Икаровы крылья

Всё, что происходит на острове, остаётся на острове.

Завтра утром будут поездка на станционном судне – обратно, на материк; полустанок с пригнанными на пути товарняками и сваленные на земле рюкзаки; поезд, уходящий в далёкие каменные джунгли. А пока, аккурат к полуночи, можно дружной гурьбой завалиться на возвышенный скалистый участок дальнего берега, именуемый здесь Отвалом, жарить на костре маршмеллоу и петь под гитару до рассвета.

На Отвал предстояло идти в отлив, по влажному песку и скользким водорослям. Обратно – возможно, по колено в воде в прилив. Юра, напяливший старые потрёпанные кеды, потащил с собой рюкзак с рыбацкими сапогами.

Солнце медленно катилось к горизонту и, пока ребята, утопая в грязи, шли к полузатопленной тропке, слепило глаза. Где-то внизу блестела морская вода, темнел остов брошенного в приливной зоне старого судна. Солнечный шар перечёркивали узловатые ветви деревьев. Оля остановилась на врытой в землю деревянной балке и сделала несколько снимков.

Пока ждали у учебного корпуса с просевшей крышей опоздавших, выяснилось, что многие не захватили с собой кружки: преподаватели до последнего сохраняли секретность, но теперь вдруг кто-то пустил слух, будто на Отвале обещают чай и глинтвейн – безалкогольный, ко всеобщему разочарованию, зато на местной клюкве. Тут же поднялась невообразимая суета; беготня между "архипелагом" и "Континентом" прекратилась лишь четверть часа спустя.

К Отвалу добрались в половине двенадцатого вечера. Северное августовское солнце по-прежнему подсвечивало облака у горизонта. Ребята затеяли возню вокруг обложенного камнями кострища. Готовить ничего не готовили, преподаватели болтали с подопечными, девчонки фотографировались на фоне розово-синей бухты, кривлялись и смеялись. Мир стремительно терял краски.

– Смотрите! – воскликнула Катя, вскинув острый подбородок. – Первые августовские звёзды!

Они, действительно, остро поблёскивали в вышине, и ровно сейчас одна внезапно сорвалась с небосвода и понеслась к морю... но, кажется, до звёзд никому не было дела.

Серёжа прогулялся по бархатистому мху, пару минут простоял на голом, без деревьев, пятачке сизой от лишайника земли, запрокинув голову, не отрываясь от мерцающих точек, не складывавшихся в созвездия, на ещё расцвеченном закатом полотне. Закрыл на мгновение глаза, сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и вернулся к площадке, на которой должны были разжечь костёр. Серёжа скользнул по знакомым лицам взглядом и, не обнаружив того, которое искал, спустился по каменистым уступам к воде.

Почти вся компания сгрудилась наверху, только слева, вдали, между тропой и впадавшим в море ручьём, виднелся чей-то нечёткий силуэт с раскинутыми в стороны руками. Серёжа свернул вправо и, глядя под ноги, побрёл по пустынному берегу.

Ночь выдалась прохладной. Серёже казалось, будто пальцы онемели и зубы стучат так, что слышно на другом конце Медвежьего. Волны нашёптывали нечто успокоительное, но от этого лишь сильнее скручивался тугой комок внутри. Под ногами скрипели выброшенные на сушу фукусы.

Вдруг что-то зашевелилось впереди, и из полуночного светлого сумрака выросла человеческая фигура.

– Чёрт, откуда ты взялся? – окликнул фигуру Серёжа, пристально всматриваясь в её очертания. – Я тебя не заметил.

– Извини, – ответил Миша, вновь опускаясь на корточки. – Не хотел тебя напугать.

Серёжа поравнялся с ним и, покосившись на камни, которые Миша держал в руках, неуверенно поинтересовался:

– И чем это ты занимаешься, а?

– Ищу балянусов.

– Кого?..

Миша поднялся и протянул Серёже один из камней. На шершавой поверхности отчётливо белели какие-то наросты.

