Смятение|Сон Джэ

ткг:snumina
—
Сейчас она спокойно сидела, никуда не уходила, только заметно напряглась. Я больше не могла сдерживаться и всю свою вежливость, воспитание и любезность засунула куда подальше.

— Что ты здесь делаешь? — сразу перехожу к делу, нежелая видеть того человека, который как либо связан с Кен Ваном.

Мама сразу напрягается и встает со стула, мотает головой и смотрит, то на меня, то на эту неизвестную мне девушку. Что она здесь делает и чего она хочет. И самый главный вопрос, как она связана с ним? Хён просто наблюдал за моей реакцией, зная, какая я вспыльчивая. Но старалась убрать свои кулаки куда подальше, не распуская, хотя очень хотелось.

Хотелось заорать, наброситься и избить. А в самом конце, спросить. «Почему вы делаете вид, что меня не существует?» Этот вопрос крутился у меня на уме, после того дня, как он попал в Больницу. Он не заслуживал того, чтобы ему оплачивали хоть один вон.

— Я Го Чжи Ён, — она говорит очень тихо, но её слов хватает, чтобы раздать эхо по всей кухне. Я замираю, стараясь обдумать всё то, что она сказала. Мне же не послышалось в её имени есть «Го». Боже. Нет, пожалуйста, только не это, — Дочь Го Кен Вана.

Сразу после представление своей имени, напрягаюсь всем телом. Смотрю то на маму, то на брата. Но по их спокойной реакций можно было понять, что они знали. Они узнали кто она такая, но не выгнали.

— Вы, я вижу, решили всей семейкой к нам переехать и развести на деньги? — мама сразу трогает меня за плечо, чтобы я так не разговаривала. Я лишь просто отмахиваюсь, продолжая и нежелая, чтобы она оставалась тут. Неужели, Вселенная так издевается надо мною, но продолжаю, — Вышла из дома. И больше никогда не заявляйся тут.

— Со Ён, хватит! — уже затыкает меня мама, что я смотрю на неё. В её глазах нету больше стоять на моей стороне. Она вообще не хочет слышать меня. Интересно, а какова будет мамина реакция, когда она узнает, что я терпела ради неё, — Она никуда не уйдет. По-крайне мере сейчас, пока мы не договорим.

— Я должна её ударить, чтобы вы поняли, что здесь ей не место? — кулаки сильнее сжимаются, а голос только повышается с каждым словом. Больше не могу терпеть и закрывать свои глаза.

— Я тоже умею драться, — начинает дерзить мне, тоже вставая из стула. Взгляд этой Чжи Ён выражал вызов, который я благополучно хотела принять и дать ей по лицу, хоть раз.

— Нет, ты умеешь только писать записки и быть потерянной дочкой Кен Вана. А потом приходить сюда. Это не твой дом. Это мой дом. И здесь, тебе не рады, — делаю шаг к ней, как рука Хёна перекрывает путь к ней, что моя агрессия только усиливаться. Всё выходит из-под контроля.

— Не сейчас! — перебивает мне брат, загораживая полностью. Я переключаюсь на него, показывая взглядом, что он не прав. Нужно выгнать её отсюда поскорее, пока они ещё со своей мамашей не пришли.

— Хорошо, не уйдет она, уйду я, — убираю руку Хён Така, что загораживала меня. Кидаю последний взгляд на эту девушку. Мне хотелось просто убить её, стереть с лица земли, чтобы имени не осталось. Чтобы ничего от этой Чжи Ён не осталось.

И самое ужасное, что ни одна рука меня не остановила.

Разворачиваюсь и ухожу прочь из кухни, направляюсь к выходу уже дома, в котором меня не слышат и не понимают. Неужели, никто не осознает, что происходит? Что случилось с братом, неужели, я его не знала так хорошо, что он поступил так? Выйдя и стоя около ворот, думала над тем, куда могу пойти. Я обнаружила эту конфету, что лежала около порога. Я беру её по привычке.

