Телохранитель | +18

Жертва — это проявление искренней любви.

М. Расселл Баллард

***

Я проснулась резко, как от толчка в грудь. Саймон стоял у матраса, натягивая на себя своё спецназовское обмундирование. Движения быстрые, слаженные и... злые.

— Куда ты? — голосом хриплым от сна и дрожащим от нарастающего страха.

Он не ответил. Посмотрел в телефон, и экран высветил что-то. Гоуст коротко, резко выругался сквозь зубы. Мне стало страшно. Внутри — как будто в прорубь окунули.

— Что случилось?! — на выдохе, но он уже выходил в коридор.

Я в панике схватила с пола его чёрную кофту, натянула на голое тело и босиком бросилась за ним, ноги будто ватные, сердце колотилось так сильно, что гул стоял в ушах и в висках.

Гоуст шёл быстро, не просто быстро — почти бежал, я едва поспевала за ним, мне казалось, ещё чуть-чуть, и он исчезнет за поворотом, растворится в стальных коридорах.

Вошёл в оружейную и встал в полумраке под лампой. Огромный. Весь в амуниции, в тактической разгрузке, с автоматом в руках. Чёрный, как сама ночь. Его силуэт заполнял собой всё пространство.

Передо мной снова стояла ледяная глыба. Гоуст. Холодная смерть.

— Саймон, — сорвалось с губ дрожащим шёпотом, — что происходит? Куда ты?!

Он молчал. Проверял затвор автомата, проверял магазин, патроны. Обвешивался оружием так, как будто собирался в адский рейд: закрепил за поясом ножи, зацепил какие-то гранаты, прицепил на грудь подсумки, забитые боекомплектом, достал из шкафчика ещё что-то — я даже не знала, как это называется, но оно выглядело угрожающе, как инвентарь палача.

От этого зрелища по спине прошёл холодный ток. Это не человек, а целый отряд спецназа, собранный в одном теле.

И он не смотрел на меня, будто меня не существовало вовсе.

— Скажи хоть что-то! — почти закричала я. — Что нам угрожает? Кто-то собирается ворваться на базу?!

— Тебе ничего не угрожает, — глухо ответил он, не оборачиваясь.

И пошёл к выходу из оружейной, а я бросилась следом, босыми ступнями по холодному полу, почти спотыкаясь на бегу.

— Но что происходит?! Саймон! Господи, скажи мне хоть что-то, не молчи! — дыхание рвалось на части.

Он шагал широко, быстро. И с каждым его шагом паника била меня прикладом по затылку: Что случилось? Откуда угроза? И самое страшное — что будет с ним?!

— Саймон! Ты же говорил, что Лас-Альмос не знает про эту базу...

— Не знает, — бросил резко.

— Тогда куда ты?! — я почти плакала.

Гоуст подходил к двери, а я, задыхаясь, чуть не падала от отчаяния.

— Саймон, возьми меня с собой! Ты сам научил меня стрелять! Я могу помочь! — выпалила я, в панике не соображая, что говорю, я цеплялась за любую возможность быть рядом, потому что до безумия боялась за него. — Я буду подавать патроны!

Он даже не обернулся. Только процедил сквозь зубы:

— Ты будешь здесь ждать меня.

На панели двери он быстро ввёл код. Электронный замок щёлкнул.

— Саймон! — мой голос сорвался в хриплый крик. — Саймон, не запирай меня! Саймон!

— Выйти не сможешь, — его голос был как нож по коже. — Не пытайся.

Он резко повернулся ко мне и схватил за скулы пятерней.

— Ничего не бойся. Я вернусь к тебе.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Я кинулась к ней, но панель уже погасла, и мои пальцы дрожали, как в лихорадке, когда я пыталась понять, какой код он набрал, но — ничего, ничего. Код я не знала. Он отрезал меня.

Гоуст оставил меня здесь. Пока он там... О Боже...

Позвоночник ломило от страха. Дыхание сбилось, пальцы цеплялись за ткань его кофты.

— Саймон... — выдохнула я в пустоту, но ответа не было.

Сползла на пол, сжав колени руками, чтобы не распасться на куски. Меня колотило. Но не от страха за себя — за него. Только за него.

