Цена вечности

Много зим прошло с того момента, как город пал, и никто не смог бы даровать ему спасение. В те времена в сердцах людей оставались лишь вера и месть, и Эйсмер не был из числа верующих.

Не рассчитав времени в пути, он приближался к Мелиосу, когда солнце уже скрылось за горизонтом, а потому первое, что он намеревался сделать, достигнув стен города, это устроить привал. Небольшой перекус и пара часов сна не помешают перед шагом в бездну, которая поглощала всех смельчаков, решивших, что удача благоволит им достаточно, чтобы ступить за прогнившие ворота.

Прямо перед городом лежало некогда процветающее поселение, которое нельзя было объехать, если решился посетить Мелиос. Заехав в это теперь заброшенное место, чуть не доезжая до ворот города, Эйсмер спрыгнул с коня. Тяжелый темный плащ, давно изодранный по краям за время странствий, с шумом упал за его спиной, а сапоги из плотной кожи ударились о холодную, начинающую промерзать землю. Мужчина выдохнул облачко пара, растворившееся в воздухе.

— Не везет нам с тобой, — произнес он тихо, потрепав животное по шее. — Рано зима пришла. Дурной знак.

Эйсмера пока никто не встречал, и по крайней мере это приносило облегчение - проблемы начнутся хотя бы не сразу. Здешняя местность, еще не являвшаяся частью павшего города, уже представляла опасность для неопытных путников. Она давно была зачищена теми, кто отважился бросить вызов Плесени, однако до сих пор проезжающие по пролегающему неподалеку тракту караванщики уверяли, что видели забредших в поселение вечных странников - бессмертных созданий, вот уже двадцать лет блуждающих по Мелиосу и постепенно распространяющихся по всей стране. Они были выносливы, как считалось - не разумны, не нуждались в пище и защите от холода и неистово желали выжить, а потому нападали на каждого, кто мог представлять для них опасность. Они нападали на всех. И даже выживших нельзя было назвать любимцами судьбы, поскольку любое прикосновение к странникам обещало скорое приобщение к их малоприятной культуре.

Эйсмер огляделся. В полночной тьме он смог разглядеть очертания ближайших разрушающихся домов с темными, гниющими крышами, но за ними разливался лишь непроглядный мрак. Он провел коня к чему-то, что отдаленно напоминало забор и, проверив его на устойчивость, привязал к одному из самых прочных деревянных столбов вожжи. Часть оставшегося дряхлого дерева Эйсмер применил под хворост, понадеявшись, что странники не затаят на него обиду за вред их имуществу.

Скинув на землю деревяшки, мужчина достал из навесной сумки небольшой мешочек, в котором лежали кресало, кремень и льняной трут. Опустившись перед импровизированным хворостом на корточки, Эйсмер ударом кремня о кресало высек сноп искр, что упали на легко воспламеняющийся материал, и быстро развел небольшой, но подходящий для того, чтобы согреться, костер. Окончательно разобравшись с многострадальным забором, путник опрокинул последний его не полностью прогнивший столб и удобно расположился на нем напротив трепещущего на ветру пламени. Сняв перчатки, он приблизил руки к огню, наслаждаясь его жаром.

Жар огня - единственное удовольствие, которое он изредка мог себе позволить между разъездами от цели к цели, между убийствами и выживанием в свихнувшемся, диком мире. Эйсмер ненавидел свою жизнь, ненавидел то, во что она превратилась, но уже не мог ее изменить и не мог вернуть то, что у него отняли боги, каждого из которых он презирал. За то, что они сотворили, за то, что не остановили, за то... что их даже не существовало. Что ж, в этом он был отчасти прав, но, подобно всем людям, все же ошибался, а ненависть его еще лишь предстояло направить в нужное русло.

Согревшись и перекусив сухарями и вяленным мясом, Эйсмер уже прикрыл глаза и сложил руки на груди, готовый по привычке уснуть в сидячем положении, облокотившись на столб, к которому привязал вожжи, но подступающий сон отпугнул неразборчивый звук, донесшийся из тьмы. Эйсмер не стал сразу открывать глаза. Не желая понапрасну прерывать отдых, он понадеялся, что так играет с ним засыпающий разум, но, спустя пару мгновений, звук повторился.

— Ублюдки, — прошипел он, поднимаясь, — неужели выползли все-таки?

Нет, звук был слишком тихий, слишком мягкий для хаотично двигающихся тварей, лишь отдаленно напоминающих людей. Но кого еще дорога могла завести в одно из самых опасных мест в такой час? Мародеров? Или неудачливых путников? Как бы то ни было, Эйсмер решил не дожидаться пока его найдут первым.

Двигаясь как можно тише, он снял с коня и повесил на пояс квилон и даже подумывал взять с собой боевой меч, но уверил себя в том, что для стычки с человеком он не понадобится. Что ж, если на него нападет один из странников, то, разрывая, не засмеет за излишнюю паранойю.

— Будь добр, — прошептал Эйсмер коню, — подожди меня здесь и, — он оглянулся, прислушиваясь, — не издавай громких звуков.

Конь ничего не ответил и, очевидно, ничего не понял.

Эйсмер накинул на голову капюшон, поплотнее запахнул плащ и легкой поступью человека, привыкшего выслеживать других людей, направился на поиски источника звука. Он ненадолго прикрыл глаза, чтобы те начинали привыкать к темноте, но и после этого среди сливающихся воедино полуразвалившихся построек все еще трудно было что-нибудь разобрать. Эйсмер надеялся, что не падет смертью того, кто провалился в заброшенный колодец или продырявил себе ногу сельскохозяйственным орудием.

Звук шагов или чего бы то ни было, что он продолжал слышать, приближался, но все еще был неразборчив, будто кто-то подобный ему самому также крался навстречу в темноте. Помимо неопределенных звуков мертвую тишину города разрушал ветер. Он трепал волосы, ненароком выбивающиеся из собранного хвоста и выглядывающие из-под капюшона, свистел в давно не топленных трубах, размеренно раскачивал дешевую ткань на окнах, которая когда-то у бедняков заменяла слишком дорогие занавески. Симфония, что играл ветер, заставляла ежиться, а чувства обостряться. Эйсмеру хватило кратких минут, растянувшихся на долгие часы, чтобы упустить того, кого он выслеживал, и ощутить на себе иное огромное количество взглядов. Они не давали покоя. Падшие, застрявшие между миром живых и мертвых. Они наблюдали, шептали и звали. Во тьму, в вечность, что сулила смерть.

