Скандальный 📚 Л. Дж. Шэн 📚

«Веселый Феликс» оказался балаганом.

По правде говоря, это утверждение было не совсем справедливым по отношению к человеку, который был одет в костюм медведя, похожего на кошку или хрен знает кого еще, и стоя в кругу вопящих детей, танцевал перед ними, как дрессированная обезьяна.
Наверное, всем, кто не входил в мое ближайшее окружение, праздник показался нормальным. Например, родителям, которые с широкими улыбками держались за руки. Даже чертовы разведенные пары ради детей вели себя прилично и наблюдали, как плоды их чресл идут раскрашивать лица и кружат в танце с толпой клоунов, также известных как Маленькие Помощники Феликса. Выглядело жутковато, но если хорошенько подумать, то дети обожали многое из того, что взрослым казалось пугающим. К тому же дети, в отличие от родителей, смотрели на мир сквозь линзу, не замутненную предрассудками и нетерпимостью.
Дети не расисты.
Дети не осуждают.
Детям наплевать, что твоя машина стоит, как две годовых зарплаты среднестатистического американца.
Дети забавные.
Дети чистые.
А я нет.
Я был представителем двух рас в мире белых, и точно знал, что чувствовала Луна. Как и она, я не выделялся внешне, даже в изобилующем белыми протестантами Тодос-Сантосе. Я даже не был темнокожим. Моя мать была родом из Германии, отец афроамериканцем. Цвет моей кожи был смягчен, будто разбавлен. Но все же отцовские корни были заметны. В моем росте, мягких губах и вьющихся волосах (если я позволял им отрасти, чего никогда не случалось). Заметно, когда люди отпускали шутки про большой член и баскетбол. Даже когда пытался взять подработку, пока обеспечивал себя во время учебы в колледже. Все это было заметно, хотя окружающие делали вид, будто это не так.
Было что-то печальное в том, чтобы быть представителем двух рас. Общество имело нас во все дыры и под любым углом. Я был слишком черным, чтобы меня принимали в городе белых богачей, где я ходил в старшую школу (та самая футбольная стипендия), и слишком белым, чтобы меня принимало чернокожее население Сан-Диего, где я вырос.
Нельзя сказать, что у меня не было друзей, ведь их у меня было много. Мне не хватало самоопределения. Своей общины. Мозаики, частью которой я мог быть.
Луна в этом смысле была похожа на меня и вместе с тем отличалась.
Она была красива и обладала экзотической внешностью. Редкий бриллиант, который, скорее всего, будет меньше страдать от предрассудков, потому что времена изменились. Она притягивала к себе людей и, черт возьми, казалась совершенно нормальной, пока не открывала рот, не произнося при этом ни звука.
Пока одна, ничего не подозревающая мать не спросила, как ее зовут, и моя дочь не отвернулась от нее со слезами на глазах, потому что с ней заговорила незнакомка.
Пока ребенок этой мамаши не назвал Луну чудилой.
– Мам, она не говорит по-английски. И по-испански не говорит. Эта чудила вообще не разговаривает.
Ну что я говорил? Балаган.
Мама тотчас сжала мое плечо, одним взглядом умоляя не кидать этого ребенка на землю и не заставлять его жрать грязь, тыча в нее лицом. Праздник решили провести не где-нибудь, а на пляже, и от жуткого зноя постепенно начинали плавиться кексы, краска на лицах и мои нервы.
– Да что за долбанутый ребенок такое говорит? Им по четыре года.
Я провел ладонью по голове.
Луна сидела с Соней под деревом в нескольких метрах от нас и пыталась успокоиться после неприятного случая. Они ели одно яблоко на двоих. Раз уж мисс Занята-по-Субботам оказалась слишком важной особой, чтобы пойти со мной и Луной на праздник, я решил позвать несколько человек для компании и моральной поддержки. К нам присоединились мои родители – Дарий с Триш, а еще Соня смогла заскочить в последний момент, хотя должна была присутствовать на соревнованиях сына, даже не помню, в каком виде спорта.
– Им по четыре года, а еще они грубияны из привилегированных семей. Ты вырос с самыми мерзкими детьми в стране. Ума не приложу, почему тебя до сих пор удивляет подобное поведение.
Мама ладонью разгладила мою рубашку.

С тех пор, как я сорвал корпоративный джекпот, Триш, некогда работавшая в полсмены в «Волмарт», сильно изменилась. Теперь она без стеснения носила дизайнерские вещи и выглядела, как одна из тех женщин, которых в те времена даже не имела чести обслуживать, потому что они не ступали на порог того магазина. Мне нравилось, что теперь мы были частью сообщества, которое никогда нас по-настоящему не принимало. Ирония в духе Граучо Маркса[16].