И съедаю её, потому что челюсть начинала ныть оттого, как я её сжимала неосознанно. Хотелось что-то пожевать и хоть немного перегрузиться. Закидывая эту конфету, горький шоколад моментально расстаял. А я давно не ела эту конфету. Даже на сладкое не тянет. Агрессивно начинаю жевать, будто это поможет хоть как-то потушить мой гнев.

Проглатив её, я начала думать. И как только я сделала шаг, вышла она. Но только одна, держится на расстояний. А я уже готова к удару. Руки сунула в ветровку, пытаясь унять напряжение. Знаю, потому что иногда сама также делаю. Когда руки чешутся.

— Знаю, что меня уже ненавидишь и задешься вопросом, почему я на стороне Кен Вана и прошу помощь. Но... — начинает разговор первая, что я смотрю на неё самым ненавистным взглядом в этом мире и не могу понять, откуда столько наглости в одном человеке.

— Мне плевать, почему ты остаешься в тени Кен Вана и просишь помощи, как униженная дочка на лечений своего папаши. Уходи, — обрываю её там же где она стоит. Вижу её улыбку с моих слов. Но это было больше похоже на оскал, нежели на улыбку.

— Какая ты агрессивная. Жаль, что когда тебя пинали за школой, ты так свою смелость не проявляла, — отвечает также резко, как и я, — Но я всё равно проявила сочувствие, дав тебе воды.

— Тебя не это не касается. Сочувствие проявляй тогда, когда будешь каждый раз вспоминать, кто твой отец. Хотя, осознание до сих пор не пришло к тебе, раз ты тут. Последний раз повторяю, уходи, — уже полностью разворачиваясь к ней корпусом. Всё моё тело только и кричит, чтобы я сдерживалась. Она больше не выражает никаких эмоций.

— Знаю, что он плохой человек, но кроме него у меня никого нет, — говорит она шепотом напоследок, после небольшой тишины и уходит. Уходит прочь, наконец то. Вижу, как её силуэт только отдаляется с каждой секундой и сливается с темнотой.

«Да пошла ты нахуй» — вырывается у меня изо рта, но она не услышала. Если ты знаешь, что он плохой человек, так почему остаешься рядом с ним, жертвуя всем? Ответа я, похоже, не дождусь.

Сразу же захожу, холодный ветер пробрался и вызвал много мурашек. Ветровка еле спасла меня. После этого разговора остался неприятный осадок. Она знает про компашку Ли Юны. Она знает наш дому, мою семью. Она дочка Го Кен Вана, ничего хорошего ожидать не стоит. Как бы это иронично не звучало, но я тоже биологически его дочь. Но себя его дочкой не считаю, даже кровно.

Одно только осознание, что девушка стоявшая передо мной являлась моей сводной сестрой, также и для брата. Разные мамы, но один отец. Боже, это звучит так отторгающе и так кошмарно, ужасно.

Возвращаюсь обратно на кухню, мама сидела в телефоне, читая что-то. А Хёна не было на кухне, скорее всего пошел к себе в комнату. Я начинаю разговор с мамой, ведь от разговора с Чжи Ён, я ещё не остыла.

— Мама, как ты это допустила? Как ты допустила, чтобы он и эта... — пытаюсь подобрать слова и не начать орать на свою же маму, хотя очень хотелось. Но голос срывается, что уже начинает переходить на крик. Атмосфера вокруг нас становится напряженной, с каждой секундой.

— Она заходила, чтобы помочь. Помочь с оплатой, — говорит она тихо, едва слышным шепотом. Я начинаю смеяться, но это был необычный смех. Это был смех, который выражал, что все окружающие люди надевают розовые очки, думая, что стекло не проникнет внутрь и не разобьется.

