Глава 19. Маки и пуля
В тот вечер в кабинете Эл было много людей. Даже слишком. Было трудно дышать, не слышно собственных мыслей, в носу все время щекотало от запаха медикаментов, а в ушах звенело. Я думала, что мне меньше всех нужна была помощь, но другие были совсем иного мнения. Конечно, все внимание было сосредоточено на Алисе, которая отделалась пару ушибами и порезами, а ребенку, на сколько я слышала из разговоров, ничего не угрожало. Подлатали и Рому. И Макса.
Я сидела на кушетке и бездумно болтала ногами. Шея болела, в горле саднило, где-то еще пульсацией боли отдавалось во всем теле, но это мало меня беспокоило. Напротив стоял шкаф со всякими склянками и баночками, пузырьками и прочим, с зеркальной дверцей, в которую я избегала смотреть. Грубые синяки и кровоподтеки уже наливались цветом на коже, а где-то даже проглядывались четкие следы от пальцев Геры. Удивительно, как он не сломал мне шею.
Громский первый покинул кабинет Эл, как только та смогла его уговорить кое-как обработать сбитые в мясо костяшки на руках и поменять старую повязку. Макс был в бешенстве, и этого мог не заметить не только слепой, но и мертвый слепой. Мне же казалось, что я провалилась в какую-то прострацию. В ушах все стояло эхо выстрелов, а затем глухой, мягкий стук падающего тела на пол. Падающего мертвого тела прямо передо мной. Сколько же смертей пролетело мимо меня? Нет, жизней. Это проклятие какое-то?
Владимир Гарнеев, его сын, Андрей, наложница Зоя, теперь малоизвестный, практически безликий Гера. И сколько еще таких будет, падших бездыханными из-за меня? Почему-то у меня было жуткое предчувствие того, что этот список только-только начал пополняться. Никого из них я не убивала сама, намеренно, с кровожадностью или ненавистью. Одного задела при попытке сбежать, другого заманила, не зная того, а третьего... Третий тронул меня, из-за чего и почил. Неужели на мне действительно такой злой рок судьбы? Я — косвенный убийца, и мои руки в призрачной крови? Интересно, что чувствовал Максим, когда... когда совершал нечто подобное. Как с этим справляется?
Я качнула головой, из-за чего волосы упали мне на лицо. За ширмой снова послышался стон Алисы, бормотание Эл и успокаивающее щебетание Кристины. Крис... Ее рука не дрогнула, нажимая на курок четыре раза. Что ж, теперь-то я уверена, что она брала пистолет не в первый раз, и не в первый... направляла на человека. Оно и не мудрено ведь. Если бы мне кто-то дал в руки оружие и научил им пользоваться, то... Да кого я обманываю? Конечно, нет.
Меня подташнивало, голова кружилась, глотать и говорить было весьма дискомфортно, а подавленная мною истерика так и клубилась густым дымом где-то в грудной клетке, выходя редким паром через глаза — редкими слезинками. Рома тоже ушел, как только получил полноценную помощь от Эл. Парень сильно хромал, но, даже не взглянув на меня, поспешил нагнать Максима, который тоже более не смотрел в мою сторону. Громский вынес меня на руках из подвала и принес сюда. Он почему-то ругался с Эл, кричал что-то, но, в итоге, все обошлось. Все просто были напряжены.
Из-за ширмы появилась Крис. Все такая же Крис: с прекрасными волосами, со светлым и добрым лицом, с двумя руками, двумя ногами... Почему-то теперь в моей памяти, как только я смотрела на девушку, ярко появлялся образ с пистолетом. Я пыталась представить себя на ее месте, но не получалось. Даже тогда, с Ромой в катакомбах, я не воспользовалась пистолетом, а отдала парню. Возможно, оно и к лучшему.
Девушка села рядом со мной, и я заметила, что ее стопы достают до пола, когда мои болтались в паре сантиметров. Она устала провела ладонью по лицу, зачесала волосы назад и вздохнула. Она уставилась на отражение в дверце шкафчика, я же старалась туда не смотреть, изучая крапинки на стене.
— С ней все хорошо, — заговорила девушка. — Больше перепугалась. Эл дала ей успокоительное, пусть поспит. Ну а ты как?
Несомненно, речь шла об Алисе, единственной из семьи Громского, кто остался в этом доме. Ведь остальные должны были быть уже далеко-далеко отсюда. Я слабо кивнула, показывая, что восприняла информацию про сестру Максима. Я действительно была рада за нее, и даже ощутила, что какой-то груз беспокойства осыпался с меня, подобно нависшего снега с навеса крыши. Но ни сил, ни эмоций не осталось, чтобы хоть как-то выразить это, поэтому лишь сухой, безразличны кивок. О своем состоянии мне говорить не хотелось.
