13. Себя нужно любить.
«Ревность — это боязнь превосходства другого»
— Оливия...
Голос мужской, но сначала я не поняла, кому он принадлежит: на фоне достаточно шумно, много сигналов автомобилей — впечатление сложилось такое, словно звонивший находился на магистрали в огромной пробке.
— Да? — спросила я, остановившись в кабине лифта и нажимая на кнопку нужного этажа.
— Просто хотел убедиться, что всё в норме, — повторил голос, и только тогда я осознала, что разговариваю с Николасом, — Иногда приложение может не работать, а мне не пришёл ответ. Мы с вашим супругом договаривались, что когда поездки отменяются, то я уточняю причину отказа. Пока он со мной не связывался, и я решил спросить заранее.
— Всё совершенно в порядке, — голос прозвучал по нарастающей, словно я распевалась перед началом репетиции в церковном хоре, но стоило выйти на этаже, как пришлось говорить тише из-за громкого эхо вокруг, — Спасибо, что поинтересовались. Джонатан со мной тоже не связывался.
Впервые на лестничной клетке я осталась более, чем на пару десятков секунд, и всё из-за того, что сказала то, чего не должна была.
Джонатан не связывался? К чему Николасу вообще об этом знать? Что он может подумать о нашем и без того жалком порой браке?
Я куснула себя за язык, но следом мужчина заговорил, заставив меня неловко дрогнуть у самой двери, пока проворачивала ключ в замке и прислушивалась к гудящему целой симфонией звуков звонку.
— Отлично. Пожалуйста, пишите, если что-то вдруг не так, потому что компания следит за каждой отменой. Не то, чтобы нам, водителям, за это достается — просто так всегда проще. Хорошего вам вечера, мэм.
То, как он произносит это стандартизированное, избитое и классическое «мэм», доводит меня до какого-то низменного чувства стыдливости, будто к этому статусу непременно должно идти что-то вроде «Не хотите ли горячего чаю?» или...
В этом духе.
— Спасибо. — только и ответила я, оказываясь в коридоре. Каждое движение давалось мне с каким-то превеликим трудом, особенно диалоги. Начинаю терять хватку.
— До встречи.
— И вам хорошего вечера! — я почти вытащила из себя пожелание, но было поздно — вызов был оборван и одарил меня гулкими краткими гудками.
Так или иначе, пока я переодевалась и сидела на краю нашей с Джоном огромной ванны, стоящей посреди обширной уборной, со всех сторон украшенной чёрным в белую паутинку мрамором, думать приходилось лишь о том, как именно меня угораздило сказануть что-то про мужа.
Слова как-то сами вылетели, выплюнулись. Может, я начинаю медленно дуреть, раз уж позволила себе за последнюю неделю обсудить свои проблемы и с Амандой, и с Рэем?
Пусть оправдание и звучит отчасти... самозабвенно, но я правда устала. И усталость эта подобно тяжёлому, пропитанному водой одеялу, лежала на плечах. Как замёрзшая простынь на протянутых через двор сушильных верёвках, оставленная на ночь — она хрустела, едва проминаясь под моими попытками вернуть себе былую позитивную ноту.
В голове мелькали, без устали, слова Лафферти: Давай, поваляйся в ванне, налей масла розы или чего-то такого, включи музыку...
Идея была и в правду хорошей: мне не помешает побыть наедине с собой, в полной тишине и спокойствии, отдаваясь только собственным, не заполненным работой мыслям.
Единственное, что получалось у меня лучше всего в плане работы — это моментально отрезать жизнь «на ней» и «вне её». Потому что иначе жить невозможно: чем больше работы в те моменты, где её быть совершенно не должно, тем сильнее страдает мозг от эмоциональных и психологических перегрузок.
Вода медленно струилась из широкого крана, наполняя ванну и сверкая в отражении желтоватых, тёплых ламп над моей головой: позолота зеркала напротив отбрасывала небрежную, почти карикатурную тень, сходясь в какой-то крест на стене напротив. Мне хотелось бы перестать бездумно пялиться на собственное бледноватое, но всё ещё накрашенное лицо, и не видеть на нём озадаченности.
Брови как-то понуро свелись к переносице, мелкие морщинки заполнили широкий лоб; волосы разметались, как будто я только проснулась после шумной вечеринки, но это был классический эффект салонного лака для укладки — и такая заварушка на голове мне даже нравилась. Добавляла некого эффекта «глэма», словно я — одна из несуществующих участниц группы Ratt.
В голове сразу же заиграла одна из их величайших песен, которая впервые мелькнула на слуху ещё в старшей школе, когда девчонки из параллели обсуждали музыкальные вкусы своих родителей на «Вечере профессий».
«Снова и снова, с любовью мы найдём выход, просто дай ей время!»
