12 глава
Снег начал падать почти незаметно. Лёгкие, пушистые хлопья тихо кружились в воздухе, будто ангелы шептали свои молитвы.
Они стояли у выхода из ресторана. Джун молчал, держа её пальто в руках. Он помог ей накинуть его, аккуратно поправив ворот. Его движения были уважительными, бережными — без прикосновений, но с заботой.
Айша застегнула пуговицы, натянула перчатки и слегка поправила хиджаб. Снежинки садились на его ткань, украшая её облик белыми каплями неба.
Джун смотрел на неё.
Она была тиха, как этот снег. Спокойна. Уравновешенна. Её скромность не отдаляла — наоборот, манила. Он не мог отвести взгляд.
— Первый снег, — проговорила Айша почти шёпотом. — Слава Аллаху, что дал дожить до него.
Её голос был лёгким, как сама зима в этот момент. И тогда Джун понял.
Он влюблён.
Не вдруг. Не сиюминутно. А глубоко, неизбежно, бесшумно — как этот снег, опускающийся на землю.
Он шагнул ближе. Осторожно. С уважением к её границам, к её миру.
— Айша… — произнёс он, впервые с ноткой растерянности.
Она подняла взгляд. Под светом фонаря её глаза блестели, будто в них тоже поселился снег.
— Да? — тихо спросила она.
— Ты как зима, — сказал он. — Холодная только с виду. Но на самом деле… ты приносишь покой.
Она не сразу ответила. Просто стояла, позволяя снежинкам ложиться на ткань хиджаба. Ветер мягко колыхал его край, будто сама ночь благословляла этот момент.
— Зима бывает суровой, — сказала она спокойно, но с тёплой улыбкой. — Но если знать, как к ней подойти… она согревает лучше любого лета.
Джун опустил глаза. Улыбнулся. И впервые, почти не дыша, сказал:
— Можно… просто идти рядом? Пока падает снег?
Айша посмотрела вперёд — улицы были почти пусты, тишина ложилась ковром. Она кивнула.
— Пока снег идёт… можно.
Они пошли рядом. Не касаясь друг друга.
Между ними — расстояние.
Но внутри — уже не было преград.
Он молчал. Но сердце Джуна было громче слов:
"Она — мой покой. И моё направление."
Они шли по заснеженной улице, молча. Снег ложился на капюшон Джуна, на плечи Айши, на землю под их ногами. Ветер был лёгким, будто берёг их.
Айша немного приподняла подол пальто, чтобы не запачкать край. Джун краем глаза это заметил и сказал:
— Ты и правда… как зима.
Она слегка повернула голову, её взгляд был спокойным, как всегда.
— Почему снова зима?
Он чуть улыбнулся.
— Потому что ты приходишь без шума. Покрываешь всё вокруг. Не кричишь — но меняешь всё.
Айша не ответила. Но в её взгляде появилась лёгкая растерянность.
— Можно я тебя так и буду называть? — тихо сказал он. — "Сабя".
— Сабя? — переспросила она. — Это на арабском?
Он покачал головой.
— Нет… это я сам придумал. Между слов. Между именем и чувством.
Это звучит, как… спокойствие, что приходит после бури.
Айша чуть опустила взгляд. На её губах появилась почти невидимая улыбка.
— И ты решил так звать меня?
Он посмотрел на неё внимательно, сдерживая нежность в глазах.
— Я больше не хочу называть тебя просто «Айша». Потому что ты — не просто человек в моей жизни. Ты — покой в ней.
Она ничего не ответила.
Но когда снежинка села на его ресницу, она тихо, почти неслышно, прошептала:
— Сабя… пусть будет так.
И они продолжили идти.
Тишина больше не давила.
Она согревала.
Снег всё ещё падал — мягко, будто не хотел тревожить ни город, ни их мысли.
Айша шла рядом, чуть прижимая к себе пальто, а в груди у неё творилось нечто странное: не волнение, не страх, а будто тёплая волна, окутывающая изнутри. Прозвище, которое он дал… "Сабя"… звучало особенно. И в его голосе не было флирта. Не было игры.
Была… искренность.
— Ты не жалеешь, что назвал меня так? — вдруг спросила она, когда они уже почти дошли до угла улицы.
Джун повернулся к ней. Его взгляд был мягче, чем обычно, как будто зима тоже отступала, стоило ему просто смотреть на неё.
