходил жар, кажется, у него вдобавок к давлению и пульсу повысилась температура. – По-моему, у Рино температура, – Александра обратилась одновременно и к Эрнесту, и к врачу. – Эрнест, подойди. Потрогай ему лоб.

Господин Вэйлор выглядел как обычно: сурово, без лишних эмоций. Его зрачки то расширялись, то сужались. Рино, наблюдавший за тем, как он поменяется или не поменяется в лице, поймал внутри папы огорчение, а может, и некое раздражение. Неужто Эрнесту совершенно безразличен собственный сын? У Рино незамедлительно создаётся впечатление, что все происшествия с ним, из какой области они бы ни были, даются папе в тягость, которая сопровождается даже неприязнью, озлоблением. Не ярко выраженными, но всё-таки сопровождается.

Почему же в данный момент папа так пусто и равнодушно смотрит на Рино? В чём снова виноват, как он любит называть, его «несносный малышок»? Или это всего-навсего свойственная черта характера Рино – гиперболизировать мелочи, искать в неискомом искомое?

Господин Вэйлор приблизился к кушетке. Он дотронулся до Рино тыльной стороной ладони и тут же демонстративно отдёрнул руку от горящего лба.

– У него жар, а не просто температура, – господин Вэйлор был спокоен, как удав. – Жар, и всё тут. Принесите градусник.

– Ну что-с, – вторично заявил он, – молодой человек справится самостоятельно? – Он указал на градусник. – Или, может, мне помочь?

– Я сам, – Рино взял термометр у врача. «Вот же этот врач приставучий! Подумаешь, температуру померить, ещё и вопросы какие-то задаёт». Очень странно: в двадцать первом веке в медицинских учреждениях принято пользоваться электронным термометром, а тут – ртутный. Этот врач не только заядлый эстет, но и консервативный тип. Осталось ждать десять минут. Пока эти десять минут идут, Рино обдумывает сегодняшнее происшествие. Он ведь не ссорился ни с кем, не дрался, не обижал никого. Он вообще в школе один из тихих учеников. Да, у него есть скелеты в шкафу, и их не так мало, как хотелось бы. Но они есть у всех. Главное, что Рино никогда не желает кому-то специально зла, поражения. Он старается быть открытым к миру и ко всем, кто окружает его, старается быть дружелюбным. Отчего тогда окружение совсем не старается быть открытым к Рино?

– Сколько? – спросил господин Вэйлор. Рино внимательно посмотрел на шкалу.

– Тридцать восемь и четыре.

– Ой-ё-ёй! – всплеснула руками Александра. – У тебя и нога опухла!

Господин Вэйлор отвёл взгляд куда подальше. Ему было совсем неприятно узревать подобное зрелище. Начиная с лет этак двенадцати, внутреннее эго стало усиливаться и чересчур властвовать над ним, иногда перечёркивая все благоприятные черты характера и переступая границы разумного. И он искренне не понимал и до сих пор не понимает: с какой стати кто-то может что-то вытворять с его сыном? Например, ставить подножки. Однако господину Вэйлору было стыдно признаться самому себе, что он, в прямом смысле этого слова, в самом что ни на есть прямом, приравнивает Рино к своей собственности.

Рино тяжело дышал. Нога была просто каменная. От одного прикосновения становилось невыносимо больно.

– О-о-ох... – нахмурился врач. – Сделаю-ка я, пожалуй, укол. Боюсь, это самое эффективное средство на данный момент.

– Укол?! – напрягся Рино. – У меня... у меня низкий болевой порог, – мгновенно придумал отмазку он, только она не была по-настоящему внушающей.

– Укол, – повторил врач, – разумеется, в ногу. Никто здесь не собирается раздевать вас догола.

– Но... но...

– Без всяких «но»! – рявкнул господин Вэйлор. Это являлось его самой часто употребляемой фразой на случай возражения. – В конце концов, тебе проблем мало? Ещё и выкаблучиваться решил? – Все находящиеся в помещении обратили на господина Вэйлора внимание.

– Эрнест, – почти шёпотом произнесла Александра, – я понимаю, тебе сложно сдерживать свои эмоции, но это необходимо.

Господин Вэйлор обиженно прикусил щёки. «Угу», – с досадой хмыкнул он, а Рино только пуще напрягся. Да, храбростью, и то в незначительных моментах, он не отличался. Врач открыл спиртовую салфетку для инъекции, приготовил шприц и наполнил специальным препаратом, а потом встал около лежащего. Рино вжался в изголовье кушетки. Врач моментально протёр место укола и так же моментально ввёл иглу. «Ау!» Рино зажмурил глаза, больше не от боли, а от дискомфорта.

– Ну-с, вот и всё-с. Пусть пациент отдохнёт, пока отёк и температура не нормализуются. А с вами до того времени поговорим, и я назначу лечение.

– Полежи. Выкинь все плохие мысли и постарайся расслабиться, так тебе быстрее станет лучше, – Александра всегда разбавляла обострённую обстановку ласковым голосом и улыбкой.

