Love Is Blind [lrh]

> егор натс — Надеюсь, что ты будешь счастлива.

«Я взрослый, ты взрослая,
И неважен возраст.
Хочешь, бросай на простыни,
Хочешь — бросай просто.
Мой воздух... Ты и есть мой воздух...»

— Мистер Хеммингс? — я стучусь и захожу внутрь, убедившись, что кроме блондина здесь больше никого нет. Он стоит возле подоконника, с хмурым видом глядя на падающий снег. — Послушай, я...

— Я не хочу выглядеть, как чрезмерно ревнивый партнёр, но, черт, это правда выглядит странно, — он перебивает меня, резко поворачиваясь, и я замечаю, как потемнел цвет его глаз. — Не замечал, чтобы раньше вы с Томлинсоном общались. А теперь общаетесь так близко на глазах у всех. Не хочешь объяснить? — я пытаюсь сдержать улыбку от осознания того, что он всё-таки ревнует, но тут же эта улыбка исчезает с моего лица из-за недавних мыслей. В последнюю неделю я думала, пожалуй, слишком много и что-то всё-таки надумала.

— Я могу объяснить тебе всё, но я уверена, что ты не будешь в восторге, — опускаю взгляд в пол: всё ещё сомневаюсь, но уверенность все-таки возрастает.

— Ты хочешь, чтобы мы расстались? — тихо говорит Хеммингс, и я уже слышу звон в ушах, пытаясь подобрать слова. Он однозначно умеет читать все эмоции по одним лишь глазам.

— Д-да, — поднимаю на него взгляд, и, к удивлению, вижу выражение страха на его лице. — Но это не из-за Луи!

— Джейн, ты понимаешь, насколько неправдоподобно это звучит? — он сжимает губы в тонкую полоску, а его голос начинает слегка дрожать. — Что случилось? Я сделал что-то не так? Малышка, просто расскажи, и мы попробуем решить проблему вместе, пожалуйста, — он устремляет на меня жалобный взгляд.

— Нет, ты не виноват, — я опускаю глаза в пол, потому что чувствую, как краснеют щеки. Вновь чувствую себя обычной ученицей, стоящей напротив своего строгого учителя и говорящей неимоверные глупости, просто чтобы привлечь его внимание. — Я просто... Чтобы отпроситься у родителей, я буквально использовала Луи, — говорить трудно, но я рассказываю Люку всю придуманную нами авантюру. Он слушает, не перебивая, и его глаза широко раскрыты, но на лице играет легкая улыбка.

— Допустим, — он усмехается, когда я заканчиваю повествование, — Я просто сделаю вид, что не знаю обо всей этой истории, если ты наконец объяснишь, почему хочешь расстаться со мной, — к концу фразы его голос буквально падает вниз.

— Я кое-что поняла за эти часы, которые мы с ним провели вместе, — пожимаю плечами. В моей голове крутятся шестерёнки, потому что я пытаюсь придумать похожую на правду причину вместо реальной.

— Только не говори, что теперь тебе нравится этот подтяжечник, Дженни, иначе я правда разочаруюсь, — Люк напрягает челюсти.

— Что? Нет, конечно нет, мне всё ещё нравишься ты, — удивленно вскидываю брови. — Но я правда думаю, что нам стоит закончить отношения, — мой голос снижается почти до шёпота, и Хеммингс подходит на шаг ближе.

— Почему? Пожалуйста, назови хотя бы одну весомую причину! — в отличие от меня Люк едва сдерживается, чтобы не перейти на крик.

— Я не там, где мне следует быть. Я должна встречаться с парнем моего возраста, быть как все девушки, и хотя меня все устраивает, я понимаю, что то, что мы делаем — чертовски неправильно... — у меня начинает щипать в носу, буквы путаются в голове, и речь получается бредовой. Нет, на такое Люк не поведётся.

— Я как никто другой понимаю тебя, но, блять! Я осознаю, что мне хорошо, хорошо с тобой, понимаешь? Я не променял бы это ни на что на свете, даже если все вокруг будут против меня, против нас, я всё равно буду за. — его голос ломается под конец фразы, и я ломаюсь изнутри тоже. Мне невыносимо больно слышать это, потому что я согласна с каждым словом, но давление сильнее, и потому мне кажется, что я всё делаю правильно. — Не молчи. Скажи, что по-настоящему беспокоит тебя, и мы разберёмся. — он умоляет меня взглядом.