— Помочь? — опять нервная улыбка, которую я выдавливаю, — Мама, услышь меня! Никакая помощь не нужна нам, потому что Кен Ван нам никто. Как ты не можешь понять. Он больше нам с братом не отец, а тебе больше не муж!

Срываюсь на крик из-за чего Хён выходит из своей комнаты и смотрит на нас. Я уже больше не могу спокойно разговаривать в спокойном тоне, пыталась не могу. Уже начинаю кричать на маму, слезы из-за агрессии заполняют мои глаза, что я ничего нормально не вижу. Быстро смахиваю их и продолжаю.

— А ты? Ладно, мама не совсем понимает, что люди не меняются и не нужно им протягивать обе руки, хоть они даже одной не достойны. Но ты... — выдыхаю воздух из легких, брат уже смотрит вниз. Ему стыдно. Я вижу, но останавливаться не собираюсь, — Как ты при всём ненависти к нему позволил это? Ты забыл, наверное, как он избивал тебя?

— Заткнись! — орёт он и срывается на крик, вижу в его глазах выступающие слезы. Но он их быстро смаргивает, — Я попросил тебя подождать. Ты не захотела, а теперь сейчас давишь на больное, специально.

— Да пошел... — не успеваю договорить, как он резко хватает меня за руку и выводит из кухни на улицу и уже там начинает орать на меня. Я не сдерживаю слез, хотя безумно сильно пыталась их убрать. Руки начинают мелко подрагивать.

— Что ты говоришь? Я сказал тебе заткнуться и не говорить насчет этой темы. Маме итак безумно плохо из-за этой ситуаций. У неё часто высокое давление, потому что она нервничает. Мы обязаны оплатить ему лечение, так как мы ближайшие родственники. Я сам не хочу. И я его ненавижу, но мама попросила потерпеть. Ей становится плохо, с каждым днем, а ты только добиваешь её своими нравоучениями.

— Ты допускаешь это, значит, учавствуешь в том, чтобы он ворвался в нашу жизнь снова. Хён, я до сих пор дрожу каждый раз, когда кто-то закрывает дверь громко. Потому что я научилась закрывать дверь так, чтобы меня не избили. Где гарантия, что это вновь меня не коснется? Что это не коснется тебя? — мой голос уже дрожит, слезы идут непрерывно. Хочу рыдать, ударить кого-то, чтобы унять эту боль, что преследует меня годами.

Хён Так уже плачет вовсю, убирает слезы рукой. В его глазах полное понимание и отчание.

— Я не знаю, Со Ён, не знаю, — говорит шепотом, смотрит на вверх, дабы слезы не были видны так хорошо, даже если мы находились в темноте. Ком в горле и я не знаю, что мне добавить.

У меня истерика, я будто стою на краю обрыва, стараясь не упасть в пропасть. Знаю, что сама не справлюсь. Но так старательно пытаюсь выбраться из темноты и найти тот путь, что будет освещать моё дальнейшее и хорошее будущее. Но кто проведет меня? Если все уже погрязли в это темное болото.

Я вижу, как мой брат сломлен. Как сломленна моя мама и вообщем-то, я сама. Мы все сломленны и всё из-за одного человека, который сейчас без сознания лежит в Больнице. Никто не знает, когда он проснется и испортит нам снова или ещё кому-то жизнь. Как я поняла от оплаты отказаться не можем. Я не знаю, как с этим смирюсь. Но что будет после оплаты. Он будет жить тут?

Нет. Нет. И ещё раз нет.

Хён уходит, перед этим убирая свои слезы. Делает специально, чтобы мама не видела и не расстраивалась видя то, как он плачет. Это было редким явлением. Я тоже редко плачу и ненавижу, как кто-то, даже самые близкие видят мои слезы. Просто готова снять с себя скальп, чтобы не чувствовать эту жидкость под кожей. Это слишком интимно для меня.

