8 Глава
ДИСКЛЕЙМЕР:
Данная глава содержит сцены сексуального и физического насилия, домогательств и жестокого обращения с человеком. Если вы впечатлительный человек, убедительная просьба НЕ ЧИТАТЬ эту главу. В следующей будет небольшое описание всех действий, происходящих в этой главе.
Надеюсь, что вы знаете о своих триггерах и не станете пренебрегать ими.
Приятного прочтения, и спасибо, что читаете эту историю.
С заботой о комфорте своих читателей, Ваша Викулечка ❤️
***
- Ну и чё ты вылупилась на меня, шваль? - кряхтит приёмная мать, поджав свои сморщенные и сухие губы. - Смотрит на нас осуждающе, а сама сидит в дорогих шмотках. Небось, олигарха какого окрутила. Нравится спать за деньги, отвечай?! - она замахивается стаканом, и я инстинктивно зажмуриваюсь.
- Боишься? Правильно, - подхватывает отец, - Мы тебя воспитаем как надо, а то от рук совсем отбилась. Видите ли, жизнь у неё новая, мужик богатый, образование получает, а мы, старики, должны тут дряхнуть. Плевать на нас хотела, да? А кто тебя приютил, шлюха, кто тебе крышу над головой и похлёбку дал, забыла? Ничего, мы тебе память быстрёхонько вернём.
Они причитают так уже минут 40, и я хвалю небеса, лишь бы дальше этих оскорблений ничего не зашло.
Я сижу напротив стола, за которым они пьют, сжав ноги, прикрытые одной лишь серой юбкой, и положив на них руки, на которых следы от ногтей уже проявились в виде небольших порезов на тонкой коже.
Их нравоучения прерывает раздавшийся звонок телефона. Это Матвей, я уверена.
Выпрыгнув из оцепенения, соскакиваю с места и бегу к сумке, оставленной в прихожей. Рассеянно терзаю молнию, пытаясь как можно скорее добраться до телефона, наконец достаю его, но не успеваю нажать на зелёную кнопку, как телефон вырывают из моих рук.
- Посмотри-ка, - кричит отец матери, - Олигарх, видать, звонит. - я подрываюсь к нему, намереваясь вырвать телефон из его рук, но он толкает меня в грудь, от чего я лечу на пол, больно ударившись о стойку со старой обувью.
Прикладываю руку к лицу и, отстранив, вижу кровь. Рассекла себе бровь.
К этому моменту в прихожей появляется мать.
- А ну-ка, возьми трубку, - велит та, и отец, ухмыляясь своей пьяной улыбкой, прикладывает его к уху, пропев омерзительное: Аллоооо? Это кто звонит? Матвеюшка? А Мии рядом нет. Её вообще больше рядом с тобой не будет. Мия умерла, так что забудь её и найди новую куколку для потрахушек. Пока. - на этом он завершает звонок. Мать вырывает телефон из его рук и швыряет в стену.
Наблюдая, как он разлетается на запчасти, я подползаю к оставшимся осколкам и проводам, не веря тому, что единственное средство связи с Матвеем уничтожено.
- Нет-нет-нет-нет, - шепчу, лихорадочно собирая детали. - Пожалуйста, ну нет, - собирая их воедино и понимая, что это бесполезно, начинаю не плакать, а истерить, крича то на осколки мобильного, то на саму себя за то, что поверила, словно смогу жить нормально, словно всё могло быть иначе.
- Ну что ты, дорогая, - мать трёт мои волосы, словно намереваясь снять с меня скальп, - Мы о тебе позаботимся. Будешь жить припеваючи с нами до самой старости. - Она хватает меня за волосы и тянет на себя, заставляя посмотреть в глаза, - Нравилось быть проститукой? Ну не переживай, мы найдём тебе новых клиентов, отплатят тебе щедро, не сомневайся - кто водкой, кто грубыми толчками в твоё выебанное влагалище. - она откидывает меня, оставив истезать саму себя на полу.
- Пойду схожу за ними, вот обрадуются, узнав, что наша дочка вернулась. Всем двором отпразднуем, - отец накидывает на себя старую фуфайку и валенки, захлопывая за собой дверь.