Мысли неслись с бешеной скоростью, я раскачивалась взад-вперёд, как безумная. Как настоящая больная. Сжала губы, чтобы не сорваться на крик, но скулёж всё равно вырвался из горла — рваный, жалобный. Где он сейчас? Куда он пошёл? Что там может быть? Что, мать вашу, происходит?!

Он полностью в амуниции. А значит, пошёл не погулять, а... убивать. Он один. Гоуст один, чёрт возьми!

А если противников двое? Трое? Пятеро? Десять?

Я вцепилась дрожащими, ледяными пальцами себе в горло, чтобы не закричать, чтобы не завыть. И вдруг — услышала. Выстрелы. Глухие, далёкие, но отчётливые.

Я подскочила как ошпаренная. Сердце едва не пробило грудную клетку. Рванула в оружейную, схватила тот самый Глок и кинулась к двери. Пальцы судорожно били по панели, набирая всевозможные комбинации кода — в панике, наугад.

Писк. Красный цвет.

"Отказано"

— Сука! — выдохнула я сквозь стиснутые зубы. — Открой!!!

Я била в дверь кулаком, стучала прикладом Глока, как будто от этого могла выбить эту чёртову преграду. Если бы дверь распахнулась чудом — я бы выбежала в джунгли, в одной кофте, босиком, с голыми ногами и Глоком в руках.

Я бросилась в нашу комнату — туда, где был единственный шанс выбраться наружу. Туда, где было окно. Небольшое оконце под самым потолком. Узкое, вытянутое, почти щель в стене. Но я маленькая. Я точно могу пролезть.

Сердце колотится в груди, пробивает рёбра изнутри.

Я схватила стул, что стоял у стены, и с силой швырнула его в оконце, надеясь хотя бы разбить стекло. Но стул тяжело грохнулся о бетонный пол, отскочил, как игрушечный, а стекло даже не треснуло.

— Чёрт... — выдохнула я сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как от паники начинают дрожать руки.

Я в припадке, лихорадочно оглянулась по комнате. Голова кружилась от страха.

Мой взгляд упал на железную тумбу с припасами. Тяжёлая, крепкая, выше стула.

Я с усилием потащила её к стене, до боли в ладонях, до скрежета по полу.

— Давааай! — сквозь стиснутые зубы, используя всю силу.

Затащила ещё один пустой ящик-контейнер и водрузила сверху. Положила Глок на него. Залезла на конструкцию.

— Держись... Саймон, пожалуйста, держись... — шёпот слетал с моих губ.

Я дотянулась до оконца — пальцы соскальзывали по холодной раме, но я всё же зацепилась за неё. Стекло тусклое, матовое. Но стоило мне ближе прижаться лбом к нему, как я поняла — нет ручек. Окно наглухо заперто. Не открывается.

— Нет... нет-нет-нет, — срываясь в отчаяние.

Я изо всех сил потянула за край рамы, ногти соскальзывали, кожа содралась до живого. Окно даже не дрогнуло.

В груди уже разрывалась не паника, а что-то дикое, животное. Я стиснула зубы и, всхлипнув от бессилия, подняла Глок с ящика. В ярости ударила по стеклу.

— Откройся! Откройся! — рыдала я, срываясь на крик.

Стекло даже не треснуло. Бронированное. Толстое, как панцирь. Я била и била, приклад глухо гремел по раме.

И тут, сквозь слёзы, я увидела, что за окном. За этим тупым, равнодушным стеклом... Внизу расстилалась бездна — обрыв, у подножия которого расползалась зелёная долина.

Даже если бы я выбила стекло — я бы сорвалась в эту пустоту, в свободное падение. В горле встал ком.

Это была ловушка. Закрытая клетка.

— Нет... — прошептала я, оставляя на холодном стекле тёплый след дыхания.

Я медленно сползла вниз с ящиков на пол. Руки дрожали. Всё тело стягивало судорогой отчаяния.

Саймон там, один. А я... я здесь. Заперта беспомощная. И я не могу ему помочь.

Я сорвалась обратно к двери, к панели замка, снова забарабанила в неё кулаками.

— Саймон! Саймон!! — рыдала в голос, срывая кожу в кровь об холодный металл. — Не смейте его трогать, уроооддыыы!

