6's
Мы приехали в самое спокойное, послеобеденное время дня: персонал уже не носится как угорелый с процедурами и назначениями. Одни старики спят, другие расслабляются в комнате отдыха за чашкой травяного чая или газетами.
Я вручила ему тонкую папку с распечатанными опросниками, маркером подчеркнула вопросы, которые следует (или не следует) задавать. Проинструктировала по поводу продолжительности: на каждого респондента не больше пяти минут. Опросим десять человек, подведем итоги и на этом разойдемся.
После моих наставлений он смерил меня своим фирменным высокомерным взглядом, тяжело вздохнул, но комментировать не стал.
— Начнем, – пребывая в боевой готовности, возвестила я и уверенным шагом пошла по коридору.
У Тэхена зазвонил смартфон, он в ту же секунду свайпнул «Ответить». Остановившись перед лестницей, он врубил видеосвязь.
— Да, Джейсон.
— Эй, чувак, появились вопросы по поводу субботы. Мне совсем не нравятся барабаны в «Тайсон Билл», хреново звучат.
— Значит, возьмем наши.
— В том-то и проблема, администрация против. У них какая-то фишка по поводу установки, типа дорогая, мощная. Drum Shiled сделан специально под нее, все дела... А мне с ней не работается, и все тут.
— А я что могу сделать? Будем репетировать с тем, что есть.
— Попробуй надавить на них, скажи, что тебе плохой звук помешает нормально выложиться. Ну не знаю, придумай что-нибудь. Кстати, где это ты находишься?
— А, долго рассказывать, – отмахнулся Тэхен. — Ладно, я решу этот вопрос, Джей. На крайний случай, у нас в запасе еще пять дней, чтобы прогнать материал. Нам нужно отработать на сто процентов, ясно?
Я старательно выписывала круги носком кроссовка, терпеливо выжидая, когда рок-звезда закончит свои переговоры. На лице парня отразилась обеспокоенность, он как-то растерянно взъерошил волосы и устало посмотрел на меня.
— Ну, давай уже свой опрос.
Мы отправились в комнату отдыха — просторную, с панорамными окнами, выходящими в сад. Здесь оказалось больше всего народа. Словоохотливые старички оказались не против «интервью». Подобное я уже проводила полгода назад, теперь нужно было задать вопросы и оценить изменения. Я предоставила слово моему помощнику. Поначалу он слегка сбивался и путался, но затем все больше втягивался в разговор.
— «Чувствуете ли вы себя счастливым, проживая здесь?» Ну что за глупый вопрос, как можно быть счастливым, находясь в четырёх стенах?
— Быть и чувствовать разные вещи, молодой человек, – вступилась мисс Джудитс, полноватая старушка с горой вязания на коленях. — Здесь, вдали от суеты и бытовых забот, я впервые почувствовала себя спокойной. Я могу заниматься, чем хочу!
Круговорот жизненных историй, чужих семейных проблем, стариковских переживаний кажется, вихрем закрутился вокруг Кима. Кто-то жаловался на родственников, кто-то хвастался внуками и правнуками, кто-то взахлеб рассказывал об увлечениях.
— Значит, ваш сын попал в тюрьму за употребление и распространение наркотиков?
— Да, да, ей богу, не знаю, как я это пережила! – всхлипывала, маленькая и чуть сгорбленная миссис Тонкир. — К счастью, все уже позади, он вышел пару лет назад, и я снова могу видеть своего мальчика.
— В смысле? Вы в курсе, что бывших наркоманов не бывает?
— Он завязал, я ему верю. Он обещал заботиться обо мне.
— А вас сюда тоже он засунул?
— Ну, у меня проблемы со здоровьем, а Джордж все время пропадает на работе, он просто не может приглядывать за мной целыми днями. Вот и предложил переехать сюда на время…
— Надо же, какой заботливый, – съязвил Тэхен. — Готов поспорить, он уже продал или заложил ваше жилье, потому что должен кругленькую сумму своему дилеру. Он вас давно навещал?
— Ну... В прошлом году. Но он много работает, я же говорю!
— Миссис... Простите, как вас там... Тонкир, не надейтесь на него. Он не вернется зав вами, а временное пребывание здесь обернется для вас бессрочным заключением. У вас есть еще дети?
— Да, дочь.