— Нет, — сказал он. — Я никогда не называю случайно. Особенно тех, кто дорог.
Она замерла на секунду. Его слова — "тех, кто дорог" — эхом отозвались у неё внутри.
— Ты ведь раньше был… другим, да? — тихо проговорила Айша. — Я слышала. Люди говорили, ты не умеешь быть мягким.
Он не ответил сразу. Только медленно кивнул.
— Я не умел. До тебя.
Пауза. Воздух стал плотнее от слов.
— Сабя… — снова прошептал он, и теперь его голос был чуть дрожащим. — Я не знаю, когда это началось. Но я чувствую… если однажды ты исчезнешь, я не смогу найти себя.
Айша прижала руку к груди, будто хотела сдержать то, что вырывалось наружу. Но её голос был всё таким же спокойным:
— Ты не обязан чувствовать что-то, Джун.
Он остановился.
— А если я уже не могу не чувствовать?
Она посмотрела на него. В её глазах не было страха — только свет.
— Тогда не торопись с этим. Любовь… — она опустила глаза — …не должна быть вспышкой. Она — как снег. Мягко, постепенно… и остаётся, если не растапливать её огнём.
Он чуть улыбнулся.
— Тогда я буду снегом. Ради тебя.
Айша молчала. Но её рука — в перчатке — случайно коснулась края его рукава. Он посмотрел на это прикосновение, словно это была самая драгоценная вещь в мире.
И когда они снова пошли вперёд, Джун прошептал:
— Спасибо… что дала мне имя, прежде чем дала мне любовь.
Она чуть повернулась к нему.
— А ты… назвал меня любовью, ещё до того, как сам это понял.
В этот момент, словно по воле небес, снег усилился — но он уже не был холодным.
Он был свидетелем.
И зимняя ночь впервые за долгое время стала по-настоящему тёплой.
Ночь опустилась на город, как покрывало. Айша уже вернулась домой, совершив молитву и укрывшись с головой под пледом. Она не могла уснуть. Сердце всё ещё отбивало отголоски слов Джуна: "Если ты исчезнешь, я не смогу найти себя..."
А Джун…
Он лежал в своей комнате, на спине, глядя в потолок. Снег за окном продолжал падать, как будто сам Аллах хотел укрыть землю от шума и боли. Ему было странно — непривычно тепло, будто частица чего-то давно потерянного касалась его изнутри.
Он закрыл глаза.
И сон пришёл резко.
---
Сначала — темнота.
Потом — свет. Мягкий, как в той лавке, где пахло чаем и финиками.
Айша… в хиджабе, с тетрадью в руках, с тихим голосом:
— 가르쳐 주세요… (Gareuchyeo juseyo… Научи меня…)
Он вспоминает.
Он вспоминает, как она повторяла корейские слова, запинаясь. Как он улыбался впервые за долгие месяцы.
Он вспоминает, как обнял её, не касаясь — когда она плакала, а он только молча сел рядом.
Айша в лавке… Айша на коленях у окна… Айша, кричащая от ужаса, когда он пришёл в крови…
И голос его отца:
> "Если ты её не отпустишь, следующая смерть будет из твоих близких..."
Джун сжал кулаки во сне.
Он видит, как она прикрывает его от отца своим телом.
Как шепчет «Не трогайте его… пожалуйста…»
Как она называет его по имени с болью:
> "Джун… ты правда меня понимаешь?"
И вот…
Голос в темноте.
> "Нет дня, когда я бы о тебе не думал."
> "А ты… стала моим сердцем."
---
Он проснулся резко.
Сел на кровати, тяжело дыша. Руки дрожали.
Он прижал ладонь к лицу. Лоб — в холодном поту.
Грудь сжимала тупая боль, а в голове — её голос, словно только что слышал:
> "Ты не обязан чувствовать что-то, Джун…"
Он встал, медленно подошёл к окну. Снег всё ещё падал.
Но он уже знал: это не просто сон.
Это были воспоминания.
Всё.
Он вспомнил всё.
Лавку. Молитвы. Её слёзы. Себя — другим. Теплее. Живее. Настоящим.
— Айша… — выдохнул он. — Сабя…
Он прислонился лбом к холодному стеклу. Мир вокруг был белым. Чистым. Но внутри — буря.
Он забыл её.
Но теперь — больше не сможет.