— Не думал, что рехнусь так быстро, — прошептал Эйсмер и резко обернулся, уверенный, что позади кто-то ждал.

Мужчина подумал было, что ему почудилось, и лишь пустота протягивала к нему свои когтистые лапы, но увидел очертания, достаточно похожие на человека, чтобы привлечь его внимание. Некто, сгорбившись, сидел под покачивающимся разбитым фонарем. Крупный человек, уж точно не похожий на торговца.

Поскрипывание проржавевшего металла гипнотизировало. Неизвестный не двигался. Лишь едва заметно на ветру трепетали обрывки его одежды, наделяя его образ жизнью. Шаги Эйсмер более не слышал. Он плавным движением вытащил кинжал из ножен - и без того тихий звон металла заглушили порывы ветра, - и, скрываясь в затягивающем омуте тени, юркнул к застывшей фигуре. Взгляды следовали за ним.

Сопровождая торопливые чужие шаги, на беззвездном небе наконец появилась луна. И лишь ее холодный свет заставил Эйсмера замереть и опустить приготовленное оружие.

— Конечно, ты мертв, — произнес мужчина разочарованно, глядя на опустевшие черные глазницы.

Он и сам не знал, на что надеялся, когда приближался к недвижимому телу в оскверненном городе. Возможно, он просто не хотел быть единственным живым человеком в этом мертвом месте.

Он обошел мертвеца спереди и отшатнулся. Тот был не один. Под ногами, скрючившись, лежало сгнившее бесформенное тело, чья плоть кусками сползла на землю, практически сливаясь с ней и обнажая обыкновенный человеческий скелет - единственное напоминание о том, кем он когда-то являлся. Упав на затвердевшие ошметки, из горла, меж почерневших костей, торчал клинок - достаточно дорогой и профессиональный. Убийца, что остался сидеть рядом, не был любителем и погиб не в схватке. Эйсмер впервые за долгое время почувствовал к кому-то уважение, когда увидел второй клинок, чуть меньше, в мертвой, безвольной руке. Этому человеку хватило сил уйти из жизни до того, как он успел стать странником.

Шепот во тьме усилился. Тени призраков, которым он принадлежал, оплакивали хладный труп. Но им не было никакого дела до мертвого человека. Эйсмер заставлял себя не обращать внимания, отмахиваясь от неразборчивых голосов как от надоедливых насекомых, но степенно беспокойство закрадывалось в его душу. Решив не задерживаться во мраке, он обернулся, поискав взглядом собственный костер, и осознал свою же недальновидность и несообразительность. "Шаги" наверняка направились именно в ту сторону.

— Кретин, — выругался Эйсмер, уверенный, что давно остался без коня.

Голоса остались позади, на безымянной могиле, когда Эйсмер поспешил к своей стоянке. На подходе к ней, он скрылся за стеной одного из домов, выглядывая, чтобы понять расстановку сил, и был крайне удивлен, обнаружив, что его не обворовали. Конь, а вместе с ним и вещи наездника не сдвинулись с места. Идиллию, которую оставил Эйсмер, нарушало одно - неизвестный человек в синей мантии, нагло гладящий чужое животное по вытянутой морде. Он стоял к наблюдающему спиной - нельзя было разглядеть ни лица, ни пола, ни единого кусочка кожи. Однако, незваный гость был один, и Эйсмер понял, что скрываться более нет смысла.

— Эй, синяя мантия! — выкрикнул он, не подобрав иного обращения.

— Вообще-то, это азурит, — поправил его тягучий мужской голос, в котором слышалось явное самодовольство.

— Вообще-то, мне плевать, — язвительно проговорил Эйсмер, подходя на несколько шагов ближе - так, чтобы их разделял лишь костер. — А теперь живо отошел от Искры!

Азуритовая мантия не сдвинулся с места.

— Искра, — произнес он любовно. — Хорошее животное.

Звякнули ножны.

— Не заставляй меня повторять, — пригрозил Эйсмер, держа в руке квилон. — Ненавижу это делать...

Незнакомец поднял правую руку. Вытянутые длинные пальцы крутанулись в воздухе, складывая причудливые комбинации, после чего кинжал вырвался из руки Эйсмера и без затруднений вонзился в промерзшую землю до середины лезвия. Левой рукой мантия продолжал поглаживать Искру. Эйсмер опешил, но, сжав челюсти, не сделал ни шагу назад.

— Кто ты? — спросил он, нахмурившись, просчитывая план. Отступления или атаки - пока не решил.

— Ваш наниматель, Эйсмер. Мы должны были встретиться на рассвете, но я вижу, что ваши планы тоже несколько... изменились.

Азуритовая мантия обернулся, и наемник в свете огня увидел утомленное, повидавшее жизнь, но все еще довольно молодое лицо. Под поблескивающими золотыми глазами, сильнее всего выдающими истинный возраст и внутренний потухающий огонек, залегли тени, скулы выделялись над худыми щеками, задорная, оставшаяся даром неувядающей юности, ухмылка образовывала едва заметные морщинки.

— Не знал, что мой наниматель колдун, — произнес наемник, откладывая мысль о том, как сбить незнакомца с ног.

— Вентеркелль, — представился наниматель. — Надеюсь, наше сотрудничество будет... удовлетворительным. Для обеих сторон.

Колдун глянул себе под ноги и удивился поваленному забору так, будто по началу его даже не заметил. Он опустился на место, которое прежде для сна хотел использовать Эйсмер, и вытянул руки к костру.

— Ужасная погода, — произнес он, потирая ладони. — Приношу свои извинения за то, что мой заказ настиг вас в такое неподобающее время.

Эйсмер, как и все, прекрасно знал, что Озаренные богами не представляют значительной угрозы для людей - как минимум не могут их убить, согласно собственной заповеди, и понадеялся, что это касается и такого странного Озаренного. Вернув кинжал в ножны, Эйсмер присел на корточки рядом с огнем.

— Он настиг меня куда раньше, — ответил мужчина, не глядя колдуну в глаза. — Всех нас в Лабиринте. Никто в здравом уме не соглашался на это.

Вентеркелль удивленно приподнял бровь.

