.8. Когда трещит броня
«Ты решаешь, встанешь ли снова... или позволишь себе упасть.»
Тренировочный ринг был не настоящим. Просто ровная земля в середине площадки, обнесённая импровизированной разметкой из шнура и битых шин. Пыль вздымалась от каждого шага, оседая на коже, проникая в ноздри. Всё тело каждого бойца гудело от усталости — мышцы, выжженные многократными подходами, дыхание тяжёлое, глаза затуманенные.
Но когда Ева шагнула в круг — всё это перестало иметь значение.
Против неё стоял Итан Гарпи — высокий, жилистый, с руками бойца и горящими глазами упрямца. Пот катился по его вискам, грудь вздымалась часто, как у загнанного зверя. Но он держался — не как солдат, а как мужчина, который поставил на кон свою гордость.
— Без правил? — спросил он, срывая с себя футболку и кидая её на землю. Мышцы на его руках вздрагивали, как у взведённого пружинного механизма.
— Без оружия, — уточнила Ева. — Всё остальное — на твой страх и риск.
Она сняла куртку, осталась в чёрной майке, вся мокрая от пота. Боками проступали синеватые следы старых ушибов — и новые, после утренней тренировки. Но в её глазах не было страха. Только ледяное спокойствие.
Вся команда сгрудилась по краям круга. Логан — с крестообразно скрещёнными руками, Ксавьер чуть прищурился, как снайпер в прицеле. Эван стоял, вцепившись пальцами в ремень, Эйдан мрачно смотрел на Итана, будто уже мысленно разбивал его лицо.
Деклан прошептал:
— Он её недооценивает.
Раунд начался.
Итан пошёл первым. Резко, грубо, как привык. Его стиль — прямолинейный, мощный. Он пытался пробить левый бок Евы, но она отступила полшага и пропустила удар мимо. Его кулак прошёл в сантиметре от её рёбер. И тут же — короткий встречный боковой в его плечо. Не в голову. В мышцу. Больной, точный удар.
Итан отшатнулся.
— Хитрая, — процедил он. — Всегда бьёшь в слабое место.
— Я не дерусь, чтобы красиво, — ответила Ева. — Я дерусь, чтобы победить.
Он снова пошёл в атаку. Подсечка — но она увернулась, и его нога скользнула по пыльной земле. Он потерял равновесие на мгновение — и получил удар в диафрагму.
Глухой хрип вырвался из его горла.
Она знала, что нельзя давать ему времени. Прыжок вперёд — локтем в висок, но он блокирует. И тут же бьёт кулаком ей в плечо. Ева едва не теряет равновесие. Боль пульсирует. Он попал. Хорошо попал.
Но она не даёт себе упасть. Она отпрыгивает назад, тяжело дыша. Лицо вытянуто, подбородок сжат.
Они оба потные, уставшие, будто сражаются уже час. Но прошло не более трёх минут.
Итан бросается, прижимая её к земле. Они валятся в пыль. Секунда борьбы — его колено прижимает ей бедро, он пытается зафиксировать руки. Он выше и тяжелее. Пытается перевести бой в партер. Но...
Ева резко бьёт лбом в его нос. Хруст. Он отшатывается инстинктивно — кровь. Она выскальзывает, словно змея, скользит под него, переворачивает — и оказывается сверху.
Резко — два удара в рёбра. Потом в грудь. Потом — в челюсть. Он пытается прикрыться, но запоздало. Её ладонь захватывает его запястье, выкручивает, прижимает.
Он шипит.
— Сдавайся, — спокойно говорит она.
— Никогда... — сквозь зубы.
Ева отпускает руку. Встаёт. Дышит.
Он встаёт тоже. Пошатывается. Пытается вытереть кровь с лица, но руки дрожат.
Он бросается в последний раз, сломя голову — прямой, отчаянный удар.
И тут она делает то, чего он не ожидает.
Она не отбивает. Не уворачивается.
Она просто делает шаг вперёд и ловит его на колено в живот.
Удар — как молот. Воздух с хрипом вырывается из его лёгких. Он сгибается, падает на колени.
Тишина.
Ева стоит над ним. Не торопится добить. Только смотрит.
— Всё, Гарпи, — тихо говорит Эван. — Ты проиграл.
— Ты даже не понял, во что ввязался, — добавляет Эйдан, всё ещё не отводя взгляда от упавшего.