— Слава? — Крис слегка качнулась в мою сторону, толкая в плечо. Хотя, это даже не толчок был, а что-то вроде того, когда кот трется о тебя, прося ласки. — Боишься меня, что ли?
— Нет, — ответила я шепотом, не в силах оторвать глаз от крапинок на стене. Это засохшая кровь?.. — Я в порядке. Кхм-кхм, прости, я...
— Ничего, не напрягайся тогда, — поверив мне на слово, Кристина расслабленно откинулась спиной назад. — Я знаю, о чем ты думаешь. Ну, предполагаю. Нет, я в первые выстрелила в человека. И убила. Мне хреново, правда. Но Эл, да и вся ситуация пока отвлекает меня от этих мыслей. Думаю, сегодня я глаз не сомкну.
И я определенно точно не усну. Ничего не ответив девушке, я точно так же развалилась рядом, упираясь лопатками в стенку позади. Вперив взгляд в потолок, я невольно вспомнила ту ночь, когда так лежала на капоте автомобиля вместе с Максимом. Это ведь было совсем недавно, а вспоминалось так, словно очень-очень давно, отчего я ловила хороший эффект ностальгии. Интересно, а сам Громский вспоминает какие-нибудь моменты из прошлого? Ностальгирует? Мне казалось, что да. По отцу, например.
На самом деле, времени прошло прилично. И это я поняла не только по отекшим ногам от долгого сидения, но и полной тьме за окном. Оставив Алису отдыхать за ширмой, Эл начала мельтешить со мной. Крис завела диалог, пересказывая все произошедшее с нами, а врач отпускала сухие комментарии по всей ситуации в целом. Я слушала в пол уха, можно сказать, вообще не слушала, лишь морщилась, когда Эл надавливала на старые (или новые) синяки, кивала на ее вопросы по поводу боли. В итоге, специальный воротник для шеи врач не стала мне надевать, обойдясь лишь мазью и эластичным бинтом, а для раздраженного горла — сироп.
Я не горела желанием уходить из кабинета, слоняться одной по дому или сидеть в комнате. Воспользовавшись тем, что девушки увлеклись беседой, я проскользнула за ширму, где на отдельной кровати спала Алиса. Девушка лежала на боку, накрытая белой простыней. На щеке было пару мелких порезов, которые уже прекрасно обработала Эл, а вся правая рука перемотана. Казалось, она крепко спала, лишь ресницы слегка беспокойно дрожали. Придвинув стул на колесиках к кровати, я присела на него, чуть наклоняясь к девушке. Действительно, такая юная, а уже носила ребенка под сердцем. Наверное, я была счастлива за нее. А еще, наверное, завидовала.
Протянув руку, аккуратно убрала упавшие темные пряди с лица, и тем самым, видимо, спугнула сон. Алиса открыла глаза, подняла их на меня и перевернулась на спину. Она не спешила что-либо говорить, а я и не ждала слов. Ладонь я все равно не убрала, погладив пальцами сестру Максима по щеке, и она прикрыла веки, давая застывшей в уголке слезинке скатиться в бок по виску.
— Мне было так страшно, — прошептала девушка.
Я вздрогнула, вспоминая безобразное лицо Геры. Нет, это даже лицом человека уже не было, гримаса одуревшего животного, без глаза, со шрамами, в крови, с оскалом монстра. Сколько ненависти было в единственном глазе. Мне пришлось зажмуриться на секунду, чтобы прогнать этот образ, не позволить своему сознанию вновь погрузиться в состояние ужаса, испытанного несколькими часами ранее.
— Не за себя, а за... Ну, ты знаешь, — она скосила на меня взгляд, и я кивнула, сжимая ее ладонь своей. — Теперь я боюсь того, что скажет мне Максим. Я очень зависима от его мнения, на самом деле, как бы не пыталась подавить это в себе. Просто... он очень похож на отца, а я плохо помню его. А кроме Макса у меня никого больше и нет.
— Все будет хорошо, — прошептала я, сильнее сжимая ее ладонь. — Вот увидишь.
Я верила в собственные слова, искренне верила, и очень надеялась, что Алиса это почувствовала. И как бы Громский не был зол, взбешен и тому подобное, вред собственной сестре, а, тем более, ребенку, он не причинит. Да, возможно, понервничает, но я уверена, что в конечном итоге просто сдастся, а затем сделает все возможное, чтобы Алиса была счастлива. И я даже готова была поговорить с ним об этом.
