Part 4
Мой разум был совершенно ясен. Я понимал, что от выбора, который мне придётся сделать прямо сейчас, зависит всё - моя дальнейшая жизнь, судьба моего сына и наши отношения. И не было времени, чтобы взвесить все «за» и «против», не было возможности попросить отсрочку, чтобы на досуге хорошенько обдумать и просчитать все возможности. Ники смотрел мне в глаза с вызовом, но я чувствовал, как дрожат его пальцы, видел, что он готов сломаться, сбежать, что он не собирался говорить мне того, что у него вырвалось. Он просто настолько устал держать всё в себе, что потерял контроль над своими мыслями. Именно в эту минуту он был как никогда открыт и беззащитен, и мои неосторожные слова могли ранить его куда сильнее, чем произошедшее два года назад.
- Ники, - начал я со всей возможной осторожностью, точно ступил на хрупкий лёд в конце марта. - Но ведь и ты чего-то не знаешь обо мне, правда?..
Вопрос повис в воздухе. Ники опустил голову, должно быть, чтобы я не видел выражения его лица, но мне было достаточно, что он не пытается вырваться и убежать. Я продолжал.
- Ты видишь только то, что я открываю тебе, как это всегда происходит между людьми. Но что-то мы прячем в себе, пока оно не прорывается наружу, ломая с таким трудом выстроенную защиту, - плечи Ники дрогнули, и я понял, что попал в точку. - Наверное, я казался тебе чудовищно сильным, только это не так. Но свалить на твои плечи груз своих проблем я не мог, не имел права. Мне приходилось быть сильнее, чем я есть, чтобы уберечь тебя. И знаешь почему?
- Ты - отец, - ответил Ники совсем тихо.
- Не только поэтому. Я люблю тебя.
Он хмыкнул и попробовал вырвать ладони из моих.
- Родители, как правило, любят своих детей, - я слышал нотки злого разочарования. Я видел, как Ники пытается закрыться, уйти в себя, но не мог ему этого позволить.
- Не так, как любят родители.
Я почти не узнал своего голоса. Сын, вздрогнув, поднял на меня глаза, но что ещё можно было сказать? У меня разом кончились все слова вообще, умные или не очень - они разбежались, и теперь уже я был полностью открыт, а Ники мог нанести мне сокрушительный удар, оставить смертельную рану. Но он молчал и не отнимал рук. Под его пристальным взглядом я едва ли не забыл, как дышать.
- Наверное, я тебя неправильно понял, папа, - прошептал он внезапно севшим голосом. - Да?
- Нет, - я собрал свою волю в кулак. - Видимо, ты понял меня верно.
- Когда ты сегодня сказал, что я могу приводить кого угодно... что это было? - голос Ники сорвался. - Что это было? - повторил он тише.
- Я просто хотел, чтобы ты мог реализовать те желания, которые я сам реализовать не могу, - я прикрыл глаза. - Если ты думаешь, что мне было легко это говорить, то ты не прав.
- Мои желания связаны с тобой, чёрт! - Ники с шумом втянул воздух. - С тобой... Я хочу тебя, а не кого-то там. Я думал, если попробую с кем-то ещё, то желание утихнет, но это... так противно и грязно...
Я больше не мог сдерживаться ни единой секунды.
Резко поднявшись, я обошёл стол и, притянув сына к себе, мягко накрыл его губы своими, целуя так нежно, как только умел. Я обнял его, поглаживая по спине и плечам, и эти ощущения, чистые и яркие, как действие наркотика высочайшего класса, вскружили мне голову, но остатки самоконтроля не позволили наброситься и сорвать с Ники одежду. Впрочем, я держался чудом, едва не сходя с ума от того, как яростно сын отвечал на мои поцелуи, то прикусывая мне губу, то постанывая прямо мне в рот. Я чувствовал, что он горит, как в лихорадке, как будто способен кончить только от поцелуев.
- Отец, - прошептал он позже, уткнувшись лицом мне в плечо. - Чёрт, это невозможно, нереально.
- Я тоже так думал, - взъерошив его волосы, я вдруг понял, что мне стало удивительно легко. - Ники, ты для меня - всё, понимаешь?
- И ты для меня, Хёнджин, - вдруг ответил он, и я понял, что прежние отношения уже никогда не вернутся, но настало время для чего-то нового, совершенно иного. Я окончательно оказался в «после», и теперь уже никак нельзя было вернуться в «до».