Повелитель Смерти I

Раннее утро окутывало спальню мягким полумраком, но этот покой был недолгим. В комнату осторожно вошли рабыни - их шаги были легкими, движения плавными. Они не шумели, зная, что госпоже нужно просыпаться постепенно. Одна из них коснулась её плеча, почти невесомо.

- Госпожа, утро уже наступило.

Розария медленно открыла глаза, будто пробираясь сквозь густую пелену сна. Но едва сознание прояснилось, её тут же накрыло тяжелой, гнетущей волной дурноты. Голова закружилась, в груди словно что-то перевернулось. Она резко села, с трудом дыша, а в следующую секунду её тело само оттолкнуло всё, что не могло удержать внутри.

Одна из служанок мгновенно подала ткань, другая поспешила к тазу с водой. Никто не подал виду, но в их движениях скользнула тень тревоги.

Розария обессиленно привалилась к подушке, прижимая ладонь ко лбу.

- Миледи, всё в порядке? - обеспокоенно поинтересовалась одна из рабынь.

- Лекаря? - спросила вторая, убирая испачканное одеяло с постели.

- Не знаю..., - вяло ответила девушка, поворачивая голову к окну. - Да, пожалуй лучше будет обратиться к врачу.

Дворянка слабо отмахнулась рукой, не глядя, но движение её было достаточно выразительным, чтобы служанка поняла приказ. Та незамедлительно склонила голову в молчаливом знаке почтения, её взгляд на мгновение задержался на бледном лице госпожи, прежде чем она стремительно развернулась и почти бесшумно выскользнула из комнаты, скрывшись в коридоре.

- Вам ещё вчера стало не хорошо. Возможно съели что-то не то? - послышался девичий голос со стороны.

- Если это так, нужно будет сообщить Айзеку, чтобы проверил кухню. Не могли же они подать к столу Повелителя испорченную еду, - сказала другая девушка.

- Это исключено. Не осмелились бы рабы подать нехорошую еду Владыке. Это же верная смерть, не иначе!

- Молчать..., - тихо, едва различимо приказала Розария. - Девочки, от вашего галдежа у меня ещё сильнее голова болеть начинает.

- Простите....

- Мне кажется, я приболела, - вздохнула она. - Если мой муж потребует моего присутствия сегодня, сообщите ему, что я неважно себя чувствую. Если нет - ничего не говорите. Пусть не беспокоится об этом.

- Хорошо, госпожа. Завтрак....?

- Я позову, когда проголодаюсь. Но сейчас нет... не хочу. Не беспокойте меня по пустякам.

Рабыни поклонились и покинули комнату, оставив Розарию одну.

Розария сидела на кровати, прижав ладони к животу, словно это могло заглушить страх, что закрадывался в самые глубокие уголки её сознания. В горле стоял ком, а мысли, одна тревожнее другой, будто разрывали её изнутри. Она глубоко вдохнула, но даже это не помогло унять дрожь.

Если это правда... Если в её теле зародилась новая жизнь - что тогда?

Розария сжалась, опуская голову, а перед глазами уже вставал образ Леонхарда. Его холодный, безжалостный взгляд, который она видела раньше, и который сейчас сменился на тёплый и нежный. Но... что если он не смягчится, не примет ребёнка, если заподозрит чужую кровь? Он не станет разбираться, не захочет слышать оправданий. Она почти видела, как он жестом приказывает слугам унести младенца, лишая его имени и свободы. Или хуже того....

Она прижала пальцы ко лбу, закрыла глаза.

Нет. Нельзя думать об этом.

Это всего лишь слабость, простая дурнота после долгого празднества. Она молилась об этом, мысленно повторяя одно и то же, умоляя, чтобы это оказалось правдой. А если и нет, Леонхард не поступит так с её ребенком. Вчера он открылся перед ней с новой стороны. Она должна прогнать дурные мысли прочь. Он изменился....

- Миледи? - голос дворцового лекаря вернул девушку в сознание. - Ваши служанки сообщили мне о том, что произошло. Могу осмотреть Вас?

Мужчина средних лет перешагнул порог комнаты и направился к жене Повелителя Смерти. Его шаги были неторопливыми, но тяжелыми, будто он уже знал нечто, о чём ей самой ещё предстояло услышать. Он уже догадывался, в чём тут дело. Оставалось только проверить.