Удары отдавались в кости, пальцы онемели, но я стучала.

Стучала в дверь, как безумная, хотя лихорадочный мозг в глубине всё равно понимал: такому, как он, Терминатору, моя помощь и не нужна. Он справится. Должен справиться. Но он же человек. ЧЕЛОВЕК!

А человека могут пробить те самые пули, что свистели за стенами, эхом разрывая мою голову. И если был хотя бы призрачный шанс помочь ему... убить за него хотя бы одного, закрыть его собой, умереть за него — я бы это сделала. Не раздумывая ни секунды.

— Откройся!!! — захрипела я и ещё раз ударила кулаком по двери, но сил больше не осталось. Я сползла вниз, скребя пальцами по холодному металлу, придавленная тяжестью ужаса. И закричала во всё горло:

— Нееет! Не трогааайте егооо!!!!

— Не трогайте его... умоляю вас... НЕ ТРОГАЙТЕ!!! — с отчаянным срывом голоса.

Потому что молчать — страшнее.

Страх за него перестал быть просто страхом — это была лихорадка. Меня трясло от каждого выстрела. Казалось, эхо отдавалось не в ушах, а прямо в сердце, с каждым ударом подталкивая к безумию. Я сходила с ума. Сидела на полу у двери, сжавшись в комок, крепко вцепившись в Глок, раскачиваясь вперёд и назад

— Саймон... — шептала его имя вновь и вновь, как молитву, не чувствуя губ.

И вдруг выстрелы... прекратились.

Тишина обрушилась на меня, как удар в грудь. Стало только страшнее. Гораздо страшнее. Пока слышишь выстрелы — ты знаешь, что он ещё там, он ещё держится. А теперь... Теперь эта тишина казалась смертным приговором.

Я вскинула голову, дыхание сбилось. Сердце стучало в висках, готовое вырваться из груди.

— Нет... — выдохнула я глухо.

Время потеряло форму. Не знаю, сколько времени прошло. Показалось, что целая вечность. А точнее, почти двенадцать часов. Уже снова стемнело.

И вдруг — писк. Электронный сигнал замка. Сердце взлетело в горло, сжалось в тугой узел. Панель засветилась зелёным, и дверь, щёлкнув, отворилась.

Я вскинула голову и увидела его... Саймона.

— Живой... — сошло с губ не словом, а неразборчивым хрипом.

Пульс ударил в виски так сильно, что уши заложило. Я чуть не выронила Глок, потому что пальцы резко ослабли.

Он тоже замер, наткнувшись на меня взглядом, не ожидая увидеть меня, сидящую у самой двери с оружием в руках.

— Ты что здесь делаешь? — голос глухой, с хрипотой и сбитым дыханием.

— Тебя ждала.

Я подскочила, а он двинулся мимо меня... и — он хромал! Тяжело хромал. Берцы глухо стучали по полу, неровный шаг, будто каждое движение отдавалось болью по всему телу.

— Саймон... Ты ранен!

Он будто не услышал. Или услышал, но проигнорировал.

— Что с тобой?! О Боже...

И тут он завалился боком на стену. Удар пришёлся глухо, на плечо. Прижал руку к рёбрам, дышал хрипло с надрывом. Тень скользнула по его лицу под маской.

— Быстрее в медпункт! — выпалила я, бросившись к нему. Глок выпал из пальцев. На этой чёртовой базе должно быть всё, чтобы справиться с такими экстренными случаями!

— Обопрись на меня! Давай, пожалуйста! — выдохнула с отчаянием.

Я подставила ему плечо, пытаясь подхватить под руку, понимая, что он слишком тяжёлый. Я провалюсь под его весом.

— Отойди! — прорычал, откинув мою руку.

Наклонился вперёд и поплёлся дальше к двери с табличкой "МПП" и красным крестом под ней.

Мои глаза распахнулись в ужасе. На чёрной ткани обмундирования, в районе шеи... кровь.

Я не заметила её раньше — на чёрном сложно разглядеть что угодно, но теперь, когда он наклонился вперёд, пятно проступило, предательски блеснув в тусклом свете ламп. Тёмные, как будто застывшие, липкие капли медленно потянулись вниз.

