Глава 1. Ульяна
Панельные дома, рядами стоящие на пыльных улицах нашего города. Дом за домом, тысяча жизней. Улей, что каждый день скрывает за стенами множество разных историй и тайн. Хорошо ли им? Плохо? Неизвестность. Остаются лишь предположения.
Может, они, как и я, лишь заблудшие души, тонущие в пучине шумного города?
Я давно нашла это место. Настолько давно, что могла добраться до выхода на крышу с закрытыми глазами, прятала плед под навесом, чтобы согреться, и всегда оставляла пакетик кошачьего корма.
Мурзик постоянно крутился вокруг, когда я приходила. Звали ли его так на самом деле или нет — я не знала, но и ему, кажется, было совершенно плевать — Мурзик, Кузя или Прохор. Плевать, покуда его кормили.
Мурзик — первое, что пришло мне в голову, когда я увидела рыжего кота, что нагло устроился на принесенный мною плед. Так мы и подружились, если взаимозаменяемые отношения можно было назвать дружбой.
— Для кота, живущего на крыше одиннадцатиэтажного дома, ты, Мурзик, чересчур упитанный, — я погладила кота за ухом, водя по чуть спутанной рыжей шерсти. Где-то на круглом боку у него были колтуны, кусками свисавшие вниз. — Расчесать тебя, что ли, в следующий раз. Тебе ведь они наверняка мешают, а, Мурзик?
Кот одобрительно замяукал. Ну конечно. Я знала, что это лишь иллюзия хорошего поведения — уже проходили. Мурзик не давался, когда я пыталась расчесать его в прошлый раз, даже цапнул меня за руку. Несильно, но приятного все равно было мало. А сейчас ластился лишь потому, что знал — я буду его кормить.
— Ну пойдем, Мурзик, будем лакомиться, — хмыкнула я и подвела кота к старой миске, которую я нашла в пыльной кладовой своей старой однушки.
Деля её с непросыхающей матерью, все чаще и чаще в мою голову закрадывалась мысль о том, что ночевать здесь, на крыше, было в разы лучше. А что, здесь есть навес, под которым можно спрятаться от дождя, и я почти всегда ношу с собой теплый плед и любимую вязаную кофту, спасающую меня даже в самые холодные осенние дни. Бетон, правда, ледяной.
Конец сентября всё-таки.
Мурзик потерся головой о коленку в рваных джинсах, пока я накладывала ему корм, и начал неторопливо водить носом по тарелке. Словно оставил под вопросом качество корма. Я могу его понять, ведь на дорогой, класса премиум, у меня не было денег. Приходилось довольствоваться малым. Но лучше так.
— Интересно, как поживает моя записка... — я подошла к краю крыши и запустила руку в треснутую плитку, нашарив там остаток небольшого оторванного из тетради листа.
Позавчера, когда я в очередной раз пришла сюда, то шутки ради решила оставить некое послание. Написав несколько слов из песни, что тогда засела у меня в голове, я не думала, что кто-то продолжит куплет, ровным, чуть наклоненным влево почерком.
"Начинается, как шум в животе
Прятаться в мутной воде
Вынырнуть в колыбельку
И врастать помаленьку в панельку..."
Песня Хаски звучала в моей голове на протяжении недели, и идея написать её на обрывке тетрадного листа показалось забавной, а, может, даже освобождающей. После этого она действительно отстала. Однако ровно до того момента, пока я, в очередной раз придя на крышу, не наткнулась на свой же листок. Строчек в нем прибавилось ровно на четыре предложения.
"Начинается, как шум в животе
Прятаться в мутной воде
Вынырнуть в колыбельку
И врастать помаленьку в панельку
Прятки с отцом: горячо-холодно
Жрать слёз маминых в поварёшке
Солнце тает в окне, как харчок золота
Папа-папа был понарошку, панелька..."
А следом, чуть ниже, было написано:
«Нравится музыка Хаски?».
Растерянность на моем лице, должно быть, была очевидна даже рыжему коту. Мурзик потерся о пальцы, которыми я держала записку. Значит, слова не ушли в пустоту.
Допустим.
Я достала из потрепанной сумки старенький простой карандаш и ловко вывела на листе следующие слова:
«Знаю несколько его треков, а этот крутился в голове очень долго и настырно. Мне казалось, если напишу на листе куплет, песня от меня отстанет. А тебе нравится его музыка?».
Мурзик вновь потерся о мою ногу, оповещая о том, что он поел. Доволен, должно быть, до самых кончиков ушей.
— У нас, кажется, появился собеседник, Мурзик, — проговорила я, пряча записку обратно в щель. — Надеюсь, это не чей-то дибильный розыгрыш.
Розыгрыши, шутки, упреки. Насмешки, глумление, буллинг, травля. Синяки, разбитый нос, ссадины, выдранные волосы. Разбитые губы, пощечина, испорченные вещи.
Я знаю об этом не понаслышке. И вляпаться в очередное говно — не хотелось. Можно было проигнорировать записку. Сделать вид, словно это не я сама всё это начала. Но интерес был выше. Впоследствии можно будет всё прекратить, если хотя бы на долю секунды мне покажется, что надо мной просто издеваются.
Взглянув на небо, я заметила, как сгущаются тучи и на улице заметно похолодало. Будет дождь. Славно.
Я плотнее закуталась в легкую ветровку, натянув капюшон на голову и скрылась под небольшим навесом, где уже, спрятавшись под теплый плед, лежал Мурзик в старой лежанке, которую я притащила из зоомагазина. Недолгая работа там принесла свои плоды в виде некоторых знакомств и возможности покупать товар со скидкой.
— Зима будет холодной, — пробормотала я и посмотрела на кота, спрятавшегося в складках теплого пледа, — как же ты здесь будешь, а, Мурзик? — Я запустила руку под плед и погладила теплую мордочку. — Я бы забрала тебя, но моя мать разорется, когда узнает об этом. И наверняка попробует выкинуть тебя обратно на улицу.
Мама терпеть не могла животных.
Других людей. Меня.
Ничего, кроме немытого стакана, наполненного пивом или водкой, её не радовало. Наполовину полон? Наполовину пуст?
Какая разница, если там была хоть капля.
Кап. Кап. Кап.
Дождь забарабанил по крыше навеса под которым я спряталась. Влажный промозглый ветер царапал кожу, и пришлось плотнее запахнуть ветровку. Все-таки мысль о покупке новой куртки не кажется теперь какой-то дурацкой. Тучи сгущались, темным пятном повиснув над домами напротив. То там, то здесь загорался теплый свет ламп. Люди ходили по квартирам туда-сюда, занимаясь своими делами, строя свою жизнь, и в масштабе, глядя на всё это, я уловила сходства с муравейником.
— Набито панельное брюхо. Панельного неба краюха... — пробормотала я, водя взглядом от окна к окну. — Блин, вот пристала же!