16
— Давай выберем дату? — его вопрос почти выбивает почву из-под ног, и я растерянно хватаю ртом воздух. — Что скажешь, мышка? Хочешь за меня замуж? Пойдешь? — наваливается он, не давая опомниться.
— Мансур... разве... разве мы должны решать это? — я осекаюсь, потому что на самом деле сама не знаю, как должно быть. Но в моем представлении дату свадьбы выбирали старшие в семье, и до этого следовало пройти знакомство с родителями.
— И... я... совсем ничего не знаю о твоей семье, Мансур. То есть... это решение не только наше, но и наши семьи тоже должны участвовать в нашей жизни.
— В нашей жизни никто не будет участвовать, кроме нас! Дату выберем мы, и всё, что касается нас, решаем тоже мы. Им придется принять это, как данность.
— Но... так нельзя...
Я чувствую, как сердце колотится в груди, а мысли путаются. И как бы я ни пыталась увериться в правоте его слов, внутри меня возникает борьба. Неужели можно так игнорировать традиции? Неужели это допустимо? Однако, даже если и так, я этого не желаю. Мансур похож на одинокого волка, отбившегося от стаи, свободного от всех оков и обязательств. Он стремится к независимости, к тому, чтобы строить свой мир сам, вне традиционных рамок.
— Мансур, — начинаю я снова, — я уважаю твою позицию и стремление быть свободным. Но семья — это важная часть жизни. Мы не можем просто исключить их из наших решений.
Мгновение он молчит, изучая мои слова. Этот момент между нами словно создаёт невидимую нить, соединяющую наши сердца. Я чувствую, что в его душе есть что-то, о чём он пока не готов говорить. И я готова ждать его, поддерживать, при этом не позволяя ему совершать ошибки. А он пытается найти в себе силы понять меня и пойти на уступки, что так противоречит его характеру.
— Я понимаю, что для тебя это важно, — отвечает он, его голос становится мягче. — Но... если мы будем тянуть, если дадим им чуть больше времени, они просто не отдадут тебя.
— О чем ты говоришь, Мансур? Расскажи мне, прошу. Чем ты так встревожен? — я чувствую, как он улыбается. Эта грустная улыбка, что рождается в уголке его разбитых, после жестоких драк, губ, ранит меня. — Манс, что с тобой происходит?
— Мышка, твои братья никогда не отдадут тебя за такого, как я.
— Не правда, Мансур. Если я полюбила тебя, они поймут, что ты прекрасен. Не руби с плеча.
— Я прошел много дорог, прежде чем стать тем, кем я стал. Одни осудят меня, другие поймут. Я никогда не боялся чьего-то мнения или осуждения, пока не встретил тебя, мышка. Пока не понял, что хочу видеть тебя в своем доме. — Он замолкает, как будто собираясь с мыслями. — Ты единственный человек в моей жизни, который еще не видел гнили внутри меня. Единственная, кого я буду оберегать от этой грязи, чтобы ты никогда не узнала ту сторону меня. Но... все, кроме тебя, видят истину, мышка. И если однажды кто-то откроет тебе глаза, ты отвернешься от меня.
Я чувствую, как в груди что-то сжимается. Его тревога наполняет слова болью, и эта глубокая рана, которую он прячет, открывает мне его уязвимость. Мансур никогда не показывал свои слабости, но теперь я вижу его, настоящего.
— Никогда... — шепчу, проглатывая ком в горле. — Никогда я не отвернусь от тебя, Мансур. Нет идеальных и чистых, Манс. Все ошибаются. И я принимаю тебя со всеми твоими грехами.
— Тогда согласись стать моей женой.
— Но я уже согласилась. В любой день, когда ты захочешь. Однако я хочу, чтобы все было правильно, Мансур. Ты как-то говорил, что твоя семья находится на родине. Мансур, именно старшие просят руки девушки. Ты должен сделать так, чтобы наше начало не оттолкнулось от традиций и обычаев.
— Следуя нашим традициям, единственный способ забрать тебя из этого логова — это кража. Вот я и украду тебя, и не жалуйся, что не отдал дань уважения твоим традициям.
— Сумасшедший, — смеюсь, услышав его иронию.
— Ты бы простила меня, если бы я украл тебя? — спрашивает он, и улыбка сползает с моего лица. Я задаюсь этим вопросом, и, что странно, ответ удивляет меня саму.
— Я бы простила тебе всё, Мансур. Но если бы ты сделал это, не попробовав иной способ, более мирный... — улыбаюсь. — Это разбило бы мне сердце.