Мой отец был единственным темнокожим членом Загородного клуба Тодос-Сантоса.
Луна училась в одной школе с дочерью Тоби Роланда – того самого ублюдка, который сломал мне лодыжку в старшей школе, чтобы увести титул капитана футбольной команды.
Мы смешивались с окружением, объединялись и без спроса брали то, что не было нам предложено добровольно.
Я в этом чертовски преуспел.
– Пора завязывать с этой хренью. У меня кончилось терпение.
Я покачал головой и вздохнул, когда Луна отказалась вылезать из-под дерева и танцевать с другими детьми, даже когда Соня подбодрила ее, пообещав не отходить от нее ни на шаг.
На общественных мероприятиях Луна особенно напрягалась. Первый год после исчезновения ее матери я просидел с ней дома, пока наконец не прогнулся под жизнью. Я хотел поделиться с ней миром. Она была моей. Моя кровь, моя ДНК, мои клетки, мое чертово естество. И все же мне хотелось, чтобы она больше принимала окружающий мир, а мир больше принимал ее.
Мои родители нахмурились и встревоженно переглянулись. Они оказывали колоссальную помощь в воспитании Луны с тех пор, как я вернулся в Тодос-Сантос из Чикаго, где управлял подразделением «ЧБХ». Для этого мне пришлось продать Джордану Ван Дер Зи существенную часть своих акций и между делом еще часть своей души.
– Может, уедешь первым и немного отдохнешь? – Мама погладила меня по щеке, выдавив улыбку. – Мы с папой заберем Луну к себе с ночевкой. Она уже несколько недель мечтает помочь Дару построить тот космический корабль.
Космический корабль.
Мой отец был мечтателем. Выдумщиком. Строил хрень, которая никогда не работала. Понятно, что он строил вовсе не космическое судно. Он строил здоровые отношения с моей дочерью при помощи севших батареек, картонных коробок, суперклея и старых, промокших и непригодных спичек. Он выстраивал то, для чего я не мог даже заложить фундамент. Здоровые, полные радости отношения с моей дочерью.
Он сносил косые взгляды, которые на нее бросали.
Взвалил на свои плечи бремя отличия от других.
Меня это беспокоило, потому что именно за эти отличия люди возложат на меня вину, если ее мать вернется. Вал будет использовать особенности Луны. Так что да, я болезненно к ним относился.
– Вы не обязаны, – возразил я, хотя совершенно не возражал.
Мне бы не помешал отдых. Я даже не собирался звонить Соне или Аманде. Прямиком отправлюсь в постель. Может, посмотрю тупой боевик и закажу жирной еды, которую не позволял себе есть на неделе. Фастфуд плохо сочетался с силовыми тренировками, которыми я занимался шесть раз в неделю, но иногда даже взрослые мужчины могут устроить праздник жалости к себе.
– Брось, – мама притянула меня в объятия. Она была настолько мала в сравнении со мной, что мысль о том, что она меня родила, казалась странной. Еще более странной она казалась потому, что мама была из числа самых приятных людей, кого я знал, а я был говнюком с большой буквы. – Мы любим Луну и хотим сделать ее счастливой при любой возможности. И вообще, я собиралась испечь яблочный пирог, а у твоего отца зашкаливает сахар в крови. Она сделает ему одолжение, съев бÓльшую часть пирога. Правда, Дар? – Она обратилась к отцу, который спорил – всерьез ругался с четырехлетним ребенком насчет состава красок, которым разрисовывали детям лица.
– Ладно, – усмехнулся я.
Я попрощался с Луной, родителями и Соней и забрался в свою черную «Теслу». По пути домой я позвонил в корейский барбекю-ресторан, заказал каждое второе блюдо в меню и еще какое-то время ездил кругами, наслаждаясь всевозможными видами тишины. Тишины, наполненной не словами и напряжением, а одиночеством и эгоизмом – тем, чего начинаешь страстно желать, став родителем. Если бы кто-то тихонько спросил меня на последнем издыхании, хотел ли я стать отцом, то, зная, что о моем признании никогда не будет никому рассказано, я бы сказал правду. Я бы ответил «нет». Потому что быть отцом Луны было слишком трудно, слишком больно и, черт возьми, требовало массу времени и сил.

И все же.
И все же. Я безнадежно, отчаянно и безгранично любил свою дочь. Оттого неспособность помочь ей приносила лишь большее унижение. Меня наполняла яростью мысль о том, что она отказалась от людей или, что еще хуже, отказалась от своей жизни, которая еще даже не началась. Я хотел показать ей: мир – прекрасное, пугающее место, которое стоит узнать. Что деревенщины могли стать воцарившимися королями, если достаточно упорно работали, и что ее папочка был живым тому доказательством.