– Я всё ещё не понимаю, что это за хрень, – признался Серёжа, возвращая странную находку владельцу.

– Балянусы – это такие усоногие рачки, – пояснил Миша. – Их ещё называют морскими желудями.

– Не похожи они на жёлуди.

– А на что похожи?

– Ну, не знаю... На маленькие вулканы.

Миша тихо рассмеялся.

– Какое любопытное сравнение! – заметил он. И, рассматривая наросты-вулканы, добавил: – На самом деле, мы видим только их раковины. Сами балянусы выглядят ещё хуже.

– Куда уж хуже... – пробурчал Серёжа.

Они побрели по оголившейся литорали. Иногда Миша замечал что-то, видимое и понятное ему одному, и склонялся над очередным булыжником или кучей спутанных водорослей. Однажды из лужицы, образовавшейся в небольшом песчаном углублении, выбралось нечто чёрное и мелкое и, вертясь, словно волчок, скрылось под бурой массой отмерших талломов.

– После школы пойдёшь на биофак, да?

Миша перевёл на Серёжу рассеянный взгляд и пожал плечами.

– Скорее всего. Честно говоря, у меня не так уж много вариантов.

– Разве? – усмехнулся Серёжа, пнув подвернувшуюся на пути битую ракушку. – А как же твоя любимая литература?

– Литература... больше для себя. Куда я с ней пойду? На филфак? Там огромный конкурс. Не сочти меня чересчур прагматичным человеком, но... – Миша тяжело вздохнул. – Моя семья... я... мы не потянем обучение на договорной основе. Мне нужно поступить на бюджет. А на бюджет на филфаке я пробьюсь едва ли.

– Что за упаднические настроения!.. Мне кажется, ты себя недооцениваешь.

– Я смотрел проходные баллы. Нужно набрать под триста, чтобы иметь хоть какой-то шанс.

Серёжа ухмыльнулся.

– Нехило...

– Ага.

– Но ты же... умный. Может, и сдашь. Блин, да грамотами с твоим именем увешана вся школа!

Смущённо потупившись, Миша пробормотал:

– Ты сильно преувеличиваешь мои способности и достижения.

– Ну, хорошо, – послушно согласился Серёжа. – Не вся школа. Весь кабинет биологии.

Миша вновь вскинул голову и улыбнулся уголками губ.

– Что ж, теперь и ты видишь, что мне прямая дорога на биофак?

Серёжа фыркнул.

– Зануда!..

Ветер приносил с Отвала отголоски весёлой болтовни и едкий запах кострового дыма. Над морем застывшими чёрными волнами вздымался лес.

– А у тебя какие планы? – подал голос Миша через пару минут. Он по-прежнему сжимал в ладонях камень с раковинами балянусов, а Серёжа прятал заледеневшие пальцы в карманах куртки. – Хотя бы на... ближайшее будущее.

Серёжа передёрнул плечами.

– Да какие у меня могут быть планы? Не знаю. Хочу связаться с тренером. Написать, может...

– Думаю, это правильное решение.

– Ну да. Наверное. Хотя как-то слабо верится, что в спортшколе меня будут ждать с распростёртыми объятиями.

– Как мудро заметил на днях один мой друг: "Наскочим на овраг или ещё что – просто развернёмся", – с улыбкой продекламировал Миша.

– Чего-о-о? – протянул Серёжа, скривившись недоуменно и насмешливо.

– Иногда стоит попробовать, даже если нет уверенности в том, как всё обернётся. В любом случае одна закрытая дверь ещё не значит, что выхода нет совсем. Если вдруг что-то не сложится на старом месте, можно попытать удачу на новом. Но, если тебя интересует моё мнение, я думаю, всё будет хорошо.

Серёжа скептически хмыкнул.

– С чего вдруг ты так в этом уверен?

– Потому что вижу, как для тебя важно вернуться, – не мудрствуя лукаво, ответил Миша. – И ещё – что ты к этому готов. Или скоро будешь готов.

