Икаровы крылья

Когда Серёжа проснулся, сквозь неплотные занавески струился солнечный свет. Пролежав пару минут с открытыми глазами, Серёжа собрался с духом и, приподнявшись на локте, бросил взгляд на соседнюю кровать.

Никого. Миша успел куда-то уйти. Если, конечно, вообще ночевал в этой комнате.

Серёжа ушёл с Отвала первым. Ушёл один, ни с кем не прощаясь, поставив в известность лишь преподавателей, чтоб потом не искали. Вернувшись в небольшую комнату на "архипелаге", ставшую за эти две недели почти родной, плюхнулся на кровать и несколько минут тупо пялился в потолок. Серёжа думал, что, несмотря на дикую усталость, проворочается без сна до утра, но почти сразу, как забрался под тяжёлое одеяло, провалился в темноту без сновидений. На то, чтобы признаться в незнакомых, непонятных чувствах самому себе, у Серёжи ушло несколько месяцев – неудивительно, что, когда он наконец рассказал о них Мише, сработала защитная реакция организма: он просто отключился. Чтобы не ощущать разлившейся внутри сосущей пустоты. Чтобы сбежать от ответственности за сказанные слова. Снова... от себя.

Часы на экране телефона показывали половину девятого.

Серёжа тяжело вздохнул и вместо того, чтобы встать, натянул одеяло повыше. Несмотря на круглосуточно включённый обогреватель, в комнате было прохладно.

В столовой, куда Серёжа добрался по деревянным мосткам около получаса спустя, пересечься с Мишей тоже не удалось. Открытая веранда, притулившаяся на углу небольшого строения, пустовала, а внутри расправлялись с завтраком последние трое человек.

– Не в курсах, куда все подевались? – поинтересовался Серёжа, не слишком надеясь получить ответ.

– Собираются, наверное, – кисло отозвалась девчонка, имени которой Серёжа так и не запомнил, с хмурым видом ковыряя кашу в тарелке.

В дверях домика Серёжа столкнулся с Тимуром, который, судя по заляпанным сапогам и сосредоточенному выражению лица, не то только что откуда-то пришёл, не то как раз куда-то собирался. Серёжа преградил ему путь.

– Ты сейчас куда?

– На "Континент", – ответил Тимур. И, хитро блеснув глазами из-за стёкол очков, уточнил: – Хочешь присоединиться?

– А чё там? – резонно полюбопытствовал Серёжа.

– Товарищи представители университета меняют сувенирную продукцию на рабочую силу.

– Че-его?

– Ну, им коробки с каким-то оборудованием до пристани дотащить нужно. Обещали за помощь сувениры местного производства, – Тимур понизил голос и заговорщицки огляделся, будто намеревался поведать страшную тайну. – Готов поспорить, на них разобрали студентов, не переживших последний зачёт.

Серёжа закинул в комнату тарелку с кружкой и отправился месить грязь по дороге до "Континента". Из аудитории с исписанными многочисленными поколениями студентов стенами, действительно, выносили коробки. В щели одной из них мелькнули чёрные чехлы биноклей.

От "Континента" в направлении пристани спускались деревянные мостки, обрывавшиеся у лодочных сараев на берегу. Дальше тропа опять карабкалась по склону и, наконец, упиралась в выводившую на причал лестницу. Внизу уже были свалены какие-то рюкзаки и пакеты. На воде привычно покачивались лодки.

Серёжа добавил две коробки в общую кучу и двинулся в обратную сторону. Вещи каждый таскал в своём темпе, поэтому ребята пересекались кратко, в стартовой точке и конечном пункте незамысловатого маршрута или по пути. Навстречу Серёже как раз шёл Юра с парой подружек и грохочущей переносной колонкой. Юра бросил на Серёжу ехидный взгляд, вероятно, припоминая недавнюю утреннюю встречу у озера. Серёжа хмуро покосился на него в ответ и быстрее зашагал по мосткам. Ему почудилось, будто у крыльца "Континента" мелькнула Мишина чёлка – на солнце иногда казалось, словно в его волосах проблёскивают рыжие всполохи, – но, когда Серёжа наконец очутился в тени навеса, там обнаружилась лишь Степаненко, всучившая ему пакет с книгами. Пришлось тащиться обратно на пристань, так и не выяснив, померещился ему Миша на вросших в землю ступенях или нет.

Впрочем, как ни противно было признавать, от того, что их встреча вновь откладывалась, Серёжа невольно вздохнул с облегчением. Конечно, ему хотелось увидеть Мишу после ночи на Отвале. Чтобы убедиться, что всё в порядке. Или окончательно удостовериться в том, что своим признанием он всё испортил, собственноручно разрушив то немногое хорошее, что по кирпичику строил с весны.