— Ты взрослый...

— Ты тоже, — он не даёт мне договорить, перебивая.

— Я не об этом, — поднимаю на него взгляд, сверкающий молниями. — Я не могу дать тебе то, что тебе нужно. Я знаю, ради чего ты хочешь провести мой день рождения вдвоём со мной, тем более, мне ведь исполнится восемнадцать, но я... Я не знаю, хочу ли этого сама, а если всё-таки не хочу, то тебе будет скучно со мной, и рано или поздно мы всё равно расстанемся. Либо же случится что-то хуже... — устало опускаю голову и чувствую, как дрожат мои плечи.

— Малышка, я бы ни за что... Боже мой, Дженни, что ты говоришь? — речь Люка вдруг становится очень тихой и быстрой. Он хрустит костяшками пальцев, пробегается ладонью по волосам, поднимает взгляд в потолок. Он нервничает. — Никогда, повторяю, никогда бы я не стал принуждать тебя к чему-либо. Я не понимаю, были какие-то знаки? Я перешагнул черту? Чёрт, это из-за того, что было недавно у меня дома? Дженни, мне жаль, если ты не хотела этого, но я думал, ты сама... — он присаживается на корточки напротив меня и заглядывает в глаза. Его взгляд затуманен пеленой страха и волнения. Осознание того, что он так переживает, больно щемит сердце. — Я честно не понимаю, что сделал не так...

— Нет, Люк, успокойся, пожалуйста, — опускаю ладонь ему на плечо. — Ты ничего не сделал, и этого я тоже хотела сама. Я лишь боюсь того, что может случится, — я прикусываю губу. Смотреть в глаза Хеммингсу ощущается чем-то невозможным, потому что я нещадно вру, и он, кажется, это замечает, потому что встаёт и отходит к окну.

— То есть считаешь, что я на такое способен? — его голос звучит тускло.

— Нет, — я раздраженно выдыхаю, потому что не могу донести до него свою мысль. — Ты не захочешь встречаться со мной, признай это, если наши отношения будут ограничиваться поцелуями...

— Давай теперь поговорим с тобой серьезно, Джейн, как взрослые, — он вдруг перебивает меня, и я послушно прерываю поток своей лжи. Голос Хеммингса звучит более глубоко и грубо. Холодок мурашек проходит вдоль спины. — Назови мне настоящую причину, какой бы она ни была. Я готов услышать любой ответ, правда. Или, может, что-то послужило поводом к такому решению, какое-то мое действие? Мне не стоило везти тебя к себе домой? — он зарывается пальцами в свои волосы, его глаза бегают по стенам кабинета, я вижу, что изнутри ему хочется кричать, вижу слишком бледный цвет его лица.

— Мне страшно. — с моих губ соскальзывают два слова, прежде, чем я успеваю это проконтролировать.

В лаборантской наступает молчание. Я чувствую обжигающие веки слёзы, жжение в груди, звон в ушах, боюсь поднять голову. Когда тишина уж слишком затягивается, я все-таки поднимаю взгляд на Люка. Мой учитель стоит прямо напротив с потерянным выражением лица, и в его глазах я тоже вижу слёзы.

— Страшно? Ты боишься чего-то? Боишься...меня? — наконец он нарушает тишину. Его голос звучит невыносимо мягко, на тон выше, и слегка дрожит.

— Нет, — я испуганно восклицаю. Слишком много отрицаний за последние несколько минут. — Не тебя. Но я боюсь всего, я буквально живу в этом страхе.

— Объясни, будь добра, — тихо просит он. Я тяжело сглатываю.

— Я боюсь, что сейчас к нам кто-то зайдёт и увидит нас вместе. Боюсь, что какой-нибудь Эштон расскажет о нас тем, кому нельзя знать, боюсь, что узнают родители, и тогда с тобой может случиться всё, что угодно, боюсь, что из-за меня у тебя будут проблемы, что поставлю под угрозу твою карьеру, может, жизнь, и виновата в этом буду я, боюсь, что... — потоком молотого льда вперемешку с огнём эти слова выливаются из меня, и я не могу это контролировать. Люк просто опускает ладони на мои плечи, мягко сжимая их, и этот жест заставляет меня замолкнуть.