– Тебя послушать, всё так просто... – Серёжа невесело усмехнулся. С заметным усилием продолжил: – Я думаю, что готов, я могу играть, но... Не знаю, смогу ли играть, как раньше.

Миша улыбнулся как будто хитро, что было совершенно ему не свойственно.

– Если не сможешь как раньше – значит, сможешь лучше, верно? – уточнил он.

– Да ну тебя...

Непривычная Мишина улыбка исчезла, оставив на память о себе лишь давно знакомые чуть приподнятые уголки губ.

– Нет, правда, – сказал Миша своим обычным серьёзным, спокойным тоном. – Возможно, потребуется время, чтобы набрать форму, но... Полагаю, у тебя достанет упорства и сил, чтобы не только выйти на прежний уровень, но и добиться чего-то большего.

Криво усмехнувшись, Серёжа покачал головой.

– Серьёзно? Ты так не веришь в себя и... так веришь в меня?

– Я стараюсь оценивать ситуацию объективно, – возразил Миша. – И вероятность того, что ты вновь будешь... м... выходить в старте и набирать свои очки, явно превышает вероятность того, что я наберу сто баллов по каждому из трёх необходимых для поступления предметов.

– Да ну? Мне кажется, где-то ты обсчитался. Хочу напомнить, что мать с хирургом дружно отправляли меня с моим клятым коленом на покой. Спасибо, что не вечный.

– Но ты ведь уже доказал, что их прогнозы были излишне пессимистичны, верно?

Серёжа поморщился.

– Ну, не знаю... Осадочек до сих пор остался.

– От прогнозов или от травмы?

– От всего.

Впереди, преграждая путь, вырастали скалы. Чтобы не карабкаться по ним, пришлось развернуться и взять курс на костёр, превратившийся в алую точку на фоне тёмных деревьев.

– Конечно, от такого должно быть сложно... отойти, – произнёс Миша несколько секунд спустя. – Ужасно, что с тобой случилось то, что случилось, но... Это уже произошло. Теперь остаётся только сделать выводы, позволить себе прожить это и отпустить. И двигаться дальше. Заниматься тем, что нравится и что получается.

– Кстати, насчёт этого... – Серёжа кашлянул. В карманах кулаки сжались с такой силой, что ногти впились в кожу. – Наверное, не открою Америку, если скажу, что мой мир с детства вертелся вокруг баскетбола. Соревнования, тренировки, сборы, статистика... Звучит глупо, да?

– Нет, – мягко возразил Миша. – Спорт – твоя жизнь. Я понимаю.

– Ну да, так и было... раньше. В феврале из-за этого вообще ломало дико. Команда на турнире, я – в ортезе... Ещё и мать с тренером разругались. А потом как-то... – Серёжа запнулся, поджал губы. Пару секунд спустя заговорил вновь: – Знаешь, Ворон, конечно, много чуши несёт, но кое в чём он всё-таки прав. С баскетболом мне больше ничего не было нужно. Он буквально заменял семью, друзей, хобби. Он был... действительно, жизнью. И после этой травмы я... как будто всего лишился разом.

Миша принялся вертеть в руках камень.

– Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти, – тихо произнёс он.

– Да, я... – Серёжа опять сбился и начал сначала. – Я вообще не это хотел сказать. Просто когда баскетбола вдруг не стало... как-то сразу навалилось всё, на что я раньше не обращал внимания. Потому что не успевал. Или не хотел. И я... Знаешь, я впервые понял, что... любить можно не только спорт.

Миша слушал, не перебивая. Серёжа сцепил перед собой пальцы, прогнул, вывернув кисти, будто разминая затёкшие мышцы.

– Я раньше никогда не влюблялся. Это такое... странное чувство. Я думал, оно пройдёт, когда наконец смогу возобновить тренировки, – Серёжа безрадостно усмехнулся и покачал головой. – Но, блин, нагрузки постепенно увеличиваются, я вроде даже играю понемногу, но по-прежнему... – он замялся и нервно улыбнулся. – Как считаешь, это ненормально – влюбиться в парня?