— Хорошо, мышка. Значит, так... — слышу его взбудораженный голос. — Дату выберу я сам, а вопрос с нашими предками доверю своему дяде. Пусть он займётся сватами.
— Договорились. А дату мне сообщишь? — счастливо улыбаюсь я, довольная, что добилась своего.
— Цц, — цокает он. — Ты же добродушно доверила этот день старикам. Вот от них и узнаешь.
— Мансур!
— Всё. Кстати, завтра жди гостей. Или гостя. В общем, не знаю. Но завтра у вашей двери кто-то точно будет.
— Ненормальный, — улыбаюсь.
— И... я познакомлю тебя со своей семьей, мышка. — Я снова чувствую боль в его словах. — Это они должны сделать для меня.
И следом слышу гудки, прежде чем успеваю задать свои вопросы.
В моей голове начинают вращаться мысли, как шестерёнки в механизме. Если завтра к нам придут от Мансура, значит, домашние должны быть готовы к этому. Я должна поставить в известность отца, но как это сделать, ума не приложу. О том, чтобы поговорить с ним лично на такую тему, и речи быть не может. Я никогда не смогу заговорить с ним о подобном, не говоря уже о том, что в нашем менталитете это не принято.
— Зезаг, у нас мел ещё остался? — в комнату вошла моя круглая спасительница - Самира.
— Сейчас принесу, — отвечаю немного заторможенно. Если я не смогу заговорить с отцом о сватовстве, это сделает Самира. Я достаю из шкафа последнюю упаковку её любимого мела, наливаю две чашки чая, достаю сладости из нашего с ней тайника и занимаю место напротив неё.
— Вот, держи, — говорю, протягивая ей мел и чашку с чаем. Самира тут же хватает своё лакомство и, чуть ли не с фольгой, откусывает первый кусочек.
— И не смотри на меня так! — говорит она, когда я едва сдерживаю улыбку.
— А как мне не смотреть? Ты же выглядишь, как ребёнок в магазине сладостей! — смеюсь, наблюдая за её энтузиазмом.
Самира делает паузу, тщательно пережевывая свой кусочек, и смеётся в ответ.
— Ну, выкладывай, что у тебя на уме! — произносит она, отпивая немного горячего чая. Я удивленно вскидываю брови, вновь взглянув на неё.
— Как ты поняла, что я хочу поговорить?
— Зезаг, я тебя не первый день знаю. У тебя покраснели уши, глазки бегают, а ещё ты рисуешь круги на столе. Все признаки твоей нервозности! — С этими её словами я останавливаю пальчик, который действительно продолжал рисовать круги, и делаю глубокий вдох.
— Мансур хочет... точнее, завтра он отправит... в общем, я думаю, что...
— Сватать будут? — мгновенно, стерев улыбку с лица, произнесла Самира. Я поджала губы и неуверенно кивнула, наблюдая, как в её глазах начинают собираться слёзы.
— Самир? — произношу я с тревогой, всматриваясь в её лицо.
— Ты что, собираешься бросить меня? — еле сдерживая слёзы, спрашивает она. Слёзы, как бусинки, катятся из её глаз, и это зрелище, несмотря на обстановку, всё же выглядит немного смешно.
— Сам, ты чего? — говорю я, обнимая её за плечи. — Ты стала такой плаксивой с тех пор, как здесь — кладу руку на её живот, — поселилась моя племяшка.
Самира только громко всхлипывает, вытирая слёзы с лица и глядя на меня так, словно я на грани смерти. Боже мой! Гораздо проще было бы сказать об этом отцу самой, честное слово!
— Что случилось? — вбегает в комнату встревоженный Висхан. Он словно ястреб следит за любыми изменениями в эмоциональном состоянии Самиры. Прежде чем я успею произнести хоть слово, Самира бросается к мужу.
— Завтра Зезаг придут сватать, — всхлипывает она, вытирая слёзы с лица и останавливаясь прямо перед Висханом. В следующее мгновение в комнату заходит Умар, который, услышав слова Самиры, застывает в недоумении.
— Что? — спрашивают они одновременно, переводя настороженные взгляды на меня. Это очень суровые взгляды. Боже!
К счастью, до Самиры наконец доходит, что она ляпнула то, что не должны были слышать их уши. Хотя бы не в моем присутствии.
— Это шутка! Да, просто глупая шутка! — нервно вцепляется она в руку Висхана, стараясь отвлечь его застывший взгляд от меня и направить его внимание на себя.
— Это еще что за шутки? — строго переспрашивает Висхан, и оба брата направляются ко мне.