Розария с трудом подняла на него взгляд. Она сидела на постели, чувствуя, как холодный утренний воздух пробирается сквозь тонкую ткань её ночной рубашки, но больше всего её знобило от предчувствия. Служанки помогли ей устроиться удобнее, но никакое положение не избавляло от неловкости.

Осмотр начался.

Прикосновения лекаря были осторожными, но от этого не менее неприятными. Его пальцы были сухими, прохладными, как у человека, привыкшего касаться чужих тел, не вкладывая в это ни сострадания, ни отвращения. Он задавал короткие вопросы, к которым Розария кивала или тихо отвечала, избегая его взгляда.

На мгновение ей показалось, что она снова одна в своей комнате, без чужих рук, без ощущения, что её тело принадлежит кому-то ещё, но это было иллюзией. Внутри всё сжималось от стыда, от осознания, что она уже не хозяйка самой себе.

Лекарь отступил, шагнул к столику, не торопясь снимая с носа очки. В воздухе повисла напряжённая тишина. Розария смотрела, как он аккуратно протирает стёкла, не говоря ни слова. Её пальцы сжали край простыни, дыхание сбилось.

Когда мужчина, наконец, вновь поднял на неё глаза, он лишь тяжело вздохнул. И этого было достаточно.

Розария всё поняла.

***

Доминик шагал по длинным коридорам особняка, не торопясь, но и не позволяя себе замедлиться. Пол под ногами был холодным, отполированным до зеркального блеска, и каждый его шаг отдавался в стенах глухим, мерным эхом. В воздухе витал слабый запах воска и древесины - всё здесь было безупречно, как и должно быть в доме его отца.

Он знал, зачем его вызвали. Знал, что, войдя в кабинет, услышит тот же сухой, властный голос, который с детства врезался в сознание, подчеркивая все его недостатки. Взгляд отца - тяжёлый, оценивающий, проникающий под кожу - уже словно прожигал его насквозь, хотя он ещё даже не открыл дверь.

Доминик невольно сжал пальцы в кулак, но тут же разжал их, не желая выдать раздражение даже перед пустыми стенами. В особняке нельзя было проявлять слабость. Нельзя было показывать усталость. Здесь правили сила, порядок и ожидания, которые он снова не оправдает.

Подойдя к массивной двери кабинета, он на мгновение замер, втягивая в себя воздух, прежде чем поднять руку и без колебаний постучать.

Глухой стук разнёсся по коридору. Несколько мгновений - тишина, затем за дверью раздался холодный, бесстрастный голос:

- Входи.

Доминик потянул за тяжёлую бронзовую ручку и шагнул внутрь, сразу ощущая знакомый, чуть удушливый запах дерева, кожи и старых книг. Он остановился перед массивным письменным столом отца, держа спину ровно, взгляд его был направлен прямо перед собой, но он чувствовал на себе изучающий, непробиваемый взгляд хозяина этого кабинета.

Помещение дышало строгостью и властью. Потолок был высоким, с тёмными балками, что ещё больше угнетало пространство, делая его величественным, но холодным. Стены, обшитые дорогим деревом, утопали в книжных шкафах, заполненных томами с позолоченными корешками. Книги здесь были не просто для чтения - они символизировали знания, накопленные поколениями, и демонстрировали статус.

Окна, вытянутые и узкие, словно бойницы, были занавешены тяжёлыми бордовыми шторами с золотой вышивкой. Они почти не пропускали свет, оставляя кабинет в полумраке, который лишь усугублял ощущение подавленности. Лишь несколько лучей пробивались сквозь неплотно сомкнутые края ткани, падая на лакированный пол из чёрного дерева.

В центре комнаты, за письменным столом из тёмного красного дерева, возвышалось массивное кресло с высокой спинкой, обтянутое чёрной кожей. В этом кресле сейчас сидел Лорд - непреклонный, неподвижный, похожий на каменную статую, способную сломить любого одним лишь взглядом.

Перед столом стояло ещё два кресла для гостей, но Доминик знал - садиться без разрешения не следовало. Он стоял прямо, ожидая, пока отец заговорит, в полной тишине, нарушаемой лишь редким потрескиванием дров в камине, да шелестом бумаги, которую Лорд неспешно переворачивал пальцами.

Лорд поднял голову от документов, которые держал в руках, и смерил Доминика тяжёлым взглядом, полным недовольства. В камине потрескивал огонь, но даже он не мог смягчить холод, разлитый в воздухе.

- Ты хоть представляешь, как сильно унизил меня перед Владыкой? - голос отца был ровным, но в его спокойствии слышалась скрытая угроза, которая всегда предвещала худшее.