Мать провожает того взглядом, а после бросает его на меня, осуждающе глядя. Не говоря ни слова, разворачивается и уходит допивать бутылку.
Это конец. Я умру, будучи изнасилованной и измученной собутыльниками своих родителей.
Задыхаясь от слёз, поджимаю к себе колени и закрываю рот рукой, приглушая громкие всхлипы, что могут спровоцировать мать на агрессию.
***
- Сука! - я кричу на телефон и набираю Мию ещё раз 10, после завершения звонка. Блять, как же я был беспечен, решив, что доставлять её в универ и забирать оттуда - достаточно для её безопасности.
Набираю номер уже не своей девушки, а Лёхи и прикуриваю шестую по счёту сигарету. Я не жадный, просто пересчитывая какие-либо вещи, привожу мозг в порядок.
- Пробей номер по базе, - говорю сразу, как только он берёт трубку.
Без лишних вопросов тот щёлкает по клавишам и просит назвать цифры.
- Островская Мия Габриэлевна, проживает адресу *...*, приёмные отец и мать - Островские Габриэль и Антуанетта.
- Этой информации мне достаточно, отблагодарю потом, - я кидаю трубку и выметаюсь из офиса, назначив помощника главным на ближайшие пару дней.
Несусь по встречке, выжимая около двухста километров в час, обгоняя еле тянущиеся тачки, выруливая из заснеженной грязи и надеясь, что успею найти свою девочку до того, как с ней что-то сделают её ироды-псевдородители.
***
Десятилетний мальчик подаёт мне бумагу, чтобы я смогла вытереть кровь.
- Игорь, иди отсюда, - гоню его, - Если твои родители увидят, что ты помогаешь мне, тебе достанется.
- Мне не привыкать, я перетерплю, а ты девочка, - лепечет он, жалобно глядя.
Эти уроды на одной из пьянок умудрились зачать дитё, что родилось на свет наимелейшим созданием, что совершенно не кажется ребёнком своих родителей. Маленький, чумазый, но умный, симпатичный и добрый.
Заклеенные изолентой очки на его лице еле держатся, наверное родители в приступе гнева сломали или наступили случайно.
- Уходи, - продолжаю стоять на своём. Он вздыхает и выходит из ванной.
- Аккуратнее там, на глаза им не попадайся, - уж очень прошу его, и он, встав в дверях, кивает, поправив на переносице очки, и уходит.
Я остаюсь сидеть на крышке унитаза одной. Выкидываю очередную перечпачканную кровью салфетку и встаю.
Выйдя из уборной, крадусь в свою мизерную комнату мимо кухни, на которой кишит уже целый притон.
Пьяные голоса слышатся и здесь. Сердце стучит бешено, я не могу избавиться от тревоги, заполнившей меня от и до.
В руке сжимаю украденную коробочку у отца с лезвием.
Я обещала Матвею не резаться, и выполняю своё обещание. Пока выполняю.
Взяла его на всякий случай: если приёмная семья сдержит своё обещание и мне придётся защищаться от их товарищей-наркоманов и алкоголиков, хотя бы будет чем. Не факт, что эта маленькая пластинка может спасти мне жизнь, но вполне возможно, что, если они сделают со мной что-то отвратительное, я сразу же смогу покончить с жизнью.
Забиваюсь в угол кровати, прислушиваясь к каждому шороху и слову.
В полутьме начинаю клевать носом, но не даю себе уснуть - щипаю за руки, кусаю губы и пальцы и ни миг не расслабляюсь.
В какой-то момент становится подозрительно тихо. Я привстаю с кровати и подхожу к двери, приложив к ней ухо.
Совсем рядом раздаются шаги, и я тут же прыгаю на кровать.
- А вот и наша красавица! - восклицает мать, распахивая дверь и позволяя ввалиться всей компании в мою комнату.
Я смотрю на них со страхом, вжимаясь в стену.
Трое стариков, включающие моего отца, ухмыляются и, ехидничая, пожирают моё тело взглядами.
- Не обманула, хозяюшка, товар, что надо. За сколько говоришь, отдаёшь? - тот поворачивается к мачехе.