— Я понял, о чем ты, — он говорит значительно тише. — И ещё я знаю, что сейчас мне совершенно бессмысленно доказывать, что ты ни в чем не виновата. Хотя это действительно так, но ты ведь не поверишь, — учитель тихо вздыхает и вдруг отстраняется. — Значит, ты хочешь расстаться из-за этого? На тебя давит ответственность?

— Да, — я облегченно выдыхаю, потому что он в точности передаёт мои чувства, но при этом пытаюсь задавить внутри чувство стыда. — Ещё и потому, что я, кажется, не могу доверять тебе. И это звучит ужасно, знаю, но черт... Почему я так важна тебе? Это странно, до безумия странно! Мы знакомы чуть больше года, встречаемся какие-то четыре месяца, а ты так заботишься обо мне... — и вновь я говорю эти острые слова с такой легкостью, словно выпила флакончик сыворотки правды.

— Почему ты так важна мне? Ты правда хочешь знать, Дженни? — взгляд Люка вдруг меняется, теперь он мечет молнии и темнеет. Я медленно киваю, ожидая всё, что угодно, но не то, что он произносит после. — Хорошо, дорогая. Гребанные пять лет назад мне поставили диагноз — депрессивное расстройство.

Я тут же застываю, вглядываясь в его лицо и пытаясь понять, шутит ли он. Конечно, над таким не шутят — и доказательством тому является его грустный взгляд, слёзы в глазах и сжатые челюсти, — но я пока что просто не могу осознать. Тут же ощущаю себя так, словно в моей голове с грохотом рушатся стены, мне хочется прижать к себе моего Люка и никогда не отпускать, если он прошёл через такое, но сжимаю руки в кулаки и стойко выдерживаю всплеск эмоций, глядя прямо на него. Он не ловит мой взгляд, его глаза блуждают по стенам.

— Почему ты не говорил..?

— Потому что боялся твоей реакции, и только сейчас понимаю, что это было огромной ошибкой. Может, если я сделал бы это раньше, твоё доверие ко мне бы возросло, да и ты сама поняла бы многие вещи, — он прерывисто вздыхает. — Поэтому я расскажу тебе всю историю прямо сейчас.

— Восемь минут до конца перемены, — я мельком смотрю на часы, все ещё пребывая в шоке от происходящего и не в состоянии мыслить адекватно.

— Плевать. Я должен рассказать, — он выглядит уж слишком целенаправленным, и я просто молча киваю, повинуясь. Каждое его слово, каждый жест вызывают волну мурашек. — Начну с истоков. Когда-то давно, в тёмные времена моей жизни я встречался с девушкой, которая была наркодилером. Наши отношения были, мягко говоря, токсичными, по большей части по её вине, она постоянно в чём-то меня обвиняла, но всегда находились аргументы, чтобы я остался, не бросал ее и не разбивал бедной манипуляторше сердце, и стыдно осознавать, что я не мог уйти. Я тоже употреблял эту дрянь, часто выпивал, и мне было только, черт возьми, двадцать два. — он вновь делает глубокий вдох и выдох. Его глаза устремлены в пол, но я и не прошу смотреть на меня: это наверняка чрезвычайно сложно. — Она была старше меня, всё её прошлое было в грязных пятнах, а я почему-то влюбился без памяти. Но это была не любовь, только влюбленность. И черт знает, чем бы все закончилось, но она умерла от передозировки. И всё бы ничего, но в ту ночь мы с ней спали в одной кровати, у неё случился сердечный приступ, и наутро я проснулся с телом в постели рядом. — я ахаю, но Люк ведёт себя так, словно он здесь один, и с дрожью во всем теле продолжаю слушать. — Это всё стало чем-то вроде последней капли, то есть, внутри меня было то ужасное чувство, что я хотел расстаться с ней, но не мог пересилить себя, и потому был рад, что буквально избавился от неё, не запачкав рук, — он поводит плечами в жесте омерзения, а у меня все слова будто разом вылетают из головы. — Тогда, придя к психологу с жалобами на некоторые раздражающие симптомы вроде бессонницы, в ответ я получил фразу «Здесь я бессилен» и был направлен к психотерапевту. От него я услышал тоже самое через два года. — Хеммингс вдруг замолкает, его голос дрожит, и он тяжело сглатывает, прежде чем продолжить говорить. — Тогда я уже встречался с Кейт, ты знаешь её, но я начал отношения, просто чтобы заполнить какую-то пустоту внутри. Она помогла мне с этим, действительно, но мои проблемы с нервами никуда не уходили, и здесь она, очевидно, была бессильна. А потом мои родители попали в аварию... — он втягивает воздух сквозь зубы и поднимает взгляд в потолок. Я хочу попросить его остановиться, если так тяжело говорить, но, заметив мою попытку, он поднимает палец вверх, прося помолчать. — Я буквально дошёл до пика в своём состоянии через месяц после их смерти. И оказался в кабинете у психиатра, потому что... Черт, нет, об этом когда-нибудь потом, — вновь пауза, не такая долгая, но волосы на всем моем теле успевают встать дыбом, потому что я догадываюсь, но не хочу оказаться правой. Люк пальцами зарывается в волосы и через силу продолжает рассказ. Я же чувствую, как по щеке скатывается первая слеза. <i>Мне так чертовски жаль его.</i> — Сначала было улучшение, я пил таблетки, и они убирали физические симптомы вроде сильнейших головных болей и панических атак, но эмоциональная ситуация не сдвигалась с мертвой точки, что бы я ни делал. Кейт не помогала в этом, я злился на неё, на себя, на мир, — впервые за этот монолог он вдруг смотрит на меня, и его глаза похожи на глаза сумасшедшего. Боже, это очень много для того, чтобы осознать. Внезапно нас прерывает звонок. — Какой у тебя сейчас урок? Я отпрошу тебя.