Я остаюсь одна улице, дрожь не пропала, только немного стихла. Постепенно прихожу в себя, стираю слезы и захожу домой. Мама сидит на кухне, закрывает лицо руками и очень тяжело дышит. Нет, она не плачет. Она просто устала. Это, к сожалению, обычное состояние мамы.

Брат сидит по близости, обнимает маму и говорит, что будет всё хорошо. Он просто нагло обманывал её. Всё не будет хорошо. С объявлением Кен Вана ничего не будет хорошо. Это сразу стало понятно. Он даже не смотрит на меня, как только увидел боковым зрением меня, обнял маму крепче.

Мама поднимает свой взгляд, как только слышит шум. Её глаза уставшие и безразличные. По большей степени, они были уставшие. Она, видимо, ждала пока я скажу ей что-то. Сама до сих пор не поняла, что конкретно от меня ожидали. Но перед тем, как зайти в свою комнату, сказала напоследок.

— Ничего тебе говорить мама не буду. Но... если ты опять допустишь то, что было несколько лет назад. Я не прощу, мама, — голос дрогнул в конце, но я твердо стояла на своем. Пусть оплачивает, пусть он живет. Но если он вернется опять, и начнет избивать всех, кто попадется под горячую руку, я не переживу. Смогу дать ответный удар, но по моему сердцу ударят знатно.

***
Проходят несколько дней. Мама также шла в Больницу с братом и после того разговора, всё ухудшилось. Брат лишний раз не трогал меня, как и мама. Она то и делала, что спрашивала буду ли я есть. Я отвечала, что не голодна. Мама не оплатила квитанцию и куда она лезет оплачивать счета Кен Вана? Но смотря на её состояние, было видно одно, что она устала безумно.

Я старалась думать только о маме. Я всегда думала о маме. Думала о близких, ставя себя на второй план.

И вот сейчас, я прекрасно понимаю, что уже жизнь не будет прежней. Он вернулся, будто и не пропадал. К сожалению, наша хорошая жизнь закончится. По-крайне мере, я сделаю всё, что будет в моих силах, чтобы этого не повторилось.

А поводу этой Чжи Ён, было множество вопросов. И в какой-то мере, мне было жаль, кто её отец. Но она не заявлялась, либо же я просто не знаю об этом.

Мы с На Ки также поддерживали связь. Она писала, я отвечала. Также и наоборот. Она сказала, что скоро они должны взяться обсудить эту работу, а я лишь молилась, чтобы всё прошло хорошо.

По поводу нашей компаний. Я больше не видела ни Джун Тэ, ни Ши Ына и Баку. Мы будто потеряли связь. Хён, конечно же, виделся с ними каждый день, проводил время. А я шла домой, нежелая разговаривать с кем-то. Хотелось побыть одной и подумать о том, как жить дальше.

Баку часто смотрел на меня, таким непонятным взглядом. Он выражал, что сожалеет и понимал, что сейчас не самое лучшее время выяснять с ним отношения. Мы с ним знакомы несколько лет. И он всегда был тем самым парнем, который всегда поддерживал свою команду, приносил мне шоколадки и свою боль разделял только с собой.

Мы без слов понимали, что станем и пожертвуем друг ради друга. Даже, если будет множество ссор и недопониманий, от своих не отрекаемся, как говорил Баку. Так оно и было. Даже если сейчас не всё так радужно и мы больше не сидим в забегаловке, едя мамину лапшу, мы есть друг у друга. И сможем в любой момент попросить помощи.

Только жаль, что никто из нас не умеет просить. Ни о чем.

«Олимпиада завтра. Не забывай.» Такое сообщение мне пришло сегодня, когда я мирно сидела на своей кровати, поджав ноги и перестав дрожать. Хоть организм изученный, но иногда, а особенно по ночам я дрожу всегда. Даже когда сплю. Не знаю, с чем это связано. просто дрожу.