— Вот и поддерживайте общение с ней, а лучше попросите ее вызволить вас отсюда. И удостоверьтесь, что ваша квартира все еще принадлежит вам.
— Тэхен, полегче, – шепнула я.
— «По шкале от одного до десяти оцените свою эмоциональную активность». Хм, ну и вопрос.
— Вот лично я считаю себя очень активным, – ответил на этот вопрос Эндрю О’Донелл. — Чувствую душевный подъем, когда вижу красивых девушек!
— И не только душевный, верно? – подмигнул Ким, и они оба засмеялись.
— Красота должна работать глаз в любом возрасте. Вот, например, мисс Руби, – он указал на меня своей тросточкой, — стоит ей зайти к нам в палату, как сразу настроение повышается. И ежедневные неприятные процедуры кажутся сущим пустяком, если тебя на них отведет такое прелестное создание.
Тэхен поднял глаза на меня, и на секунду наши взгляды встретились.
По коже будто бы коротким разрядом пропустили ток, и я инстинктивно дернула плечами.
— Ах ты, старый ловелас, – погрозила пальцем мисс Джудитс, — уже смерть в спину дышит, а все на молодых девочек заглядываешься!
— Вы тоже очень красивый молодой человек, – еле слышно, вкрадчиво произнесла миссис Тонкир, — похожи на какого-то актера.
От этого Тэхен слегка смутился.
— Очень, очень симпатичный! – поддержали ее старушки возле чайного столика.
Атмосфера становилась все более дружелюбной. В конце концов парень удобнее устроился в кресле, закинул ногу на ногу и с выражением зачитал:
— Итак, дамы и господа, от одного до десяти: «Насколько вы оцениваете свою тягу к открытиям?»
Только краешек солнца еще остался висеть над горизонтом, когда мы закончили опрос.
На вопросах об увлечениях один из наших местных пенсионеров-музыкантов принес из палаты гитару. Ким ловко сыграл отрывок своей песни, пока вокруг собиралась благодарная публика, чей общий возраст составлял несколько столетий. Тем не менее, они аплодировали от души и на прощание пожелали всяческих успехов в музыке и процветания группе. Миссис Тонкир подарила маленькую брошку из лунного камня. Кажется, Тэхен даже растрогался и на прощание обнял эту хрупкую старушку.
— Тут на территории есть кофе-аппарат, который варит вполне сносный кофе, – сказала я, — не хочешь подзарядиться?
— Не откажусь.
Лучи закатного солнца копьями пронзали наши лица, пока мы сидели в конце сада в плетеных глубоких креслах с стаканчиками кофе в руках. Отсюда открывался вид на волнообразные холмы, широким зеленым поясом окутывавшие несколько гектаров вокруг.
— Они не заслужили провести остаток жизни в этом месте. Как бы хорошо здесь к ним не относились, какие бы условия не создали – это тюрьма.
— Но они не отчаиваются и находят в себе силы продолжать жить.
— В клетке не может быть нормальной жизни, – отрезал тот.
— Многие сумели найти в себе силы радоваться жизни даже в таких условиях. У них крепкий дух и стальная воля, хоть и здоровье подводит. Кто-то отчаивается, не спорю. Но для большинства попадание сюда – это лучший исход. Вспомни ту же миссис Тонкир.
— О ней позаботится дочь.
— Никто о ней не позаботится. Ее дочь много лет живет в Штатах и совершенно не интересуется матерью.
Взгляд Кима заострился, а карие глаза словно потемнели в один миг.
— Я бы хотел умереть молодым. На пике славы.
— Как Курт Кобейн или Джон Леннон?
— Типа того, да. Ну не то, чтобы совсем молодым, но и не дряхлым стариком в инвалидном кресле, от которого отказались все родственники.
— Скажешь тоже, – улыбнулась я. — Кстати, ты хорошо справился с заданием. Сумел разговорить здешних обитателей и даже им полюбился.
— Тебя они тоже любят. Кажется, у тебя тут даже завелся слегка прихрамывающий поклонник, – усмехнулся Ким.
— Старики легко привязываются к тем, кто доброжелателен к ним.
— Учеба в колледже, потом работа здесь... Ты занимаешься еще чем-нибудь? У тебя остается свободное время?
— В свободное время я иногда рисую. Ничего особенного, небольшие зарисовки в скетчбуке, но очень здорово расслабляет. А еще занимаюсь французским. Читаю на нем, делаю переводы, занимаюсь со школьниками, если перепадает такая работа.