Боже мой! — в панике закричал мой внутренний голос. Я перевожу беспомощный взгляд на Самиру, которая сама смотрит на меня с той же растерянностью. Медленно поднимаясь со стула, я собираюсь смыться из кухни, но огромные руки Умара крепко хватают меня за плечи и снова усаживают на место.
— Значит, вот чем ты занимаешься в университете?! — шипит он, усаживаясь справа от меня. Висхан, сидящий напротив, прожигает меня недовольным взглядом.
— Я... там... чайник... — шепчу неразборчиво, запутываясь под их пристальными и осуждающими взглядами.
— Кто он? — ледяным голосом спрашивает Висхан. У меня по коже пробегают мурашки, а волосы становятся дыбом. Брат никогда не говорил со мной таким тоном.
— Кто? — понимаю, что звучит глупо, но это первое, что приходит на ум.
— Кто этот человек? Откуда он? Почему ты нам ничего не сказала? — Умар, повернувшись ко мне всем телом, начинает жарить своими вопросами. — Что значит ставить нас перед фактом? Мы твои братья, а не соседи!
— Элона, для чего я отправил тебя учиться? — вновь вмешивается властный голос Висхана. — Сколько тебе лет? Неужели ты всерьез задумалась о подобном?
— Не слишком ли рано мы начали этот разговор? — с гневом произносит Умар, ударяя кулаком по столу. — До твоих двадцати пяти лет ты не покинешь этот дом!
— Ты перейдешь на заочное обучение! — продолжает Висхан, скрепив руки в замке. — Телефон положишь на стол! Мне нужно знать имя и фамилию этого человека. Завтра я...
— Может быть, вы, ребята, вспомните, что мне тоже 19? — вмешивается Самира, наконец, выходя из оцепенения. — Мы с вашей сестрой учились в одном классе, но я — сноха в этом доме. Следуя вашей логике, я тоже рановато здесь оказалась?
— Самира, не вмешивайся, — перехватывает её взглядом Висхан, словно пытаясь настоять на своем. — Это другое! Ты вышла замуж...
— Сразу после школы! — с доброй улыбкой отвечает Самира. — Это не другое, Висхан. Просто ты видишь во мне женщину, а в Элоне — всё ещё младшую сестру. Рано или поздно этот разговор должен был прозвучать в нашем доме. И Элона в любом случае покинет его.
— Но не сейчас! — резко произносит Умар. — И не за кого попало! — затем переводит взгляд на меня. — Но, кем бы он не был, ему лучше понимать, с кем он имеет дело. Имя и фамилия этого человека! Сейчас!
— Мансур... — шепчу, пряча глаза, словно они могут выдать меня. — Аслаханов Мансур.
Словно разразившийся гром, Висхан хватает телефон и, не дожидаясь ни мгновения, покидает комнату, набирая чей-то номер. За ним стремительно спешит Самира, и я понимаю, что она делает это, чтобы попытаться успокоить его. Моё сердце, стиснутое от страха, замирает. Я остаюсь одна в тишине, не в силах поднять взгляд на Умара, который продолжает молчать.
— Умар, я... — начинаю, но его холодный и решительный шаг режет моё сердце напополам. Он выходит из кухни, и я слышу глухое хлопанье входной двери. Боль обрушивается на меня словно удар. Слёзы наворачиваются на глаза, когда я понимаю, что подвела их. Я замерзаю от отчаяния. Но что я могла сделать?
Моя рука тянется к кулону на шее. Подарок Умара ко дню моего рождения вдруг кажется мне тяжёлым бременем, словно он душит меня. Его слова из того дня звучат в ушах, как печальная мелодия: «Единственный человек в моей жизни, которым я дорожу больше, чем своей матерью, это ты». Он не просто говорил это, он был искренен...
Не многие знают, что у меня и у моих братьев разные матери. У отца в то время было две жены. Не могу сказать, как именно женщина, родившая моему отцу четырех сыновей, справлялась с тем, что папа женился на известной немецкой художнице, но впускать меня в свою семью она не желала. О существовании своих братьев я узнавала лишь из рассказов своей мамы, но тогда не понимала, что такое «братья» и почему, если они у меня есть, их нет в моей жизни.
Исчезнувшая из моей жизни мама, после долгой болезни, которая высосала из нее жизнь, оставила глубокую рану, и отец, который должен был быть моим защитником, забрал меня к себе. Но уже это оказалось слишком большим ударом для его первой жены.