Итан сидит, тяжело дыша, голова опущена.
— Скажи это, — говорит Ева, всё ещё не двигаясь. — Или поднимайся и продолжай. Но если ты сейчас скажешь, что проиграл — ты уходишь. Слово офицера.
Он молчит. Потом тихо, едва слышно:
— ...Я проиграл.
Слова падают на землю, как камни.
Ева делает шаг назад. Лицо её непроницаемо. Но в глубине — горькая боль. Не от удара. Оттого, что ей снова пришлось драться, чтобы доказать, что она достойна быть здесь.
Она поворачивается к команде.
— Тренировка закончена. У всех — полтора часа отдыха. Потом продолжим.
Все молчали. Даже Логан. Даже Ксавьер.
Только Эйдан шепнул Эвану:
— Это была не победа. Это было напоминание, кто она такая.
Все разошлись по раздевалкам, только Итан стоял минуты три и смотрел в спину уходящей Еве. Он кипел от злости. Футбольнув ногой камень, он тоже направился в раздевалку.
Раздевалка отряда была пропитана потом, металлом и молчанием. Никакой музыки, только капающая с чьей-то скамьи вода и звуки рвущейся молнии — Итан Гарпи со злостью застёгивал свой тактический рюкзак, бросая в него перчатки, форму, личные мелочи.
Он психовал. Настояще. Громко.
— Чёртова показуха... — процедил он, стягивая с полки нашивку «Монолит» и сминая её в кулаке. — Эти идиоты молятся на неё, а она загоняет всех в землю! — его голос взлетел до почти истеричной ноты. — Не командир, а фашистка в чёрной майке! Шлюха рыжая! В аду ей гореть!
Металлическая фляга, вылетевшая из его рюкзака, стукнулась об стену и с грохотом покатилась по полу. Один из бойцов — Руперт — дернулся, но промолчал. Карл сжав зубы, отложил перчатки и просто наблюдал. Все уже были на взводе, но никто не хотел быть первым, кто вмешается.
Но первым стал Эйдан.
Его голубые глаза метали искры. Скулы были сжаты, пальцы — кулаки, настолько плотные, что костяшки побелели.
— Повтори, — глухо сказал он.
— Что? — с вызовом ответил Итан, поворачиваясь.
— Повтори то, что сказал про Еву.
Итан вскинул подбородок.
— Я сказал, что она не капитан. Она... просто баба, которую прикрывает её брат и её... —
Он не успел договорить.
Эйдан рванул. В несколько шагов он сократил расстояние, и в его глазах уже читалась одна цель: разорвать Итана прямо здесь.
— ТЫ, СУКА, ЗА СВОИ СЛОВА ОТВЕТИШЬ!
Итан инстинктивно отшатнулся, но не успел — Эйдан ударил, кулак сорвался с точностью пули — прямой в скулу. Итан полетел на скамейку, но сразу же вскочил, и, матерясь, попытался врезать в ответ. Но в этот момент его схватили.
— СТОЙ! — Эван успел вовремя. Он вцепился Эйдану в плечо, разворачивая его, удерживая обеими руками. — Эй, эй! Хватит! НЕ ЗДЕСЬ!
— ОН ЕЁ УНИЗИЛ! — Эйдан рвался, как пёс с цепи. — ПЕРЕД ВСЕМИ! И ЕЩЁ ОСМЕЛИЛСЯ ГНАТЬ НА НЕЁ ЗА СПИНОЙ!
Руперт и Карл уже вжались в стены, но увидев, как Итан хватается за табурет, чтобы, видимо, продолжить, перехватили его.
— Гарпи, не дури, — прошипел Руперт, удерживая его за ворот. — Ты уже вляпался. Не делай хуже.
— Он реально хочет себе статью за нападение, что ли? — добавил Карл, вжимая Итану руку за спину.
— Пошли вы... — Итан плевал ядом. Его голос срывался. Он рвался, вырывался, но силы уже были не те. Не после спарринга. Не после поражения.
А Эйдан... он всё ещё кипел.
— Отпусти, Эван! — рыкнул он, вырываясь. — Я сдерживал себя достаточно долго! Этот ублюдок...
— Нет, Эйдан, — твёрдо сказал Эван. — Он сам себя уже вычеркнул. Ему здесь не место.