Сбежать, убить, разорвать, исчезнуть. - Методы расправы и спасения один за другим мелькают в сознании. Что делать? Куда идти? Прыгать в окно? Бить? ЧТО?
Внезапный крик разрывает всем перепонки. Кричит ребёнок, чей голос я узнаю даже находясь в такой ситуации.
По инерции поворачиваю голову в сторону шума, как и остальные в комнате. Они бегут на шум почти всем составом. Почти всем. Оторваться от меня не может только один человек - мужчина в преклонном возрасте и уже довольно хмельном состоянии.
- Ну вот мы и одни, - он начинает приближаться ко мне.
Руки трясутся, я достаю из коробки лезвие, но из-за тряски тут же режу палец, вскрикнув.
- Не пищи, мышка, я буду нежным, - он оказывается уже на кровати, и я, превознемогая боль, резво провожу лезвием по его щеке. Он вопит как ненормальный, и я, найдя в себе из ниоткуда взявшиеся силы, толкаю пьяное тело в сторону и, спрыгнув с кровати, выбегаю из комнаты.
Оказавшись в прихожей, обуться не успеваю: мой побег замечают остальные пьянчуги, выбежащие из комнаты Игоря на крик теперь уже их друга.
- Ах ты, сука! - кричит мать и несётся ко мне.
Босиком выбегаю из квартиры и, не захлопнув дверь, бегу к лестнице, ведущий вниз. Приходится все 3 этажа бежать, забыв о том, что такое холод и боль.
Внизу из лифта вываливаются двое представителей мужского пола, которых мужчинами у меня не повернётся язык назвать.
Увидев их, прибавляю скорости и уже почти добираюсь до выхода, как сверху на меня валится пьяное тело. Он оседлал меня, сев сверху и прижав животом к полу.
- Я покажу тебе как взрослых не слушаться, - он разрывает на мне свитер, пока я бьюсь в агонии и кричу, надрывая связки. Его друг с кровоточащей щекой в этот момент обходит меня и наклоняется вниз лицом, рассматривая мою побитую мордашку. Из брови снова течёт кровь, а на щеке красуется наливающаяся кровью гематома, полученная при помощи удара о кафельный пол.
В его руках поблёскивает стеклянная бутылка с прозрачной жидкостью.
- Отплачу тебе той же монетой, красавица. Ты меня изуродовала, я - тебя.
Его лапа тянется ко мне, и я уже собираюсь махнуть по лицу того лезвием ещё раз, но его в моей руке не оказывается. Должно быть, выпало, пока я бежала. Его рука, в которой была бутылка, подбирается ко мне и вонючая жидкость льётся по волосам, попадая в рот. Горечь тут же окутывает язык.
Лапы другого собутыльника родителей уже подбираются к юбке. Прочная ткань не поддаётся его рукам, и тот пытается её расстегнуть, но ему мешают ему мои дёрганья. Тогда тот просит друга подержать мои руки.
Всё содержимое бутылки остаётся на мне, стекает по лицу струями, капает с волос, и я остаюсь обездвижена. Рыдаю и кричу, зову на помощь, но бесполезно. В этом захолустье не живёт почти никого. Забитый район и так славится своим криминалом, поэтому подобные крики - норма, до них нет никому дела.
***
Оказавшись в самом неблагополучном районе такого же неблагополучного города, о котором только слышал, петляю по нему, отыскивая нужный дом. Ту самую улицу, на которой должны жить родители и прямо сейчас находиться Мия, я нашёл, но дом не попадается мне на глаза.
Проверив местность на карте, покидаю машину. Направо, налево, прямо, ещё раз направо и затем два раза налево. Запомнил.
Я не бегу, я мчусь по дороге, выискивая нужный дом. Вот он! Бегу к нему, но не могу найти вход.
- Ебаное захолустье! - рычу сквозь зубы и обхожу здание с разных сторон.
Мои поиски прерывает отчаянный женский крик. Это Мия! Это точно моя девочка, что же с ней делают?
Тело сотрясается от злости и всех тех эмоций, которые овладевают мной от одной только мысли, что кто-то может причинить ей боль.
