Тёмные тропы

По влажным от утренней росы тропинкам храма Чогеса скользит тонкая пелена тумана. Минхо всего пятнадцать. Он идёт за отцом, осторожно переступая через неровные камни, чтобы не поскользнуться. В этом храме обычно полно людей и туристов, но сейчас — в столь раннее время — он кажется покинутым. Лишь неверный свет первых лучей восходящего солнца освещает силуэты деревьев, ветви которых слегка покачиваются на ветру.

Отец Минхо — Ли Инсо — человек видный и в физическом, и в духовном плане. Высокий, широкоплечий, с прямой осанкой; о нём ходят легенды среди тех, кто соприкасается с миром духов. Но никто не знает, что он воспитывает сына строго и не делает поблажек. Даже сейчас, глядя на спину отца, Минхо испытывает нечто среднее между уважением и холодящим душу трепетом. Отец идёт уверенной поступью, не оглядываясь, видимо, зная, что Минхо ни за что не отстанет.

— Помни, мы пришли сюда не ради праздного любопытства, — негромко говорит он, когда они достигают высокой пагоды Будды. Откуда-то из глубины храмового комплекса доносится аромат благовоний, чуть сладкий и терпкий, с нотками сандала.

— Да, отец, — коротко отвечает Минхо. Он сжимает в кармане маленький талисман-пуджок, который накануне получил от отца. Тот учил, что амулет способен не только защищать, но и усиливать духовное чутьё.

Утро тихое до звона в ушах, несмотря на тот факт, что храм находится в центре Сеула. Лишь ветер слегка шуршит в ветвях одинокой белой сосны перед залом Тэучжон: Минхо прочитал его название на табличке над входом. Отец останавливается в самом центре двора, между пагодой и деревом. Минхо встаёт рядом, чуть волнуясь. Он слышал, что некоторые монахи храма время от времени видели духов, и отец утверждал, что именно здесь можно научиться «смотреть за грань». Минхо уже давно хотел доказать, что готов к подобным испытаниям.

— Ты должен научиться видеть. Вокруг происходит больше, чем тебе кажется, — мягко, но одновременно с нажимом произносит отец и поворачивается к Минхо, приподняв бровь.

— Я уже готов, — он вскидывает подбородок, стараясь выглядеть решительно. Ему кажется, что страх — это слабость, которую он обязан изжить.

— Думаешь, готов? — повторяет отец и внезапно в его голосе звучит жёсткая нотка. — Тогда скажи, кто стоит у меня за спиной.

Каменные плиты залиты солнечным светом, и, посмотрев за спину отца, Минхо видит лишь пустоту. На первый взгляд всё выглядит обычным.

— Я... — Минхо хочет сказать, что не видит ничего, но так и не договаривает. Отец, наверняка, спрашивает не просто так. Там должен быть кто-то.

Стиснув зубы, Минхо прищуривается, пытаясь уловить любой намёк на движение или на чьё-то присутствие. Но ничего не меняется.

— Смотри лучше, — произносит отец уже более серьёзно. И тут же, обернувшись вполоборота, он почти незаметным движением извлекает из ножен кымганчжо. С клинка срывается капля росы, отразившая солнечный свет. — Если полагаешься только на зрение, можешь не успеть увернуться.

В следующий миг отец молниеносно шагает вперёд и наносит удар куда-то в пустоту за своей спиной. Раздаётся короткий свист, и лезвие, кажется, пронзает воздух. От этого двжения возникает тень, закружившаяся клубящимся облаком. Это облако принимает очертания человека и сжимается, сжимается, сжимается...

— Тхэджагви...дух умершей девочки, который предсказывал будущее — тихо говорит Инсо, не убирая кымганчжо. — Дух-предсказатель. Его по ошибке могли призвать, когда в храме проводили обряд чтения пророчеств. Или он явился самостоятельно, почуяв лёгкую добычу.

Минхо, оцепенев от ужаса, смотрит на полупрозрачный дух маленькой девочки. Он знает о тхэджагви из отцовских рассказов: эти духи редко нападают на людей напрямую, но способны открывать двери в иные миры. Они сулят безумие или наделяют пророческим даром — всё зависит от того, как к ним отнестись. Но знать и видеть это существо перед собой — разные вещи. Отец держит кымганчжо наготове, и Минхо слышит слабую вибрацию от его лезвия, будто меч чувствует тхэджагви.

