Эрнесто Гевара. Дневник мотоциклиста

Поскольку ни один из рычагов, на кото­рые мы пробовали нажимать, больше не действовал, мы последовали совету Гарде­ля и «заложили вираж», взяв курс на север.

Обязательной остановкой на нашем пути был Абанкай, потому что оттуда отправляют­ся грузовики, едущие в Уанкараму—пред­дверие лепрозория в Уамбо. Метод, при­мененный нами, чтобы найти крышу над головой и пропитание (жандармерия и боль­ница), ничем не отличался от наших дейст­вий на предыдущих остановках, так же как и служащий, пообещавший помочь нам с транспортом, не отличался от прежних по­мощников, не считая того, что этого само­го транспорта нам пришлось ждать в горо­де два дня из-за нехватки грузовиков на Страстной неделе. Мы побродили по кро­хотному городку, так и не найдя ничего до­статочно интересного, что могло бы заста­вить нас забыть о голоде, поскольку пита­ние в больнице было скудное. Растянувшись на траве на берегу речушки, мы смотрели на изменчивые краски сумеречного неба, мечтая о прошедших Любовях или, возмож­но, видя в каждом облаке соблазнительное подобие какой-нибудь еды.

Возвращаясь в комиссариат на ночлег, мы решили срезать путь и окончательно за­блудились; побродив между засеянными участками поля и живыми изгород ями, мы наткнулись на какой-то дом. Оказавшись перед каменной стеной, мы увидели собаку и ее хозяина, озаренных полной луной, ко­торая делала их похожими на призраков; мы не учли, что наши фигуры, находящие­ся против света, должны были иметь на­много более устрашающий вид; ясно толь­ко, что ответом на наше вполне благовоспи­танное «добрый вечер» послужили какие-то нечленораздельные звуки, среди которых, как мне показалось, я расслышал слово «Ви- ракоча», и мужчина с собакой скрылись в доме, несмотря на наши дружелюбные при­зывы и извинения; тогда мы спокойно вы­шли через ворота на похожую на улицу тро­пинку.

Скука одолевала нас, и мы решили схо­дить в церковь — поближе присмотреться к сельской службе. Бедняга священник со­бирался выступить с проповедью в три ча­са, а к этому времени — примерно к полови­не второго—успел исчерпать весь набор об­щих мест. Умоляюще глядя на прихожан, он судорожными движениями сморщенных рук указывал то в один, то в другой угол хра­ма. «Вщпите, глядите туда, ГЪсподь нисходит к нам, ГЪсподь уже с нами, и Его дух озаряет нас». После паузы священник затянул какую- то занудную литанию, и, когда уже казалось, что он вот-вот замолчит, не зная, что сказать, в порыве глубокого драматизма он разражал­ся очередной сентенцией в том же роде. Ко­гда имя многотерпеливого Христа было по­мянуто в пятый или шестой раз, мы не смог­ли удержаться от смеха и поспешно вышли.

Что вызвало у меня приступ астмы, не знаю (впрочем, догадываюсь, что какой-нибудь набожной прихожанке это известно), ясно было только, что, когда мы приехали в Уанкараму, я едва держался на ногах. У ме­ня не было ни одной ампулы адреналина, а удушье усиливалось. Закутавшись в одеяло дежурного офицера, я смотрел на дождь за окном и курил одну за другой сигареты из темного табака, несколько облегчавшие мои мучения; незадолго до рассвета мне удалось вздремнуть, прислонившись к колонне гале­реи. К утру я уже более или менее пришел в себя и, приняв адреналин, который достал Альберто, и несколько таблеток аспирина, по­чувствовал себя как новенький.

Мы явились к старшему лейтенанту, бывшего кем-то вроде интенданта поселка, чтобы попросить у него лошадей, — нам надо было добраться до лепрозория; он при­нял нас чрезвычайно любезно и пообещал, что через пять минут к комиссариату доста­вят пару лошадей. Дожидаясь обещанного, мы наблюдали за тем, как разношерстная группа здоровенных верзил выполняет стро­евые упражнения, подчиняясь громоглас­ному голосу солдата, который накануне так любезно принимал нас. Увидев нас, он так­же почтительно отсалютовал нам, не пе­реставая тем же тоном отдавать команды «увальням», которые ему достались. В Перу военную службу проходит только один из пяти молодых людей, достигших соответ­ствующего возраста, но остальные каждое воскресенье обязаны заниматься строевой подготовкой — это-то и были жертвы наше­го вояки. На самом деле жертвами были все: призывники — жертвами гневливого нра­ва своего инструктора, а он — медлитель­ности своих учеников, большинство ко­торых не понимало испанского и, не видя необходимости делать повороты направо и налево, маршировать и замирать по стой­ке «смирно» просто потому, что так хочет­ся их начальнику, делали все шаляй-валяй и могли вывести из себя кого угодно. Приве­ли лошадей, и солдат дал нам проводника, говорившего только на кечуа. Итак, мы пу­стились в путь по горной дороге, предводительствуемые проводником, который на трудных участках вел наших лошадей под уздцы, — иначе там было не проехать. Та­ким образом мы осилили уже две трети пу­ти, как вдруг перед нами возникли старуха и паренек, которые ухватились за поводья и затянули какую-то монотонную песню, в которой можно было разобрать только слово «лошадушки». Сначала мы подумали, что это торговцы плетеными корзинами, потому что старуха несла их в большом ко­личестве. «Я не хотеть купить, не хотеть», — отвечал я и далее в том же духе, пока Аль­берто не напомнил мне, что наши собесед­ники — кечуа, а не родственники Тарзана. Наконец нам повстречался идущий навст­речу человек, который говорил по-испан­ски и объяснил нам, что индейцы были хо­зяевами лошадей и, когда они проезжали мимо дома лейтенанта, тот велел отобрать их и передать нам. Один из призывников, хозяин лошади, на которой ехал я, пришел за семь лиг1, чтобы исполнить свой воин­ский долг, а бедная старуха жила совсем в

' Лига—мера длины, равная 5,5 км.