***
Ручка проходится по белому листу, создавая приятный звук для ушей. Я перебираю кучу своих черновиков, где выписывала множество разных формул. Сейчас в кабинете было десять человек, что мирно писали олимпиаду по математике. В их числе была, как и я, так и Ли Юна. Она часто нервно разрывала листы, когда у неё не получалось решать. Брала новую и решала.

Моя цель была завалить эту олимпиаду. Что я сейчас конкретно и делала. Также, я не имела права спалиться перед своей учительницей, что специально делаю вид будто не знаю, как решается наилегчейшая задача. Сложные, специально пропускала, делала легкие. Просто давала фору Ли Юне, чтобы она победила.

Когда она уже наконец поймет, что соревноваться — это самое последнее, что меня интересует.

Сдав листок одной из самых первых, направилась домой. Ли Юна на меня очень пристально смотрела до самого выхода кабинета. Я прекрасно понимала, что она имеет виду под этим взглядом. Я написала эту олимпиаду очень легко, допустив даже самые тупые ошибки. Но она хотела меня уделать, и я это позволяю. Ради мамы, ради всех.

***
Проходят опять эти дни. С олимпиады прошла неделя. Мама также, как и брат шли в Больницу. Мама часто уставала, что не удавалось, как обычно разговаривать с ней часами по ночам. А вот с братом... более менее, могли обменяться фразами и также разойтись по комнатам. С На Ки, всё было хорошо. Проект она откладывала, так как желание подходить и разговаривать с Бэк Джином желания не было. И я прекрасно её понимаю.

Чжи Ён не объявлялось, что не могло не радовать.

Сейчас, брат доставал из холодильника молока. Хотел сделать себе хлопья с молоком. Мы были одни дома, мама начала уже работать. А потом, мы заменяли, чтобы она шла в Больницу. Но мне до сих пор обидно за тот разговор, остался очень неприятный осадок и это чувство недосказанности. Я собиралась в школу, сегодня должны были сказать, оценки по олимпиаде из-за чего безумно нервничала.

— Ты не опаздываешь в школу? Время видела? — говорит он, стоя ко мне спиной. Слышу, как хлопья опрокидываются на стол. Промазал, идиот. Я молчу, просто кушаю, — Сегодня в молчанку, да?

— Нет, я кушаю. Не хочу разговаривать с набитым ртом. Я не опаздываю, — быстрее дожевываю пищу и начинаю разговаривать с братом. Я решила отложить эту обиду, нежелая с кем либо ссориться. Я знала, что покажу на что способна, когда Кен Ван выйдет с Больницы.

— Скучаешь? — резко спрашивают он меня, что перехожу в ступор.

— По кому?

— По На Ки. Кстати, как у неё там с новой школой? Нормально всё? — спрашивает будто невзначай, он положил хлопья и уже доставал молоко из холодильника.

— Не поверишь с кем она в одном классе, — делаю паузу, когда брат наливает молоко, — С На Бэк Джином.

После того, как я сказала это имя, он проливает это молоко, что она капает со стола на пол. Он резко реагирует и мотает головой в разные стороны, будто пытается избавиться от мыслей, что накатило в его голове.

— С кем? — резко поворачивается и смотрит на меня, хмурит брови и на лице виднелось одно, это шок, — Я знал, что это за школа и кто там учится, но чтобы быть в одном классе. Пусть она будет аккуратной. Если что, говори мне.

Я вижу, как у брата резко поменялось настроение, что он так резко и агрессивно отреагировал. Он что волновался за неё? Да неужели. Хотя, я часто видела их переглядки, особенно в забегаловке. И замечала давно.

— А ты что так разволновался? Неужели, переживаешь за неё? — спрашиваю уже на полном серьезе, ведь, хотела всегда задать ему этот вопрос. Но он резко берет тарелку с хлопьями и направляется к себе в комнату.

— Я поем в комнате.

— Эй, ты не ответил на мой вопрос! Хотя бы разлитое молоко вытри, идиот, — начинаю ругаться и кидаю, что попадется под руку. На этот раз это было кухонное полотенце, что находилось не подалеку.