— Вот, значит, как, — протянул он. — Я думал, что мой запрос затерялся в пути. Разве так поступают знаменитые наемники, не боящиеся самого Правящего Совета? Не отвечают на письма?

Эйсмер неопределенно качнул головой.

— Мы решались. Указывали пальцем друг на друга, перекидывали обязанности. Знаешь, я не должен, — он поднялся, охнув, размял ноги и вновь присел, потеряв мысль. — Староват я уже для этого...

— Неужели? — колдун наклонил голову, разглядывая сидящего перед ним. Наблюдая за наемником, он видел ловкие движения, плавные жесты, выверенные действия. Видел высокий, не сломленный годами, рост и широкие плечи и спину. Вглядываясь в чужое лицо, покрытое веснушками, колдун не увидел обвисших щек, опускающихся уголков глаз, не увидел в волосах, выглядывающих из-под капюшона, и намека на седину. Кожа была слегка обветрена на ветру, а светлые глаза выдавали физическую усталость, однако Вентеркелль не мог дать сидящему перед ним человеку и тридцати зим от роду.

— В нашем ремесле до моих лет частенько не доживают, — пожал плечами Эйсмер. — Самым востребованным из нас должно быть чуть больше семнадцати, чтоб уже умели с оружием хорошо обращаться, и какая-никакая голова на плечах имелась, но еще ран было не много, кости целые, суставы... чтобы не скрипели. Когда выслеживаешь кого-то в темноте — это проблема, сам понимаешь, — он усмехнулся, сам не понимая, шутит или нет. — Прыткие должны быть, выносливые... Тебе, колдун, не понять, что значит быть человеком и видеть, как все это постепенно уходит. С каждым падением, с каждым ударом, с каждой болезнью...

Колдун хмыкнул, честно подумав о том, что и не хотел бы понимать, но промолчал.

— Так, о чем я? — вернулся к теме наемник. — Я не должен был морозиться здесь и разговаривать с тобой в полуприседе, — Вентеркелль подвинулся на край деревяшки, постучав по второй половине рукой. Эйсмер отрицательно мотнул головой. — Мне почти удалось отказаться от этой невероятной возможности, но здравого ума не хватило моему, — он вздохнул, не то с раздражением, не то в искреннем переживании, — другу. Решил стать, видите ли, добровольцем. Героем. Он где-то, — Эйсмер взглянул в направлении города, в темноту, скрывавшую его, — там.

— Получается, вы здесь не ради денег?

Наемник не сдержал истеричной усмешки.

— Как же! Какому идиоту не нужны лишние деньги? Особенно в таком количестве... Я все равно направлялся сюда, а потому согласился принять задание. — Эйсмер улыбнулся. — Видел бы ты, как напарники смотрели на меня, когда я заявил об этом решении. Как на прокаженного.

Мужчины затихли. Дрова прогорали быстро - судя по запаху, забор был сделан из хвойной породы. Деревяшки потрескивали, превращаясь в угли, и легко увлекали за собой взор уставшего сонного человека. Эйсмер склонил голову и почувствовал, как его сознание уходит из-под контроля. Он встряхнулся как пес, вылезший из воды, и потер глаза. У наемника оставался еще один терзающий его вопрос.

— Что ж, — проговорил он, сдерживая зевок, — ты знаешь, зачем я здесь... Так утоли и мое любопытство, колдун, — он поднял взгляд на своего нанимателя. — Зачем тебе понадобилось убивать бога?

Оскверненный бог. Истинный бог. Тот, кого никто и никогда не видел, и тот, чье присутствие ощутил каждый. Он появился неожиданно, во время Восстания в Мелиосе, оградил себя зараженными, не позволяя нанести удар, и в одночасье явил себя изощренным образом: все сильные мира сего получили весть, содержание которой умещалось в одно странное слово: Эволюция. И тогда власть его начала расползаться по миру вместе с Плесенью, которая уже не была похожа на обычную хворь. Она захватывала целые города, а зараженные скоро переставали походить на людей. А Бог или некто, себя за него выдающий, выжидал. Он находился в Черном замке, на вершине самого опасного города Северного Королевства, и лишь по тому, как слаженно передвигались зараженные, образовывая поселения, а не разбредаясь по миру, люди знали - ими до сих пор кто-то управляет.

Ведомые говорили, что названного бога надо почитать, заручаясь его милостью, сопротивляющиеся верили, что его убийство остановит распространение хвори. Одни считали его узурпатором, другие благодаря нему начинали забывать Четырех старых богов, доказывая, что он карает людей, забывших его. Однако никто доселе не мог поведать, кем на самом деле являлся тот, кто стремительно распространял повсюду тьму, и, пожалуй, это было единственное, что объединяло людей, которых всегда так легло было разделить.

— Разве ваш клан не служит богам? — уточнил Эйсмер.

Голос сочился язвительностью, и наемник почти физически ощущал раздражение, поразившее колдуна. Что ж, это было неплохо - Эйсмер все еще был возмущен столь беспардонным вторжением в его личное пространство. Месть в виде маленькой колкости лучше, чем ничего.

— Еще мой клан не спускается с Тихих гор. И все же ты видишь меня здесь, — Вентеркелль хмыкнул, помолчал. — Мы служим Четырем богам, а не ему. И... Это не бог, — он свел брови на переносице - впервые за весь разговор с его лица спало безмятежное выражение. — Лишь человек, заигравшийся с неведомой ему силой.

Эйсмер выпрямился и еще раз размялся. Размышления о богах заставляли его кости ныть.

— Успевшие сколотить культ поклонения Истинному богу, с тобой не согласятся, — проговорил он, потягиваясь. — Говорят, сам Черный пес воспрял ото сна и восседает на черном троне.

— Фанатики. Они не видели того, что видел я.

Эйсмер замер, выгнув бровь. Он прошелся взглядом по колдуну, к которому у него теперь появилось куда больше вопросов. В глубине души приглушенные, но не забытые воспоминания затрепыхались, словно птицы в клетке.

— Ты был здесь, — произнес он. — Когда все произошло... Двадцать зим назад.

— Как загорелись твои глаза, — присвистнул Вентеркелль. — Но я не собираюсь проводить урок истории, учить детей — это не мое. Я сам до сих пор пытаюсь разобраться в подробностях, но можешь мне поверить - бога убивать тебе не придется. Его здесь нет.

"Глупец".