Доминик сдержал желание сжать кулаки. Он уже знал, к чему ведёт этот разговор, и внутренне готовился к обвинениям.

- Чем же я провинился снова? - его голос прозвучал сдержанно, почти лениво, но в груди закипал знакомый гнев.

Лорд отложил бумаги в сторону, и откинулся в кресле.

- Ты? Посмел уйти и даже не попрощался с Повелителем Смерти. Позорище, - в его голосе прозвучало нечто большее, чем просто раздражение. Скорее отвращение или даже презрение.

Доминик знал, что для отца важно ни его благополучие, ни его успехи - лишь то, как он выглядит в глазах Леонхарда. Как он вписывается в этот чётко выстроенный порядок.

Он стиснул зубы, но не позволил эмоциям отразиться на лице.

- Мне было плохо, отец....

Лорд фыркнул, откинувшись в кресле и сложив руки на груди.

- Всем было плохо! Один ты у меня такой особенный. - в голосе скользнула насмешка, едкая, как яд.

Доминик знал, что нет смысла спорить. Как всегда. Но удержаться было трудно.

- Я прибыл на бал, поздравил господина Леонхарда, поклонился ему. Я выказал ему своё почтение. Почему я не мог уехать заблаговременно?

Лорд прищурился, на мгновение задумавшись, а затем холодно усмехнулся.

- Потому что ты - мой сын. А мой сын не должен выглядеть слабым. Ты должен был остаться до конца, как подобает дворянину, как подобает Карателю, наследнику нашего рода, Лорду, верному Повелителю Смерти. Но вместо этого ты сбежал, как жалкий трус.

Доминик промолчал, впиваясь ногтями в ладонь, скрытую в складках мантии. Сколько раз он слышал эти слова? Сколько раз его унижали, давя своей "правотой", словно он обязан быть тем, кем никогда не станет? Или не хочет быть....

Лицо Лорда исказилось гневом, но он всё ещё держал себя в руках. Его пальцы, до этого спокойно лежавшие на подлокотниках кресла, сжались, костяшки побелели. В комнате стало неестественно тихо, даже пламя в камине, казалось, горело бесшумно, словно само боялось потревожить накаляющуюся атмосферу.

Доминик не отвёл взгляда. Он знал, что перешагнул черту, но в этот раз не собирался пятиться назад.

- Разве сейчас ты не уподобляешь нас с тобой каким-то жалким рабам, чья судьба - пресмыкаться, подстраиваться и подлизываться? - его голос звучал ровно, но в глазах полыхало негодование. - Чем жизнь, которую ты предлагаешь мне, отличается от жизни раба?

- Доминик! - голос Лорда звенел от ярости, но сын не дал ему вставить больше ни слова.

- Мы - Элита. У нас должна оставаться честь, достоинство, самоуважение, в конце концов, - Доминик чуть наклонился вперёд, пристально глядя на отца. - Если ты так желаешь, я немедленно отправлю письмо Владыке, в котором раскаиваюсь за свой проступок, выставлю себя в его глазах не Элитой его Империи, а жалким червем, - он сделал паузу, чуть склонив голову набок, будто раздумывая над своими словами. - Только вот боюсь, ему настолько нет дела до этой ситуации, что он и не вспомнит о моём существовании.

Лорд резко выдохнул, будто до этого сдерживал дыхание. Ещё секунда, и...

— Закрой рот!

Голос отца ударил по комнате, как плеть. Но Доминик не вздрогнул, не отвёл взгляда, лишь медленно усмехнулся, склонив голову чуть ниже, будто предлагая отцу окончательно сорваться.

- Правда уши режет?

Лорд вскочил, стул громко заскрипел по полу, но Доминик не двинулся с места. Он уже знал - в этот раз отец его не ударит, потому что в глубине души понимал - сын говорит правду.

- Пошел прочь.... Чтоб глаза мои тебя не видели! Неблагодарный ублюдок!

Доминик выдержал взгляд отца ещё мгновение, прежде чем медленно выпрямился. На его лице не было ни раскаяния, ни страха - только холодное безразличие, замаскированное под лёгкую усмешку. Он одержал свою маленькую победу.

- Как скажешь, - негромко произнёс он и развернулся, шагнув к двери.

За спиной раздавалось тяжёлое, прерывистое дыхание Лорда, а затем - резкий звук, словно что-то тяжёлое ударилось о стену. Возможно, чернильница или пресс-папье. Отец в ярости. Как всегда.