Внезапно дух произнёс голосом, который звучит сразу отовсюду:

— Этот мальчик будет сломлен, но восстанет.

Тхэджагви смотрит своим безглазым взором на отца и добавляет:

— Ты не сможешь уберечь его от той судьбы, что выпала на его долю.

— Ошибаешься, — ровно отвечает отец, не моргнув. — Он выстоит.

На последнем слове тхэджагви поворачивается к Минхо. Прозрачная маленькая рука указывает на него, и Минхо на миг кажется, будто дух пытается забраться к нему в душу, разыскивая самые потаённые страхи.

— Ом Мани Панме Хумодна из самых известных мантр в буддизме Махаяны! — отец произносит уверенно и чётко, замахнувшись кымчанчжо, и тень, разрубленная пополам, проходит сквозь Минхо и исчезает, как рябь на воде.

Отец, опустив меч, сжимает плечо Минхо и спрашивает:

— Не испугался?

— Нет, — врёт Минхо.

— Хорошо, — отец вздыхает и, посмотрев на пагоду Будды, переводит вновь взгляд на него. — Но страх — не слабость. Запомни, что сказал этот дух. И знай: ты можешь пойти иным путём, чем он предрекает.

Однако Минхо чувствует, что отец просто пытается его подбодрить. Уж он-то хорошо знает, насколько опасна стезя охотников. В солнечном свете лицо отца бесстрастно, но Минхо кажется: что-то гнетёт его. Видимо, он тоже не рад встрече с тхэджагви и его словам.

Так состоялся первый серьёзный урок Минхо в мире охоты за духами. Он хорошо запомнил храм Чогеса, силуэт тхэджагви и то, что духов можно встретить не только ночью. А ещё лучше в память врезались пророческие слова: «Этот мальчик будет сломлен, но восстанет». Минхо не знал, что имел в виду дух и почему отец так решительно заявил обратное. Но тогда сквозь подростковую самоуверенность пробрался холодок сомнения: быть может, когда-нибудь ему придётся столкнуться с серьёзными испытаниями. Будет ли он готов к ним?

Сейчас, сидя в полумраке своей комнаты, Минхо перелистывал хрупкие страницы записей отца. Свет торшера, стоящего у матраса, на котором сидел Минхо, падал на пожелтевшую бумагу, высвечивая потускневшие чернила. Рядом лежали две большие тетради — дневники отца, а также несколько свитков испещрённых хангылем и ханчой. И всё же та короткая встреча с тхэджагви много раз всплывала у Минхо перед глазами, напоминая о том, насколько тонка грань между миром людей и миром духов.

Он откинулся на стену, задрав голову и сжав переносицу: глаза болели от напряжения и недосыпа. Минхо листал страницу за страницей и пытался найти хоть какую-то связь с недавними событиями. Не понимать, что происходит — сущая пытка для него. Ещё у Хары проявилась связь с духами... Этого не хватало.

На одной из страниц отцовского дневника Минхо наткнулся на странную запись, написанную аккуратными иероглифами:

[運命之輪歸寂，然則平衡薄危。

若封印破，可出一人能契二界。

(Унмёнэ Пакви пребывает в покое, но равновесие непрочно.

Если печать нарушится, явится тот, кто сможет связать два мира.)]

— Унмёнэ Пакви. Колесо Судьбы... — тихо повторил Минхо, смотря в потолок и водя пальцами по блеклым иероглифам.

Он уже встречал это понятие в фольклорных книгах, которые отец хранил в своей библиотеке, но никогда не придавал ему особого значения. Казалось, это один из множества мифических символов, как Древо Мира или Узел Жизни. Но теперь, после столкновения с мульгвишин и странных фраз Хары про «слышала голос», это вдруг обрело иной смысл.

Он не сказал Харе, чтобы не волновать её ещё сильнее, но сегодня ему почудилось, что на стене, возле места, где исчезла мульгвишин, проступил круг со спицами внутри. И теперь, увидев эскиз в дневнике отца, Минхо понимал: нет, не почудилось. Отец зарисовал что-то похожее на зловещий обод, вокруг которого шли символы. Сплетение линий на полях страницы напоминало одновременно и руны, и ханчу. Вдобавок, что-то подобное он увидел на обрывке свитка, где были изложены выдержки из шаманских текстов.