Эйдан дышал тяжело, грудь ходила вверх-вниз. Он посмотрел на Итана.
— Если бы не Ева... я бы сломал тебе челюсть.
— Да иди ты...
— Заткнись, — бросил Руперт. — Ты уже и так в говне по уши.
Ева стояла у самого входа, не вмешиваясь ни на секунду. В её лице не было эмоций. Ни капли злости. Только выжженная пустота.
Как только Гарпи начал выходить прочь, он столкнулся с Диаз. Она протянула руку и тихо сказала:
— Жетон. Камеры в раздевалке не пишут. Но если ты продолжишь — запишу всё остальное лично. Всё, Гарпи. Ты ушёл.
Итан, выдохнув, снял с шеи свой жетон и с едкой улыбкой положил его в руку Евы. Он рванул рюкзак с пола и, не оборачиваясь, вышел, почти выбив ногой дверь.
После его ухода повисла мертвая тишина.
Эйдан тяжело опустился на скамью.
— Прости... — выдохнул он. — Я... просто не мог...
— Я знаю, — прошептала Ева. — Всё нормально.
Но в глубине её взгляда горел ледяной огонь. Она не позволила себе сломаться. Но разрушенная часть внутри уже начала собирать осколки.
Кабинет был погружён в полумрак. Тусклый свет настольной лампы отбрасывал мягкое свечение на документы, карту учений и пару рассыпанных по столу бумажных стаканчиков из-под кофе. Сквозь плотные жалюзи пробивались полосы остывающего дневного света, рисуя тюремные решётки на полу.
Ева сидела в кресле, сгорбившись вперёд, локти опирались на колени, а в пальцах крутилась тонкая металлическая пластина — жетон Итана Гарпи. Он остался у неё, как последняя грань между тем, кем был он... и кем стал.
Она смотрела на него уже почти двадцать минут.
Лёгкий вес металла не ощущался в ладони, но каждый оборот жетона, каждый его блеск под лампой — тяжелее выстрела.
«Ты не достойна быть командиром такого элитного отряда, как "Монолит"... Руководство ошиблось, выбрав тебя.»
Эти слова прожигали в голове, как паяльник. Не громкие, не яркие — но ядовитые, как ртуть. Они звучали снова и снова, и с каждой прокруткой жетона в пальцах, словно становились громче.
Ева опустила голову, закусив губу до крови.
Она не плакала. Она не умела — слишком давно вытравила это из себя. Но что-то внутри давило, словно ребра сжимала стальная скоба. Где-то между сердцем и лёгкими пульсировала злость. Не на Гарпи. Не на отряд. На себя.
Почему он вообще осмелился?
Почему счёл, что может поставить под сомнение её место?
Почему в его словах была тень правды?
Сердце било резко, в висках — глухо, будто она всё ещё слышала тренировочные удары, глухие шаги по гравию, и его голос, обволакивающий разум мерзким ядом.
«Ты — ошибка. Холодная, бездушная, изломанная ошибка.»
Она резко сжала жетон в кулаке.
Нет. Он не прав.
Он никогда не был прав.
Она помнила, как стояла перед командованием. Как билась за право создать «Монолит», когда все считали, что спецназ не подчинится женщине. Как отбивалась от бюрократии, как выходила на операции, как вытаскивала каждого бойца на себе. Сколько крови, чёрт возьми, она пролила?
Неужели один сломленный боец может перечеркнуть всё это одной фразой?
Жетон с лязгом опустился на стол.
Ева выпрямилась. Глаза её были стеклянными, но в глубине — холод и ярость. Спокойствие той, кто стоит перед бурей.
Она больше не чувствовала усталости.
Только намерение.
Она знала: завтра на тренировке бойцы увидят не просто командира.
Они увидят, почему она и есть «Монолит».
И кто посмеет усомниться в этом — должен быть готов умереть под её взглядом.
Раздался тихий, но чёткий стук — два коротких, один длинный. Ровно, почти в такт её пульсу.
Ева подняла голову, взгляд всё ещё был расфокусирован, как будто возвращался с глубины холодных мыслей.
— Да? — голос прозвучал глухо, хрипловато. Она едва его узнала.