— Я? — дернулся Эйсмер, зло воззрившись на колдуна. — Я же не доказывал, что он есть...

— О чем ты? — недоумевающе переспросил Вентеркелль.

— Ты только что...

Наемник мог поклясться, что вновь начинает слышать шепчущие голоса. Не решаясь приблизиться к костру, тени наблюдали за путниками, выглядывая из мрака. Эйсмер поморгал, продирая глаза.

— Так, — попытался он сосредоточиться. — Если хочешь, чтобы я выполнил свою часть сделки, мне нужно вздремнуть.

Он направился вдоль места, на котором совсем недавно стоял теперь уже разобранный забор.

— Куда ты? — спросил колдун.

— Думаю, тут должно оставаться еще дерево.

Смирившись с причудой Эйсмера, Вентеркелль спорить не стал. Наемник ходил бесшумно, будто кот, и колдун не был уверен, как далеко тот уже углубился в темноту, но все же произнес:

— Ты не выглядел удивленным, узнав, кто я.

Ответ последовал не сразу, и наниматель уже было подумал, что Эйсмер ушел слишком далеко.

— Ты видел, какая дрянь в мире происходит? — Наконец прозвучал усталый голос. — Я давно привык не удивляться мелочам.

Колдун усмехнулся.

— Тогда, думаю, мне достался подходящий человек.

Вентеркель остался на месте, довольный тем, что рассеянное без сна внимание наемника позволило нежелательным вопросам потонуть в потоке разговора.

С восходом едва пробивающегося из-за темных облаков солнца пошел снег. Эйсмер наблюдал за тем, как белоснежные хлопья падали на почерневшую землю, укрывая ее тонким, быстро тающим слоем. Теперь наемник видел то, что скрывала от него ночь. Перед ним в несколько уровней возвышался разрушенный Мелиос, тихий и безжизненный, темнеющий на фоне серого неба. Он ведь не всегда был таким? Эйсмер глядел на город и видел множество ушедших жизней, радость былых дней, когда уголки города светились зажженными в честь праздника огнями. Эйсмер помнил смех и голоса, которые теперь забылись в тишине. Он помнил некогда оживленные улочки, ставшие единым лабиринтом, из которого живым не было выхода. Он помнил все это, но было ли то правдой?

Никогда не стоит доверять памяти смертных.

Эйсмер не горел желанием опускать глаза, однако сделать это все же пришлось, и тогда он снова встретился взглядами с ними. Десятки разложившихся трупов лежали вокруг, медленно заметаемые снегом. Люди и вечные странники, подобно тем, на кого наемник наткнулся в ночи. Они глядели в ответ, притаившись в закутках округи, наконец представшие во всем своем неприкрытом ужасе. Ветер стих, а с ним и голоса. Тишина теперь скорбела по усопшим. И только мрак с наступлением дня так и не покинул это место.

— Четверть часа, — послышался бодрый голос.

Вентеркелль встал рядом, выслеживая объект интереса наемника. Тот фыркнул, завидуя живости колдуна. Эйсмер был уверен в том, что его наниматель не смыкал глаз всю ночь, но, несмотря на это, выглядел в разы лучше него самого.

— Что? — без намека на искренний интерес спросил Эйсмер.

— Твой взгляд мечется по городу и его окрестностям уже четверть часа. Это не выглядит как простое любопытство.

Эйсмер плотнее укутался в плащ и наконец перевел хмурый взгляд с ландшафта на колдуна, стоящего рядом. У него не было вещей, не было оружия и никакой защиты, отчего он с неиссякаемым спокойствием на лице казался лишь опаснее.

— Я родился в Мелиосе, — ответил Эйсмер. — Уехал незадолго до Восстания. Повезло.

Вентеркелль потер подбородок.

— Вот как... Значит, запоздалое возвращение на родину?

Эйсмер скривил губы.

— Значит.

Не удостоив собеседника подробностями и развитием диалога, неразговорчивый наемник направился к своему верному скакуну.

Тень улыбки промелькнула на лице колдуна. Его эгоистичная душонка зацепилась за это - чувство ностальгии, тоски, которую нужно лишь выудить изнутри. Люди просты до невозможности, а люди, потерявшие все - еще проще. Это действительно оказался подходящий человек.

— Город показался мне... неприветливым, когда я был здесь, — вспоминал Вентеркелль, последовав за наемником.

Эйсмер застегнул пряжку перевязи, удерживающей ножны на левом боку, и с лязгом, будто намеренно перебивая колдуна, вставил в них меч - точную копию своего маленького собрата-кинжала, висящего на правом боку. Эфесы обоих клинков когда-то украшала гравировка, но что именно она изображала, теперь было не разобрать - не то побег от призраков прошлого, не то попытка утаить их от чужих глаз заставила владельца оружия изуродовать работу мастера множеством царапин.

— Он сам по себе был точно человек, — произнес Эйсмер и голос его предательски смягчился. — С характером. В один день - непредсказуемый и шумный, в другой - тихий и угрюмый. Его нужно было понять, с ним нужно было... поладить. Мелиос был живым.

— В тебе умер поэт, — усмехнулся Вентеркелль.

— Умер, — кивнул Эйсмер, перекидывая через плечо небольшую дорожную сумку. — Остался где-то в этом городе.

— Времени найти его у нас достаточно.

— Я здесь не за этим.

Колдун покачал головой. Он давно принял тот факт, что большинство людей, которые ему встречались, отчего-то совершенно не были настроены на диалог, однако до сих пор он каждый раз наивно надеялся на лучшее. За свою долгую жизнь так мало людей поддерживали его неиссякаемый энтузиазм к беседам.

— Нужно выдвигаться, если не хотим и в город зайти после захода солнца, — произнес он наконец уже серьезнее. — Поговаривают, там не так спокойно в это время, как здесь.

— Я до сих пор не совсем понимаю, зачем здесь ты, — проговорил Эйсмер, проверяя, не забыл ли он ничего важного в сумках на Искре. — С каких пор наниматели не отсиживаются в безопасном месте?

— Я нанял тебя лишь потому, что не могу сделать это сам - мне не позволено убивать живых, — пожал плечами Вентеркелль. — Таково мое проклятие... и ваше благословение. Однако я окажу любую посильную помощь. Только... Не ожидай фейерверков. Я колдун, а не маг, — он лукаво подмигнул Эйсмеру, который после этих слов наконец обратил на него внимание.