— Если печать нарушится, появится тот, кто сможет соединить два мира, — повторил он вслух, осмысляя. О какой печати речь? Кто явится? И самое главное — это может быть связано как-то с Харой?

Надо было искать ответы. Но где? Отец пропал, оставив после себя лишь хаотичные записи и массу вопросов. Была, конечно, мудан Сонджу, с которой иногда работал отец. Но Минхо ей категорически не доверял.

Он посидел ещё какое-то время, смотря на рисунок и вздохнул. Кажется, выбора не оставалось: требовался человек, сведущий в шаманских обрядах больше него и умеющий работать с печатями, рунами, духами. Увы, никаких официальных объяснений о «Колесе Судьбы» найти в книгах по истории или религии не получалось — все отсылки были к фольклору и суевериям.

Скрипнув зубами, Минхо принял решение встретиться с Сонджу. В конце концов, отец тоже прибегал к её помощи, хоть и осторожно. Если кто и сможет прояснить что-то, так это она.

* * *

К сумеркам улицы Сеула превращались в океан огней: клубы, бары, кафе и уличные забегаловки, — всё горело неоновыми вывесками и привлекало посетителей, как мотыльков. Район Пукчон славился своими переулками, где ханоки соседствовали с современными многоэтажками. Среди этих извилистых улиц затерялся старый чайный дом. Говорили, что раньше это была усадьба древнего рода, а теперь здесь угощали гостей ароматными настоями и сладким рисовым печеньем.

Минхо зашёл внутрь, и его встретил запах имбиря и жасмина, смешанный с лёгкой горчинкой трав. В помещении царил полумрак, а вдоль стен шёл ряд столиков с подушками на полу вместо стульев. Почти все посетители уже ушли, так как время близилось к закрытию, и лишь у окна сидела девушка в чёрном ханбоке, расшитом золотыми узорами. Это и была Сонджу.

Она не была старухой, как показывали в киношных стереотипах про мудан; напротив, она выглядела молодо, хоть и была, кажется, немного старше Минхо. Но в глазах Сонджу читался такой опыт, что Минхо невольно напрягался каждый раз, когда она смотрела на него внимательно. Так было с самой юности. Наверное, ещё поэтому он с подозрением относился к Сонджу, ведь уже тогда отец обращался с ней на равных. А с ним — нет.

Сонджу сидела прямо, с горделивой осанкой, и, встретив его взгляд, улыбнулась чуть приподнятыми уголками губ.

— Я ждала тебя, — сказала она, когда Минхо сел напротив за низкий стол. Её голос звучал негромко и без лишней проникновенности, но в нём ощущалась уверенность и сила.

— Не слишком ли самонадеянно? — усмехнулся Минхо, старательно сохраняя маску холодного безразличия. Он знал, что шаманам нельзя показывать свою слабость. — Ты ведь не могла знать точно, что я приду.

— Но пришёл же, — ответила Сонджу и поставила перед ним пиалу с горячим чаем. Аромат жасмина ударил в нос. — Твои вопросы слишком прямолинейны, Ли Минхо. Я чувствую твою нетерпение и злость.

Минхо сморгнул, будто она прочитала его мысли.

— Я не доверяю мудан, — сказал он ровно и, взяв пиалу, поднёс её к лицу, но глоток так и не сделал. — Считаю, вы чаще врёте, чем говорите правду.

Сонджу не выказала обиды. Её тонкие пальцы скользнули по золотистой вышивке на чёрном шёлке ханбока. Она вздохнула.

— А я не доверяю охотникам, — Сонджу посмотрела на Минхо исподлобья и подалась вперёд, облокотившись о стол. Подпёрла голову рукой и пожала плечами. — Видишь, мы квиты. Но если ты хочешь что-то узнать, придётся потерпеть друг друга.

Минхо немного напрягся: выходит, она что-то знает. Вероятно, отец всё же делился с ней кое-какими деталями. Или она сама почувствовала перемены в городе.

— Ты знаешь о «Колесе Судьбы»? — напрямую спросил он, решив действовать быстро и не терять времени. — И о том, что некая «печать» может быть нарушена?

— Что-то слышала, — уклончиво сказала Сонджу, отведя взгляд и закусив губу. Она поймала ленту пояса и протягивала её между пальцами, а потом мотнула головой, нахмурившись. — Но я давно перестала полагаться на слухи. Открой сердце миру духов, и они сами придут с ответами.