Серёжа не надеялся на что-то вроде взаимности. Он даже не до конца представлял, что в принципе рассчитывал получить в ответ. Боялся только, что, несмотря на вчерашние объятия и тихое обещание быть рядом, сегодня Миша не захочет его ни видеть, ни слышать.

Вернувшись на "архипелаг", Серёжа остановился перед дверью в комнату – их общую комнату до сегодняшнего дня. Сглотнул вставший в горле ком. Сердце забилось часто и гулко. Серёжа зажмурился и сделал несколько глубоких вдохов. Толкнул дверь.

Миши в комнате не оказалось. Как не оказалось и его рюкзака, и книг, прежде лежавших на столе.

Серёжа шумно выдохнул, поджал губы – и начал собирать остатки раскиданных по полкам вещей.

Он в последний раз прошёл мимо скамейки, на которой валялись привезённые с экскурсий окатанные булыжники, и очутился на огибавшей остров дороге – уже не впервые за день.

Было без четверти одиннадцать. Судно на материк уходило через пятнадцать минут. Серёжа задержался на "Континенте", переставляя микроскопы в аудитории, и теперь был вынужден догонять остальных. Погода стояла хорошая, хоть со стороны Большой земли и наползали облака, и, наверное, сегодня стоило ожидать яростной борьбы за жилеты и палубу, а не за сухой и безопасный, но скучный трюм.

На пристани процесс погрузки был в самом разгаре. На палубе свалили сумки, и, судя по всему, спасательные жилеты уже и впрямь распределили между собой самые расторопные пассажиры. Серёже оставалось скинуть свой рюкзак в общую кучу и спуститься в трюм. Он не успел заметить Мишу наверху, однако и внизу он не появлялся. Но не мог же Миша остаться на острове, в самом деле? Значит, они каким-то образом опять разминулись...

Отовсюду доносился приглушённый гул. Судно шло так ровно и неспешно, что в трюме создавалось впечатление, будто оно стоит на месте, и Серёжа, привалившись к стене, вскоре задремал. Время от времени он просыпался и сонно поглядывал на тех, кто также расположился внизу. Многие сидели в телефонах или болтали вполголоса.

В какой-то момент Серёжа встал, вскарабкался по лестнице, оттеснив тёршегося там Сашу, и высунулся в проём. В лицо ударил слабый порыв морского ветра. На палубе блестели брызги, рыжие пятна спасательных жилетов маячили у бортов.

И тут, наконец, Серёжа заметил Мишу. Он стоял, облокотившись на ограждение, и задумчиво всматривался в проплывавшие мимо острова. Судно как раз проходило рядом с вышкой сотовой связи, утыкавшейся в низкие облака, и ребята устроили ей овацию. Несколько человек попытались высунуться из трюма, чтобы понять причину всеобщего ликования, и Серёжа нырнул обратно, открывая остальным путь к окошку в мир.

Пристань за полмесяца ничуть не изменилась: те же мёртвые водоросли болтались в воде у берега, всё так же сиротливо ютились у причала яхты со спущенными парусами. И верилось с трудом, что станционное судно, вернувшее пассажиров на материк, забирало их отсюда целых две недели назад.

Знакомый грязно-серый уазик уже поджидал на пригорке. Пока Серёжа, выбравшийся на палубу одним из последних, вместе с ещё несколькими парнями сгружал на землю оставшиеся на судне вещи, "буханка" тяжело подкатила к пристани и, поглотив первую партию людей с котомками, отчалила на станцию.

Опустив последний рюкзак на дощатый настил, Серёжа огляделся, уже догадываясь, что увидит. Вернее, чего – кого – не увидит наверняка. Не заметив в поредевшей толпе Мишу, Серёжа мрачно усмехнулся.

Возвращаться уазик не спешил, и, чтобы не тратить напрасно время, Мария Алексеевна предложила быстренько сходить за продуктами в посёлок. Серёжа вызвался одним из первых: гурьбой бродить по посёлку должно было быть веселее, чем в одиночестве слоняться по берегу моря.

К тому моменту, как ребята с парой набитых доверху пакетов и одной на всех открытой пачкой чипсов вернулись к причалу, там почти никого не осталось. По всей видимости, когда вернулась "буханка", рюкзаки закидывали в машину в спешке, без всякого порядка: своего Серёжа на пристани не обнаружил. Он загрузился в уазик с компанией одноклассников налегке. Трясясь на колдобинах, тот вскоре доставил последнюю партию отъезжающих на станцию.

Сгущались тучи, солнце совсем исчезло из виду. Сумки свалили в кучу у единственной скамьи с навесом и пару минут спустя накрыли непромокаемыми плащами: заморосил дождь. По одну сторону от скамьи растеклась огромная лужа, о поверхность которой теперь разбивались мелкие капли.