Приближаюсь к источнику звука с неимоверной скоростью и, не найдя входа в здание, разбиваю окно одной из квартир голыми руками.
Хватаюсь за край оконной рамки, из которой торчат осколки, подтягиваюсь и запрыгиваю в чью-то квартиру. В ней никого нет. Должно быть, пустующая.
Выход найти не составляет труда, и я выбегаю из квартиры. Крик раздается за спиной. Я поворачиваюсь, застав лежащей и, сука, полностью голой Мию, над которой склонились два будущих мертвеца.
В пару шагов оказываюсь рядом и под недовольное кряхтенье откидываю обоих в стену со всей силой, что во мне есть.
Мия поворачивается на меня с затравленными глазами. Её бровь разбита, на щеке синяк, на спине, руках и ногах царапины, а в глазах страх и отчаяние.
- Ангел, - я снимаю с себя пиджак накидываю на её плечи, сразу же подняв на руки. Она, плача, опускает голову, даже не прижимаясь ко мне своим телом. Лишь трясётся и не перестаёт плакать, еле дыша.
Звук лифта заставляет меня поднять голову, и перед глазами предстаёт такой же пьяный идиот в сопровождении дряхлой и нетрезвой женщины.
- Ты кто такой? - кричит женщина.
- Твоя смерть, - отвечаю ей грубо.
Мия в моих руках перестаёт трястись. Я смотрю на неё и замечаю лишь бледность кожных покровов, синие губы и переставшую двигаться грудную клетку. Я прислоняюсь ухом к её губам и понимаю, что та не дышит.
- Дочь мою отпусти, - пьяным заплетающимся языком продолжает та кряхтеть.
- Сука, если ты не хочешь, чтобы я заставил тебя жевать гвозди, завали своё гнусное ебало и проваливай дальше пропивать свою жизнь, - рычу, прислоняя Мию к стене. Ей приходится делать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Спустя несколько рваных движений она делает мощный вдох, после чего сильно закашливается и глядит на меня в недоумении.
- В сознании? Слышишь меня? - я не сильно, даже нежно ударяю её по щекам, приводя в чувства. Она кивает и сразу хватается за живот. Из неё вырываются рвотные порывы, но та лишь икает, не спободная их выпустить.
Я разворачиваю её к себе спиной, чуть наклонив вперёд, засунув пальцы одной руки ей в рот и нажав на кончик языка, а другой надавив на мочевидный отросток. Её наконец тошнит и, когда она последний раз содрогается, снова беру на руки.
Часть жидкости, оставшаяся на её лице и волосах, пачкают мою рубашку, но я хуй клал на эти тряпки. Моей девочке плохо!
Вход я заприметил ещё по выходу из пустой квартиры, в которой разбил окно. Направившись к нему под обозлёнными и затравленными взглядами, обещаю себе вернуться и выпотрошить каждого, кто причастен к нападению на Мию. Но сначала я должен привести её в чувства.
Усадив на прогретое сиденье машины, накрываю её утеплённым бомбером и пледом, что вожу с собой на всякий случай.
Когда убеждаюсь в том, что она в состоянии самостоятельно дышать и её больше не тошнит, запираю машину на ключ и возвращаюсь в тот же дом.
Пьянчуги ещё не успели скрыться на следующем этаже и сначала мои руки находят тех двух, что оседлали её в момент, когда я здесь впервые появился.
Лицом один встречает окно, грудью второй нарывается на железяки, когда-то явно бывалые перилами проржавевшей лестницы. Следующий мужик принимает на себя несколько ударов по лицу, на котором точно останутся шрамы, что я оставил своей рукой, из которой торчали осколки, на которые я нарвался, забираясь сюда через окно.
Он молит о пощаде, как и предыдущие, только с особым упоением говорит о том, что у него жена и ребёнок. Не знаю, почему я прислушиваюсь, но отвечаю:
- А о том, что она чья-то дочь, ты не подумал?
- Так вот она вот и есть моя дочь! - он говорит об этом невозмутимо и бухча, и я расплываюсь в улыбке. Нет, это волчий оскал. Лакомая овечка сама призналась в своей виновности.