— Не... кто? — не понял наемник.

Ответа не последовало. Пытаясь принять тот факт, что его только что не просто лишили заслуженного одиночества, но заставили работать с колдуном, у которого язык без костей, Эйсмер повернулся к единственному созданию, с которым он действительно не хотел разлучаться.

— Придется тебя оставить, Искра, — вздохнул Эйсмер, обхватив морду животного руками. — Не делай вид, будто не знаешь почему. Да от тебя шума как от буйвола! Я знаю... Я вернусь. Слушай, я попросил Эрида отправиться за мной следом. Будешь в тепле раньше меня... Хмуришься? Хмурься дальше. Пожалуйста...

Плесень не была заразна для животных, чего так опасались по началу люди, да и странники по обыкновению не нападали на них, а оттого Искре ничего не угрожало. Однако Эйсмер все равно чувствовал себя лживым предателем. Вероятно, потому, что где-то в глубине души все же сомневался в своём возвращении.

Вентеркелль наблюдал за наемником, говорящим на равных со своим конем, сложив руки на груди, в которой закопошились воспоминания. Они же отразились и на лице - в изгибе бровей, в потемневшем золоте глаз. Когда Эйсмер вернул свое внимание колдуну, готовый отправляться, то заметил эту перемену.

— Чего это ты?

Наниматель отрицательно покачал головой.

— Не бери в голову, — отмахнулся он, натянув улыбку. — Я живу уже достаточно долго. Бывают моменты, когда люди из настоящего до жути напоминают мне людей из прошлого.

Наемник и не собирался занимать этим голову, а потому только безучастно пожал плечами и издал неразборчивое тихое мычание, которое можно было принять за подтверждение того, что он все понял.

Мужчины приблизились к городу довольно быстро, не задерживаясь понапрасну в опустевшем поселении. Теперь перед ними возвышалась грозная каменная стена, в центре которой некогда приветствовали путников кованные ворота, теперь же разрушенные и заваленные камнями. Приказ правящего совета. Они превратили Мелиос в замурованный склеп.

— Ожидаемо, — сухо констатировал Эйсмер и поискал глазами.

Он увидел веревку, что отважные, но донельзя глупые люди перекинули через стену, закрепив, судя по всему, на добром слове. Именно с ее помощью добровольцы, возомнившие себя героями, оказывались на другой стороне, но не было еще случая, когда этот импровизированный подъемник оказался бы спасением, а не смертным приговором. Потертая и потемневшая, веревка была по крайней мере достаточно тяжелой, чтобы не болтаться на ветру.

Наемник подошел ближе и дернул ее на себя несколько раз. Падать она не спешила. Надев перчатки, Эйсмер покрепче схватился руками за веревку, одной ногой опираясь на скользкий от инея камень.

— Готов? — спросил он у Вентеркелля.

Лицо колдуна указывало на то, что в тот самый момент он начал сомневаться в психическом благополучии того, на чьих плечах лежала теперь его миссия.

— К этому? — указал он головой на веревку. — Никогда в жизни!

Привычным жестом Вентеркелль поднял руку, переплетая пальцы между собой. Эйсмер услышал, как что-то затрещало. Он обернулся, машинально потянувшись к кинжалу, и тут же осознал, что это бессмысленно. Источник звука находился в доме, стоявшем недалеко от подножия стены, у которого на глазах Эйсмера сама по себе сорвалась с петель дверь. Мужчина бросил мимолетный взгляд на колдуна - его мизинец и указательный палец в гибком жесте соприкоснулись, и дверь со свистом пронеслась к ним. Следующий жест - дверь мгновенно затормозила, оставшись парить чуть над землей у ног призвавшего ее хозяина.

Вентеркелль наступил на деревянные доски, надавливая и проверяя их на трухлявость.

— Подойдет, — довольно произнес он. — Располагайся.

Эйсмер с недоверием приблизился к новому, по его мнению, столь же ненадежному, импровизированному подъемнику и повторил движение колдуна, проверяя прочность. Смысл в этом повторении был - все-таки Вентеркелль, как и любой другой наниматель на памяти Эйсмера, оказался ниже и худощавее того, кого он нанимал. В целом, на памяти Эйсмера вообще мало кто был выше него - с детства слишком выделяющегося в толпе, а оттого никогда не становившимся лучшим в Лабиринте, где возносили почести куда более незаметным ребятам.

Оценивая возможность падения в обоих случаях одинаково, Эйсмер решил, что с помощью колдуна ему по крайней мере не придется тратить свои силы. Вздохнув, он забрался на дверь, которая слегка просела под его весом.

— Это и есть твоя посильная помощь? — поинтересовался наемник.

Вентеркелль встал рядом и поманил дверь ввысь. От неожиданного толчка Эйсмер едва ли не потерял равновесие.

— Малая ее часть, — ответил колдун, сосредоточенный на подъеме. — Лишь фокусы, коими когда-то владели и люди.

Стоя рядом, Эйсмер чувствовал слабую пульсацию, что шла от колдуна и ощущалась в воздухе, словно Вентеркелль связывал себя и предмет, которым управлял, невидимыми нитями, чья дрожь от силы, проходящей по ним, сотрясала пространство вокруг. Дверь поднималась быстро, но плавно. Колдун знал свое дело.

— Но вы предпочли сосредоточиться на войнах, — продолжал он невозмутимо спокойным голосом, — на захвате территорий, на ненависти друг к другу. Однако даже самая простая магия требует гармонии с миром и самим собой. Потому она и покинула вас - люди, конечно же, попытались применить ее во имя хаоса.

Мужчины уже поравнялись с зубцами на стене и теперь со стороны стрелков, что десятки лет назад защищали стену, видели новый облик города под своими ногами. Их угловатая тень упала на дерево, поваленное на остатки вечного странника, растекшегося под ним и тянущегося бесформенными обрубками конечностей к голове, лежащей немного поодаль. Голова, к слову, была похожа на сгнившую тыкву - цветом и формой, и, возможно, запахом. Живописная картина вызывала много вопросов, но ответ давала один - Мелиос не был приветливым хозяином.

Эйсмер скривился, делая глубокий вдох. Он был рад тому, что на горизонте пока не различил живых тварей, однако знал, что худшее еще впереди. Знал и готовился.

