Разрушенное наследие

Дамиан ворвался в гостиную как раз в тот момент, когда Филипп выкатывал девушку на инвалидном кресле из кухни. Он резко остановился, сощурив глаза и оглядывая представшую перед ним картину. Амели подняла голову, её лицо было бледным, осунувшимся и почти ничего не выражало из-за успокоительных, которые она принимала уже несколько недель. Она была в длинной футболке зеленого цвета, и над коленом у неё была повязка, доходящая до бедра.

Филипп неуверенно стоял позади неё, крепко сжимая ручки инвалидного кресла. Его сердце забилось быстрее, когда он почувствовал неладное, глядя на лицо старшего брата.

Долгое время никто не двигался. Но потом терпение у Дамиана закончилось, и он медленно вытащил пистолет, уверенно обхватив рукоятку. Он не дрожал, не моргал, его глаза были холодны, как лёд, и сосредоточены на лице предателя. Дуло пистолета, направленное прямо в грудь, казалось, вибрировало от напряжения. В воздухе повисло молчание, наполненное предчувствием чего-то неизбежного. Металлический щелчок предохранителя прозвучал тихо, но в наступившей тишине его было слышно отчетливо. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах читалось разочарование.

— Дамиан, нет, — тихо произнесла Амели, с лёгкой дрожью. — Пожалуйста, не надо.

Филипп, в отличии от девушки, просто стоял, застыв на месте, с широко раскрытыми от шока и чувства вины глазами.

— Брат, подожди... Я... могу всё объяснить...

— Ты ничтожество, — прошипел Дамиан, стискивая рукоять пистолета. — Из-за тебя в дом проникли люди Тристана. Из-за тебя она пострадала.

— Нет, Дамиан, пожалуйста! — отчаянно выкрикнула Амели, её лицо исказилось от ужаса, а по щекам без остановки текли слёзы. Она с трудом пыталась подняться с кресла, судорожно цепляясь за подлокотники.

Филипп тяжело вздохнул и покачал головой, его плечи безвольно поникли, под тяжестью невидимой ноши. В его глазах застыла боль, а голос, когда он наконец заговорил, дрожал от отчаяния и сожаления.

— Амели, остановись, — прошептал он, едва слышно. — Я... я сделал это. Я рассказал людям твоего отца о Дамиане. Я привел их сюда..., но я не знал, что ты пострадаешь, я не думал... Я не мог даже представить, что в этот страшный момент ты окажешься в гостиной вместе с ним.

Глаза Дамиана вспыхнули холодным, безжалостным светом, когда он услышал его признание.

Девушка ахнула, схватившись за рот, словно пытаясь удержать крик, и недоверчиво повернулась к Филиппу.

— Нет. Нет, это не может быть правдой. Ты бы... ты не мог...

Филипп смотрел на неё, и в его голубых глазах отражались боль и глубокая, мучительная любовь. Он медленно опустился на колени, не отрывая взгляда от её лица, и протянул руку к ней.

— Я сделал это ради тебя. Ради того, чтобы ты не пострадала. Вся эта история с Агатой... Эта бесконечная война между Дамианом и твоим отцом... она должна была закончиться. Я... я не мог больше смотреть, как ты мучаешься из-за смерти сестры.

Он сжал её руку, словно пытаясь передать всю свою боль и решимость.

— Я не хотел причинить кому-либо боль, но... я не смог это остановить. Я не смог тебя спасти, Ами.

По её лицу текли слёзы, пока она пыталась осознать его признание.

— Лип, — с трудом выдавила она, — Ты мой лучший друг... — она замолчала, её взгляд метнулся к Дамиану, в котором до сих пор тлела ненависть всякий раз, когда он оказывался в поле зрения. — Как ты мог? — прошептала она, её голос сорвался. — Несмотря на то, какой он... он ведь твой брат... Как ты мог так поступить с ним?

— Ты меня предал, — произнес низкий, холодный голос. — А она теперь из-за тебя калека. Она могла погибнуть, как бы ты жил дальше, если бы из-за тебя, умерла та, кого ты так любишь?

Филипп повернулся на Дамиана, и его глаза наполнились слезами.

— Я знаю, осознаю, что-то, что я сделал, нельзя простить. Но я пошел на это, чтобы защитить Амели, чтобы спасти того, кто не причастен. Я не мог безучастно наблюдать, как ты уничтожаешь всю её семью, невинных людей, что попадали под перекрестный огонь, — с болью в голосе произнес Филипп. Я считал, что если бы мог просто прекратить это раз и навсегда...

— Заткнись, — прорычал Дамиан. Холодно взглянув на Амели, он увидел её заплаканное лицо и руку Филиппа, которую она сжимала. Повернувшись снова к Филиппу, он произнёс:

— Я должен пристрелить тебя прямо здесь и сейчас, — его голос был ледяным и безэмоциональным. — Предателям не место в моей семье. Второй раз я эту ошибку не повторю.

— Филипп, — всхлипывала Амели, её голос дрожал от боли и отчаяния. — Пожалуйста, скажи мне, что это ложь. Скажи мне, что ты не делал этого, что ты не предавал его...

Но парень мог лишь молчать, его сердце разрывалось от боли и вины. Он склонил голову, принимая любое наказание, которое Дамиан посчитает нужным, словно это было единственное, что он мог сделать, чтобы искупить свою вину. Но когда Ами начала рыдать и умолять брата о пощаде, он почувствовал, как внутри всё сжалось. Его глаза наполнились слезами, и он посмотрел на неё со смесью любви, сожаления и глубокого отчаяния.

— Амели, нет, — тихо прошептал Филипп, всё ещё стоя на коленях перед инвалидной коляской. — Не умоляй его... Ты не должна унижаться перед ним...