Доминик не обернулся. Он открыл дверь и, не спеша, вышел, плавно притворив её за собой. В коридоре было прохладно и тихо, как будто сам дом не желал вмешиваться в эту сцену.

Он знал, что это не конец. Лорд не прощал таких дерзостей. Но сейчас... сейчас Доминик чувствовал странное удовлетворение. Пусть отец и повелитель этого особняка, но его, Доминика, воля оставалась его собственной. И ни один пёс Повелителя Смерти не заставит его пресмыкаться.

Доминик зашагал по длинному коридору, не спеша, сдерживая раздражение, которое всё ещё тлело внутри после разговора с отцом. Шаги глухо отдавались от стен, устланных дорогими коврами, но даже этот уютный, привычный интерьер не вызывал у него ничего, кроме усталости.

Как долго это ещё будет продолжаться? Как долго он будет выслушивать нотации, терпеть унижение, позволять этому старому тирану управлять его жизнью?

Отец был силён, опытен, но он уже не тот, что раньше. Его методы устарели, а власть держалась на прошлом страхе, который постепенно начинал слабеть.

Пора бы уже положить конец этому театру.

Доминик крепче сжал пальцы, словно удерживая в руках саму судьбу отца. Он знал, что может сделать это. Давно уже мог. Осталось лишь выбрать момент. Один шаг, одно правильно продуманное действие - и он станет хозяином всего, что по праву должно было принадлежать ему.

Особняк. Территории. Люди. Власть. Империя.

Он устал быть под чьей-то пятой. Устал угождать, оправдываться, доказывать свою ценность тому, кто никогда её не признает.

Смутная улыбка тронула губы Доминика, когда он, наконец, добрался до своей спальни.

- Скоро, - прошептал он, толкая дверь.

Вскоре этот дом будет принадлежать ему. И никто больше не посмеет ему указывать.

Доминик вернулся в спальню.

- Суа! Слушай меня очень внимательно.

***

Леонхард сидел на своём троне, величественный и спокойный, его глаза, скрытые за полузакрытыми веками, не выражали ничего, кроме усталости. Он держал чашку с чаем, но не торопился пить, только прикладывал её к губам, чтобы проверить, не остыл ли напиток. Вокруг царила тишина, если не считать легкого стука фарфора и болтовни ребёнка.

Айзек всегда был рядом, как и сейчас. Он знал, что даже без слов, без взглядов, его присутствие важно. Он был, как тень, готовый в любой момент услужить, успокоить, сделать всё, чтобы Леонхард чувствовал себя расслабленным.

Перед ними стоял Кота, младший брат, его лицо было светлым от восторга, а глаза сияли живым интересом. Он, как и все, любил слушать истории, особенно такие, что влекли его фантазию в неизведанные уголки прошлого. Он был молод и полон энтузиазма, склонный поддаваться романтизму, и сейчас рассказывал с пылом о старых легендах.

- Знаешь, старший брат, в древности был один Повелитель Смерти, - начал он с огоньком, забыв про всё на свете. - Он потерял на войне своего самого лучшего друга. Но этот Повелитель не мог просто так оставить тело, не отдать дань уважения, не попрощаться. Он вырыл огромную яму, чтобы похоронить друга. И вот когда он стоял там, обняв его тело, его слёзы начали падать прямо в яму. Он плакал так сильно, что слёзы не успевали растворяться в земле. Знаешь, что получилось?

Айзек поднял взгляд на Коту, словно проверяя, не преувеличивает ли тот, но Леонхард не двигался, только продолжал держать чашку, одобрительно кивая мальчику, чтобы тот продолжал рассказ.

- Получилось море! - с восторгом сказал Кота, его голос был полный искреннего удивления. - Слёзы Повелителя заполнили яму. Вот почему море солёное - потому что слёзы тоже солёные. Разве это не чудо?

Леонхард с удовольствием слушал байки о своей персоне. Они ласкали его эго, поднимали его самооценку, и он чувствовал, как приятно быть в центре восхищения, даже если оно исходило от младшего брата. Взгляд Коты был полон восхищения, и Леонхард наслаждался этим, ловил каждое слово с удовлетворением, будто подтверждение своей исключительности не требовало дополнительных доказательств.

Кота, с гордостью рассказывая легенду, словно видел своего брата героем, достойным самых величественных историй. Он был готов верить в каждое слово, которое говорил, и искренне гордился тем, что его брат - такой могущественный и легендарный. Его лицо светилось, когда он рассказывал о том, как море появилось от слез Повелителя Смерти, как та магия любви и горя породила такое чудо.