На мужчин упала тень стены - колдун опустил дверь совсем рядом с разрушенными воротами. Вновь толчок. На этот раз Эйсмер был готов.

— Буду честен, — подвел итог своему высказыванию о людской натуре Вентеркелль, делая шаг с "подъемника", — ваш род со временем стал безбожно примитивным.

— Себя и других людей я оправдывать не собираюсь, — произнес Эйсмер, повторяя движение оппонента, — мы в большинстве своем те еще уроды, но держи в уме, у кого из нас сейчас главная цель в том, чтобы спасти близкого человека, а у кого в том, чтобы покарать неугодного, затмившего собой его богов.

Оба теперь говорили тихо, помня даже в споре, что в любой момент могут потревожить неупокоенные души.

Не имея запала, чтобы разжечь спор достаточно, превращая его в конфликт, Эйсмер, не задерживаясь на одном месте, последовал вперёд, к тому самому "тыквенному" страннику.

Смрад ударил в нос ещё на подходе, заставляя пересмотреть свое решение, но наемник был неумолим. Он достал из кармана платок, на вид переживший уже слишком много путешествий, и повязал его у себя на лице. Маневр помог, но помог плохо - вонь продолжила раздирать легкие. Эйсмер, стараясь дышать неглубоко, опустился на колени, разглядывая недвижимое тело. Он в очередной раз отметил, что странники не по вкусу червям – их тела сгнивают и иссыхают, но живность к ним не притрагивается.

Эйсмер для себя оптимистично определил труп как "по-своему свежий" - от силы неделя после убийства. Свежий? Не самое подходящее слово для прогнившего зловонного зрелища, но не будем спорить с человеком, посвятившим свою и без того безрадостную жизнь "общению" с трупами. Помимо самого тела об относительной свежести странника говорило и упавшее дерево - Эйсмер слышал об урагане, ударившем по северу на днях.

— Кто-то был здесь совсем недавно, — произнёс он подошедшему Вентеркеллю. — Ассан, — добавил он с надеждой полушепотом.

Срез на широкой шее был идеально ровным, без шероховатостей, профессиональным. Поразительно, с какой легкостью люди научились отнимать чужие жизни. Странника убили с одного точного удара. Он двигался еще какое-то время без головы, подобно курице, невинный, не осознающий своей погибели от руки того, кто посчитал, что достоин вершить правосудие. Из его тела на землю уже вытекла вся смоляного цвета густая кровь. Эйсмер опасливо оглядел место вокруг – более прозрачной и жидкой человеческой он не обнаружил, чему был изрядно рад. Рад он был и тому, что все, что желал увидеть, он увидел, и мог подняться, отдаляясь от удушающей вони того, кому уже никогда не суждено подняться.

— Земля до заморозков была достаточно рыхлая, чтобы сохранить следы, — рассудил Наемник. — Надеюсь, их еще можно различить.

— Ты столь уверен, что твой друг до сих пор жив?

— А во что мне ещё верить? Неужто в ваших пресловутых богов? — Эйсмер отрицательно качнул головой. — Нет, уж лучше я буду верить в Ассана.

Вентеркелль неожиданно решил проглотить свое недовольство. Вместо этого спросил:

— Зачем он вообще сюда отправился?

— Дурак, — незамедлительно ответил наёмник, вновь опускаясь чуть дальше от трупа, пытаясь разглядеть предполагаемые следы. — Мы росли вместе в этом городе, потом судьба, по очевидным причинам, развела... Когда встретились, оказалось, что изменился только я, а Ассан..., — он отвлёкся, замечая углубления в земле и аккуратно стряхнул с них снежный налет. — Ассан остался таким же непрошибаемым оптимистом с чувством долга и чести. Решил, что сможет исполнить нашу мечту о восстановлении города. Одним словом – страж.

— Бывший, учитывая реалии?

— Бывших стражей не бывает, — наёмник поднялся, разминая ноги. —Несколько свежих следов... Он не юлил, пошёл по главной дороге.

— Напролом?

Эйсмер в последний раз бросил взгляд на гладкий срез на шее странника и лишь усмехнулся, разворачиваясь в направлении ожидающей пасти глубин мёртвого города.

Стоило отойти от стены, как вокруг путников замкнулось кольцо из брошенных домов. Тягучая тревожная атмосфера стала физически ощутима. Окружение тихое и окоченевшее, каким было на заре эпох до того, как до мира дотянулись руки людей. Но помимо строений подтверждением далекого присутствия людей снова стали шепотки, потянувшиеся с разных сторон – пока слабые, боящиеся света. Ушедшие жизни, без конца влачащие свое одинокое существование. После Эйсмер наступал на что-то хрустящее под его ногой, и обнаруживал на земле очередную кость – остатки тех, кому этот шёпот мог принадлежать. Он, придерживаясь своего слова, не удивлялся - идти по трупам давно стало обыденностью.

Наемник разглядывал Мелиос, пытаясь зацепиться хоть за что-то, что напомнило бы в нем того самого человека, оставшегося в воспоминаниях. На пороге дома, ничем не выделяющегося среди остальных разбитых жилищ, взгляд Эйсмера привлекла брошенная книга, и он не смог остановить порыв подойти к ней. Это оказалась книга сказок с иллюстрациями, открытая, с выцветшими страницами, забытая каким-то несчастным ребёнком очень давно, ещё одним ребёнком, подобно ему самому, чья жизнь оборвалась в этом городе. Ветер с судорожным шелестом ветхой бумаги перевернул несколько страниц. Перед глазами наемника появились едва различимые очертания отважного рыцаря, протягивающего руку спасенной... По закону жанра там когда-то была дама, однако теперь осталось лишь неразборчивое пятно подтекшей краски.

Город замер, подобно этой недочитанной книге, а наемник наблюдал, и лицо его становилось все мрачнее. Удостоверившись, что Эйсмер увидел и почувствовал достаточно, Вентеркелль встал ближе, чуть позади наемника.

— Столько жизней, — прошептал он, делая паузы, — было стерто. Не думаешь, что тот, кто это сотворил, - чудовище, заслуживающее кары?

Эйсмер шумно втянул носом холодный воздух, обжигающий лёгкие. Он увидел, как несколько белых хлопьев упало на и без того промокшие страницы. Быстрым, необдуманным и ничем не мотивированным жестом он захлопнул книгу. Так было нужно.

— Пойдем. Ассан, должно быть...