- Ах, отеец, - пропеваю, - Ну тогда к тебе будет особое отношение, - я опускаю его грудки, поглаживая помявшуюся одежду и вдаряю ему ещё раз с такой силой, что у того под моими костяшками трещат зубы.
К его пьяному и изуродованному теперь телу подлетает женщина, всё это время стоящая неподвижно.
- Габриэль! Габриэль, как ты? - верещит пьяная старуха.
- А ты значит, Антуанетта? - ухмыляюсь снова.
Её глаза находят мои. Нет, не страх, в них плещется ненависть. Та подрывается и несётся на меня, явно не ожидая, что я скручу её тело, вывернув при этом руку.
- Выбирай: быстрая и медленная?
- Что ты несёшь, уродец? - у той ещё есть силы вырываться.
Я наклоняюсь к её уху и рычу:
- Выбирай, старая, как умрёшь.
На лестнице появляется мальчик.
- Дядя, не надо! - тот кидается буквально мне в ноги, вцепившись небольшими ручонками в брюки.
- Игорь, уйди, - шипит женщина, видимо, второму своему ребёнку.
- Дядя, не убивай её! Я помог Мие, помог ей! Закричал, чтобы их отвлечь! Отплати, не убивай мою маму! - тот верещит с особой мольбой.
Я не могу слышать этот крик: отпускаю женщину, пихнув её в спину. Я, может, и псих, но дитя родителя ни за что не лишу. Так вот о ком говорил Габриэль: у них есть ещё один ребёнок. О котором они, явно, заботятся сильнее, чем о старшем.
Я опускаюсь на колени и отрываю от себя руки малыша.
- Не беспокойся, я их не трону, - шепчу и утираю ему слёзы. Он трясётся от страха, явно видя в своих глазах монстра, что пришёл лишить его счастья.
Он отпускает меня и несётся к матери, зарываясь лицом в её куртку.
Она смотрит на меня с презрением, но ничего не предпринимает. Я оставляю стонать пьяных и избитых мною ебланов на полу и, больше не сделав им ничего, покидаю место, сплюнув на пол.
Будь проклят тот день, когда я оставил Мию одну.
И пусть скажут спасибо полумёртвые алкаши тому мальчику за то, что я не могу позволить ему лицезреть ещё большее насилие, чем он уже успел застать.
Я бы убил их. Я сделаю это. Найду каждого и насажу их бьющиеся сердца на бутылки, что разобью об их безмозглые головы. Но сделаю это не сейчас. Пусть наслаждаются последними днями своей жизни перед тем, как переживут наистрашнейние мучения, что и под белочкой им привидеться не могли.
По дороге к машине скуриваю несколько сигарет, пока пачка не пустеет. После по привычке запрокидываю несколько жвачек в рот и сажусь в машину.
Мия смотрит перед собой и еле трясётся.
- Что такое, малыш? Тебе холодно? - я тянусь к ней, но она дёргается от малейшего прикосновения.
Сука, ещё бы она не дёргалась! Её домогались мужики, и неизвестно, чтобы они сделали, приди я минутой позже. Хотя ещё как известно.
Выдохнув все свои предположения вместе с нарастающей вновь агрессией, завожу машину. Везу Мию в ту же больницу, где она пробыла в первые дни нашего знакомства. Передаю исключительно знакомому Игнату Андреевичу и, доверив её ему, сажусь у кабинета, в котором ей зашивают разбитую бровь и проверяют на наличие других повреждений.
Я не выдерживаю и вылетаю на улицу в той же перепачканной её рвотой рубашке, которую не удосужился снять.
Покупаю в ближайшем ларьке задроченные дешманские сигары, единственные имеющиеся в наличии, и скуриваю целую пачку.
Вместо лёгких, должно быть, у меня сплошная гарь и такая хуйня, которой я в жизни не дышал.
Злость на себя и тревога за Мию распирают меня.
Телефон в кармане даёт о себе знать, и я достаю его, видя на экране знакомое «Лёха Кадет».
- Да?
- У тебя всё нормально?
- Нет.
- Что стряслось? Ты так быстро набрал меня, ничего не объяснил толком. Разобрался с той, кого искал?
- Да.
- Не поведаешь?
- Всё потом.