Айзек стоял немного в стороне, с едва заметной усмешкой на губах. Он смотрел на всё это с легким недовольством и юмором. Внутренне ему было смешно, но внешне он оставался совершенно спокойным. Он хорошо знал своего господина и понимал, как он любит, когда его величие обожествляют, но такие истории... это уже было за гранью и говорило о безграмотности рабской фракции, что слегка задевало и его. Он мог бы посмеяться и объяснить мальчику, как оно есть на самом деле, но знал, что в присутствии Леонхарда это было бы неуместно. Хотя Айзек был верен и предан своему господину, ему не нравилось, когда рассказы превращались в такие дикие фантазии. Он понимал, что могущество Леонхарда действительно велико, но превращать его в персонажа таких мифов... Это уже перебор.

В стороне стояли близнецы Гао и Рюо, тихо наблюдая за происходящим. Гао, как всегда, сохранял спокойствие, его лицо было непроницаемым, а взгляд сосредоточен на том, что происходило вокруг. Он стоял, слегка наклонив голову, его руки скрещены на груди, как будто он был полностью поглощён своими мыслями, и сам по себе был в этот момент частью общей тишины. Его внимание не отвлекалось на рассказ Коты, и, несмотря на то что он стоял рядом, он будто бы находился в другом месте — подчиняя свои мысли спокойствию и предвосхищая все возможные исходы.

Рюо, напротив, не скрывал своего увлечения. Он, как всегда, эмоционально жил за двоих. Его глаза горели интересом, когда Кота рассказывает очередную легенду, а тело слегка наклонялось вперёд, как если бы он был готов слушать каждое слово с замиранием. Лёгкая улыбка играла на его губах, а в его взгляде сквозила неподдельная радость от того, что он мог услышать такие истории. Он забыл обо всём остальном, поглощённый рассказами о своем Владыке.

- Правда всё так и было? - с восторгом спросил мальчик, заглядывая Повелителю Смерти в глаза.

- Конечно! Чистая правда. Более того..., - Леонхард сделал выразительную паузу. - Этот друг переродился в теле Айзека.

- Что, правда?! - Кота ахнул, едва не подпрыгнув от возбуждения.

Айзек, услышав столь неожиданное заявление, едва не опрокинул поднос. Он метнул на своего господина немой, полный недоумения взгляд, будто спрашивая: «Зачем дезинформировать ребёнка?» Однако Леонхард лишь небрежно махнул рукой, совершенно не испытывая потребности объясняться.

Кота не мог сдержать восторга - перед ним стояли живые герои одной из его любимых легенд! А точнее, их перерождения. Это было лучше любого рассказа, лучше любой истории, что он когда-либо слышал. Восхищение переполняло его, и он почти не замечал, как его младенческое воображение сплетает ещё более грандиозные мифы вокруг своего брата и его окружения.

Кота, сияя от восторга, продолжил засыпать Леонхарда вопросами, но внезапно его любопытство приняло неожиданный оборот:

- А если море появилось из слёз, значит ли это, что Повелитель Смерти тогда был очень-очень слабым? Ведь сильные не плачут.... А что стало с телом его друга, если яма заполнилась водой? Он теперь на дне моря? А его достали?

- Ну..., - Леонхард задумался, стараясь придумать ответ на этот вопрос.

- Но если Айзек - это его перерождение, почему он ничего не помнит? Или ты тоже кое-что забыл, старший брат? А почему море всё ещё не пересохло? Ты ведь уже давно не плачешь, правда? Ты ведь сильный!

- Конечно, сильный!

- А если выпить воду из этого моря, можно получить частичку силы того Повелителя Смерти?

Леонхард, который до этого с лёгкостью поддерживал легенду, на мгновение замер, осознавая, что запутался в собственной же байке. Айзек, краем глаза наблюдавший за происходящим, едва сдерживал ухмылку, а Кота смотрел на старшего брата с таким искренним ожиданием, что уклониться от ответа было бы просто неприлично.