Видимо, успокоительное от Эл действовало хорошо, поскольку Алиса снова задремала. Я не хотела уходить, почему-то мне казалось, что рядом с ней должен кто-то остаться, как бы сторожа ее покой. И в этот момент мне хотелось быть этим кем-то. Время снова ускользнуло от меня, и я как-то даже не заметила, что мой корпус склонился к кровати девушки. Я так и уснула, согнувшись в три погибели, но не испытывая никакого дискомфорта, цепляясь пальцами во сне за руку Алисы.
Я резко проснулась от ощущения чужого прикосновения. Тело все-таки успело окоченеть в такой позе, отчего мышцы болезненно заныли, а шейные позвонки недовольно хрустнули. Эл, приложив указательный палец к губам, напоминая мне о том, что Алисе нужен отдых, кивнула головой за ширму. Пригладив свои волосы, я еще раз посмотрела на сестру Максима и поднялась, чтобы выйти за врачом. В кабинете находился Максим, который как-то нервно разматывал пропитанный в крови бинт с руки.
— Как ты, Яра? — не подняв на меня глаз, спросил он.
— Хорошо, — я все еще шептала, поскольку было очень больно напрягать голос. — Я хотела с тобой поговорить...
— Я тоже, — Громский все еще не смотрел на меня, и я не понимала, из-за чего паника и чувство вины внутри меня так стремительно нарастало.
Эл прибирала свое рабочее место и, казалось, что вовсе не обращала на нас внимания. Я все ждала, что мужчина намекнет или, что было бы куда правдоподобнее, прямо скажет выйти, но Максим, притянув ногой стул на колесиках, сел на него. Я не стала мяться стоя и тоже присела на кушетку, как-то неосознанно приложив пальцы к горлу, поскольку першение вдруг стало таким неприятным.
— Как давно ты знала? — в лоб спросил он, подняв на меня глаза-льдины.
— Я узнала в тот же день, что и ты, — прошептала я, все еще не убирая руку от глотки. — Она сказала мне это утром, после... — я осеклась, вспоминая то, что было между нами в ванной комнате. — Она сказала мне утром и попросила поговорить с тобой на эту тему.
— О чем это, интересно? — криво улыбнулся Макс. Эл уже закончила импровизированную уборку и теперь слушала нас, прислонившись к своему столу и скрестив руки на груди. — Вы две соплячки. Одна в свои девятнадцать лет не может переспать ни с кем, другая, напротив, в шестнадцать умудрилась залететь! У меня буквально колики в животе от патовости всей ситуации. Да даже у Ярославы были больше шансы залететь, чем у моей сестры!
Я не совсем поняла, к кому Максим конкретно обращался, но, кажется, он высказывал свое негодование в общем. Меня, несомненно, задели его слова, но я постаралась не подать вида. К тому же, Громского вполне можно было понять, ведь дело касалось напрямую его семьи.
— Максим... — я даже немного повысила голос, из-за чего сразу же зажмурилась, ощутив боль где-то внутри глотки.
— Не напрягай связки. Выпей, — Эл подала мне стакан воды, и я благодарна кивнула.
— Максим, прошу, выслушай, — шептать было куда труднее, и мне казалось, что меня не услышат, но судя по сосредоточенному взгляду Громского, он слушал внимательно. — Она действительно хочет этого ребенка. Я не так хорошо знаю Алису, но с первой встречи она мне показалось весьма взрослой и рассудительной, и я думаю, что ее беременность не была опрометчивым поступком. Даже если я ошибаюсь, и все было так, то Алиса все равно все прекрасно понимает, поэтому осознает свою готовность к материнству. И если делать выбор, то только ей. А еще... Кхм-кха...
Мне пришлось взять передышку и снова приложиться к стакану с водой. Максим слегка крутился на стуле, уперев тяжелый взгляд куда-то сквозь пол, то сжимая, то разжимая поврежденный кулак. Эл своей позы не меняла и в разговор, видимо, вмешиваться не спешила.
— А еще, — продолжила я, осушив стакан, — ей очень важно твое мнение. Она не сможет смириться с мыслью, что ты будешь против этого ребенка и ее брака. Мне кажется, ты должен поддержать ее.
— А мне кажется, — Максим поднял на меня глаза, и хоть эмоций на его лице сейчас не было, зато по взгляду было многое понятно, — что я должен найти того умника, который сделал ребенка Алисе, и выбить из него всю дурь. И ее заодно выпороть не помешало бы.Громский резко поднялся со своего места, что стул слегка откатился назад и стукнулся о стенку. Мужчина заходил по комнате туда-сюда, доходя вплоть до ширмы, а затем возвращаясь к кушетке, на которой я сидела.