Несколько человек, едва выбравшись из "буханки", тут же направились к низкому серому зданию вокзала. Серёжа думал было последовать их примеру, но тут кто-то коснулся его руки.

Обернувшись, Серёжа увидел перед собой Мишу.

– Наконец-то удалось тебя поймать, – произнёс тот, неуверенно улыбнувшись.

– Я, вообще-то, ни от кого и не бегал, – буркнул Серёжа.

Миша потупился и вдруг, вновь подняв взгляд, торопливо заговорил:

– Там утром, в столовой, собирали сухпайки. Нужно было всё пересчитать, уложить, запаковать коробки... И как-то так вся эта процедура затянулась...

– А мне ты это зачем рассказываешь? – сухо уточнил Серёжа.

– Я там пробыл часов до десяти, вернулся – а тебя нет, – не отвечая на его вопрос прямо, гнул своё Миша. – Мне сказали, мол, сейчас с "Континента" оборудование биологов переносят на причал. Я пошёл туда, но Юра меня заверил, что у них и так всё схвачено. Да и тебя я там не заметил. Ждал потом в комнате, но нас уже начали поторапливать, а тебя всё не было...

Серёжа что-то согласно промычал себе под нос, постепенно осознавая, что, судя по всему, утром у покосившегося крыльца Миша ему всё-таки не привиделся. Более того, он оказался там не случайно. Миша искал его, Серёжу. Так значит...

– В общем, – закончил между тем Миша, будто прочитав Серёжины мысли, – я хочу сказать, что не пытался тебя... избегать. Если ты вдруг подумал...

Серёжа ощутил, как вспыхнули огнём уши.

– Да хватит уже, – прервал он Мишины объяснения. – Ничего я... не подумал, ясно? Да и вообще, ты ведь не обязан передо мной отчитываться.

– Да, конечно... то есть... – Миша замялся. – Прости, я... я не знаю, что ты сейчас чувствуешь, и, если честно... очень боюсь чем-нибудь тебя задеть.

Серёжины щёки загорелись вслед за ушами. Он поспешно отвернулся, подставляя лицо порывам свежего ветра.

До поезда оставалось не меньше часа, и, несмотря на усиливающийся дождь, Миша с Серёжей побрели вдоль путей.

Сквозь потрескавшийся асфальт платформы пробивалась трава. На дальних путях безжизненно чернели грузовые составы. Вдалеке через переезд, подскакивая на рельсах, переваливались редкие автомобили.

Серёжа передёрнул плечами – скорее от неловкости, чем от холода, хотя ветер в самом деле начал крепчать, – и постарался взять себя в руки.

– Это я тебе нагрубил, когда... – он запнулся. Когда почувствовал, что начал смотреть на тебя иначе. Когда пытался убедить себя в обратном. Когда не придумал ничего лучше, чем просто оборвать общение. – ...мне надоели эти дурацкие занятия по литре. Это я говорил, что ты тряпка, а не капитан. Я ругался на то, что ты даже мяч в кольцо нормально бросить не можешь. И после всего этого ты... боишься задеть меня?

– А при чём здесь то, что ты говорил мне когда-то? – возразил Миша. И, улыбнувшись своей привычной мягкой улыбкой, добавил: – Да и, к тому же, у меня действительно не получается выполнять броски так технично и точно, как это делаешь ты.

– Да нормальные у тебя броски. Ну, ты же всё равно не собираешься... типа... серьёзно заниматься баскетболом, – Серёжа вздохнул, поправил капюшон. – Короче, я просто хотел сказать, что...

– Ты – уж точно не тот человек, которого легко ранить случайным словом? – закончил за него Миша. – Я ничуть в этом не сомневаюсь, но... если честно, я в такой ситуации впервые и... не знаю, как правильно себя вести. А ещё... прости, если я не прав... но там, вчера, ты показался мне очень... уязвимым.

– Не знаю, что тебе там показалось, – произнёс Серёжа, испытывая всё большую неловкость, – но я ведь всё тот же человек, которого ты знал до Белого, да? Так что, пожалуйста, Миш... пожалуйста, не надо видеть во мне только дурачка, который... признавался тебе в любви.

– Я не... Конечно, в первую очередь ты для меня друг, с котором уже связано множество хороших воспоминаний. И никакой ты не дурачок, только... – Миша замолчал и вдруг спросил: – Послушай, что ты читал у Бунина?

– Чего? – растерялся Серёжа, гадая, каким боком можно пришить очередного русского классика к их нынешнему диалогу.