— Саймон... — сердце сжалось в судороге. — Саймон, у тебя кровь!

— Не подходи!

Он шагнул в медпункт... и резко закрыл за собой дверь. Я надавила на ручку. Дверь закрыта.

— Почему ты закрылся... — голос сорвался на полувздох, но ответа не было.

И вдруг за дверью послышался глухой грохот — будто тяжёлое тело рухнуло на пол, зацепив за собой металлические столики, банки, что-то со звоном покатилось, ударяясь о стены. У меня перехватило дыхание.

Я прильнула лбом к холодной металлической двери и сжала кулаки так крепко, что ногти впились в ладони. Горло сдавило спазмом.

— Позволь помочь... пожалуйста... — голос дрожит, я едва выдавила эти слова.

Слёзы затуманили глаза.

— Ты не один... Ты со мной...

Между пальцами, которыми я водила по двери, дрожали иглы отчаяния.

— Я не хочу, чтобы ты был один.

Дёрнула ручку со злостью.

— Саймон, чёрт тебя подери! ТЫ НЕ ОДИН! — в голосе уже не было сил скрывать разрывающее сердце.

Я цеплялась за каждый вздох.

— Если тебе нужна кровь, возьми мою. Возьми всю до остатка. До последней капли...

Щёки горели, слёзы текли сами собой, пока я в полушёпоте, почти рыдая, прошептала:

— Я тебе всё отдам...

Никакой реакции.

Спустя несчётное количество ударов моего сердца, автоматический замок на двери щёлкнул.

Я распахнула её — и увидела Саймона на полу.

Он сидел, опершись спиной о стену.

На полу вокруг валялись обрезанные бинты, пустая упаковка с инструментами для первой помощи, закапанные кровью салфетки и пара использованных шприцев из аптечки. Металлическая упаковка от шовного набора блеснула в тусклом свете, как холодное доказательство — он зашивал себя сам.

Его верх был голым.

Рёбра туго перетянуты белым эластичным бинтом — свежий, но уже пропитанный кровью. По шее чуть ниже ключицы тянулся широкий стерильный пластырь-повязка, тот самый, что... о боже... накладывают на глубокие раны после наложения швов, чтобы удержать края и защитить от инфекции. Я знала про такое из Доктора Хауза.

И он весь в крови... Кровь блестела на коже. Растекалась по прессу, по боку, по рукам, запятнав и бинт, и кожу, и даже его штаны.

Его дыхание было хриплым, рваным. Он откинул голову к стене.

Наши глаза встретились.

— Возьми пакет холодового применения, — прохрипел он. — Там. В шкафчике.

Шкафчик... пакет...

Мой бешеный взгляд лихорадочно метнулся к стене, где висел маленький металлический шкафчик. Я почти врезалась в него, резко распахнула дверцу — на полке с маркировкой "Хим. пакеты холода" лежали нужные мне пакеты.

Я выхватила один, тут же подбежала обратно и рухнула рядом с Саймоном, ударившись коленями о бетон.

На пакете была маленькая кнопка-капсула. Я вдавила её до щелчка — внутри началась реакция, пакет моментально похолодел в руках. Я приложила его к его рёбрам.

— Сюда, да? Здесь больно? — выдохнула.

Он слабо кивнул.

Меня трясло так сильно, что зубы буквально стучали друг о друга.

Страх сместился в паническое безумие, перемешанное с неестественным облегчением и каким-то неправильным счастьем, которое мешало дышать.

Саймон здесь... живой...

Но я вижу, как ему больно. По глазам в прорезях маски. По сбивчивому дыханию. По подрагивающим пальцам в перчатках.

Господи... Позволь мне забрать у него эту боль. Разделить её хотя бы наполовину. Забрать всю.

— Обезболивающее... — взгляд метнулся к шприцам и индикаторам, разбросанным по полу. — Ты уже...

— Вколол. Сейчас подействует. Нужно немного подождать.

Я закусила губу до крови, чтобы не закричать.

— Кровь... — прошептала, глядя на пятно на повязке у его шеи.

— Твоя не потребуется. Потери минимальные.

— М... м... минимальные, — пересохшими губами повторила я, взгляд метался по его телу.

Гоуст посмотрел на меня. И от этого взгляда сердце разорвалось пополам.