— Хотя бы подумай об этом, — так же тихо, словно мышиным писком, попросила я его.
— Я постоянно думаю, Ярослава, постоянно, — он остановился около меня, засунув руки в карманы. — Думаю о том, чтобы спасти все ваши задницы, чтобы никто, твою мать, не пострадал, чтобы все были живы-здоровы, в конце концов. Каждый раз мне приходится придумывать какой-нибудь извращенный способ, чтобы отправить одну паршивую эсэмэску Инессе, чтобы никто не смог перехватить сообщение или еще что. А теперь я должен буду думать о том, как обеспечить сестре стопроцентное рождение ребенка. И чтобы она рожала не здесь, в собственной кровати, а в больнице, где с нее глаз спускать не будут. И это именно тогда, когда твой папаша со своим брательником решили объявить мне войну!
Под конец Максим так разозлился и взмахнул рукой так близко с моим лицом, что я испугалась и зажмурилась, готовясь получить пощечину. Но удара не последовало, а мне стало не по себе от своей реакции, поскольку ее увидели все. Громский отошел от меня, решив не комментировать увиденное, поэтому обратился сразу к Эл:
— Ты что думаешь по этому поводу?
— Если все-таки склонишь ее к аборту, то лучше не медлить, чтобы все прошло безопасно. А так... процесс беременности пройдет хорошо, это я тебе могу гарантировать. Лично прослежу за развитием плода. И да, — врач взглянула на меня поверх своих круглых очков и, вздохнув, произнесла: — Ярослава права. Алиса сама должна принять решение.
— Что-то я не припомню, чтобы у нас тут наступил матриархат, — фыркнул Громский. — Ладно, как она проснется, сам с ней поговорю. Как ее состояние в целом?
— Все не так критично, — Эл расслабленно провела рукой по волосам. — Пару ушибов там, пару синяков здесь. Для зародыша никакой опасности я не обнаружила. Буду еще наблюдать, конечно.
— Хорошо, — кивнул он, обращая внимание ко мне. — Голос Ярославы восстановится?
— Куда он денется, — отмахнулась девушка. — Недельку сиропчика с маслами попьет и запоет не хуже соловья.
Я слабо улыбнулась уголками губ на такое заверение Эл, и Максима, кажется, оно тоже вполне устроило. Ничего более не сказав, он вышел из кабинета. Немного посидев с Эл, я тоже удалилась в свою комнату.
***
Я проснулась практически на рассвете. Горло совсем разнылось, и мне казалось, что в глотке у меня стоял ком, который мешал мне не то, что сглатывать, а дышать в целом. Первой мыслью, конечно, было найти Эл и попросить что-нибудь, но, взглянув на часы, решила потерпеть хотя бы до восьми утра. Зайдясь приступом кашля, который болезненно отдавался в грудной клетке, я спустилась в столовую, чтобы налить себе воды.
После пережитого я стала еще пугливее, чем была раньше, поэтому, когда позади раздались чьи-то шаги, я резко обернулась и, конечно же, выронила стакан. Тот, к счастью, не разбился, поскольку приземлился на ковер, но вода пролилась и сразу же впиталась в него. Хотя, это всего лишь вода.
— Это всего лишь я, — отозвался Максим на мою реакцию.
— Знаю, но я все равно испугалась, — я хотела было присесть и поднять стакан, но Громский сделал это за меня. Он подошел практически вплотную ко мне, ставя посуду на место. — Ты еще не ложился ведь, да?
— Ага, — подтвердил он, протягивая ладонь к моему лицу.
Я мельком облизнула пересохшие и потресканные губы, прикрывая глаза. Максим слегка повертел меня за подбородок, видимо, разглядывая повреждения на шее, затем погладил щеку пальцами, надавил большим пальцем на нижнюю губу. Я подняла на него взгляд, вновь не наблюдая на лице мужчины ни единой эмоции. Только расширенные зрачки выдавали Громского с головой.
— Разве ты не рад, что у тебя будет племянник или племянница? — тихо спросила я, слабо улыбаясь ему.
— Тц, — Максим сразу же убрал от меня руку и закатил глаза. — Яра, ради всего святого, не начинай эту шарманку, ладно? Я почти уверен, что менять пеленки придется мне.
— Почему это? — я легко уловила, что наш разговор не носит серьезного характера, поэтому улыбка все активнее натягивала мои губы.