— Мне не нужны эзотерические речёвки, — отрезал Минхо и поставил чашку на стол, так и не отпив из неё. — Я хочу знать, как это связано с моей сестрой. Скажи, что ты скрываешь?

Сонджу посмотрела на него и слегка прищурила глаза. Наступила пауза, во время которой за ширмой чайной комнаты слышался лишь шёпот хозяйки заведения, перебиравшей посуду.

— Ты всегда был прямолинейным, — ответила Сонджу спокойно. — И всегда был упрям, как и твой отец. У вас обоих жёсткий взгляд и непоколебимость в решениях. Однако наш мир не чёрно-белый. Хара... — она произнесла имя сестры Минхо, будто пробуя его на вкус, — связана с древней силой, и ты это знаешь. Хоть и не говоришь ей. — Минхо услышал осуждение в её голосе и хмыкнул. — Может, этот дар ей не нужен, а может, именно он сохранит баланс между двумя мирами. Если «Унмёнэ Пакви» действительно в движении, то...

— Прекрати говорить загадками! — повысил голос Минхо. В глубине души он уже сожалел, что ввязался в этот разговор. Сонджу, как и другие шаманы, любила иносказания. — Либо дай мне конкретику, либо не трать моё время.

Сонджу странно улыбнулась и медленно достала из рукава ханбока свёрнутый амулет. Это был пуджок, похожий на тот, что отец когда-то дал Минхо, но куда более старый. На бледно-жёлтой бумаге красной тушью был нарисован символ, обведённый по контуру защитными иероглифами. Когда она положила амулет на стол, у Минхо внутри всё похолодело: это был точно такой же символ, который он видел тогда на стене — и в дневнике отца.

— Откуда... — начал Минхо, но осёкся.

— Думаешь, только ты один знаешь о таких вещах? — Сонджу слегка провела пальцами по амулету. — Этот знак передавали в некоторых шаманских кругах столетиями. Он означает... — её губы приоткрылись, будто она раздумывала, говорить ли дальше. — «Врата, соединяющие начало и конец». Назови это Колесом Судьбы, Печатью Двух Миров — смысл примерно одинаков.

Минхо почувствовал, как внутри у него нарастает волна раздражения и тревоги. То, что он считал суеверием, вдруг оказалось реальностью, которая подбиралась к его семье. Хара уже страдала от непонятных видений, он чувствовал, пусть она и не говорила этого, и теперь ему явно пытались внушить, что она является частью какого-то большого плана.

— Откуда ты узнала о Харе? — переспросил он, стараясь сдержать эмоции.

— Рядом с ней дрожит грань между мирами. Я заметила это ещё прошлой осенью, тогда твой отец приходил ко мне в последний раз. Вместе с Харой.

При упоминании отца сердце Минхо сдавило. Он до сих пор не мог смириться с тем, что Ли Инсо исчез, не оставив никаких объяснений. Впрочем, возможно, это была его воля: оберегать детей от страшной правды, пока сам он бьётся с тьмой. Но теперь тьма, кажется, подобралась к ним слишком близко.

— Ты лжёшь, — процедил он сквозь зубы, сам толком не зная, почему считает, что шаманка может обманывать. — Отец не стал бы посвящать тебя во все детали.

Сонджу не ответила на этот выпад. Её взгляд вдруг смягчился, и в нём промелькнула печаль.

— Ты её защищаешь, но при этом не видишь очевидного. Возможно, сам боишься признать, что ваша семья связана с миром духов сильнее, чем любые другие охотники. — Она накрыла ладонью кисть Минхо, но тот резко отдёрнул руку, будто обжёгшись. — Гора Пугаксан. Там, в одной из пещер, остались следы обряда, который проводили ещё в эпоху Чосон. Может, найдёшь там свою правду — или хоть часть ответов.

Минхо ничего не ответил. Молча поднялся из-за стола, швырнул на него купюры за чай и развернулся к выходу. Внутри него клокотали гнев, обида и страх за Хару. Сонджу была слишком спокойна для человека, который сообщает настолько тревожные вещи. Может, она просто играет с ним, как кошка с мышью?

Когда он уже занёс ногу, чтобы переступить порог, Сонджу вдруг тихо произнесла вслед:

— Береги себя, Минхо. И Хару тоже. Возможно, судьба уже постучалась в вашу дверь.