– У Бунина есть одно произведение... Называется "Митина любовь", – спокойно пояснил Миша. – Там об... одном молодом человеке, Мите, влюблённом в девушку, Катю, которая учится в театральной школе. Мите сначала с ней хорошо и легко, ему с ней интересно говорить, он думает, что она такая... простая, живая, хорошенькая. Но Катя всё больше времени уделяет театру, и Мите кажется, будто она изменилась. Ему не нравятся люди, с которыми она общается, не нравятся её заботы и хлопоты. Ему даже кажется, что всегда было две Кати: одна – та, которую он полюбил, а вторая – та, которая увлечена своими занятиями и никак не походит на первую. Его это мучает, наверное, даже раздражает. Он не может с этим смириться. Так вот, знаешь... Я думаю, что Катя всегда была одна. Не в прямом смысле слова, а в том, который вкладывал в него Митя. Но он видел то, что хотел видеть, пока это было возможно. Катя всегда любила театр, всегда... вращалась в других кругах. А Митя просто не желал этого замечать, и, пока Катя не ушла с головой в свои заботы, у него это хорошо получалось.

Серёжа слушал, не перебивая, и смотрел себе под ноги.

– Это всё, конечно, прикольно, но при чём тут вообще какая-то Катя... Бунин? – поинтересовался он, когда понял, что Мишина история подошла к концу. – Хочешь сказать, я похож на этого Митю?

– Я хочу сказать, что нельзя... нельзя любить образ, который придумал сам. Это всё равно что любить воображаемого человека, понимаешь?

Серёжа нахмурился. Капли дождя ударялись о капюшон и стекали на нос.

– Подожди-ка... – медленно заговорил он, постепенно осознавая мысль, которую собирался озвучить. – Ты типа... считаешь, что я сам себе придумал красивую картинку и сам же на неё запал? Так, что ли?

Миша начал теребить бегунок молнии.

– Послушай, я ни в коем случае не хочу обесценивать твои чувства, – поспешил заверить Серёжу он. – Всего лишь напомнить о том, что любовь – очень сложное и серьёзное чувство, а ты знаешь меня меньше года и... возможно, по-прежнему недостаточно хорошо для столь громких заявлений.

– Ну, тогда... тогда просто дай мне шанс узнать тебя получше.

Миша молчал несколько секунд.

– А ты уверен... что действительно этого хочешь? – наконец произнёс он.

– В смысле?

– Разочаровываться в людях больно.

– А почему ты так уверен, что я в тебе разочаруюсь?

– Потому, наверное, что на поверку недостатков у меня больше, чем достоинств.

Серёжа невесело усмехнулся.

– Я знаю, – сказал он. – Тебе не хватает жёсткости как капитану команды. Ну, вице-капитану, или какая у вас там... иерархия. Ты постоянно себя недооцениваешь. Извиняешься ни за что. Всюду приплетаешь свои дурацкие книжки. Но знаешь... Это неважно. Никто не идеален. И я... мне может нравиться в тебе не всё. Но это ничего не меняет. Можешь, конечно, мне не верить, но я знаю, кому хотел сказать то, что сказал вчера на Отвале.

Теперь румянец коснулся и Мишиных щёк.

– Прости.

– Вот только твоих извинений мне не хватало! – буркнул Серёжа. – Короче, мы ведь как-то общались всё это время. Вот и не надо сейчас ничего изобретать. Не надо за меня беспокоиться. Давай просто... всё будет, как обычно. Просто выкинь вчерашний день из головы, о'кей?

На Мишином лице читалось недоумение.

– Как же я могу... "просто выкинуть вчерашний день из головы"?

Серёжа поджал губы, посмотрел на разбивающиеся о поверхность лужи дождевые капли и снова поднял глаза на Мишу.

– Короче, я понял, – выдавил он. Голос предательски дрогнул. – Я... зря на тебя всё это вывалил. Думал... не знаю... что станет немного проще, а в итоге только ещё и тебе голову забил всякой дурью. Прости.

– Серёж...

Миша коснулся Серёжиного плеча, но тот скинул его руку и отступил на шаг.

– Я не могу забрать свои слова назад, – продолжил Серёжа, – но... постараюсь тебе обо всём этом не напоминать. А ты постарайся об этом не думать, – он замолчал, снова поправил капюшон. Коротко глянув исподлобья на Мишу, бросил: – Пошли... на вокзал. А то скоро промокнем насквозь.

Дождь сегодня и впрямь лил сильнее, чем в день приезда на Белое море. Наверное, прятаться на вокзале было уже поздно: мокрые брюки неприятно липли к телу, на куртке блестели капли, швы давно перестали сдерживать воду.

Серёжа отвернулся и первым зашагал в сторону вокзала. Миша задержался у путей, провожая его взглядом; запрокинув голову, уставился в плачущее небо и лишь затем побрёл к одинокой скамье под навесом. Там, обняв лопоухого корги молодой университетской преподавательницы, спала Света, убаюканная мерным стуком капель о козырёк.