— Что, серьезно? Французский?!
— Да, а что тебя удивляет?
— Я много лет мечтаю выучить французский, мне безумно нравится этот язык. В нем столько эмоций, свободны, дерзости...Черт, это лучший язык после итальянского, разумеется, – подмигнул он.
— Это язык чувств, – кивнула я. — Много шедевров мировой литературы написаны на французском.
— Нет слов, как я хотел бы прочитать «Отверженных» в оригинале! Обожаю Гюго. Черт, – он глянул на меня и замахал руками, — Только не говори, что читала «Отверженных» на французском!
Я виновато кивнула.
— И даже помогала написать по ним эссе одной школьнице в прошлом году.
— Так, хватит, хватит. Я уже тебя ненавижу.
В его глазах заплясали смешинки.
Я отхлебнула несладкий кофе и подумала, как же это все нереалистично: сижу в знакомом дворике дома престарелых с парнем-звездой Инстаграма.
— Моя жизнь похожа на автогонку с безумными дрифтами и запредельно высокими скоростями. И пусть все это дико круто, но иногда я бы не отказался притормозить, чтобы позаниматься французским или почитать Гюго.
— Но ты же сам выбрал такую жизнь, верно?
— Конечно. И ничуть об этом не жалею.
— Я слышала твои песни. Мне понравилось.
Он как-то странно посмотрел на меня, словно я сказала какую-то не укладывающуюся в его понимание вещь.
— Ты знаешь мои песни? – ошарашенно переспросил он.
— Да. А ты правда сам пишешь тексты?
— Всегда.
— Откуда возникают такие мысли? То, о чем ты поешь. Метания, страхи, муки выбора... Слова, которые люди обычно не решаются озвучить вслух.
— Ну, а я решаюсь, – с вызовом ответил Тэхен. — Я пишу о том, что лично мне близко. Только так я смогу достучаться до других и затронуть самые глубокие слои души, прикрытые ворохом внешней шелухи и притворства. Но я бы не смог петь о том, что не прочувствовал и не пережил сам. Иначе это просто декламация чужих мыслей, но тебя-то самого в ней нет. Кстати, я не забираю себе авторские лавры. Лили… То есть, Лалиса и Юнги, например, помогают придумывать аранжировки. У них какое-то потрясающее, тонкое восприятие музыки. Они как фильтр, могут пропустить через себя, то, что я написал, а потом вместе сочинить идеальную музыку.
— Тогда у вас получается хорошая командная работа, – заключила я и подняла стаканчик кофе верх.
Тэхен поднял свой в ответ и коротко улыбнулся.
Мои руки вновь заскучали по акварельным маркерам и клочку бумаги, только теперь запечатлеть захотелось не только его внешность, но и голос, состоящий, наверное, из тысячи оттенков и интонаций!
— Мисс Руби, милочка! Почему вы меня не предупредили, что приедет Феди! Боже, я чуть не проспала приезд родного сына.
Я испуганно обернулась и увидела, как по тропинке, вымощенной белой брусчаткой, чуть ли не бегом, ухватившись, за левый бок, спешит Карен Уилсон.
— Фреди, дорогой! Я так давно хотела тебя увидеть!
Я вскочила, чтобы преградить ей путь, но старушка неожиданно оказалась проворнее. Чуть не сбив меня плечом, она подошла к Тэхену и ухватила его за руки. Парень непонимающе уставился на меня, но я лишь жестами изображала, мол «все под контролем».
Хотя это было совсем не так.
— Фреди, когда ты приехал? Мне столько всего нужно тебе рассказать! Как ты похорошел, только похудел немного, или мне кажется? В последнее время зрение стало подводить…
— Вы меня с кем-то перепутали, – медленно проговорил Ким, но Карен уже практически повисла у него на шее.
— Миссис Уилсон, вы ошиблись. Это не ваш сын, а мой однокурсник, – громко, стараясь сохранять самообладание, отчеканила я. — Пройдите, пожалуйста, на полдник, а затем на процедуры, я вас сейчас провожу.
— Да что ты такое говоришь? Я своего Фреди ни с кем не спутаю! Это мой сын, моя кровь!
— Я не ваш сын, – Тэхен попытался ее оттолкнуть, но старушка вцепилась крепкой хваткой.