Воспоминания о музыке, беглых посиделках с девчонками в кабинете литературы, шорох воды в ванне, почти заполненной, и навязчивые баночки с маслами, которые мне на день офисного работника когда-то подарил Рэй с девчонками: тогда я, подумав, что Джонатан может подумать, будто ко мне кто-то неровно дышит, я сказала, что подарок был только от девочек.
А сейчас, понимая, что на самом деле в этом нет никакого смысла, как и в пустой ревности, которая могла бы возникнуть в то время, я взяла одну из миниатюрных скляночек, и строго по инструкции налила в воду: воздух наполнился чудесным сладковато-терпким ароматом масла розы, и от него я вслух заскулила, почти опьянённая ещё не накалившейся атмосферой.
Поднявшись, я прошла в гостиную и забрала оттуда маленький музыкальный проигрыватель, который разместила на полке — подальше от розеток и воды, ведь колонки на батареях, не требующих регулярного питания — это чудо техники.
Немного музыки, какой-то старой, записанной на флешку ещё Джонатаном пару лет назад — слов в ней почти нет, и по большей части плейлист состоит из инструментальных треков. Успокаивающие, иногда настолько проницательные, что забываешь, что вообще что-то в комнате играет, они частенько доставали моё понурое настроение из таких низов, что и вспомнить страшно.
Я медленно погрузилась в воду, когда набрала себе половину бокала белого полусладкого вина, и прикрыла веки, выдыхая; в теле всё перевернулось, как бывает от резкого перепада температуры, а по коже разбежались аккуратные, волна за волной, покалывания.
Мне даже никто не писал — Аманда утром сообщила, что завтра выходит на работу, поэтому на обед можно будет сходить вместе, а ещё — она расскажет мне что-то про своего нового ухажёра.
Ей так не везло с парнями — то мелочные, то необычайно активные, и даже любимые подругой походы по барам оказывались такими неактуальными, что казалось, будто её интимная жизнь почти проклята.
И в этот момент я попыталась вспомнить, когда у нас с Джоном в последний раз был полноценный секс. Не просто быстрый, ради красного слова и быстрого оргазма «перепихон», а настоящее проявление ласки, когда правда хотелось доставить друг другу удовольствие, забыться в общих чувствах и отказаться от реальности хотя бы на эти несколько часов.
— Месяца два, что ли... — шепнув сама себе, я вдруг поняла, что так и лежу с закрытыми глазами, вдыхаю пары масла розового дерева и стараюсь, как и наставлял меня Рэй, отдохнуть для себя.
В физическом плане это далось легче: тело утонуло в горячей воде, от которой исходил видимый взору пар, а едва слышный, но мягкий и одновременно чёткий аромат преследовал незатейливо, помогая отогнать напряжение в мышцах и ощутить именно то расслабление, которое требовалось измученному женскому «Я».
И если Аманде не везло в любовных делах, то вокруг меня были достойные мужчины. Я замужем за чудесным парнем, в которого влюблена более шести лет, но сейчас наш брак на грани жизни и смерти — отчего-то я как никогда раньше вижу эту струну, натянутую меж нами, грозящую вот-вот треснуть с оглушительным, умерщвляющим любую привязанность звуком.
Будто эта самая струна могла разрезать нас пополам, оставляя только воспоминания — и это страхом разливалось по моему сознанию.
Вино медленными глотками, редкими и сладкими, протекало по пищеводу, оставаясь горьковатым привкусом во рту и на губах.
Голова расслаблялась, но не позволяла, словно приковывала меня цепями к навязчивым мыслям о том, что ещё немного — и Джонатан сменит пластинку окончательно. Что его изменчивый мир победит, а долгожданная хорошая жизнь, облачённая в костюмы, займёт место нашей привязанности — и поздно будет выстраивать защиту, искать оправдания и говорить, что всё это из-за работы, из-за моей потухшей сексуальности или из-за того, что так мало времени мы уделяем друг другу.
Просто иногда нужно плыть по течению, а я — в озере. И озеро это настолько обширное, тягучее и тёмное, что мне в нём одной никак не выжить: легче сравнить это с трясиной, и ты идёшь вниз, не в силах вылезти или позвать на помощь. Сражаться с идеей об измене приходится один на один с собой, потому что спрашивать напрямую — пока не самая лучшая идея.
Но одно мне правда не давало покоя: Николас Буш, тридцатидвухлетний водитель моего мужа, написал и позвонил мне, уточнив, с чем связана отмена поездки.
В то время, как мой муж, мой любимый Джонатан, был в сети в 7 вечера и 43 минуты, а в диалоге с ним не было ни единого сообщения.
Набирая текст, я думала лишь о том, что, может, совершаю ошибку. Но кажется, мне уже и нет особенной разницы — теперь мне хочется увидеть его во всей красе.
«Джон, когда там у вас корпоратив? Всё время забываю спросить, а мне нужно купить платье...»
Знаю, ему это понравится.
Ну, а Аманда поможет найти что-нибудь необычное и вечернее, потому что мой вкус так и не изменился: ни под гнётом денег, ни под упрёками супруга.