Он опять ушел. А если быть точнее, ушел от вопроса. Брат это умел, когда я ему напрямую задавала вопросы и я всегда оказывалась права, ведь знала его не первый год. И мои догадки только что были оправданы. Доев свои хлопья, я направилась к себе в комнату, быстрее собраться с рюкзаком.

И я увидела эту конфету. Точнее, эти конфеты. Их было больше десяти штук, если не ошибаюсь. Меня одолело огромное желание съесть хотя-бы одну конфету и пойти в школу. Открываю и я съела. Было вкусно. Фантик я положила неподалеку от остальных оставшийхся конфет.

Открыв дверь, я вхожу уже привычный класс. Меня встречают взгляды этой компашки, из-за чего по началу растерялась, но быстро взяла себя в руки. Они смотрели, все в четвером, прямо на меня. Я понимала, что сегодня нужной быть осторожной. Тем более, скоро скажут результаты этой олимпиады.

Одни уроки заменяли другие. Пока не настал последний урок математики. Я напряглась всем телом, ожидая оценки и молясь, чтобы я завалила, а Ли Юна победила. Боже, во что превратилась моя жизнь. Я потухаю с каждым днем, не в силах, что либо сделать. Заходит учительница по математике, она была недовольна, что можно было у входа в кабинет увидеть угрюмое лицо.

— Я недовольна результами, — вздохнула тяжело и начала перечислять имена тех, кто писал. Она перечисляла разные оценки, от троек до четверок. Но ни моего имени, ни имени Ли Юны не последовало, — Го Со Ён четыре. Я надеялась, что напишешь получше.

Слышу, как кто-то сзади фыркает и насмехается. Это была Ли Юна, а потом учительница продолжает.

— Ли Юна тоже четыре, но я не удивлена, — сухо говорит её оценку, а затем складывает множество бумаг в черную папку с окончанием разглашения результатов. Я больше не слышала усмешок, я слышала тяжелые вздохи, что раздавались по всему классу.

«После этого урока за школой. Ответишь за свою четверку.»

Мне в туже секунду приходит сообщение от неё, понимаю, что мне будет полный пиздец. Оборачиваюсь назад, смотря на неё и вижу в глазах столько агрессий, сколько не видела никогда. Я хочу что-то написать, смотря прямо в глаза, как она качает головой в разные стороны. Показывая, чтобы я даже не пыталась.

А в чём моя вина? Я итак выставила себя настолько тупой и бездарью в этих решениях, но у меня всё равно стоит четверка, за что? Для кого-то оценки решают жизни, как например, мою. Урок прошел очень напряженно, я понимала, что всё будет повторяться точно также, как и было в тех случаях.

Встречи — избиения — боль — временное исчезновение компании Ли Юны.

Мои ноги слегка подрагивают, когда я захожу за школу. Они в четвером стояли там, как всегда. Сухость во рту становится до боли невозможной. Понимаю, что никто меня сейчас не спасет. Должна выбираться сама. Но как? Сейчас, Ли Юна выглядела очень злой. Будто, ей не терпелось ударить меня, что она и сделала, как только увидела.

Звонка пощечина проходится по моему лицу, начинает печь место удара, что я автоматом прикладываю руку к лицу. Морщюсь, стараясь справится. Организм уже не выдерживает того, что я ношу в себе несколько лет.

— Сука, я же сказала провалить, а не быть со мной на одном уровне! — она начинает орать, возвышается надо мной, пока смотрю на неё снизу вверх. Ха На уже вовсю начала снимать, — Снимите ей рюкзак.

В эту же секунду ко мне подходит Юн Джин, и одним движением снимает его с моего плеча. Я не сопротивляюсь, просто напрягаю всё своё тело, дабы не было так больно. Я не знаю, за что я получаю, не знаю даже зачем живу.