Я выхожу из кухни и спускаюсь в цокольный этаж, где нахожу старшего брата. Висхан сидит, его глаза смотрят в экран телевизора, в котором идет передача о животных. Я тихо сажусь рядом и кладу голову на его плечо. Но сегодня всё иначе: он не обнимает меня, как это делал раньше. Его плечо остается холодным и неподвижным, как кусок камня. Моё сердце сжимается от этого молчаливого отчуждения.
ВИСХАН
15 лет назад.
— Сколько ещё это будет продолжаться? Сколько? Ты привёл её в наш дом, и я приняла эту реальность. Я вижу её лицо каждый день и живу под одной крышей с тобой и с ней. Но тебе и этого мало. Клянусь Аллахом, ни минуты я не задержусь в твоём доме!
— Если ты перейдёшь порог этого дома, назад дороги не будет. Запомни это.
— Я останусь, только если ты вернёшь её обратно.
— Она моя дочь!
— А я твоя жена! Мать твоих сыновей! Выбирай!
Крики разносились по всему дому, так же громко, как звук бьющегося стекла. Я смотрел на своих братьев, которые растерянно переглядывались между собой. Ссоры в нашем доме были не редкостью, но они всегда выбивали нас из колеи. Я перевёл взгляд на маленькую девочку, которая вошла в нашу жизнь так же неожиданно, как и поселилась в наших сердцах. Светлолицая, с голубыми глазами, она была такой худенькой, что я не понимал, как она смогла самостоятельно передвигаться. В её оленьих глазах стояли слёзы и ужас, сжимавший моё сердце в тиски. Эта девочка была моей сестрой. И сейчас её глаза были полны необузданного страха. Она боялась тех криков и ругани, которые успела услышать за время, проведённое с нами.
— Ты всерьёз думаешь, что я выставлю своего ребёнка в угоду тебе? Либо ты принимаешь мои условия, либо возвращаешься в дом своего отца, — сказал мой отец, его стальной голос дрожал от решимости и силы, когда он определял не только свою судьбу, но и нашу.
— Детей я тоже забираю, — произнесла моя мать.
— Забирай только того, кто за тобой пойдёт.
— Бекхан! Собирай братьев, мы уезжаем.
Я перевёл взгляд на старшего брата, который, казалось, всё это время сидел за столом, делая вид, что происходящее его не касается. Бекхан не раздумывал ни секунды. Он поднялся на ноги и направился в нашу комнату, собирая вещи — не только свои. Бека всегда был самым послушным из нас, и особенно никогда не перечил матери.
Не прошло и получаса, во время которого мои родители не унимались в своих словесных упрёках, как Бекхан вернулся с сумками в руках. Спустился и отец, за ним вскоре следовала мать, спешащая за ним с напряжённым лицом.
— Ваша мать возвращается в отчий дом, — произнёс отец с ледяным спокойствием, его голос резал воздух. — Кто пойдёт за ней, назад не вернётся.
Я знал характер своего отца. Он никогда не бросал слов на ветер. Если я сейчас пойду за матерью, то больше никогда не увижу ни сестру, ни отца.
— Висхан, идём, — сказала мать, вставая у дверей и переводя взгляд с меня на Умара и Ибрагима, которые держались рядом с Элоной. На девочку мама даже не взглянула — она никогда на неё не смотрела.
Я не забуду тот день, когда вернулся домой ближе к полуночи после тренировки и встречи с друзьями. Дома царила тишина; все спали. Я заглянул в комнату к младшим братьям, но в постели их не нашёл. Затем направился в комнату Элоны. И там увидел двух мальцов, сидящих рядом с кроватью младшей сестры. Они накрыли её несколькими одеялами, слёзы катились по их щекам, когда они безмолвно охраняли её сон.
— Что вы тут делаете? — спросил я, когда их мокрые глаза встретились с моими, и они бросились ко мне.
— Элона умирает, — сказал Умар, вытирая слёзы с лица. Внутри меня всё заледенело от ужаса, и я тут же подлетел к ней, опустившись на корточки у её кроватки. Её маленькое тело тряслось в судорогах, на лице выступил пот, а зубы стучали.
Я помню, как моя грудь сжалась, а боль пронзила каждую клеточку моего тела.
— Позови маму! — закричал я, но братья не сдвинулись с места.
— Я звал, но она не пришла. Сказала, пусть умирает. Она не любит её, Висхан, — произнёс Умар, продолжая укутывать Элону в одеяла и без конца плакать.
Я вновь взглянул на свою мать, которая ждала меня у двери, рядом с ней стоял мой старший брат Бекхан.
— Я остаюсь, — произнёс я уверенно, замечая, как на лице матери бледнеет краска.