Уже развернувшись обратно к дороге, наемник осекся. Позади него, из темноты дома послышался неразборчивый, но определённо точно человеческий голос. Всего пара слов. Не говоря ни слова, Эйсмер переглянулся с Вентеркеллем. Тот тоже выглядел настороженным. Значит, голос не был отголоском прошлого, какие повсюду преследовали наемника в Мелиосе.

— Я... ещё...

Голос повторится, становясь чуть разборчивее. Он напоминал скрежет, словно кто-то прилагал неимоверные усилия только чтобы открыть рот. Не делая резких движений, Эйсмер достал меч. Сталь на прощание блеснула на свету прежде, чем её хозяин шагнул под крышу отсыревшего дома.

Внутри света почти не было, лишь несколько тусклых полос пробивалось через щели в крыше и стенах, тщетно пытаясь рассеять тьму. Дом все еще выглядел благоустроенным, не обнесенным. Быт был брошен, нетронутые вещи лежали, забытые на своих привычных местах, ценные, хранящие в себе годы воспоминаний, они покрылись толстым слоем пыли. Впрочем, не удивительно – мало кому приходило в голову мародерствовать за стенами Мелиоса, а если эта мысль вдруг и появлялась в неразумных головах, то эти головы в конце концов оставались на местах несовершенного преступления.

Эхо голосов вновь набрало силу, тени тянулись руками к живым. Отмахиваться уже не было смысла, Эйсмер лишь пытался различить среди них тот же скрежещущий, рваный тембр, но не смог. Не различил он и силуэта, которому тот мог принадлежать. Он продолжал идти. Словно течение реки, которой поддался наемник, голоса провели его вглубь дома и защебетали ещё громче, нетерпеливее над половицей, что приподнималась над другими.

— Что ты делаешь? — возмущенно прошептал Вентеркелль где-то позади.

Он все еще был здесь? Наемник не слушал, да и не слышал. Все его внимание было устремлено тому, что хранилось под полом. Не замечая шума, что создавал, он отодрал хлипкую доску и обнаружил множество бумаг – свитков в разводах, перевязанных тонкими верёвочками. Эйсмер поднёс один из них ближе к глазам. Витиеватым мелким почерком на нем, спустя столько лет в сырости, что стёрла чернила, было различимо только одно слово...

— Разделение, — прокричала женщина, потрясывая манифестом перед разношерстной, в большинстве своём безразличной толпой, — недопустимо! Люди, боящиеся потерять власть, прячутся от нас, закрываются за стенами, не желая нести ответственность за последствия своих деяний, обрушившихся на город...

Самонадеянная женщина. Она решила достучаться до тех, кто годами не обращал внимания на происходящее вокруг, а теперь хлопал пустыми глазами, глядя на того, кто посчитал, будто в ее силах что-то изменить.

А со стороны кто-то наблюдал. Кто-то не из этого времени, кто-то, кто не помнил, чтобы на улицах происходило что-то подобное. Не помнил того, какими грязными были эти улицы, какими опустошенными были лица людей. Не помнил попрошаек, сидящих поодаль, исхудалых и сотрясающихся от чахотки. Как давно это было? И зачем? Зачем вещала эта женщина? Глупый, слепой мальчишка, в полной мере олицетворяющий север, которому лишь предстоит осознать истину. Он думал, что все потерял, но задумывался ли он о тех, у кого никогда ничего не было? Трусливый, столкнувшийся с тем, что так отчаянно не желал видеть, он хотел отступить и только тогда заметил, что крепкие руки держали его, сжимая грудь тисками чужого отчаяния. Мальчишка не смог сдвинуться с места.

"Прозрей".

— В наших устах правда, не в их! — разносился голос неотступной женщины над толпой. — Паутина закостенелой лжи лежит в основе их правления. И если мы объединим наши голоса, они услышат! Галлет Д'Эвассейр услышит нас!

Несколько пар глаз наконец обратили внимание на ораторшу. Посланники королевы, призванные пресекать редкие разгорающиеся очаги недовольства. Когда-то очагов было больше, много больше... Теперь же люди торопливо проходили мимо, надеясь, что не станут той самой щепкой, повлекшей пожар восстания. Жалкие и недостойные, призванные лишь служить...

— Тиабальд Д'Эвассейр хотел открыть ворота, — надрывалась женщина, — но ему не позволили. Мы откроем их сами... Король умер, да здравствует народ!

Руки на груди сжались крепче, пальцы впивались в кожу, а с ними чужие эмоции проникали все глубже, пытаясь прорваться к сердцу, стать разборчивее. Оттенок их изменился. Отчаяние и страх ненадолго оттеснило нечто походящее на воодушевление. Кто-то из прохожих задерживался на месте, устремляя взор на ораторшу. Кому-то хватило смелости едва заметно кивнуть.

"Они желали изменений".

Но ниточка надежды быстро оборвалась, когда позволивших себе остановится, уделив внимание неугодным речам, торопливо растолкали наблюдающие "глаза". Под суетливые перешептывания толпы, голося знакомое всем "Именем королевы", они продирались к возвышению, на котором стояла самонадеянная женщина.

— Не дайте им забыть о вас как о скоте, оставленном на задворках хозяйского дома, — такими были в тот день последние слова той, кого пытались лишить голоса. Той, кто в последний раз взглянул на толпу пронзительным взглядом глубоких зеленых глаз.

Царапающее душу тревожное чувство оборвалось, и мальчишка стыдливо признался себе в том, что почувствовал облегчение, когда стражи стащили женщину с возвышения, а толпа разошлась и наверняка очень быстро забыла все это недоразумение. И все же руки отпустили его, ибо он более в них не нуждался.

Не пытаясь сбежать, мальчишка обернулся. Полумрак захватил окружение. Разве не был он только что на площади, освещённой пускай и закатным, но ярким солнцем? Теперь он ютился в душном помещении. В доме, который узнавал потому... Что уже бывал здесь? Разве? Его мысли путались, глупый мальчишка не мог вспомнить, с чего вообще начался этот день. Он мог лишь наблюдать, бездумно, как толпа, мгновением ранее растворившаяся перед его глазами. Он вновь видел ту же женщину. На её волевом лице, благородные черты которого он запомнил, расцвели выраженные гематомы. Следы не до конца смытой крови тянулись от разбитого носа к подбородку.