— Физкультура, — отвечаю хриплым голосом и вдруг чувствую резкую необходимость сесть на стул рядом с собой.

— Тогда вообще забей, — он машет рукой. — Сейчас, я быстро.

Он мигом открывает дверь в класс, и я слышу его строгий голос, которым он даёт задание. Каким чудом ему удается держать себя в руках перед учениками посреди такого разговора? Спустя буквально минуту дверь открывается и закрывается вновь. Люк подходит ближе и вглядывается в мое лицо, потому что я выгляжу, как самый растерянный человек в мире.

— Ты в порядке? Мне продолжать? — лишь киваю в ответ, и он снова говорит, но выглядит уже чуть более спокойным. — Если ты не хочешь слушать дальше, просто скажи, Дженни. — я быстро мотаю головой, и он кивает. — Мой психиатр тогда искренне пожимал плечами на вопросы о том, как избавиться от панических атак и самоистязания. Он просто не знал. Я заваливал себя работой, боже, я ведь уже тогда работал здесь! Честно, не знаю, как продержался, наверное, любовь к преподаванию и книгам смогла удержать меня на плаву. Я нагружал себя по полной, чтобы отвлечься и не словить панику на ровном месте, не знакомился с новыми людьми, боялся находиться дома один... Хотя, если я буду честным, чаще всё было гораздо лучше, обострения наступали только осенью. Может, помнишь, когда ты только поступила к нам, я так странно вёл себя, даже на уроках молчал почти всё время, что вряд ли подходит к профессии учителя? Это просто был очередной тяжелый период, когда я старался не срываться на всех подряд, жить, как обычные люди, и находить в себе желание жить, но плохо получалось. А потом мне начала нравиться ты, — его голос вдруг смягчается, и на лице я вижу подобие улыбки. С этого момента начинаю слушать ещё внимательнее, пытаясь не отвлекаться на шум класса за стенкой. — Это было лето, я и без того был практически в порядке, поэтому никак не связал эти два события, лишь со страхом ждал осени. И вот, сентябрь, я хожу на работу только ради того, чтобы увидеться с тобой, потом мы вдруг начинаем встречаться, и... Дженни, это первая осень за последние пять лет, когда у меня не было обострения, — его счастливые глаза заглядывают прямо в мои. — И первый раз, когда психиатр сказал мне, что в моем состоянии есть улучшения. Представляешь?

— Из-за меня? — я шепчу, пытаясь сдержать слёзы, потому что мне невероятно больно представлять, через что проходил Люк, эта история уж слишком действует на мои эмоции. Хеммингс мягко кивает в ответ.