— Мы уезжаем, — сказал Бека, но я не сдвинулся с места.
— Я тоже останусь, — бросил Умар, прячась за моей спиной в страхе, что его заберут силой.
— Висхан, в этом доме останусь либо я, либо она.
— Ты сделала свой выбор, а мы сделали свой, — ответил я.
— Вы тоже оставите меня ради неё?
— Мы не оставляем тебя, мама. Ты оставляешь нас.
Она улыбнулась, и эта улыбка, полная злобы, ярости и ненависти, была адресована невинному ангелу, который не понимал, за что его так возненавидели. За что её в свои четыре года хотят выставить за дверь, бросить в объятия жестокого и беспощадного мира, который не оставит от неё и следа? Она погибнет без нас. Если у неё никого нет, мы станем всем для неё. Мы приняли это решение, когда всю ночь ухаживали за ней, опасаясь, что утро для нее может не наступить. Непривычными руками, которые не знали, как давать и принимать заботу, мы прикладывали влажное полотенце к её голове, поили тёплой водой, потому что не знали, какие лекарства нужно давать. Мы переодевали её из промокшей пижамы в сухую и меняли постельное бельё.
Мы решили, что позаботимся о ней. Возможно, жестокость матери по отношению к этому невинному ребёнку, а может, то, что она так и не смогла привязать нас к себе материнской заботой и любовью, позволило нам с лёгкостью отпустить ту, которая дала нам жизнь, и посвятить всю нашу любовь маленькому ангелу, которого поклялись оберегать любой ценой.
В тот день я видел свою мать в последний раз. Боль в сердце была невыносимой. Я скучал по ней, как и мои братья, и даже Элона. Однако гораздо сильнее была моя боль, когда я наблюдал за беспомощной Элоной. Страх леденил каждую частицу моего тела при мысли о том, что с ней может произойти что-то плохое. Она находилась в эпицентре нашей любви, и долгие годы я никого не подпускал к себе близко, боясь, что кто-то может стать причиной раскола нашей семьи — такие случаи, к сожалению, не редкость в нашем обществе.
Умар и Ибрагим, возможно, не могут этого помнить, но я отлично помню, какой была наша жизнь до появления Элоны. Ни одного спокойного и счастливого дня не было, когда мы собирались за одним столом или даже в одной комнате, так чтобы это не закончилось ссорами и рукоприкладством. Я избегал любого совместного времяпрепровождения с семьей, и мои братья поступали так же.
А потом, в один холодный зимний день, отец привёл в наш дом девочку. Она пугливо пряталась за ним, цепляясь маленькой рукой за его указательный палец. Затем она выглянула и встретила наши взгляды своими огромными голубыми глазами, полными страха.
— Отныне она будет жить с нами, — произнёс отец, его тон не терпел возражений. Мама поднялась в свою комнату, не проронив ни слова, а отец, резко выдернув руку, так, что девочка вздрогнула от неожиданности, последовал за ней. Её глаза тут же наполнились слезами и ужасом, стоило мне подойти ближе.
Прижав малышку к себе, я старался успокоить её, пока в её наполненных страхом и слезами глазах не появилось доверие. Доверие, за которое я отдал бы свою жизнь.
Возможно, именно поэтому мне было так сложно принять тот факт, что однажды она уйдёт из нашей семьи. Странно, но раньше я никогда не задумывался о том, что Элона может выйти замуж и создать свою собственную семью. Мысли о том, чтобы отпускать её куда-то на длительное время, не приходили мне в голову. Она была просто моей сестрой, и в моём представлении не могла стать кем-то более значимым для другого человека.
Но теперь передо мной стоит реальность: какой-то... непонятный тип решил, что имеет право просто взять и забрать её. Этому не бывать! Кем бы он ни был, ему лучше стать лучшей версией себя и любого, кто когда-либо мог бы мечтать забрать мою сестру. Элона заслуживает лучшего, и я сделаю всё, чтобы защитить её от тех, кто не понимает этого, даже вопреки её желаниям.
Девочки, Ассаламу алейкум❤️
Как вы? Как ваши дела? Вы все ещё читаете мою книгу? Вам нравится?🔥 Чем вы активнее в коментах, тем быстрее будет глава❤️
Может ответите на вопросы?
Что больше всего вам нравится в моей книги?
Какого героя любите больше всего?
За ответ обнимаю каждую❤️, а за активность подгоню шикарную главу. И, кстати, может в следующей книге, я закину анонс к новой книге? Такая шикарная история родилась, что я просто не могу ее не написать 🔥