Глава 7. В ночи под фонарём
В тот день она была настроена решительно. Её убедили. Она вышла на улицу в сопровождении своего коллеги. В темноте тротуар освещался серебряной полосой фонаря, и в потоке его лучей белело демонически прекрасное лицо. Кравцов оживлённо рассказывал о чём-то, но, завидев в белёсом свете знакомое лицо, внезапно умолк. На бледном лице Мауро мелькнула улыбка.
Это точно был он – Мауро.
- Здравствуйте, Валентина Васильевна, - обратился он к женщине, - то есть, Варвара Сергеевна. Вы точно решили?
- Да, - задумчиво протянула та.
- Точно? – усмехнулся Меф, делая шаг вперёд.
Лицо его скрылось в темноте. Фонарь осветил плечи.
- Точно, - уверенно заявила Валентина. – Только один вопрос: что будет с моим сыном?
Валентина бросила робкий взгляд на пересекавшие ладонь складки, несмело подавая ему свою руку. Сжав цепкими пальцами её кисть, молодой человек довольно улыбнулся. Белое лицо его выразило полное удовлетворение.
Свершилось!
- Пойдёмте, моя королева, - прошептал он, делая шаг в темноту и увлекая за собой Валентину.
- Прощайте, Валентина Васильевна, - бросил ей вслед опечаленный Кравцов, но поспешил поправиться, назвав её новым именем, - Варвара Сергеевна...
Он знал о плане Мефа. Этот жуткий человек посвятил его в свои замыслы, уговорил принять участие, обещая деньги. По своей алчности, он согласился совершить страшное: беспрекословно отдать ту, которую любил, другой, новой, чужой жизни. В таком случае любовь была лишь проекцией хранимого с давнего времени желания любить: ему было всё равно, кого любить, - лишь бы создать видимость собственных чувств. Валентина была единственной женщиной, с кем он тесно общался на протяжении долгого времени. И когда она исчезла в темноте, из груди Кравцова вырвался вой отчаяния. Он впервые осознал: люди дороже денег. Завтра в морге будет непривычно пусто. Не будет слышно хрипловатого голоса Валентины Васильевны. Её фигуры не будет мелькать в дверном проёме секционного зала. Запаха формалина не разбавит тонкий аромат дамского парфюма. Будет трудно привыкать к новому пустому месту в жизни.
В глазах застыл образ Валентины – тот, который запомнился навсегда: болезненно бледное лицо, блеклые зелёные глаза в обрамлении тёмных кругов бессонницы, длинные рыжие волосы, собранные на затылке крабом. У неё были тонкие пальцы музыканта, благородные миниатюрные ладони. Она была заядлой курильщицей – и кончики её пальцев были желты.
«Он забрал её, - понял Кравцов, - мою Валюху...»
Темнота поглотила два силуэта.
Он ещё долго стоял, вглядываясь в мутный луч фонаря, где растаяли смутные образы. То, что он видел, останется тайной. Он поклялся на кресте унести её с собою в могилу. Все те слова, сказанные Мефом, никто больше не услышит, кроме хрустальной тишины, застывшей над Кравцовым. Он пообещал молчать за деньги, но только два силуэта скрылись в ночи, как он разразился отчаянным нечеловеческим криком. Его разрывало что-то изнутри. Он ощущал ту физическую боль, которой не было, - фантомную. Она была в душе. Только душе анатомы не находили места в теле человека.
Кравцову было всё равно. Ему казалось, он вовсе ополоумел, обозлённый на собственную продажность. Он понял: он добровольно продал человека. Ему стало жаль Валентину: сначала её коснулась его истосковавшаяся по любви душа, затем – жадные до денег руки.