ГЛАВА 14
Поперхнувшись сэндвичем, я хочу протереть глаза и убедиться в отсутствии галлюцинаций на почве голодания. Я не из числа любителей сюрпризов, хоть и сюрприз не до конца можно назвать сюрпризом. Это скорей неожиданность. Единственный человек с подобным почерком должен быть далеко от Флориды. Он должен быть в Нью-Йорке, и судя по сообщению, которое гласит: «Я хорошо долетел, если ты захочешь узнать», долго гадать не приходится. Ещё недавно думала, что ошибаюсь на его счёт, как он тут же доказывает обратное. Я не ошибалась. И я ощущаю прилив злости, когда отвечаю просьбой забыть номер. Достаточно предсказуемо с моей стороны, не правда ли?
Вызов с другого номера перекрывает заранее обречённый диалог. С толикой сомнения принимаю, умоляя абонента не носить имя Кристофер. Но даже он становится желанным собеседником, когда вспоминаю о незнакомце в доме родителей.
— Камилла Кларк? — спрашивает женский голос.
Я всё ещё настороженна, но не увиливаю от ответа.
— Да.
— Приятно познакомиться. Меня зовут Мара Монтгомери, я лечащий врач ваших родителей.
— Всё в порядке? — на одном дыхании выпалив вопрос, я бросаю сэндвич и забываю о его существовании, как и о чувстве голода.
— С сегодняшнего дня разрешаются посетители.
Она перечисляет свод правил, диктует адрес и время посещения, к счастью, уже сегодня могу навестить родителей и убедиться в положительной динамике терапии.
Следующий час проходит на иголках. Я не могу найти себе место, бросает то в жар, то в холод так, словно в двадцать начался период климакса. Барабанящее в груди сердце разрывается от испытываемых эмоций, ведь допуск посетителей — это хорошая новость. Ладони потеют, из-за чего каждый раз вытираю их о шорты и настраиваюсь на встречу. В такие моменты всегда вспоминаю о Джареде, благодаря которому жизнь частично наладилась. Я всегда думаю: «А что, если...». Если бы тем вечером не была предметом для насмешек. Если бы прогнала его. Если бы настояла на своём. И так до бесконечности всевозможных «если бы». Я никогда не узнаю, что было бы, и это к лучшему.
Я сворачиваю на тропинку, ведущей к светлому одноэтажному зданию с окнами по всему периметру и зелёной лужайкой, удивляясь, что место похоже на клинику для состоятельных клиентов, нежели реабилитационный центр. На прилегающей парковке несколько автомобилей и ни одной живой души вокруг, кроме ухоженных пальм, окружающих территорию.
Внутри не хуже.
Стены выкрашены в приятный бежевый цвет, в сочетании в деревянной мебелью помещение смотрится весьма уютно. Как оказалось, мои родители в тепле и комфорте, чего не сказать обо мне, скитающейся с места на место, и только с недавних пор осев в квартире, которую могу назвать домом. Глянцевые наливные полы отражают свет ярких ламп дневного цвета, дополнительным освещением являются всё те же окна.
Я миную холл с парочкой диванчиков напротив друг друга и журнальным столиком, на котором ровной стопкой выложены журналы, останавливаюсь у U-образной стойки регистрации с девушкой, чей взгляд нацеливается на мне, как и вежливая улыбка.
— Добрый день, чем могу помочь? — интересуется она, отложив папку документов в сторону.
Немного неловко говорить правду, возможно, преуменьшаю, когда говорю «немного», потому что чувство стыда окрашивает щёки. Мне стыдно называть имена родителей, но вынужденно делаю это. Кому захочется признавать зависимость близких, особенно, если это твои родители.
— Роберт и Грейс Кларк, мне сообщили, что могу навестить, — я до боли закусываю внутреннюю сторону щеки и тихо добавляю упущение: — Здравствуйте.
Девушка всё также улыбается, словно улыбаться — и есть её работа. Но фальшь так или иначе иногда полезна. Было бы не по себе при грубом отношении со стороны сотрудников.
По просьбе отдаю все вещи и документы, подписываю форму согласия и смахиваю испарину, выступившую на лбу. Жар изнуряет, я горю изнутри от страха и одновременно предвкушения. Я хочу увидеть изменения, увидеть родителей. Заботливых и любящих родителей, которых имела в детстве. Мне не достаёт их. Я буквально осталась одна.