— Пожалуйста, миссис Уилсон, пойдемте со мной. Я позвоню вашему сыну, попрошу его приехать, – в моем голосе задрожали слезы; я ведь понимала, что мои увещевания бесполезны. — Только перестаньте устраивать концерт, прошу вас.
Сделав шаг в ее сторону, я хотела мягко взять ее под локоть, но женщина неожиданно закричала.
— Ты! Профурсетка! Сколько времени обманывала меня, говорила, что Фреди не может приехать, не хотела ему звонить, а сама сидишь тут с моим сыном как ни в чем не бывало! Вы все тут заодно: и врачи, и медсестры, и охранники! Колете мне всякую дрянь, хотите, чтобы я окончательно выжила из ума! Не пускаете ко мне сына! Ненавижу!
Она затряслась в рыданиях, не переставая удерживать руку парня, однако он отстранялся из всех сил.
Внезапно Уилсон завыла еще больше.
Ким зашипел:
— Ну, сделай же что-нибудь, твою мать!
Но я не могла пошевелиться, ноги словно приросли к земле. Перед глазами возникли ежедневные истерики Кая: до хрипоты, до удушья, до лопающихся капилляров в глазах. Мне показалось, что все внутренние органы одномоментно сжались в крохотную пружину, а сердце перестало стучать. Вокруг осталась только тишина, душная и ядовитая.
— Ей плохо, але! Очнись уже! – заорал тот, наконец, освободившись от объятий миссис Уилсон.
Она и правда сильно покраснела, и, ухватившись за сердце, сползла на землю. Что-то крича, но не слыша собственного голоса, я ринулась к ней и на автомате начала прощупывать пульс. Норма задыхалась и отрывисто хрипела. Как оказалось, на крики уже сбежался персонал и некоторые постояльцы. Два крепких санитара быстро подхватили миссис Уилсон и буквально понесли в сторону дома, несколько стариков-зевак качали головами и охали на все лады. Чувство реальности происходящего наотрез отказывалось ко мне возвращаться.
— Твою мать, что это было вообще?! – зло сказал Ким.
Мы шли за ворота, на небольшую парковку, где до этого оставили машину.
— Ты можешь мне объяснить?
— У нее прогрессирующая болезнь Альцгеймера, – тихо пояснила я. — Иногда она в здравом уме, все прекрасно понимает и идет на контакт. Но иногда резко перестает узнавать людей, принимает их за других. Это особенность заболевания.
— А я тут причем? Вот нахрена ты вообще втянула меня во все это? Отличная практика вышла, просто охеренная!
Он остановился около «Форда» и достал сигареты. Сделал глубокую затяжку и стал сжимать-разжимать кулаки.
— Я потратил столько своего времени, чтобы напоследок получить вот это? Меня всего трясет, блин!
— Извини за это инцидент. Мне искренне неприятно, что такое произошло. Я думала, что все держу под контролем.
— Стоять как вкопанная – это держать все под контролем? Что ж, тогда у тебя неплохо получается.
— Я не предполагала, что миссис Уилсон придет, в это время она всегда спит до полдника, потому что пьет мощные снотворные.
— Лучше на самом деле позвони ее сыну, чтобы в следующий раз она кого-нибудь другого не задушила в порыве материнской любви!
— Ее сын умер пять лет назад от обширного инфаркта. Ему не было и сорока. Она до сих пор не может это принять. Искренне верит в то, что он жив и скоро приедет за ней.
Тэхен тихо ругнулся, и продолжая курить, уставился куда-то вдаль. Полминуты мы молчали, затем он развернулся к двери авто.
— Короче, мне надоела вся эта херня. Я выполнил свою часть дела? Значит, больше с меня ничего не требуй. Я и так какого-то черта проторчал здесь три часа, хотя давно должен быть на репбазе. Все планы псу под хвост.
— Ты выполнил свою часть, – кивнула я, хотя это было неправдой.
— Вот и отлично. Садись, чего стоишь? Довезу до центра.
— Мой рабочий день еще не окончен.
Не глядя на меня и не попрощавшись, он сел в машину и уехал — так быстро и резко, что огромные клубы пыли поднялись в воздух. А я осталась стоять у главных ворот и вытирала тыльной стороной ладони неожиданно мокрую от слез щеку.