другой стороне, так что, повинуясь сообра­жениям гуманности, мы слезли с лошадей и продолжали путь пешком, по-прежнему предводительствуемые проводником, не­сшим на спине наши портфели, с которы­ми мы не расставались. Так мы прошли по­следнюю лигу и добрались до лепрозория, где дали проводнику в виде вознаграждения один соль, за что юноша не знал, как благо­дарить нас, не сознавая, сколь мизерна эта плата.

Нас принял начальник санитарной служ­бы сеньор Монтехо, который сказал, что не может предоставить нам места, но отпра­вит нас к живущему по соседству помещи­ку. Владелец имения предоставил нам ком­нату с постелями и еду — именно то, в чем мы нуждались. На следующее утро мы от­правились посетить больных крохотной больницы. Служащие здесь люди занима­ются молчаливым благотворительным тру­дом; общее состояние — плачевное: две тре­ти и без того небольшой площади отведено непосредственно больным, где и протекает жизнь этих обреченных, числом 31, кото­рые смотрят на то, как проходят их дни, и на близящуюся смерть (по крайней мере, я так думаю) совершенно равнодушно. Санитар­ные условия ужасающи, и то, что на горных индейцев не производит никакого впечат­ления, повергает в неимоверное уныние людей из другой среды, хотя бы мало-мальски образованных. При мысли о том, что эти несчастные проводят всю свою жизнь в четырех глинобитных стенах, окружен­ные людьми, говорящими на чужом языке, и четырьмя санитарами, с которыми они неподолгу видятся каждый день, можно впасть в кому.

Мы вошли в одну из комнатушек с соло­менным потолком и земляным полом, где белая девочка читала «Племянника Басилио» Кейруша. Едва мы заговорили, как де­вочка безутешно расплакалась, как будто ее вели на «крестную муку». Бедняжка при­ехала откуда-то с Амазонки и остановилась в Куско, где ей поставили диагноз и сказа­ли, что направят в гораздо лучшее место, где она вылечится. Больница в Куско, ко­нечно же, не рай, но там по крайней мере более или менее сносные условия. Думаю, что определение «крестная мука» в ситуа­ции с девочкой подходит вполне: единст­венно приемлемое в этом заведении — ме­дикаментозное лечение, все остальное мо­жет вынести только исстрадавшаяся и фа­талистичная душа перуанского горного ин­дейца. Глупость хозяев этого места только усугубляет отчужденность между больны­ми и санитарами. Один санитар рассказы­вал нам, как главврач, хирург, должен был проводить операцию, которую невозможно было делать на кухонном столе, при абсо­лютном отсутствии всяческого инструмен­тария; тогда он потребовал, чтобы ему пре­доставили другое место, даже если это бу­дет морг соседней больницы в Андауайласе; ему отказали, и больная скончалась без ле­чения.

Сеньор Монтехо рассказал нам, как после основания этого антилепрологического цен­тра по инициативе видного лепролога, док­тора Пеше, именно ему было поручено орга­низовать все, относящееся к новому заведе­нию. Когда он приехал в Уанкараму, ему не позволили остановиться на ночь ни на од­ном постоялом дворе, один или двое дру­зей, которые у него там были, тоже отказа­лись предоставить ему комнату, и, чувствуя приближающуюся грозу, он вынужден был укрыться в свинарнике, где и провел ночь.

Больная, о которой шла речь выше, через несколько лет после основания лепрозория вынуждена была идти туда пешком, так как никто не хотел давать ей лошадей и сопро­вождающего.

Угостив нас от всей души, нас отвели по­смотреть новую больницу, которая строит­ся в нескольких километрах от старой. Ко­гда санитары спрашивали, какого мы мне­ния о ней, глаза у них блестели от гордости, как будто это они сами в поте лица, кирпич за кирпичом, возводили это сооружение; нам показалось бесчеловечным критико­вать их и дальше, но у нового лепрозория те же недостатки, что и у старого: нет лабора­тории, нет операционной, и вдобавок боль­ница расположена в месте, где кишмя ки­шат москиты, — настоящая пытка для тех, кто вынужден проводить там весь день. Она рассчитана на 250 больных, имеет посто­янный медперсонал, кроме того, проведены кое-какие санитарные усовершенствова­ния, но еще многое предстоит сделать.

После двух дней пребывания в этом рай­оне, мои приступы астмы становились все тяжелее, и мы решили покинуть эти края, чтобы попытаться предпринять более ин­тенсивное лечение.

Приютивший нас помещик дал нам лоша­дей, и мы пустились в обратный путь, как всегда предводительствуемые немногослов­ным проводником, говорившим на кечуа, ко­торый по приказу хозяина нес наш багаж. Дело в том, что богатые люди в этих краях от­носятся совершенно естественно к тому, что слуга, даже пеший, несет на себе весь груз во время такого рода путешествий. Дождав­шись, пока первый поворот скроет нас, мы отобрали свои портфели у нашего проводни­ка, по загадочному лицу которого было не по­нять, способен ли он оценить наш поступок или нет.

Вернувшись в Уанкараму, мы снова раз­местились в жандармерии, добиваясь гру­зовика, едущего на север, каковой и был пре­доставлен нам на следующий день. После утомительного дня, проведенного в пути, мы наконец добрались до городка Андауайлас, где я остановился в больнице — немного подлечиться.