Дверь приоткрылась, и в проёме показался Ксавьер Фрост — сдержанный, аккуратный, будто всегда шагавший по грани между "незаметным" и "вездесущим". Его коротко остриженные тёмные волосы были чуть растрепаны, на переносице — след от защитной маски после тренировки. Но глаза — ясные, умные, как у аналитика, просчитывающего ситуацию на три хода вперёд.
— Извини, капитан, — начал он тихо. — Я... не знал, что ты одна.
Ева молча кивнула, приглашая его войти. Жетон Итана всё ещё лежал на столе — прямо посреди ровных бумаг, будто рана на коже порядка.
Ксавьер взглядом зацепился за него, но ничего не сказал.
Он подошёл ближе, остановился у стола.
— Все уже знают, что он ушёл. Бойцы... говорят об этом. Не все понимают, что произошло, но все встали за тебя. Даже новенькие.
Ева посмотрела на него, чуть склонив голову.
— А ты? — спросила она с какой-то горькой полуулыбкой. — Ты встал за меня?
Ксавьер не ответил сразу. В его лице мелькнуло что-то человеческое, искреннее — что редко прорывалось через его защиту.
— Я никогда не стоял за тебя, Ева.
— ...
— Я всегда был с тобой. С первого дня.
Он сделал паузу.
— Если кто-то осмелится сомневаться — я просто выключу ему доступ ко всем системам базы. Пусть потом орёт в стену.
Ева усмехнулась, и впервые за весь вечер — по-настоящему. Тихо, устало, но тепло.
— Спасибо, Фрост.
— Ты держишься слишком долго, — осторожно сказал он. — Может... пора немного отпустить?
Она снова бросила взгляд на жетон. Долгий, прощальный.
— Я не могу, — сказала она тихо. — Если отпущу — рухнет всё. Не отряд. Я.
Ксавьер кивнул. Он понял. Лучше, чем кто-либо.
Затем медленно развернулся к выходу.
— Барс принес тебе кофе. Я оставил его в приёмной. Остыл, конечно, но всё равно крепкий.
— Барс? Сам?
— Да. Он сказал: «Передай кэпу, что мы её не бросим. Даже если она нас порвёт завтра.»
Дверь закрылась за ним мягко, беззвучно.
А Ева осталась наедине с пустым кабинетом, холодным кофе... и своим выбором.
Жетон больше не имел веса.
Она больше не сомневалась.
После тридцатиминутной тишины и одиночества к ней врывается Август Гарпив с такой яростью, что дверь, казалось, вот-вот выпадет с петель. Он не останавливается — буквально влетает в комнату, опрокидывая стол, и с диким ревом хватает её за шиворот, прижимая к стене. В его глазах пылает неистовство, его руки сжаты в кулаки, а лицо искажено от ярости.
— Как ты, сука, посмела?! Ты из-за своей чёртовой гордости выгоняешь моего брата?! — его голос звучит как грозовой раскат, и он не пытается скрыть своего бешенства. Ева, хотя и ошарашена, моментально приходит в себя, чувствует его холодный захват на шее.
— Отпусти меня, Август! Ты не знаешь, что ты творишь! — её голос тих, но уверенный, она встречает его взгляд, не отводя глаз.
Август не отпускает её, его руки становятся ещё крепче, сжимая ткань её формы, как будто пытаясь стереть её личность. Он на несколько мгновений теряет контроль, забыв о любых границах, и рвёт голосом воздух:
— Ты не имеешь права так поступать с ним! Ты заставила его уйти с позором, и тебе плевать, каково ему! Ты как раз тот человек, который должен был стоять рядом, а не выкидывать его, как тряпку! — его слова звучат, как удары молнии, и Ева не может избежать боли в их звуках.
Её дыхание учащается, она ощущает, как его пальцы сжимаются на её одежде, но не теряет контроля. Внезапно она резким движением ударяет его своей ногой по колену. Август резко вскрикивает от боли, отпуская её на мгновение. Ева, мгновенно воспользовавшись моментом, срывает его хватку и вырывается из его захвата, отталкивая его от себя.
— Я не позволю тебе так обращаться со мной, — она стоит, весь её вид выражает решимость. Тон в её голосе меняется на холодный и твёрдый, как лёд.
Август, ошарашенный её силой, качается, но быстро восстанавливает равновесие. Он смотрит на неё, стиснув зубы. В его глазах всё ещё горит огонь, но он уже не такой неуправляемый.