- Ладно. Больше моя помощь не требуется? Я за тебя, как-никак, переживаю.
- Можешь прислать мне своих парней?
- Каких именно?
- Омон, спецназ, кто у тебя там людей находит и в багажнике во всякие места для убийств привозит?
- Матвей, слышь, я всё понимаю, но не забывай, что я мент.
- Мент с особыми полномочиями, - намекаю на имеющиеся в его руках власть и связи.
- Что ты натворил?
- Избил пару человек, но мне этого мало.
- Не наигрался?
- Не отомстил толком.
- За кого?
- Ты поможешь?
- Сколько платишь?
- А сколько просишь?
- Миллион.
- Да хоть десять.
- Прям так кидаешься деньгами?
- Для человека, из-за которого я это делаю, я разориться готов.
- Одного мне хватит, потом всё расскажешь.
- Я пришлю тебе доп информацию позже.
- Договор. - тот скидывает трубку, и я выбрасываю последнюю выкуренную сигарету в мусорку.
По приходу в больницу сажусь на то же место.
Десятью минутами позже кабинет покидает знакомый хирург.
- У неё сотрясение головы, небольшой ушиб черепа, но трещины нет, не беспокойся. Несколько синяков на теле, которые заживут в скором времени. Но самое страшное не это: хуже, чем физические увечья, у неё развились психологические патологии.
- О чём ты? - начинаю закипать. - Что за недосказанности, отвечай! - рычу, подрываясь с места.
- А сам не понимаешь? Она каждого шороха пугается. Как затравленная кошка сейчас: всех боится и на каждого с опаской смотрит. Я бы не советовал её одну оставлять. Тем более учитывая её склонности к самоповреждению. Найми ей психолога, если есть такая возможность, а ещё лучше - психотерапевта. Такие травмы легко не переживаются. - врач хлопает меня по плечу и направляется дальше по коридору.
- Когда её можно будет забрать? - кричу вслед.
- Выпишем хоть завтра, но смотри, если не сможешь за ней приглядывать, оставляй здесь. Мы с Ниной можем побыть с ней.
Я киваю и нерешительно подхожу к палате.
- Можешь заходить, - перед тем, как скрыться в стенах больницы, разрешает тот, и я толкаю дверь, ожидая застать Мию в каком угодно положении.
***
Матвей сидит рядом и молча смотрит на меня уже минут 20, наверное пытаясь подобрать подходящие слова.
Когда он спрашивает как мои дела, спокойно отвечаю:
- Это не первый раз, Матвей.
- Что, не первый?
- Не первый раз меня домогаются. И не первый раз это делают знакомые родителей. Я прошла через это ещё в подростковом возрасте. - обессиленная и уставшая, совершенно не проявляю никаких эмоций.
- Почему ты мне не сказала об этом, когда я спросил, делали ли они с тобой что-то ещё?
Я молчу.
- Мия, почему? - его голос звучит отчаянно. Я наконец поворачиваю голову в его сторону и в тёмных глазах замечаю блеск. Он плачет? Я настолько плохо выгляжу?
Мои зрачки испуганно выискивают в его глазах причину блеска. Когда плачут мужчины - меня накрывает и саму. Это настолько нетипичное для них поведение, что я не могу держать себя в руках.
Теперь мы уже оба сидим с мокрыми глазами, втретившимися друг с другом.
Его руки находит мои. Он сжимает их и прислоняется к ним лбом. Одну я выпускаю из его хватки и кладу на его голову.
Этот жест напоминает мне день, когда он поимел наглость лечь на мои колени в этой же больнице, но другой палате.
Я продолжаю гладить его волосы и пытаться успокоить. Странно, не правда ли? Домогались меня, а плачет он.
- Я тебя больше никуда не отпущу, - он поднимается и несколько раз моргает, явно желая прогнать накатившее на него отчаяние. - Ни на секунду.
Я слабо улыбаюсь и возвращаю взгляд куда-то в угол.
- Я тебя перепачкала, - указываю кивком на его рубашку, - Прости.
- Это мелочи. Главное, чтобы ты себя хорошо чувствовала. Тебя больше не тошнит?