Он не обернулся, но почувствовал, как ёкнуло сердце — от этого мягкого, но наполненного силой голоса. В глубине души он понимал: где-то она права. Что-то меняется. И если он будет упрямиться дальше, рискует потерять всё.

Ночной воздух встретил Минхо пронизывающим холодным ветром. Несколько фонарей едва освещали дорогу. Прохожих уже почти не было. Минхо шёл быстрым шагом, сжимая в руке амулет, который за мгновение до выхода схватил со стола. Он даже сам не понял, зачем это сделал — может, чтобы Сонджу не продолжала играть с ним? Или чтобы самому разобраться в силе, что исходит от этого талисмана? Но как только его пальцы коснулись амулета, они на миг занемели. Магия, заключённая в свёрнутой бумаге, была очень сильной. Может, она реагировала на самого Минхо?

«Хара связана с древней силой, и ты это знаешь. Хоть и не говоришь ей», — всплыли в памяти слова Сонджу.

Это злило его ещё сильнее. Он сжал талисман крепче. Внутри бурлила ярость: и на Сонджу, и на ситуацию, и даже на отца, который не оставил ему чёткого плана, кроме этих дневников и сомнительных зацепок. Но превыше всего он был зол на себя самого за то, что не может защитить Хару так, как обещал после смерти матери. Он ведь поклялся, что не даст сестре утонуть в тёмном водовороте, с которым сам кое-как справлялся все эти годы.

В конце концов он резко остановился, вдохнул холодный воздух ночи и поднял глаза на тёмное небо, где сквозь рваные тучи виднелся тусклый лунный диск. Этой ночью у него не будет сил пойти в горы Пугаксан. Слишком много информации и эмоций обрушилось разом. К тому же Хара одна дома, и он не может оставлять её надолго.

— После страданий приходит радостькорейский аналог поговорки "Утро вечера мудренее", — пробормотал он с горечью.

Но в глубине души чувствовал, что утро не решит всех проблем. Скорее всего, только усугубит их. Тем не менее у него не оставалось иного выхода, кроме как попытаться собрать разумную картину из разрозненных осколков. Как и советовала Сонджу, он найдёт пещеру — но без её помощи. Минхо не привык доверять кому попало, особенно людям, причастным к потусторонним силам.

Посмотрев на амулет ещё раз, он сунул его в нагрудный карман рубашки под курткой. И зашагал прочь, чтобы поскорее добраться до машины.

Дом встретил его привычной тишиной. Створки ворот были закрыты, но не заперты, и Минхо, припарковавшись, тихо прошёл во внутренний двор, стараясь не разбудить Хару. Он понятия не имел, сколько сейчас времени — может, два, а может, три часа ночи. В любом случае, усталость давала о себе знать, но мысли не давали покоя.

При свете уличного фонаря, с трудом пробивающегося через матовые стёкла двери, он увидел силуэт сестры в коридоре, но когда вошёл внутрь, оказалось, что она спит у себя в комнате. Наверное, просто показалось — или Хара встала, но быстро ушла обратно. Минхо разулся, повесил куртку в шкаф — в нос ударил запах сырости от капюшона. Он поморщился.

Пройдя в коридор, он остановился у комнаты сестры. Дверь была приоткрыта На столе возле кровати горел ночник. С каких пор Хара спит со светом? Минхо не хотел входить, чтобы не тревожить её, но сквозь эту щель услышал приглушённое бормотание. Сердце сжалось: снова кошмар?

Стараясь не издавать ни звука, он аккуратно отодвинул дверь. Хара, действительно, лежала под одеялом, но лицо её было бледным, а губы приоткрыты. Минхо прислушался, и сквозь прерывистое дыхание сестры ему почудились отрывки древних слогов, которые он едва ли мог разобрать. Несколько раз он уловил звуки вроде «му... пок...», но не понимал значения.

Нахмурившись, Минхо замер, не зная что делать. Он колебался несколько мгновений прежде чем сел аккуратно на край кровати и положил ладонь на голову Хары. Медленно поглаживая сестру по волосам, Минхо наблюдал, как постепенно её лицо расслабляется. Он вздохнул и осмотрелся.