— Потому что Алиса в первую очередь малолетка, которая еще точно не нагулялась, — Громский запрыгнул на кухонную тумбу, усаживаясь поудобнее на ее краю. — А, поскольку я ее опекун, то и за дитем мне придется приглядывать, судя по всему.
— Не думаю, что Алиса относится к тем типам девушек, которые спихивают детей на шеи опекунам, а потом идут развлекаться по клубам, — пожала я плечами.
— Я тоже думал, что моя сестра уже выросла из всего этого, стала рассудительной, пока не узнал, что она беременна. Блять, — Максим прислонился затылком к стене, прикрывая глаза, — я вообще был уверен, что она девственница еще.
Я тихо засмеялась, пока снова не подавилась приступом кашля, на который тут же отреагировал мужчина. Он вновь наполнил стакан водой и протянул мне, хотя я уже вполне напилась и не хотела, но ради того, чтобы подавить приступ, сделала пару глотков. Прочистив горло, я тут же заметила, как изменился Громский в лице. Легкость нашего разговора, как рукой сняло, и теперь мужчина смотрел меня непроницаемым волчьим взглядом, словно я должна признаться в чем-то ужасном.
— Я бы отдал все, что угодно, лишь бы самолично прикончить его за то, что он причинил тебе вред, — Максим спрыгнул с тумбы, поворачиваясь ко мне.
— Это уже неважно, он ведь... погиб. К тому же... — я опустила глаза на его сбитые костяшки.
— Это был мой промах, Яра. Только мой и ничей больше. Поэтому я прошу у тебя прощения, слышишь? — он приблизился еще сильнее, обхватывая ладонями мое лицо. — Я хочу, чтобы ты запомнила раз и навсегда — здесь, рядом со мной, в этом доме, на моей земле — безопасно. Подобного больше никогда не повторится. И ты больше не будешь вздрагивать от любого шороха. Ты веришь мне?
Я молча кивнула, поражаясь услышанному. Кажется, у меня впервые кто-то за что-то просил прощения. Нет, даже не просто «кто-то», это делал именно Максим Громский. Успев узнать его хоть немного, но даже так я могла сказать, что он был не из тех, кто просит прощения. Однако именно эти слова я сейчас услышала, отчего в груди что-то так неожиданно кольнуло, а уголки глаз тут же намокли. Макс поймал первые слезинки пальцами, растирая их по моим щекам, затем наклонился, целуя сначала в лоб, а потом уже находя и мои губы. Он так и не выпускал моего лица, и мне показалось, что это был самый нежный и трепетный поцелуй из всех.
Когда он отстранился, то я просто прижалась к нему, обняв за корпус. Мы так еще немного постояли, а потом мне что-то взбрело в голову, и я выпалила:
— Я хочу набить татуировку.
***
Максим отнесся к моему внезапному желанию сначала скептически, затем с явной издевкой и резким юмором, а потом, просто взяв меня за руку, повел наверх в свою спальню. По дороге я убеждала скорее больше себя, нежели мужчину, что это действительно обдуманное решение, и я даже придумала, что именно хотела бы набить. Громский выслушивал меня, затем, когда мы оказались в его спальне, усадил за свой рабочий стол, дал чистый лист и карандаш.
— Ну рисуй эскиз, чего глазами хлопаешь? Раз хочешь — сделаем, — просто пожал он плечами, прислонившись к столу копчиком рядом со мной.
Конечно, я преувеличила, когда ляпнула о том, что точно знаю, чего хочу, поэтому озадаченно прикусила кончик карандаша. Да еще и пристальный взгляд мужчины сверху заставлял себя ощущать снова в тех временах, когда я занималась с учителями на дому.
— Постой... — нахмурилась я, откидываясь на спинку стула. — Хочешь сказать, что пригласишь кого-то сюда, чтобы мне сделали тату?
— Зачем мне кого-то приглашать, если я и сам все могу прекрасно сделать? — усмехнулся в ответ мужчина, заставляя меня слегка приоткрыть рот. — Большую часть своих татуировок я набил сам, так что не переживай, Яра, опыт в этом деле у меня есть.
Бить татуировку в начале шестого утра... Я слабо улыбнулась своим мыслям, а затем снова устремила взгляд на пустой лист. Рисовать я умела, не зря же отец натаскивал меня не только в музыке, но и в живописи, только вот именно сейчас идея никак не хотела выливаться на бумагу.
— Ты меня сбиваешь с мысли, — я скрестила руки на груди. — Не мог бы ты, пожалуйста, не смотреть так пристально?