- Нет, - отвечаю правдиво.
Представляю, какой у меня сейчас вид. Покалеченная слабачка, которую часом назад чуть не разорвали пьяные мужики. И как ему от меня не мерзко?
- Поедем домой? - предлагает, и я соглашаюсь.
Сразу из больницы нас не выпускают: приходится заполнять несколько документов и оплачивать счёт. Всем этим занимается Матвей, пока я, завернутая в его пиджак поверх больничной рубашки, сижу и жду, когда нас отпустят.
Когда мы уже едем в машине, я отключаюсь. Усталость наваливается снежной бурей, какая начинает завывать за окном.
Подъехав к дому, меня вытаскивают из машины и переносят в спальню. Следующий раз глаза я открываю уже утром, чувствую на коже прикосновения губ.
Я делаю вдох и поворачиваюсь направо. Перед лицом предстаёт Матвей. Он целовал мне спину, это я точно почувствовала.
- Ты был рядом, - прижимаюсь к его груди, желая спрятаться в объятиях.
- Я же сказал, что больше тебя не оставлю.
- И тем не менее, ты должен ехать на работу. - мой голос такой же спокойный и безжизненный, как и вчера. Сил за ночь не прибавилось, а болючие гематомы за ночь только сильнее проявились.
- Я никуда не уеду, поработаю из дома.
- Мне нужно в универ.
- Не нужно.
- Меня отчислят, если я ходить не буду.
- Разберёмся, - тот опутывает меня своими мускулистыми руками, прижимая сильнее.
- Матвееей... - тяну неуверенно.
- Да, ангел?
- А как ты меня трогаешь? Тебе не противно?
- О чём ты говоришь?
- Меня касались другие люди, меня п-почти... - я заикаюсь, не в силах произнести правду в слух.
- Я убью каждого, - его голос звучит так жестоко и грозно, что по спине пробегают мурашки. Глаза находят его лицо, и я смотрю в него, видя в глазах нездоровую решительность.
- Что ты делал, когда оставил меня в машине?
- Не задавай вопросов, на которые не хочешь знать ответ, - он целует меня в лоб и поднимается, - Что тебе приготовить?
- Не меняй тему, - я провожаю его взглядом, сидя в кровати, - Матвей, что ты сделал, ответь?!
- Ничего, о чём бы тебе стоило беспокоиться.
- Матвей, что с моими родителями? - не знаю, почему злюсь, но мне очень страшно от мысли, что он наговорил им что-то ужасное или не дай боже сделал. Что, если они захотят отомстить? Они снова приедут, снова найдут меня, и на этот раз Матвей точно не успеет меня спасти.
- Мия, они не родители тебе. - он встаёт в проходе, - Они монстры, что кинули тебя в ноги своим друзьям-алкашам как кости не евшей годами собаке.
Меня накрывает волной злости, что проявляется во мне из-за того, что бояться я уже устала.
- Матвей! Что. Ты. Сделал?
Он вздыхает и возвращается к кровати, опустившись передо мной, свесившей ноги с неё, на корточки.
- Мия, не волнуйся, они больше тебя не тронут. Тебя больше никто кроме меня не тронет. А себе я не позволю причинить тебе боль.
- И что, ты запрёшь меня теперь?
- Запру, - спокойно отвечает он, но в этом спокойствии бушует гнев. Не знаю, на что или кого он злится, но его эта всепоглощающая тьма пугает.
Я сглатываю, глядя на него сверху вниз.
Больше всего я не могу терпеть приказы и полный контроль. Потому что, слыша одно, я не могу противиться другому. Становлюсь слабой и беспомощной. Я не могу сама за себя постоять. Я ничего сама не могу. Вся моя жизнь теперь зависит от этого мужчины.
Я никуда от него не уйду, но потому ли, что не хочу? Может, потому, что идти мне больше некуда? Что он - единственное моё спасение и глоток кислорода?
Он сидит, всё ещё глядя мне в глаза, и в этих чёрных зрачках я не нахожу ни намёка на любовь. Там плещется желание владеть, обладать, править, но ни единого проблеска чего-то тёплого или родного.
Кто ты такой, Матвей, и почему вообще со мной связался?