— Ты думаешь, ты сильная, потому что выбила меня? — его голос не успокаивается, но его гнев, как будто, поглощает что-то важное, что остаётся внутри.
Ева шаг за шагом подходит ближе, её взгляд не ослабевает.
— Если ты думаешь, что твоё возгласы у меня в кабинете помогут мне поменять своё решение, то ты очень сильно ошибаешься! Ты думаешь себе приговор только что не подписал? Накинулся на капитана элитного отряда, угрожал, оскорблял! Август, я была о тебе лучшего мнения.
Ева стоит в центре кабинета. Август, хоть и отошёл на несколько шагов, всё ещё злобно смотрит на неё, его глаза горят яростью. Она знает, что ситуация вышла из-под контроля, и её решение сейчас будет иметь последствия.
Её рука уже тянется к рации лежащей на полу, не медля. Как только она нажимает кнопку, голос Ноэля Кански звучит в динамиках, но в её голосе появляется нотка усталости, которая выдаёт всю тяжесть произошедшего.
— Кански, мне нужно поговорить с тобой. Срочно, — её слова чёткие, но в них скрывается напряжение. Она старается удержать своё спокойствие, несмотря на бурю внутри.
Проходит несколько минут, и дверь кабинета открывается. Ноэль Кански входит в помещение, его выражение лица сдержанное, но сразу видно, что он ощущает напряжение в воздухе. Он сразу видит Августа, стоящего рядом с Евой, и мгновенно оценивает ситуацию.
— Что тут происходит? — его голос не выдаёт эмоций, но с каждым словом становится яснее, что его внимание сосредоточено на происходящем. Ева, не отрывая взгляда от Ноэля, решает объяснить всё, не скрывая правды.
— Август, твоя надёжная правая рука, — она коротко кивает в его сторону, — решил «выяснить отношения» со мной после того, как узнал, что его брат был исключён из моего отряда. Ситуация вышла из-под контроля. Он опрокинул стол, схватил меня, и я была вынуждена защитить себя.
Ноэль, не двигаясь с места, взглядом оценивает напряжённого Августа, который всё ещё стоит на грани взрыва. Ноэль говорит сдержанно, но его голос остаётся твёрдым.
— Август, ты сам знаешь, что такие поступки не должны иметь место в нашем отряде. Ты подрываешь дисциплину и показываешь слабость. Ты не можешь позволить себе такого поведения, — его слова звучат чётко и ясно, но в них чувствуется тяжесть должности.
Август поджимает губы, его лицо всё ещё пылает от злости, но он понимает, что развернуть ситуацию назад уже невозможно. В его глазах мелькает сомнение, но он не даёт слабину.
— Я всего лишь защищал своего брата! — его голос всё ещё кричащий, но теперь в нём слышится глубокое разочарование. — Ты думаешь, я не переживаю за Итана? — Август перевёл взгляд на Диаз — Он сражался бок о бок с вами, а вы так просто... выкидываете его как тряпку.
Ноэль смотрит на Августа, но его ответ остаётся без эмоций, как и всегда.
— Я понимаю, что ты переживаешь за него, но решение принято. Мы не можем изменять последствия его поступков. Не важно, брат он тебе или кто-то другой. Мы все должны следовать правилам, Август, — его взгляд устремляется на Еву, и он добавляет: — Но если ты считаешь, что твои действия оправданы, я буду рад обсудить это с тобой в другом месте. Не здесь.
Ева смотрит на обоих мужчин, чувствуя, как напряжение в кабинете становится почти осязаемым. Она ждёт, пока Август, наконец, не отпустит гнев, хотя её собственное терпение начинает иссякать.
— Я не буду стоять здесь и выслушивать это, — Август кидает на Кански взгляд, который говорит сам за себя, прежде чем решительно разворачиваться и направляться к двери.
Ноэль остаётся стоять в центре комнаты, его лицо остаётся неподвижным, словно каменное. Он молчит, пока Август не выходит, и только тогда его взгляд смягчается немного.
Ева с облегчением опускает плечи, но внутри неё всё ещё клокочет нервозность. Кански, как обычно, остаётся невозмутимым.
— Спасибо, что справилась с этим, — наконец произносит он, глядя на неё.
Она кивает, понимая, что ситуация ещё далека от завершения, но, по крайней мере, моментально перешедшая в физическое столкновение угроза была устранена.