Я впервые видела его таким. Безоружным. Настоящим.

И в его глазах... была такая горечь.

Что?? Почему?? ...

Гоуст поднял руку в чёрной перчатке и убрал с моего лица прилипшие пряди волос. Пот и слёзы, солёные капли на моей коже...

— В тебя стреляли....

— Не в меня. В бронежилет.

— Всё тело покалечено...

Кончиками пальцев взял меня за подбородок, поймал мой метущийся взгляд и развернул на себя.

— Это просто пара синяков, малыш, — глухо, спокойно.

— Пара синяков? — выдохнула с надрывом. — Саймон! Ты вообще на себя смотрел? Это не пара синяков — это... — голос дрогнул. — ... карта апокалипсиса!

— Я.

— ... какого хрена бронежилет не сработал? Долбанные производители, я им напишу отзыв...

— В.

— ...что они мудаки, и им надо сворачивать производство...

— Порядке.

— ... потому что их жилет не "броне-стойкий", как эта проклятая тушь, которую рекламируют как водостойкую ...

— Маленькая.

— ...а она течёт, как только дождь пойдёт...

— Моя.

Я судорожно глотнула воздух.

Его рука медленно соскользнула на пол.

В эти самые мгновения, я впервые в жизни узнала, что это такое — чувствовать по-настоящему, до боли, до судороги в груди, чужую боль, как свою собственную. Будто сердце вырвали и зажали в его ранах, в его синяках, в каждом сдержанном вдохе.

— Отдай мне свои раны. Мне больно на них смотреть.

— Не дам. Все мои.

— Глаза выжигают...

— Тогда не смотри на них. Смотри на меня.

— Как и всегда. Смотрела только на тебя.

Я люблю тебя, Саймон... Я так люблю тебя...

Гоуст смотрит мне прямо в глаза. Глубоко. Его ресницы подрагивают. Взгляд немного затуманен, как будто ему трудно удерживать фокус.

И вдруг — шёпотом, тихо, с хрипотцой на последних силах:

— Твои глаза... цвета неба. Голубые-голубые...

Я не дышала. Сердце просто разрывалось. Не выдержала — провела пальцами по балаклаве, по его щеке, чувствуя, как влажно там в уголке глаза.

Почему... Почему у него сейчас такие влажные глаза? Слёзы... В его глазах стоят слёзы. От боли? От усталости? Или.. Почему он так на меня смотрит? Я чувствовала, как по коже идёт дрожь.

— Ты весь в крови. Позволь мне её смыть...

Он едва заметно кивнул. Нет — скорее моргнул. Словно это было всё, на что сейчас хватало сил.

Я уложила пакет боком, чтобы он не упал от его рёбер, и сорвалась к раковине. Под ногами что-то кольнуло — наступила босой ступнёй на что-то острое. Но мне было плевать. Даже если бы по раскалённым углям пришлось идти — мне было бы всё равно. Сейчас для меня не существовало ничего, кроме него.

— Я сейчас, сейчас... — сбивчиво выдохнула, больше для себя, чтобы не сорваться с места и не зарыдать снова.

Нашла под раковиной тазик, в спешке набрала в него холодной воды. Струя хлынула, остужая дрожащие пальцы. Открыла шкафчик над раковиной и нащупала губку, вытащила её — неважно какую, любую. Любая подойдёт, лишь бы смыть с него эту кровь.

Взяла тазик и чуть не выронила его. Села вместе с ним к Саймону. Начала очень аккуратно проводить губкой по его телу. Холодная вода быстро становилась розовой от крови. Я сжимала губку в ладонях и отжимала в тазик, но руки дрожали так сильно, что вода капала мимо.

Прижалась в поцелуе губами к его горячему плечу, чувствуя, как мои слёзы смешиваются с его кровью.

Подняла голову. Его глаза уже были открыты. Он смотрел на меня.

— Они тебя били! Стреляли! — выпалила я зло и рьяно, срываясь, пряди мокрых волос прилипли к лицу, а на губах я всё ещё чувствовала солёный привкус крови. — Я их...!

Я с силой кинула губку обратно в таз, вода взметнулась брызгами.