Миша попробовал заглянуть ему в лицо и, так и не сумев перехватить взгляд, тупо переспросил:

– Ты влюбился в парня?

Серёжа пожал плечами и отвернулся. С моря потянуло ночной прохладой.

– Думаю, стоит начать с того, что само понятие нормы крайне размыто, – собравшись с мыслями, заговорил Миша. – Скажем, в долгосрочной перспективе с позиции "эгоистичного гена"... – он задумчиво хмурился, но левый уголок губ приподнялся в подобии улыбки. – Ну, знаешь, ДНК существует лишь для того, чтобы множиться, сохраняться и передаваться в ряду поколений... Что-то в таком духе. В общем, с позиций "эгоистичного гена" это, очевидно, полнейшая катастрофа. Но люди вроде как считают себя чем-то более сложным, чем оболочка для наследственной информации, так что... Нет ничего ненормального в том, чтобы кого-то любить.

– А многие вот считают иначе, – процедил Серёжа.

– А кто такие эти "многие"? Мне казалось, тут значение имеет мнение двух человек.

Серёжа мелко закивал и, выдержав паузу, огорошил Мишу новым вопросом:

– И что бы ты сказал... на месте второго человека?

– В каком смысле?

– Ну, ты вот вроде говоришь складно... как обычно... Но типа... Ты как будто книжку анализируешь. "Нормально ли, что человек вроде мистера Дарси сделал предложение кому-то вроде Элизабет Беннет? С позиций его снобистской семейки, это очевидно, полнейшая катастрофа". Ты рассуждаешь... как человек, которого это не касается. А если бы касалось? Как бы ты отреагировал?

Миша долго не отвечал, поджав губы, не поднимая взгляда от пузырчатых фукусов.

– Не знаю, – наконец признался он. – Честно. Я как-то... никогда не задумывался о таких вещах.

– Тогда пора задуматься.

Миша потупился, дёрнул вверх бегунок молнии, хотя тот уже и так упирался в ограничитель. Неловко рассмеялся.

– Извини, – произнёс он, – это уже выше моих сил.

Серёжа остановился и всё же посмотрел Мише в глаза.

– Извини, – эхом отозвался он, – но тебе всё-таки придётся постараться. Я тебя люблю. Я тебе это хотел сказать.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь смехом и неразборчивыми восклицаниями, которые подхватывал на Отвале ветер.

– Ты же... шутишь, да? – выдавил Миша.

– Если это шутка, объясни мне, в каком месте смеяться, – без тени улыбки ответил Серёжа.

Миша молчал – молчал мучительно долго, вместо молнии или подевавшегося куда-то камня теребя свой дурацкий амулет. Серёжа сглотнул вставший в горле ком, покосился на море – брызги разбивавшихся о берег волн подбирались всё ближе – и зажмурился.

Признание будто высосало из него все силы. В голове было пусто, сердце бешено стучало в груди. Из всех желаний осталось только одно – исчезнуть. Провалиться в какую-нибудь параллельную вселенную, где не будет ни этого разговора, ни дня после него, ни затаившегося в себе Миши...

Чужие руки скользнули по спине, заключая Серёжу в объятия.

– Знаешь... – Мишин голос звучал совсем близко и в то же время как будто доносился из-за толстой стены. Тёплое дыхание щекотало шею. – Если тебе нужна будет помощь, я помогу. Если нужно будет выговориться – выслушаю. Я всегда буду рядом, если ты этого захочешь. Я... люблю тебя, но, боюсь, не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Прости.

Серёжа уткнулся ему в плечо и прерывисто вздохнул.

– Я... хотел бы сказать что-нибудь получше, – осторожно добавил Миша, – но в голову ничего не приходит.

– Тогда больше ничего не говори, – глухо откликнулся Серёжа.

Всё, что происходит на острове, остаётся на острове. Возможно, сегодняшние полночные откровения тоже навсегда останутся здесь, в дали от городского шума, суеты и вышек сотовой связи.

* Автор иллюстрации – son黒.