— Как скажешь, детка, — Максим поднял руки в примирительном жесте и отошел от стола, пятясь спиной к выходу. — Пойду пока все подготовлю, так что придумывай быстрее, иначе сам выберу для тебя картинку.
Я закатила на это глаза. Не то, чтобы я не доверяла выбору Максима, просто я хотела, чтобы этот рисунок имел смысл лично для меня. Если я все-таки решилась на такое и мне с этим жить, то пускай будет определенная символика. Грифель карандаша заскользил по гладкой поверхности бумаги, оставляя мелкие крошки от линии рисунка. С первого раза, естественно, у меня не получилось накидать эскиз, поэтому, измарав лист с одной стороны, я перевернула его на обратную, чистую.
В итоге что-то все-таки да получилось и, решив, что смогу доверить доработать эскиз Громскому, направилась в медкабинет. Я была уверена, что именно там мужчина будет проводить сие мероприятие, и не ошиблась. Он как раз доставал баночки с краской и распаковывал роторную тату-машинку, напоминающую перо с толстым стволом. Честно сказать, я не была удивлена такому хобби мужчины, потому что все эти тату на его теле так или иначе наводили на подобную мысль.
Пройдя внутрь, я протянула ему листок, и Максим начал с интересом рассматривать все неудачные почеркушки, хотя я ему изначально ткнула в нужную. Его брови поднялись к линии волос, а затем он взглянул на меня, кривя губы:
— Уверена?
— Да, разрешаю тебе доработать картинку на свой вкус, — я присела на кушетку, пока не поняла, что понятия не имею, где именно я хочу замарать свою кожу.
— Окей, — согласился он, натягивая перчатки. — Ну-с, принцесса, и где? Решила?
— Я не знаю, — пожала плечами как-то растерянно. — Ты мне как-то говорил, что знаешь места, где это будет практически не больно. Посоветуешь?
— Давай я лучше тебе покажу, — он приблизился и практически угрожающе навис надо мной, задирая подол ночнушки. — На бедре, в этой области, — несмотря на то, что его рука была спрятана в перчатку, я все равно остро ощущала прикосновения именно кожи к коже. — Можно и здесь, — пальцы Максима скользнули на внутреннюю сторону, уверена, специально задевая край белья. — Ляг на бок, да, вот так. Здесь много зон, где можно смело бить. К тому же, как ты и хотела, никто, кроме тебя самой и меня, ее никто не увидит.
Как и попросил Максим, я слегка завалилась на бок, подставив для опоры свой локоть, позволяя мужчине и вовсе задрать подол. Меня это все дико смущало, но мы, как мне казалось, были уже достаточно близки, и он неоднократно видел меня обнаженной, а к его прикосновениям я уже была привыкшая. Его ладонь так и остановилась прямо под ягодицей, затем медленно поползла вверх. В итоге, оставив звонкий шлепок, Громский отошел, бросив быстрое:
— Выбирай.
Я села в нормальное положение, стараясь утихомирить свое учащенное дыхание. Рисунок сам по себе достаточно небольшой, поэтому можно было выбрать именно там, где ладонью Макс облюбовал меня. Решив, я не очень уверенно озвучила это вслух:
— Думаю, будет неплохо с обратной стороны, на бедре.
— Отлично, тогда ложись на живот, — скомандовал он, что-то настраивая в своих инструментах.
Я послушно улеглась, как и велел мужчина. Громский почему-то медлил, продолжая что-то там делать, и я невольно вздрогнула, услышав шум от работы его ручной тату-машинки. Спокойно лежать из-за того, что откровенно нервничала, я не могла, поэтому постоянно и даже неосознанно ерзала, особенно часто поправляя подол ночнушки.
Наконец, Максим, усевшись на стул на колесиках, подъехал к кушетке, но пока в руках у него была обычная шариковая ручка. Еще раз взглянув на мой эскиз, он кинул на меня лукавый взгляд, а затем предупредил:
— Будет щекотно, поэтому постарайся не дергаться.
Я молча кивнула, кусая изнутри щеку. Я поняла, что Максим принялся наносить наметки будущей татуировки на коже с помощью ручки. Я ощущала, как он натягивал пальцами кожу прямо под ягодицей, как скользил прохладный стержень ручки, из-за чего по мне побежали приятные мурашки. Этот процесс не занял у него не более двух минут, и когда мужчина снова отъехал от кушетки к рабочему столу Эл, чтобы взять уже все необходимое, спросил меня в последний раз:
— Не передумала?