— Юна, — протягивает имя Ха На, говоря жалобным тоном, а потом начинает смеяться. Камера направляется на неё, а потом уже на меня. Она снимала всех, — Новая сумочка отменяется, да?

— Завались, — резко смотрит на неё, затыкая. Я стою, сжимаю ладонь, превращая кулак. Не то, чтобы драться, а чтобы хоть как-то приходить в себя и не упасть в омборок. Голова начинает кружиться, — Чен Сук, зажигалка.

Чен Сук тем временем курил сигарету, уставившись непонятным взглядом на Ли Юну, всё же отдает эту зажигалку. Он пока не понимает зачем ему она. Я начинаю бояться, хотя стараюсь не показывать этого. Смотрю вниз, даже не хочу думать догадки, что она хочет сделать со мной.

— Юн Джин, заломай ей руки и поставь на колени. Ха На, снимай, чтобы было всё видно. А ты Чен Сук, можешь либо просто стоять, или же присоединиться. Хотя, я и одна справлюсь, — она подходит вплотную ко мне, что я вижу эти бешеные глаза, полные ярости и безжалости, — Всего бы этого не было, если бы не получила четверку.

— Я поддалась тебе, но ты даже тут не победила, — выплевываю свой оставшийся яд, который копила так долго. Чен Сук лишь начинает подсвистывать тому, как я ответила ей.

— Теперь, если я не получила ни пятерку, ни новую сумочку, то... Мне придется сделать кое-что ужасное, по отношению к тебе. Хотя, я не могу назвать это ужасным, — она более менее подуспокоилась, мне резко заламывают руки и ноги, что я стою на коленях.

— Это всё стоит какая-то сумочка? — мой голос дрогнул, проговаривая слова. Я задала ей вопрос, но она не собиралась отвечать на вопрос. Она нагинается ко мне, зажигает зажигалку.

— Всему в этом мире есть цена, — говорит тихим шепотом, что слышу его только я. Я содрогнулась при этих словах. Чен Сук берет мою руку, выдвигая её поближе к зажигалке, что я на автомате убираю её. Стараюсь прогнать все тревожные мысли и предположения, что они хотят сделать со мной.

Юн Джин, будто предугадал, что будет и крепче сжимает всё моё тело, что лишнее движение сделать не могу. Я начинаю плакать, бормочу что-то невнятное и кусаю губы, нервничаю безумно.

Первое, что я почувствовала — боль. Когда огненное прижигают к коже, что все импульсы передаются мозгу, что тот уже не может держать и дает реакцию. Начинаю орать от боли, ведь прижигали мой безымянный палец зажигалкой. Держат несколько секунд, что я начинаю брыкаться, кожа моя до боли чувствительная. Ору во всю, что не могу сдержать ни слез, ни криков, что я думаю услышала вся школа.

Чен Сук затыкает мой рот своей ладонью, что слышу этот запах гари. Прошли, наверное, несколько секунд, а чувствую будто вечность. Она убирает от меня зажигалку. Должна была вздохнуть хотя бы раз, но не могу дышать. Чувствую непередаваемую боль, по большей степени это было из-за того, что я терпела слишком долго. Эти издевальство одни из первых случаев.

Не могу даже палец приподнести к себе, дабы хоть как-то успокоиться. Глаза уже красные во всю, плачу так, будто сейчас умру. Хотя, так оно и есть.

Неужели, это всё стоит какая-то сумочка? Неужели, все эти мучения стоят того?

Не успеваю отойти от первого ожога на безымянном пальце, как берут уже средний палец. Я начинаю на автомате брыкаться, как загнанное животное в клетке. Хоть и животными, в данном случае, являлись они. Кричу, чтобы они остановились, чтобы перестали. Слышу уже эти привычные угрозы про квитанцию, но боль затмила весь разум, что трезво думать, а тем более защищаться, я уже не могла.