— Никто НЕ СМЕЕТ ТЕБЯ ТРОГАТЬ!! Я их всех убью!

И я расплакалась. Резко, по-детски всхлипывая в мокрые ладони.

— О... девочка моя...

Он притянул меня к себе. Я не имела ни малейшего представления, через какую боль это ему далось. Но я не могла себя остановить.

— Я оч..ень... ипг..ул..сь.. за..тбя... ты..зкрыл мня...здддесь... — рваными всхлипами, задыхаясь, — эти...встрлы... я рвлась к тебее.... Сс...аймооон...

— Тш... малыш, всё прошло. Я здесь. С тобой. Всё хорошо. Я в порядке, моя девочка, — его ладонь медленно гладит мои волосы, спутанные, мокрые от слёз и воды.

— Йа.. ббил.а... окно... чтбы... выбраться...хоттла... помотчч теббе...

— Тш... тихо-тихо... — шепчет он, пряча меня в своих руках, — не плачь. Всё прошло. Я с тобой. Я держу тебя.

Я вскинула голову и выпалила:

— Саймон Гоуст Райли, ты не можешь умереть, слышишь?!

Сжала его за плечо. Он едва заметно дрогнул.

— Если ты умрёшь... я тебя убью!! — выдохнула я.

— Я закрыл тебя, чтобы ты не натворила глупостей. Чтобы не пошла за мной.

— Я бы пошла рвать за тебя всех.

— Моя упрямая девочка. Я не мог тебя потерять.

Натворить глупостей... Ради него, я — Аврора Шрёдар-Вандерхорпсен была готова наступить себе на горло и сделать всё, что угодно. Даже невозможное.

— Давай уйдём отсюда, — голосом хриплым. — Прямо сейчас. Туда, где будем в безопасности. Оба. Даже... даже если по отдельности.

Слова застревали в горле, но я всё равно произнесла их.

Он медленно вдохнул, неровно. Его грудная клетка поднялась, а взгляд не отходил от меня. Глядел так, будто пытался запомнить каждую черту моего лица.

— Я пошёл на это, чтобы задержаться здесь. С тобой. Хотя бы ещё ненадолго.

Я всхлипнула, пытаясь дышать, но воздух был будто раскалённый.

— У нас ещё есть время, Рори, — с надрывом, сквозь стиснутые зубы, зло... Не знаю на кого он злился.

— Сколько? — голос дрожит, как и руки. — Сколько для нас ещё осталось времени?

По его глазам я поняла: почти не осталось вовсе. И этот остаток он выгрыз собственной кровью.

Я устроилась рядом, плечом касаясь его плеча, прислонившись спиной к стене.

— Саймон, объясни мне. Что это были за люди? Почему они тебя покалечили? Это был мой отец?

У него есть деньги. Огромные деньги и связи. Я знала, что его влияние простирается далеко за пределы нашей страны, но... он бы никогда. Никогда не пошёл бы на такое. На хладнокровный заказ, на ассассинов. Чтобы что? Убить человека, который спас его дочь? С кем она по собственной воле. Убить при ней же? Нет. Я отказываюсь в это верить.

— Нет, конечно, — отозвался Саймон, закатив глаза и отвёл взгляд, будто я сморозила глупость. — Твой старик переживал поначалу. Я с ним трижды говорил.

Трижды? Значит, он связывался ещё раз... И что же тогда сказал ему Саймон? Нет. Сейчас это не главное.

— Тогда я не понимаю, кто это был...

— И не надо тебе ничего понимать.

Он смотрел куда-то в сторону, тяжело дыша, но потом повернул голову ко мне.

— Просто... поговори со мной, — говорит шёпотом. — Я хочу слышать твой голос.

И вдруг он начал оседать. Медленно скользнул по стене вбок и рухнул мне на колени.

— Я устал, Рори.

Я едва успела подхватить его голову, прижав к себе.

— Твой голос, малыш... Просто... твой... голос...

Он судорожно вдохнул, пальцы дрогнули у меня на бедре. Я провела дрожащими пальцами по его маске, едва ощутимо, стараясь погладить не ткань, а то, что скрывалось под ней. Лицо... какое бы оно ни было — оно моё любимое.