– Поговорим тогда-с в коридоре. Народу сегодня мало, никому не помешаем, и нам никто не помешает, – врач пригласил Александру выйти первой из кабинета. Господин Вэйлор не сдвинулся. Он стоял неподвижно.

– Я буду здесь.

– Как тебе угодно, – уже в коридоре бросила Александра.

– Только, – подняв указательный палец вверх, – без излишеств и со сдержанностью.

Господин Вэйлор прикрыл дверь. Таким образом, они остались с Рино с глазу на глаз. Он сам не надеялся на конструктивный диалог, он не собирался его начинать. Господин Вэйлор уставился в окно, рассматривая городской пейзаж.

– Ты очень расстроен? – тихо спросил Рино.

– Расстроен? Ты спрашиваешь, расстроен ли я? Да я не просто расстроен, Рино! Я в ярости! – процедил господин Вэйлор сквозь зубы.

– Это не моя вина. Честно, – Рино попытался оправдаться, хотя сам не знал зачем. – Я старался сглаживать все нарастающие конфликты, я готовился к матчу изо всех сил. Я не хотел падать, не хотел подводить команду... Я правда не хотел.

– А при чём тут ты, Рино? М? Я что, предъявляю какие-то претензии или выдвигаю обвинения в твою сторону?!

– Но я же вижу, что ты злишься, – робко проговорил Рино, опуская взгляд.

– Да, я разозлён, чёрт побери! – Господин Вэйлор стиснул кулаки.

– Пожалуйста... Не надо ничего делать с Бадди, – попросил Рино, глядя отцу в глаза. – Я уверен, что с ним разберётся школа и учителя.

– Я сам решу, что мне делать, а что нет, – отрезал господин Вэйлор. – Каждый поступок имеет свои последствия, и каждый должен за них отвечать.

Рино не понимал, откуда у папы такие резкие перепады настроения. Только что он был ласковым и понимающим, а теперь загорается от малейшей искры.

– Утром всё было хорошо, – напомнил Рино. – Мы помирились, обнялись... Что случилось сейчас? Подумаешь, подножку мне поставили.

– "Подумаешь"?! Нет, Рино, это не "подумаешь"! – взорвался господин Вэйлор. – Осознай ты наконец, что это унижает меня и нашу семью! Ты капитан команды, и тебя выставляют полным идиотом!

"А как же я? – промелькнуло в голове Рино. – Разве меня это не унижает? Разве мне не больно?"

Рино решил сменить тему, чтобы разрядить обстановку.

– Мама случайно не рассказывала? У нас школьная поездка в Японию. Я тоже еду. Примерно через месяц.

– Не рассказывала, – сухо ответил господин Вэйлор. – И этот поганец, как его... Бадди, тоже едет?

– С нами едут два учителя, и едем-то мы ненадолго. Так что думаю ничего не случится. А может, ты считаешь, что мне не нужно ехать?

Господин Вэйлор на мгновение задумался.

– Нужно, – наконец сказал он. – Для расширения кругозора – самое то.
Рино стало спокойно на душе. Важно знать мнение папы насчёт поездки. Но по-прежнему оставалось беспокойство о нерешённости кое-чего. В большей степени он просто стеснялся, но полагал, что это надлежит обсуждению, ведь с уверенностью уяснил, что папа имел в виду сказанное всерьёз.

– Я бы... Я просто надеюсь, что ты выполнишь мою маленькую просьбу, – Рино замялся. – Помнишь, о чём мы говорили утром, на веранде?

– Помню, – коротко ответил господин Вэйлор.

– Ты тогда говорил, что постараешься спокойно реагировать на мои вопросы. Что я смогу всем с тобой поделиться и рассказать о всех неудачах.

Господин Вэйлор кивнул.

– Ты можешь быть со мной помягче? – Рино набрался смелости и посмотрел папе в глаза. – У нас всё время какие-то натянутые отношения, хотя никакой причины нет. Все скандалы из-за ерунды.

– Хорошо, – сказал господин Вэйлор. – Это не просьба, Рино. Я не какой-то начальник, я твой родитель. Не нужно шарахаться от меня, как от огня.

"Не нужно? Не начальник?" – мысленно усомнился Рино, но вслух ничего не сказал.

– Или... Ты считаешь, что я всё-таки больше начальник, чем папа? – спросил господин Вэйлор.

– Папа, — неловко улыбнулся Рино.
По совести, господин Вэйлор не ожидал от Рино такого «желания». Он исключительно говорил это, чтобы вернуть доверие сына, чтобы успокоить его, так как предполагал, что Рино не осмелится высказать слово поперёк, попросить о чём-то таком. И ни чуточки не собирался отказываться от личных принципов, методов воспитания и уж тем более от тона. Это его право – объяснять Рино тихо, уравновешенно, в гневе, в злости, и на это право никто не посмеет повлиять. Итак, «желание» Рино вызвало в нём кучу эмоций, и не положительных. Да, он постарается контролировать себя, потому что и самому не нравится постоянно кричать, ругать. Но, поверьте, резкость, строгость и требовательность взялись не из ниоткуда, и господин Вэйлор прекрасно думает наперёд, чем избыточная мягкость навредит, в первую очередь, Рино.