— Проходите за мной, — девушка зазывает за собой с помощью руки, и следующий поворот заставляет частично поменять мнение.
Коридор всё также светлый и просторный, но разделён решёткой.
Девушка проводит картой по замку и зелёный сигнал разъединяет магниты с сигналом, эхом отражающемся в стенах. Кожа покрывается мурашками. Вот тогда понимаю, что место относительно приятное. Так или иначе это тюрьма.
Она пропускает меня в общее помещение, сравнимое с гостиной. У окна пустеет шахматный стол. Несколько комнатных растений внушительных размеров бросают тень на пол и близстоящий диван, на котором наблюдаю никого иного, как родителей. Они увлечены чтением, отстранившись от внешнего мира и не поднимают взгляд даже тогда, когда делаю несколько шагов навстречу. Глаза щиплет от жгучих слёз, застрявших в горле.
— Мам? Пап? — я подою сиплый голос, чем наконец-то привлекаю внимание.
На бледных лицах залегли мешки, скулы впали. Во взгляде нет искры, блеска, нет ничего, кроме пустоты. Я не в силах представить, через что они приходят, но замечаю адские муки по исхудавшим лицам.
Я медленно опускаюсь на диван между ними и провожу по чёрным волосам мамы, перешедшим по наследству мне. Они ломкие, жёсткие, словно солома, то же самое раньше творилось с её ногтями, разве что сейчас они подчищены от грязи и аккуратно острижены. Без сомнений, они получают весь перечень услуг, в том числе, гигиенический уход, я же до сих пор свожу концы с концами и не знаю, что такое поход в салон красоты и по магазинам без жёлтых ценников распродажи.
Зелёные глаза мамы и карие, принадлежащие папе, рассматривают меня с детальностью сыщика, так, как будто являюсь приведением или неузнаваемой, как будто обо мне жалкие клочки воспоминаний, а, возможно, даже их не осталось. Я питала ложные надежды на сильные перемены. По требуются месяца терапии, чтобы восстановить чистое сознание.
— Милая, ты такая красивая, — мама кладёт ладонь на моё колено, и первая слеза стекает по щеке. Я тут же избавляюсь от неё, боясь дать слабину. Слабина равна роскоши, а роскошь не могу себе позволить. Не ближайшие годы.
— Спасибо, — выдавливаю в ответ, накрыв её ладонь и ощутив холодную, сухую кожу под которой выделяются вены.
Вслед за ней оживает отец.
Он гладит меня по макушке и улыбается, каюсь, от улыбки слегка жутко, потому что подобного внимания не получала несколько лет. Всё внимание было приковано к бутылке и волшебному порошку, с помощью которого теряешь связь с реальностью.
— Как дела в школе? — интересуется папа.
Стискиваю зубы, чтобы не задрожала челюсть.
Я давно не в школе. Я даже не студентка. Я не знаю, кто я.
Я просто девушка, которая пытается выжить. Цепляется за любую возможность оттолкнуться от дна и сделать короткий глоток воздуха на поверхности, чтобы снова уйти ко дну с новой проблемой.
Сжимаю и разжимаю кулаки, пытаясь привести себя в чувство, оставляя следы ногтей на коже, потому что следующее, что говорю, далеко от действительности.
— Всё хорошо. У меня высокий балл для полной стипендии.
Когда-то был, — добавляю мысленно и убеждаю себя, что так лучше. Любое слово может пошатнуть неустойчивую психику.
— А как же выпускной балл? Тебя уже пригласили? — продолжает мама. — Кто этот парень?
Я стараюсь дышать ровно, наблюдаю за её рукой, поглаживающей колено. Они застряли глубоко в прошлом.
— Да, — эхом отзываюсь я.
— Такие чудесные новости, дорогая, — она похлопывает меня по тому же колену и целует в волосы.
Я держусь на тонкой ниточке от того, чтобы разрыдаться.
— Ты можешь помочь нам? — шепчет её ласковый голос, и внутри всё обрывается.
Я отрицательно качаю головой и зажмуриваюсь.
Это снова происходит.
Они снова манипулируют. Интерес соткан только ради выгоды.
Реальность бьёт по больному месту: бывших наркоманов не бывает. Неизвестно, сколько должно пройти времени, чтобы была воспринята за человека, а не за способ добыть новую веселящую дозу. Сегодня ещё раз довелось убедиться, что мои родители — больше не мои родители. Не осталось никого.
Я вылетаю из здания, забрав вещи и обещаю себе никогда не возвращаться.