Затем скользнула ладонью выше, по его сильным, твёрдым плечам, такими знакомым и... таким сломленным сейчас.

И я просто начала говорить. Просто рассказывала, чтобы он слышал мой голос, как он просил.

— Однажды, когда я была маленькая, я упала с велосипеда и сильно ушибла колено. Как и все дети, я побежала к маме за утешением. Но она лишь отмахнулась. Тогда я пошла к Нани, моей любимой горничной. У неё были такие широкие, тёплые ладони, что в них можно было спрятаться от всех бед на свете. Она укачивала меня и рассказывала разные истории и сказки. Одна из них мне понравилась особенно, казалось, даже колено не так болело...

Саймон неровно дышит. Ощущаю, как горячий воздух его дыхания касается моих бёдер, как дрожит кожа на его шее под моей ладонью.

— И вот эта сказка... Давным-давно жил юноша. Его звали Орфей, и он был великим музыкантом. Никто в округе не играл так, как он. Его песни собирали людей со всех сторон света, его голос был сладок, как мёд. Но самые красивые, самые нежные мелодии он посвящал одной-единственной девочке — Эвридике. Только для неё звучала его музыка особенно.

Мне показалось, пальцы Саймона чуть дрогнули на моей ноге.

— Но однажды его не стало. Он умер.

— Владычица царства мертвых услышала его песнопения и украла юношу. Она утащила его в самую глубину подземного царства, заперла в ледяную клетку. Она хотела, чтобы его голос принадлежал только ей.

— Он отказался играть для неё так, как играл для Эвридики. Тогда Владычица прошипела заклятие: "Ты забудешь её. Ты забудешь, как её зовут. Ты забудешь даже, как звучал её голос."

— И он забыл. Как и все забыли про Орфея. Никто не пошёл за ним. На лютне начал играть другой юноша.

Пальцами веду по его руке, по татуировкам, по сухожилиям и венам под ней. Он горячий. В нём пульсирует жизнь.

— Только одна Эвридика не смирилась. Она пошла за ним. Не отступила. Потому что юноша был совсем один, во тьме. И девочка не хотела... не могла оставить его там. Шла, пока не истёрла ноги в кровь. Пока дыхание не рвалось огнём из груди. Пока мороз подземелья не прорезал кожу до костей.

— Все вокруг твердили, что смысла нет. Что мёртвое сердце не оживить. Что забытую любовь не воскресить. Но девочка всё равно шла. На самом деле, чтобы попасть к нему... ей тоже пришлось умереть.

Провожу пальцами по ребру, по бинтам, осторожно, почти молитвенно, стараясь прикосновениями унять боль.

— Она спустилась в самую глубину, к вратам царства мёртвых. И позвала его: "Я здесь. Вспомни меня."

— И Орфей заиграл. Заиграл так, что даже тени умерших заплакали. Владычица подземного мира впервые за всю вечность склонила голову и сжалилась. Она разрешила Эвридике забрать Орфея назад. Но было одно условие.

— Эвридика должна была идти впереди него по тёмному туннелю. И не оборачиваться. Не смотреть назад, пока не выйдет полностью на свет. Только она выйдет — тогда можно. Но если хоть раз обернётся — потеряет его навсегда. И снова забудет.

Пушистые ресницы Гоуста подрагивают, будто он спит.

— И вот девочка шла. Она чувствовала его шаги за собой. Она слышала его дыхание. Она чувствовал его присутствие каждой клеткой своего тела, но не могла повернуться. И страх рвал её на части: а вдруг он потерялся? А вдруг упал? А вдруг его тянут обратно в царство мёртвых?

Мой голос дрогнул. Слёзы снова побежали по щекам, расплываясь на губах.

— И когда до выхода оставалось совсем чуть-чуть, страх одержал верх. Она обернулась. И увидела, как Орфей, протягивая к ней руку, медленно уходит обратно в темноту.

— Она не закричала. Не заплакала. Просто пошла за ним.

И уже шёпотом, на одном дыхании, я закончила:

— Потому что даже если он забыл, кто она такая... она помнила его за двоих. Пусть даже в полной темноте.

Комментарий автора:

p.s. Сильные мужчины, которые не боятся предстать перед своей женщиной сломленными и поломанными в труху - моё любимое.