В зеркале, стоящем в углу, отразился сам Минхо — напряжённое лицо, тёмные круги под глазами, полные гнева и усталости. Но вдруг зеркальная поверхность исказилась. На короткое мгновение ему показалось, что на его месте сидит кто-то другой: с удлинёнными чертами, с холодным взглядом, а за спиной мерцают неясные иероглифы.

Мгновение — и видение пропало. Осталось лишь его собственное отражение, смотрящее на него с укором.

Минхо затаил дыхание, вглядываясь в гладкую поверхность. Потом отвернулся, снова посмотрев на Хару и стараясь убедить себя, что это просто игра воображения, вызванная общением с Сонджу и страхом за сестру. Но внутри всё ныло.

Стиснув зубы, Минхо встал и на цыпочках прошёл в свою комнату. Заперев за собой дверь, он опустился на матрас и уронил голову на руки. Ужасно хотелось спать, но Минхо не был уверен, что получится уснуть. Мысли без конца возвращались к Харе.

«Если печать нарушится, явится тот, кто сможет связать два мира», — в памяти всплыли слова из отцовского дневника.

Что, если Сонджу права и всё действительно связано? Что, если отец, будучи охотником с непревзойдённым опытом, неспроста предупреждал, что иногда судьба выбирает «посланника» не среди самых сильных, а среди самых нужных. Может ли такое быть, что Хара — тот самый «ключ»?

Минхо достал из кармана рубашки пуджок и посмотрел на замысловатые иероглифы, написанные на амулете. И почему-то ему снова вспомнился храм Чогеса, дух тхэджагви и слова «этот мальчик будет сломлен, но восстанет». А что насчет Хары?

Ответа у Минхо не было. Он закрыл глаза. Веки налились тяжестью — истощение и тревога давали о себе знать. Но уснуть полностью не получалось: Минхо лишь короткими провалами уходил в полудрёму, вздрагивая от каждого шороха в ночи. И дом, будто издеваясь, еле слышно бормотал что-то, несмотря на спокойную погоду.

В какой-то момент Минхо отчётливо понял, что мир, оказывается, намного сложнее и темнее, чем он предполагал, хоть ему и казалось, что он знает всё. Если «Унмёнэ Пакви» действительно пришло в движение, и Хара тоже как-то в этом всём замешана, значит, от него самого потребуется не только умение уничтожать духов мечом кымганчжо, но и понимание более тонких сил, что управляют мирами. И, черт возьми, без мудан он вряд ли найдёт верную дорогу. Но как пересилить недоверие и гордость?

Минхо слегка приоткрыл дверь — в коридоре всё было тихо, лишь полоска оранжевого света ночника из-под двери спальни Хары рассекала темноту. На кухне тикали часы, мягко отсчитывая секунды до рассвета. Во дворе ветер запутался в ветках деревьев, шурша по черепице крыши. Хара спокойно спала, — Минхо заглянул украдкой к сестре.

«Утром поговорю с ней, — решил Минхо, зная, что вряд ли сможет до конца скрыть нахлынувшую тревогу. — Но не буду пугать её лишними деталями. Скажу только, что нужно быть осторожнее, и, возможно, мы вместе...»

Он запнулся на слове «вместе». Когда в последний раз они действительно делали что-то вместе? Минхо только недавно посвятил Хару в тайну работы отца, и они начали патрулировать улицы и сражаться с духами. Их отношения в последнее время стали напряжёнными: потеря отца, груз тайны, недоверие к другим... И даже друг к другу. Но в глубине души Минхо надеялся, что их братско-сестринская связь сильнее всех потусторонних козней.

Сквозь приоткрытую дверь донёсся тихий вздох Хары — кажется, она тоже искала своё место в этом беспокойном пространстве между мирами. Минхо невольно сжал кулаки. Ему нужно быть сильным, что бы не ждало их впереди.

Сейчас он всё же попробует поспать, а завтра они проснутся, и мир будет всё тем же: Сеул, шум машин, спешащие люди. Но на самом деле, как прежде, уже не будет. Колесо Судьбы, судя по записям отца, уже давно не в покое. И если Харе на роду написано стать ключом, который может сорвать печать, разделяющую мир людей и мир духов, Минхо будет защищать её любой ценой — даже от самой себя, если тёмные силы завладеют её разумом.

Часы на кухне тикали. И в зыбком полусвете ханока сны Хары и тревоги Минхо сплетались воедино, рождая новую главу в истории семьи Кан.