— Нет, — уверенно отозвалась я.
Я зачем-то с силой ухватилась за край кушетки, когда Максим снова оказался рядом с тату-машинкой в руках. Я ожидала боль, самую настоящую боль, наподобие той, когда меня душил Гера или бил отец. Услышав жужжание машинки, я зажмурилась и напряглась всем телом, и когда игла аппарата прикоснулась к коже, я прикусила губу, пока до меня не дошло.
— Как ты? — сделав пару пробных заходов, тут же спросил Громский, прекращая процесс.
— Это... вовсе и не больно, — удивилась я, слегка поворачиваясь к нему. — Как будто мне под кожу пускают слабый разряд тока.
— Потому что место хорошее, — слабо улыбнулся он. — Что ж, тогда расслабься, зайка, это займет немного времени.
Я кивнула и в самом деле смогла успокоиться, даже позволила себе положить голову на сложенные руки. Как бы я не прислушивалась к ощущением, пытаясь понять, какую именно линию сейчас выводит Громский, так и не могла уловить очертания своего эскиза. Из любопытства я оборачивалась, наблюдая, как сосредоточен был на деле мужчина, скрупулезно водя аппаратам, а затем вытирая чернила с моего бедра. Чернила были сугубо черными, да и сама картинка подразумевала собой всего лишь контурное изображение.
Процесс и правда длился недолго. Максим уже минут через двадцать сообщил, что в целом изображение уже было вбито в мою кожу, оставалось подкорректировать и сделать контур более четким. Я даже успела задремать за это время, поэтому сонно кивнула, полностью доверившись ему в этом деле. Жужжание машинки больше ни капли не напрягало меня, а, наоборот, успокаивало.
— Ну все, — вытирая салфеткой мое бедро, отозвался Громский. — Твоя первая наколка вышла очень даже ничего.
— Очень хочу увидеть ее! — я снова неосознанно повысила голос, за что тут же поплатилась болью в глотке и кашлем, да и сам мужчина осадил меня:
— Успеешь еще, она теперь никуда не денется, — он ездил на своем стуле туда-сюда от стола к кушетке, приводя тату в порядок. — Дай мне еще минуту.
— Но ты сказал, что уже все, — заметила я шепотом, подперев рукой щеку.
— Надо же, какие мы внимательные. Лежи сказал, а то сейчас подрисую сюда кой-чего, — Максим встал, видимо, ему было так удобнее, склонился надо мной, доделывая свою работу. Послышался снова звук работающей машинки.
— Ой! — я вдруг дернулась, ощутив какое-то странное покалывание, явно куда сильнее и неприятнее, чем весь процесс в целом.
— Потерпи и не дергайся, — приказал позади мужчина.
Я прижалась щекой к кушетке, изо всех сил стараясь контролировать себя и не шевелиться, даже сжав пальцы на ногах. К счастью, это продлилось совсем недолго, меня кольнуло от силы еще раза три, и Громский вновь начал протирать салфеткой кожу.
— Ну вот теперь точно все, — объявил Максим, снимая перчатки, которые из-за чернил полностью были черные.
Я аккуратно приподнялась сначала на руках, прислушиваясь к собственных ощущениям, затем сползла полностью, вставая на ноги. Я только уже открыла рот, чтобы спросить, где я могу найти зеркало, чтобы рассмотреть его труды, как он скрылся за ширмой, а затем выдвинул раму с зеркалом. Его я припомнила, поскольку оно стояло рядом с койкой Алисы.
— Мы не разбудили твою сестру? — вдруг запоздало вспомнила я о девушке.
— Ее здесь нет, она уже давно в своей комнате, — установив зеркало у стены, пояснил мужчина.
— Значит, вы уже успели поговорить? — не унималась я.
— Смотри лучше, что у тебя теперь на заднице есть, — Макс нетерпеливо покрутил рукой, чтобы я обернулась и посмотрела уже на результат.
— Вообще-то, не на ней, а под ней, — сконфуженно поправила я, вставая полубоком и снова поднимая ночнушку.
Улыбка тут же расцвела на моих губах. Прямо под правой ягодицей, чуть ниже естественной складки границы бедра и чуть правее на самом туловище вырисовывался узор из маков, идущих цепочкой, как бы имитируя изгиб тела, чьи лепестки обвивали пулю. В моем эскизе ее не было, видимо, от себя ее добавил Громский, и мне совершенно точно нравилась такая концепция. С этой деталью татуировка и правда казалась законченной.
Пока я любовалась рисунком, Максим снова подъехал ко мне на стуле, надев новую пару чистых перчаток.