Между границами округа Ориндж и Тодос-Сантос втиснулось поросшее лесом водохранилище, которое я особенно любил, когда был подростком. Место было немного диким. Большим, удаленным и настоящей денежной ямой для органов местного самоуправления. Ни один округ не хотел с ним разбираться, в особенности потому, что раньше там располагалось здание городского совета Тодос-Сантоса. До того момента, пока его не перенесли в вычурное строение в центре, окруженное таким количеством фонтанов и скульптур лебедей, что можно было спутать с Монако. Формально эта область не являлась частью города, поэтому оказалась забыта и заброшена. Но только взрослыми.
Дети толпами приезжали к водохранилищу, чтобы заняться сексом, напиться и вести себя, как придурки, что было любимыми занятиями большинства подростков. Еще во времена учебы в старшей школе, когда родители Вишеса были дома, что случалось редко, мы встречались здесь, дабы проводить наши еженедельные бои, на которые вызывали друг друга.
Поддавшись мимолетному порыву, я решил заехать туда. Все равно корейский ресторанчик целую вечность готовил заказы навынос, особенно такие большие, как мой. Нахлынувшая ностальгия напомнила мне, что я не всегда был таким взрослым, раздражительным и ненормальным.
Я ехал мимо старых скамеек и маяка, стоявшего посреди озера, которое втиснулось меж пешеходных троп. Опустив окно, я вдохнул ароматы природы. Свобода. Юность. Чистый воздух. На лице возникла легкая улыбка, и я почти смог насладиться этим ощущением.
Почти.
Улыбку с моего лица стер человек, которого я меньше всего ожидал увидеть, хотя ее присутствие здесь было вполне логично.
Эди Ван Дер Зи.

Я услышал ее голос, не успев еще увидеть ее саму, но и увидеть ее мне удалось только сквозь кусты и туман в ночном мраке. По правде говоря, я узнал ее только по растрепанным, светлым волосам, волнами спадавшим на голые плечи, и гортанному, хриплому смеху. На ней был свободный топ ROXY, короткие шорты и расшнурованные ботинки Dr. Martens. Она была так похожа на ребенка, что мне захотелось самому себе дать по яйцам за то, что представлял, как она извивается подо мной, когда той ночью трахал Аманду. Ноги Эди еще не обрели полноту и выглядели, как две прямые зубочистки. Не слишком отличались от ног Луны.
Отчасти Эди была права. Я разозлился на нее за то, что она предпочла развлекаться с друзьями, а не провести время с моей дочерью. Но гораздо хуже, что другая причина, почему я забрал ее с субботней гулянки, заключалась в том, что я помешался на ней. Или, по крайней мере, на мысли о том, чтобы ее отжарить. При таком раскладе Джордан точно найдет способ выгнать меня из совета директоров и компании и, в конечном счете, разрушить всю мою карьеру. Не говоря уже о том, что я не смогу смотреть на себя в зеркало, если трахну подростка, и неважно, достигла она возраста согласия или нет.
– Где ты живешь? – я повторил свой вопрос, пропустив мимо ушей озвученные ей аргументы.
Девушка фыркнула и полезла в свой черный рюкзак за мобильным телефоном.
– Эй, – я забрал устройство у нее из рук, не отрываясь от дороги. – Я с тобой разговариваю.
– Ага. Это еще не значит, что я слушаю, – пробормотала она.
– Да в чем, черт возьми, твоя проблема, деточка? – воскликнул я.
– Ты – моя проблема. Отец – моя проблема. И весь мир. Дай выйти, – велела она и, разжав мои пальцы, забрала мобильник. От возросшего в салоне напряжения я потерял концентрацию на дороге.
– Черт знает где? – усмехнулся я. – Нет уж.
– Трент.
Я помотал головой. Отвезу ее в свой пентхаус, если потребуется. У меня была пара гостевых комнат, которые не использовались весь год. Может переночевать там, а утром первым же делом отвезу ее к родителям. Решение было непростое, но так она хотя бы будет находиться в безопасности, а не развлекаться с Белобрысым Чмошником.
– Выпусти меня.
Я задумчиво почесал подбородок и проигнорировал ее, глядя на дорогу.
И тогда она сделала это.
Сумасшедшая девчонка прямо на ходу открыла дверь машины и выпрыгнула в кусты.
Я ударил по тормозам и, выскочив из машины, бросился к ней. Она лежала в зарослях кустарника. Раскинув руки в стороны, будто в снегу, она смотрела на луну со слезами на глазах и смеялась, как потерянный ребенок, которым она и была.
Не хихикала, не улыбалась, а заливисто хохотала.