Амели яростно замотала головой, её лицо было залито слезами, она вцепилась в подлокотники кресла, пытаясь подняться, словно хотела доказать свою силу и гордость, несмотря на всю боль и отчаяние.

— Дамиан, пожалуйста, — выдавила она сквозь рыдания. — Я сделаю всё, что угодно. Только не трогай его... Не убивай...

Дамиан стиснул зубы, пистолет слегка задрожал в его руке, пока он слушал мучительные мольбы Амели, громче которых были лишь собственные мысли.

Какого черта вообще происходит? Рука дрожит? Сколько раз я поднимал эту руку, чтобы оборвать жизни? Мужчин, женщин, стариков, даже детей. Какого хрена сейчас, под мольбами дочери моего врага, моя рука дрожит и в сердце возникают сомнения? Филипп предал меня. Тот, кого я пощадил много лет назад, просто выдал меня. Он заслуживает смерти, и только потому, что я привязался к этому парню, его смерть будет быстрой.

— Дамиан, пожалуйста...

Амели повернулась к Филиппу, её пальцы дрожали, словно от холода, и она осторожно коснулась его щеки, будто боялась, что он рассыплется. — Он не убьет тебя, нет... — её голос был полон боли, почти беззвучный, — Он не может... Ты единственный мой друг...

Филипп прижался к ней, на мгновение закрыв глаза, и по его лицу потекли новые слёзы.

— Ами, — прошептал он. — Моё сердце... Я никогда не хотел причинить тебе боль. Я всегда хотел только защитить тебя, прости меня...

Я люблю тебя...— подумал, но не смог озвучить.

Издав резкий гортанный звук, Дамиан бросил пистолет, и его рука безжизненно упала. Он отвернулся от Филиппа, не в силах выносить его взгляд.

— Проваливай, — процедил он сквозь зубы. — Исчезни с моих глаз, пока я не передумал, и никогда больше не возвращайся. Она останется здесь.

Филипп замер, бросив на Амели последний отчаянный взгляд. Затем он с трудом сглотнул и медленно поднялся на ноги.

— Если ты появишься снова, я уничтожу её, твою драгоценную Амели, и её кровь будет на твоих руках.

Парень тяжело сглотнул, его кадык заходил ходуном, он перевёл взгляд с брата на Амели, видя страх и тревогу, застывшие в каждой черточке её прекрасного лица. В тот момент он понял, что больше никогда не позволит причинить ей вред. Чего бы это ему ни стоило.

— Я не вернусь, — сказал он ровным и решительным голосом, несмотря на страх, сковавший его. — Я обещаю тебе это, Дамиан. Я уйду и никогда не вернусь, если ты поклянешься, что никогда не притронешься к Амели. Поклянись.

В глазах Дамиана вспыхнул ледяной, убийственный огонь, но он лишь коротко и резко кивнул, его лицо оставалось непроницаемым.

— Ладно, — процедил он сквозь зубы. — Клянусь. Но запомни: если ты проболтаешься хоть кому-то, что она здесь, если дашь Амелии хотя бы малейший повод заподозрить, что ты можешь вернуться, я найду тебя, и ты будешь смотреть, как я уничтожаю её.

Филипп угрюмо кивнул, ощущая, как тяжёлая ноша новой ответственности давит ему на плечи. Он бросил последний, мрачный взгляд на Амели, стараясь навсегда запечатлеть её образ в своей голове, зная, что это может быть их последняя встреча.

— Прощай, Ами, — тихо сказал он.

Я люблю тебя. Всегда буду.

С этими словами он повернулся и вышел из комнаты, исчезая из ее поля зрения и из ее жизни навсегда.

Когда дверь за ним закрылась, Амели издала хриплый всхлип и осела в кресло, чувствуя, как реальность обрушивается на неё тяжёлой волной. Дамиан возвышался над ней, его лицо было непроницаемой маской, а пистолет в руке казался продолжением его жестокости.

Она подняла на него взгляд, полный отчаяния и боли, видя в его глазах ту бездонную тьму, которая поглощала её изнутри.

— Ты... настоящее чудовище, — прошептала она, её голос дрожал, а слёзы хлынули по щекам. Она опустила голову, не в силах больше смотреть на него.

Дамиан с раздражением сунул пистолет за пояс и отвернулся, не в силах вынести её осуждающий взгляд.

— Теперь это твой новый дом, Амелия Элизабет Раймонда Рэй, — процедил он сквозь зубы, направляясь к лестнице. — Я найду кого-нибудь, кто справится с твоими... проблемами. — Он бросил на её раненую ногу и инвалидную коляску ледяной взгляд, прежде чем подняться на второй этаж, оставив её наедине с её страданиями.

Амели осталась одна, и тяжкая тишина в комнате давила на неё как могильная плита. Слезы лились свободно, стекая по лицу и капая на колени, словно капли дождя на сухую землю. Она крепко обняла себя, раскачиваясь взад-вперёд, и боль последнего месяца накатывала на неё, как волны на беззащитное побережье.

Время потеряло свою власть над ней. Она не знала, как долго просидела здесь, погружённая в свои страдания, пока боль в ноге не стала невыносимой. Всхлипнув, она осторожно коснулась повязок. Жар и пульсация говорили об инфекции, но её тело, казалось, уже не чувствовало боли, только тупую, бесконечную пустоту.

Амели понимала, что ей нужна помощь, но мысль о том, чтобы попросить её у Дамиана, вызывала в ней ужас, словно воспоминание о чём-то постыдном. Она должна была найти способ исцелиться, снова научиться ходить, но её душа была изранена, и она не знала, как залечить эти раны. Больше всего ей нужно было найти способ жить в этой тьме, которая теперь была её постоянным спутником.