— Виллен, — обратился к ней мужчина, которого невнимательный наблюдатель поначалу даже и не заметил; он сидел, уронив голову на руки, глядя куда-то перед собой. — Так не может продолжаться... Тебя убьют.

— Пытаясь меня заткнуть, они лишь доказывают, что боятся. Боятся правды, потому что лжи бояться бессмысленно, — не слушала Виллен. — И этим страхом они заразили народ, нужно подтолкнуть людей к действиям, даже если придется вспороть с трудом затянувшиеся раны. Нужно показать им... Нужно.

— Они стадо, — мужчина ударил раскрытой ладонью по столу, заставив незримого наблюдателя дернуться. — Да только ты не пастух! Город давно мертв и его не спасти. Возьмем дочь и уедем отсюда...

— Тибо убили! — огрызнулась Виллен.

Мальчишка вновь ощутил шквал гадких эмоций, подобный раскату грома на пасмурном небе. На этот раз эмоции принадлежали только ему.

— Это стало лишь крохотной частью того, что еще скрывает эта лживая дрянь, — продолжала женщина, заставляя мальчишку все больше и больше поддаваться отвращению и отрицанию. — Возможно, вся наша жизнь была ложью. Мы должны им показать, — тон ее смягчился, когда она вновь ушла в свои размышления. — Тогда даже те, кто боятся более всего, не смогут оставаться в стороне. Нужно, чтобы они поверили...

Женщина ходила из стороны в сторону, нашептывая себе под нос. После четырёх-пяти кругов, в течении которых в комнате стояло напряжённое молчание, она схватила перо, чуть не перевернув чернильницу, и начала активно писать на клочке бумаги, который взяла из кучки, валявшейся прямо под ногами - под приподнятой половицей.

Мужчина, чье имя в сцене, разыгранной для одинокого зрителя, не представляло важности, что-то говорил, судя по лицу, даже кричал, но мальчишка уже услышал достаточно. Пока.

Теперь к нему продирался другой голос... Поразительно настойчивый голос, взявший в привычку вмешиваться в дела тех, кто стоял выше него.

— Эйсмер!

Скрипнула половица. Под чем-то куда более тяжёлым, чем человек. Грузный удар раздался позади... Эйсмер, с трудом осознавая, где теперь находится, не успел среагировать, привычно приготовившись к худшему, но худшего не последовало. Тогда он наконец крутанулся, выставляя клинок вперёд, и лицом к лицу встретился с оскверненной тварью. Высокой, выше него более, чем на голову, тощей, с рёбрами, раздирающими черную с грибковыми наростами плоть, с которой опасно капала черная зараженная кровь. На него через стекло смотрел живой вечный странник. Через стекло...

Их разделяла часть окна, выкорчеванная из рамы и прочно вошедшая в дерево пола прямо посреди помещения. Наемник повернул голову и увидел Вентеркелля, который раздражённо воззрился на него, поправляя рукава мантии. Конечно, колдун терпеть не мог, когда его не слушают, но он не преминул язвительно склонить голову в ожидании благодарности за спасение. Молниеносная реакция.

Странник не желал ждать - осколки с треском разлетелись в стороны, когда он мощным ударом снёс препятствие со своего пути. Бесспорно, колдуны были не самым привычным для людей зрелищем, однако наемнику разумнее было обратить внимание на тварь, готовую отстаивать свое право на жизнь.

Стараясь отложить мысли о до неприличия реалистичных иллюзиях, свидетелем которых ему довелось стать, подальше на полочку в своей гудящей голове, Эйсмер постарался погрузиться в привычное для него ремесло. Он отскочил назад, уворачиваясь от замаха широкой ладони странника. Позади послышался треск - под весом мужчины с концами развалился трухлявый стол. Наемник отвлекся, когда перед глазами мелькнуло воспоминание сидящих за столом жителей этого дома. Увы, от подобных мыслей избавиться было не так уж просто - полочка в голове, подобно столу, треснула. Секундного замешательства хватило, чтобы странник, необычайно проворный для своих размеров, приблизился к Эйсмеру. Удар просвистел рядом с ухом, наемника, который, однако, вовремя ушел в сторону.

— Падаль!

Эйсмер громко выругался, недовольный своей же нерасторопностью, и встряхнул головой. Развернул ступню, чуть присел и уложил меч на полусогнутую руку, перехватывая рукоять второй рукой за навершие. Встав в стойку, навострив клинок в грудь хрипящей туши странника, мужчина выждал. Вдох и удар. Быстрый и выверенный, но изящный и легкий. Странник зашелся горестным воем, повиснув на мече точно приколотая бабочка. Наемник провернул оружие, надеясь, что у странников есть сердце, и одним резким движением выдернул его из плоти. Темная зловонная жидкость хлынула из раны, ручьями стекая к ногам наемника, который тут же, пользуясь преимуществом, перескочил за спину раненой твари. Удар. Эйсмер острием клинка полоснул по сухожилиям на ногах противника, вынуждая его с грохотом повалиться на колени. Наконец наемник был привычно выше.

Перехватив меч для последнего рубящего удара, Эйсмер нацелился на чужую костлявую шею. И замер. Странник, подняв голову, смотрел на него изможденными зелеными глазами. Воспоминания вновь прошибли наемника, полочка в голове развалилась, и мысли, вопросы и эмоции, не то свои, не то чужие, накатили единым потоком. И вот он уже видел в страннике не дикую тварь, а соперника, женщину, чей голос когда-то разносился по улицам. Мужчина различил в остатках ее лица знакомые черты и, наконец, мольбу во взгляде. Пожалуй, теперь он был удивлен. Лишь слегка.

Из уст Виллен с бульканьем вырвался тихий стон, а после слова:

— Я... еще... здесь.

Зашумели, переплетаясь в единой мольбе, и вихри безликих голосов, засуетились, затрепетали над той, кто могла к ним вскоре присоединиться...

— Осторожно! — Вновь назойливый голос колдуна выводил из оцепенения.

Эйсмер увидел, что странник из последних сил тянется к нему трясущейся рукой, и не сомневался ни секунды. Меч рассек воздух, и голова, а затем и изуродованное тело некогда неотступной женщины с подергиваниями упали на пол, спустя столько лет встретившись со смертью.

Что ж... Мальчишка был еще не готов прозреть. Однако, судьба не могла ждать. Мир предрекал полночь.