— Стой так, — скомандовал он, устраиваясь так, что я оказалась между его ног, стоя лицом к нему.
Я перестала смотреть в зеркало, наблюдая за тем, как сам мужчина посматривал в зеркало, чтобы в отражении видеть то, что он делал. Почувствовав холод на коже я слегка вздрогнула, а затем и сама перевела взгляд на отражение. Максим смазывал татуировку каким-то прозрачным гелем, и я подумала, что это, наверное, заживляющая мазь. Еще раз отъехав к столу и вернувшись обратно, побуждая меня все еще стоять на месте и придерживать подол ночнушки, прилепил прозрачную пленку на рисунок.
— Для заживления и в целях безопасности. Смотри, сидеть пока будет дискомфортно, — Громский стянул перчатки и, скомкав вместе, прямо со своего места точно отправил их в мусорное ведро, что стояло практически у входа. — Ну как? Нравится?
— Да, спасибо большое, — я уже опустила подол, но отходить от Макса не спешила. — Никогда бы не подумала, что решусь на подобное.
— В этом нет ничего такого, — пожал он плечами, откидываясь на спинку. Теперь мужчина смотрел на меня снизу вверх. — Главное, чтобы тебе нравилось.
— А тебе? Нравится? — почему-то его мнение было очень важно для меня.
— Иначе бы не стал бить, — криво улыбнулся он мне, протягивая руку, которой побудил меня сесть на него верхом. — Будет зудеть или даже побаливать, но ручонками не трогай, поняла? Говори мне лучше.
— Хорошо.
— Умница, — запустив руку мне в волосы, Максим заставил меня склониться к нему, чтобы завлечь в поцелуй.
Я неловко положила ладони ему на плечи, но по мере того, как поцелуй становился все глубже и откровеннее, обвила его шею, прижимаясь к нему сильнее. Я не стала рисковать и прям садиться на него, поэтому стояла на коленях.
— Блять, — вдруг выдохнул Максим, прерывая поцелуй.
— Что-то не так? — я на секунду даже испугалась, подумала про его ранение.
— Не надо было соглашаться на твою эту затею, — поморщился Громский, скользя пальцами по моим бедрам под ночнушкой. — Тебя теперь и трахнуть нельзя будет дней десять точно.
— Думаю, переживешь, — тихо засмеялась я.
— Что ж, — он выпрямился на стуле, и наши лица стали практически на одном уровне, — представь, что будет с тобой, когда этот срок истечет, а мое терпение — тем более.
Я достаточно сильно зарделась от этой мысли, хотя прекрасно понимала, что рано или поздно это случится. И я вдруг подумала, что хотела бы этого, и если не прямо сейчас, то, возможно, в ближайшее время точно.
— Может, я смогу что-то сделать, чтобы тебе было не так тяжко терпеть? — это предложение сорвалось с губ так просто, что я и сама удивилась услышанному.
— Надо же, — Макс не смог подавить коварную улыбку вместе с таким же прищуром глаз. — Как я плохо на тебя влияю, оказывается. Моя милая, стеснительная девочка захотела сделать папе приятно?
Мне захотелось ударить его за подобную формулировку, потому что для меня это прозвучало максимально пошло, отчего жар негодования и сконфуженности пополз по щекам и вниз по шее, переходя даже на руки.
— Тебе обязательно... так выражаться? — озвучила я свое недовольство.
— Если тебя смущают даже мои слова, Ярослава, то, что же ты хотела мне предложить, боюсь спросить? Поцелуй в щечку?
— Хватит издеваться, — выдохнула я. — Я не знаю, что я могу тебе предложить, у меня нет в этом опыта. Ты в этом разбираешься куда лучше меня.
— Да уж, неопытная моя, могу предложить тебе пока что пойти спать. Потому что я не хочу потом получать от грачихи, если она увидит то, как я тут совращаю тебя, — Макс ссадил меня с себя и сам поднялся со стула. — Иди ко мне в спальню и ложись. И хватит уже кочевать из комнаты в комнату, иначе привяжу тебя к батарее там у себя, ясно?
— Прямо как собаку? — невинно спросила я, кидая на него взгляд исподлобья.
— Как котенка. Иди уже, не нервируй меня своей короткой ночнушкой.
Я все же подошла к нему, осмелившись настолько, чтобы просто встать на носочки и чмокнуть его в щеку, припомнив тем самым его же собственное издевательство. На это Громский просто закатил глаза и принялся убирать все свои инструменты, а я вышла из кабинета и направилась в его комнату, чтобы лечь спать в его постели.