В глазах темнеет, двоится и всё идет ходуном. Они берут и обжигают небольшой участок кожи моего среднего пальца. Ору во всю, а точнее мычу. Хотелось просто умереть, чтобы не слышать эти смешки, что доносились. Они были на фоном в моей голове, сейчас всё пульсировало. Пальцы неприятно пекут, будто на них ещё пролили лаву сверху.

Уже больше не могу орать, голос наполовину пропал, что связки сжать нормально не могу. Только рыдаю и трясусь в руках Юн Джина. Чен Сук убирает свою руку и просто смеется. Ха На не ожидала этого, было видно по лицу, но и тем не менее, камера снимала меня. Я задыхаюсь, что дышать не могу нормально.

Больно. Сильно больно. Особенно больно, когда это делают те люди, которым за это ничего не будет.

— Со Ён, спасибо, мне стало лучше, — улыбается уже более искренне, что вижу, как это улыбка становится шире, как она продолжает, — Для меня это... Своего рода терапия.

Они уходят. Уходят, смеются и пересматривают те видео, где я ору и прошу прекратить. Я лишь стараюсь нормально дышать и придти немного в себя. Адреналин до сих пор во всём моем организме, что тело никак успокоиться не может. Оголенные пальцы прижимаю к себе, как что-то ценное и сокровенное. Будто это поможет мне как-то пережить эту боль, ненависть и ярость от этих людей.

Как-то встаю, трясусь вся, но продолжаю идти домой. Придя домой, сразу иду в ванную, дабы поместить два обоженных пальца в холодную воду. Открываю кран, что оттуда поступает вода и не пропуская секунды, сразу же подставляю пальцы туда. Начинаю плакать больше не оттого, что болит. А от всей этой несправедливости. Я слишком долго копила и в один день, всё это вырвалось.

Ожог перестал печь спустя двадцать минут после того, как я была в ванне. Но истерика никак не прекращалась. А потом, уже когда прошло время, боль ушла. Пальцы перестали болеть, я наклеяла пластырем. Оба пальца. Ли Юна не обожгла большой участок кожи, только небольшой. Но её хватило, чтобы причинить мне такую боль.

Я не хотела, чтобы там были волдыри, поэтому плотно прижала пластырь, а перед этим намазала мазью. Не хотела, чтобы оставались шрамы, ведь они каждый раз будут напоминать о том, как меня унижали.

Заходя в свою комнату, хоть как-то успокоившись, не заметила, как наступила ночь. Брат зашел домой, весь расстроенный и подавленный. Я сразу поняла, что-то случилось. Сркываю свою правую руку, дабы он не заострял на этом внимание.

— Что-то случилось...? — спрашиваю осторожно, держаясь за стену, стараюсь не упасть от усталости. Была очень вымотанна.

— Баку... Баку вступил в Союз, — брат старается не заплакать, голос больно дрогнул, что я подхватило это. Я была полностью шокированна, не понимая, что делать и что сказать, — В последнее время, он был очень отстраненным. Баку сделал это ради друзей.

Опускает глаза в пол, делает тогда, когда зарыдать не может при мне. Я подхожу к брату и в первые за долгое время, обнимаю. Это происходило редко, но я понимаю, что это именно тот случай, где нужны тактильные ощущения. В мои руках, он подрагивает, слегка заметно.

— Я решу, всё решу... — говорю шепотом в тишину, чувствую, как брат отвечает на мои объятия.

Я действительно всё решу. Раз я не могу спасти близких людей, то хотя бы, хочу спасти Баку. Я должна вытащить его из Союза, чего бы мне это не стоило. Это единственный и верный друг, который у меня есть с детства. Хоть, у нас в последнее время очень холодные отношения, но повторюсь, помочь всегда готова.

И это был именно тот случай, где я должна помочь. Обязана.

Как и у всех людей, так и у На Бэк Джина должны быть тайны. И знала, что у него они непременно есть.

Знала, что есть один человек, что поможет мне в этом деле...