— Я мог бы сказать, что это совпадение, Джейн, но я не верю в такие совпадения. Благодаря тебе мне хотелось стать лучше, я вытаскивал себя из ямы, чтобы встать перед тобой в виде того человека, который тебе нужен, в виде опоры и защиты, а не того, кто и сам нуждается в поддержке. Потому что видел, что нужен тебе. Я сам помог своему состоянию, но ты послужила мотивацией. И являешься ей по сей день. Из-за этого я так сильно дорожу тобой, малышка.

— Черт, я... Мне так жаль, Люк. Это слишком много для того, чтобы осознать всё за один раз, — устремляю взгляд на свои дрожащие руки и качаю головой.

— Извини, я знаю, что сложно, но ты ведь хотела узнать, а я хотел, чтобы узнала ты... Блять, я только что понял, что весь этот рассказ звучал как чертова манипуляция, — Люк вдруг резко бледнеет. Он облизывает губы и продолжает, прежде чем я успеваю возразить. — Ты теперь наверняка думаешь, что я рассказал это именно сейчас, чтобы надавить на жалость. Мол, если ты уйдёшь, мне опять будет плохо, я не переживу... Дженни, пожалуйста, не думай, что это так, всё будет в порядке, я постараюсь справиться, — в его глазах снова слёзы, и он сжимает руки в кулаках до белых костяшек. — Я ненавижу себя...

— Даже в мыслях этого не было, — я шепчу, закрывая глаза руками. От таких слов по отношению к себе мне становится больно. — Мне просто очень жаль тебя, и ещё жаль, что ты не рассказал раньше...

— Не нужно меня жалеть, хорошо? — он присаживается на корточки напротив меня, и его голос вдруг становится мягче. — Я столько слов жалости слышал за все эти годы, что сейчас уже противно.

Я медленно киваю, поднимая на него взгляд. Тихо всхлипываю, тону в глубине его ярких голубых глаз, впитывая каждую эмоцию, что они мне выдают.

— Спасибо, — он произносит едва различимо, а потом вдруг встаёт, быстрым шагом подходит к стене и размахивается, чтобы ударить по ней сжатой в кулак ладонью. Я знаю этот жест — действие безысходности, отчаяния, и если это то, что сейчас ощущает Люк, то мне страшно, стыдно и тоже до безумия больно. Я зажмуриваюсь, услышав характерный стук, а мое сердце, лишь на секунду замедлив темп, начинает биться как бешеное, пытаясь вырваться из грудной клетки.

— Люк! — не могу сдержать крик. Он резко оборачивается на меня, его взгляд испуган. Я подхожу ближе, хватаю его за плечи и слегка сжимаю на них свои ладони, чтобы он пришёл в себя. Хеммингс потерянно качает головой, слёзы катятся по его бледным щекам. Я со всхлипом обнимаю его, прижимаясь к груди, и чувствую, как он судорожно обнимает меня в ответ. — Я думаю, ты очень сильный человек. Теперь ещё больше вдохновляюсь тобой, раз ты прошёл через такое, а окружающие даже не догадываются, — поднимаю голову и ловлю взгляд искрящихся голубых глаз. — Но ты даже не упоминал эту часть своей жизни. Так почему я должна доверять тебе? — говорить эти слова так же трудно, как если бы мое горло перерезали осколком стекла и я бы сейчас захлёбывалась кровью, но вместо крови я тону в собственном страхе.

— В этом ты права, Дженни, в этом я ошибся, — он вновь прижимает меня к себе и целует в макушку. — Я не держу тебя. Зато теперь ты знаешь обо мне буквально всё. Итак, по твоему решению мы все-таки расстаёмся? — в его глазах плещется тревога, несмотря на спокойный тон голоса и такие невозмутимые слова.

— Мне нужно время, я просто хочу разобраться с этим в своей голове, хорошо? Я...не хочу, чтобы всё заканчивалось, — последнюю фразу я уже шепчу, не находя в себе силы поднять голову.

— Я понимаю, — он кивает и отходит, заблаговременно давая мне личное пространство. — Хорошо. Я отпускаю тебя сейчас, но помни, что я всегда здесь, ладно?

Я киваю в ответ, кидаю последний быстрый взгляд на его красивое усталое лицо и выбегаю из лаборантской. Ноги сами ведут меня к туалету, где я вдруг резко начинаю рыдать. Слёзы текут по щекам, я стираю их пальцами и они снова текут, смотрю на своё ничтожное отражение в зеркале и провожу в этом идиотском женском туалете весь остаток урока.