Если таков был ее крик о помощи, то я предпочел его не слушать. Я решил не придавать значения тому, что она переживала, так как все мы пытались не утонуть в озере страданий, и в качестве расплаты за помощь ей мне пришлось бы самому погрузиться в него еще глубже. Я обхватил ее за талию и помог встать, стараясь игнорировать интимность этого прикосновения. Не обращать внимания на то, что наши тела вопреки всему подходили друг другу, как кусочки пазла. Моя ладонь вновь оказалась на ее пояснице, а ее колено втиснуто меж моих бедер. Ее тело было крепким и спортивным на ощупь, но лицо казалось мягким и нежным, как картины Эдгара Дега [17].
Мы взглядами вели немую битву. В свете полной луны ее ясные голубые глаза блестели ярче. Я понимал, что стоит нам простоять в таком положении еще несколько секунд, и я, скорее всего, сделаю что-то, о чем пожалею. Совершу ошибку, которая может разрушить многие жизни. Потому я наклонился ближе к ее лицу, чтобы шепотом попросить прощения за сегодняшний вечер. Да вообще за все. За то, что был придурком, лицемером и говнюком.
Я потянулся к ней и внезапно осознал: она разомкнула губы в ожидании... черт, поцелуя?
Я в деле. Мне было знакомо это чувство, потому что я бессчетное количество раз оказывался в такой ситуации. Она давала добро, согласие, разрешение прикоснуться к ней. Ее бедра слегка качнулись в сторону моего паха, и с моих губ неспешно сорвался рык.
Какой интересный поворот событий. Эди Ван Дер Зи хочет, чтобы я хорошенько ее отжарил.

Еще пять лет назад я бы наплевал на последствия и дал ей то, чего она хотела.
Но сейчас слишком многое было на кону.
– Эди, – я коснулся губами ее виска, – по какой причине ты трешься о мою ногу? Думал, ты злишься на меня за то, что я обломал твои ночные похождения.
Слезы Эди отступили, но теперь мне предстояло разобраться с гораздо более серьезной проблемой, которая, затвердев и набухнув, оказалась направлена на ее промежность, готовясь дать ей то, чего девушка явно желала.
– И почему же ты их обломал, Рексрот? – вздохнула она возле моих губ, и я почувствовал, что она пахнет ванилью и женщиной.
Не как девчонка. Оттого стало чуть менее жутко стоять с ней в таком положении, когда она едва ли не верхом сидела на моем бедре.
– Ты уже знаешь ответ.
– Мне начинает казаться, что я упустила какую-то важную деталь.
Ее бедра волнообразным движением качнулись вперед и легонько, дразня, задели мою эрекцию, что стало последним гвоздем в крышке гроба моих размышлений о разнице в возрасте. Эта женщина знала, что делает. Умела управлять своим телом, умела управлять телом мужчины, и мне было невыносимо оттого, что этот чертов Бэйн (что это вообще за имя такое? Он что, дешевая копия Вишеса?) знал все секреты ее шелковистой, загорелой кожи, алых губ и, скорее всего, очень сладкой киски.
Я отстранился от нее и с ухмылкой облокотился на все еще заведенную машину.
– Прости, милая. Я не сплю с детьми.
Она пододвинулась ближе, прижимаясь внутренней поверхностью бедра к моей ноге. Улыбнулась ослепительной улыбкой, обнажая ряд белых зубов, один из которых рос немного криво и был сексуален в своем несовершенстве.
– Не давай обещаний, нарушив которые будешь чувствовать себя извращенцем, – промурлыкала она.
– Я их не нарушу, – невозмутимо ответил я и все же позволил ей прижаться своей маленькой, стоячей грудью без лифчика – черт подери, без лифчика, — к нижней части моего пресса.
Внезапная мысль, что я мог прижать ее к капоту и взять сзади, стала последней каплей. А может, я мог бы раздвинуть ей ноги и вылизать ее, а потом трахнуть посреди заросшего водоема. И хуже всего в этой ситуации то, что она позволила бы мне это сделать. Эди позволила бы сделать это с ней и не потому, что была наивной, отвергнутой отцом девчонкой. А потому что приехала сюда, чтобы заняться сексом, и я был для нее подходящим телом. Ни больше, ни меньше.
– Интересно, – сказала она, согнула колени и стала тереться об меня, полностью сжав ногами мое бедро.
Ее обнаженная кожа скользила по ткани моих джинсов, возбужденные, торчащие соски касались моего предплечья. Я замер. Просто уставился на нее, будто она была опасна для здоровья, и надеялся, что она прекратит или возьмет мой член в рот, избавив от страданий.
– Знаешь, какое у меня любимое слово? – прошипела она, сжимая мое бедро и давая почувствовать свое тепло и влажность.
«Трах? — хотел съязвить я. – А то я бы с радостью подкинул тебе синонимов, фактов и сложных примеров, как это можно делать».