***

— Где ты была? — Сэйди догоняет меня в коридоре и останавливает за локоть. — Миссис Фелпс спросила что-то про тебя у мистера Хеммингса, когда он пришёл на урок, а он ответил очень тихим голосом, так что мы не услышали, — подруга качает головой. — Ещё вопрос: что ты сделала с нашим учителем? Он выглядел так, как будто плакал... И ты тоже, — она вдруг хватает меня за плечи и разворачивает лицом к себе.

— Не знаю, может, я совершила самый идиотский поступок в жизни, но я сказала ему, что хочу расстаться, — отвожу взгляд, потому что не хочу видеть укор и удивление в глазах Сэйди.

— Что-то случилось? Ты ничего не рассказывала, — она спрашивает осторожно, и я тут же качаю головой.

— Случилось лишь то, что иногда я слишком много думаю, — выдаю тихий вздох. — Но я не пришла на урок, потому что он рассказал мне такую историю о своей жизни, что у меня до сих пор мурашки. Словно до этого он был совсем другим человеком для меня.

— Эта история изменила твоё решение? — Сэйди продолжает вопросами прощупывать почву.

— Не знаю, черт, — запускаю пальцы в волосы и бессильно останавливаюсь. — Это всё слишком сложно. Я хочу подумать обо всем, а не разговаривать, ладно?

— Конечно, — она опускает ладонь на мое плечо в успокаивающем жесте.

***

Остаток дня проходит в тумане, и я прихожу в себя, лишь когда сижу на уроке Хеммингса уже на следующий день. Учитель что-то объясняет, а я пытаюсь не дать эмоциям выплеснуться наружу. У меня горят щеки, я с силой сжимаю ручку в пальцах, слова Люка эхом отзываются в голове. Хочется злиться, но непонятно, на кого.

— Сегодня мы будем учиться определять размер стихотворения, а также попробуем проанализировать одно, — Хеммингс встаёт из-за стола, чтобы достать из шкафа несколько сборников со стихами. — Вообще, определению размера учатся раньше, но учителя, к сожалению, редко уделяют этому должное внимание. Хотя эта тема входит в экзамен, — он окидывает глазами класс, и я раздраженно вскидываю руку в воздух. — Да, мисс Флеминг? — с этой фразой его голос напрягается.

— Мистер Хеммингс, зачем такие сложные темы нужны тем, кто не собирается сдавать литературу? Нас здесь половина класса, — я в непонимании качаю головой. — Разбирайте их на отдельных занятиях, когда нас тут нет. — хочу продолжить, но Сэйди пихает меня под столом, и я устремляю на неё злой взгляд. Она вскидывает брови и качает головой, прося прекратить. Люк хмыкает и поправляет волосы нервным жестом.

— Эта тема не такая уж и сложная, Дженни, — у меня перехватывает дыхание, потому что теперь я смотрю прямо в его глаза. — И полезно для общего развития. Я ведь не заставляю тебя сдавать зачёт, — он подмигивает, но это явно даётся ему с трудом. Я раздраженно выдыхаю, и до конца урока мы больше не обмениваемся ни словом.

После звонка я собираю учебники в рюкзак и собираюсь выйти из кабинета, когда меня окликает Хеммингс. Закатив глаза, подхожу к его парте и с вызовом вскидываю брови. Вблизи обращаю внимание на его мятую рубашку и красные усталые глаза.

— Джейн, я всё понимаю, но ведь это ты предложила расстаться, не я, — говорит он, убедившись, что в классе больше нет людей. — Если бы всё было наоборот, у тебя была бы причина для такой неоправданной злости. А сейчас что?

— Не знаю, — я тихо вздыхаю и отвожу взгляд, потому что чувствую стыд. Он, как всегда, прав.

— Зато я знаю, Дженни, — в ответ на это я лишь вопросительно смотрю. — Ты злишься. Наверняка, на себя. Но злиться на себя обычно тяжело, потому что гораздо проще скинуть вину на других, и потому достаётся мне. Я ведь тоже в этом участвовал, — он усмехается. — Так что, милая, пожалуйста, разберись со своими эмоциями, потому что сейчас твоё поведение очень разрушающее.

— Ладно. Спасибо, — пожимаю плечами и иду к выходу из класса, пытаясь сдержать слёзы, потому что Люк чертовски прав.