Кота продолжил:

- А если Айзек - это перерождённый друг того Повелителя Смерти, значит, когда он умрёт, он снова переродится, чтобы быть другом Повелителя Смерти после тебя? А если он в следующей жизни родится девушкой? Ты всё равно будешь считать его своим другом? Если море появилось из слёз, значит, в нём есть частица души того Повелителя? То есть, оно... живое? - в голосе повеяло холодом. - А если да, оно злится, что ты больше не плачешь и не пополняешь его, потому что ты сильный? Конечно, злится! Ведь сильные не плачут! Ты говоришь, что это море из слёз... А можно ли сделать из него соль? Получается, если посыпать еду этой солью, люди будут есть остатки твоей печали? Наверное, поэтому она настолько дорогая.... А это не грех? Если это грех, почему Элита посыпает свою пищу солью каждый день? Раз твой предшественник так любил этого друга, почему он не попытался его оживить?

На лбу Леонхарда выступила испарина, а Айзек, будучи не в силах сдержать смех, отвернул голову в сторону, ехидно улыбаясь.

Кота не останавливался:

- А ты бы тоже так сделал? Если бы я умер, ты бы выкопал для меня яму и наплакал в неё море? Или просто похоронил, как всех остальных? Неужели тебе грустно было потерять только одного своего друга? Море же только одно....

- Кота, остановись! - голос Леонхарда прозвучал чуть резче, чем он собирался. Он устало потёр переносицу, словно пытался стереть тяжесть накопившихся вопросов. - Ты задаёшь слишком много.

Мальчик замер, глаза его потускнели от лёгкого разочарования.

- Это... плохо? - голос Коты звучал неуверенно, словно он пытался понять, осудили его или похвалили.

- Нет, не плохо, - Леонхард вздохнул, откидываясь на спинку трона. - Но у меня голова уже квадратная от твоих вопросов.

Кота сник, опустив голову.

- Прости... - пробормотал он.

- Вот она, - раздался ровный голос Айзека, который всё это время сдержанно наблюдал за сценой, - проблема слабого уровня образования, недоступного рабам.

Он со значением посмотрел на Повелителя Смерти, пока осторожно подливал ему свежего чая.

- А Кота, судя по всему, мальчик любознательный и, как мне кажется, весьма талантливый. Леонхард, может, проявишь милосердие и... позволишь ребёнку получить образование? Как когда-то позволил это мне?

Леонхард склонил голову, задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику трона. Предложение было не лишено смысла. Если у Коты появится учитель, которому он сможет вываливать горы вопросов, головной боли действительно станет меньше.

Он медленно перевёл взгляд на мальчика, который теперь стоял, не осмеливаясь даже вздохнуть в ожидании ответа.

Леонхард неспешно поднялся с трона, его голос прозвучал сдержанно, но в нём угадывалась тень довольства:

- Кота, - начал он, пристально глядя на мальчика. - Мой младший брат не должен оставаться необразованным рабом, согласен?

Кота замер, вскинув на него сияющие глаза, но пока не решался прервать.

- Что ты скажешь, если я найму тебе учителей? - продолжил Повелитель Смерти, неспешно перечисляя: - Они обучат тебя читать, писать, преподадут математику, историю, географию, социологию и этикет. Ты займешься фехтованием, верховой ездой, музыкой и танцами. Если осилишь, я буду настаивать на экономике и политике.

Мальчик сглотнул, стараясь сдержать подступающий к горлу крик восторга.

- Но ты должен понимать, - продолжил Леонхард, подняв палец, - что большую часть времени это будет очень скучно.

Он прекрасно помнил собственное детство, полное нудных занятий, от которых ему хотелось выть.

- Да! Да, пожалуйста! - Кота едва не подпрыгнул на месте. - Я буду учиться, честное слово! Буду учиться, чтобы мой старший братик гордился мной! Чтобы братик был доволен!

Леонхард слегка усмехнулся и кивнул:

- Тогда решено. Подберу тебе учителей. С новой недели начнёшь обучение.

Мальчик взвизгнул от восторга, подпрыгнул и, не выдержав, бросился к выходу.

- Я побегу, похвастаюсь папе!

И с этими словами он умчался, оставляя за собой только лёгкий гул торопливых шагов.

Близнецы, всё это время державшиеся в стороне, переглянулись. Гао невольно поднял брови. Рюо же распахнул глаза от восторга.

Они не ожидали такого решения. Леонхард, могущественный Повелитель Смерти, никогда не слыл тем, кто уделяет внимание рабам, по крайней мере в Лагере Отборных. И вот теперь он собственноручно назначает Коте учителей, словно признаёт в нём нечто большее, чем просто младшего брата по рабской крови.

Гао быстро вернул лицу прежнюю невозмутимость, но мысли в голове всё же роились. А вот Рюо не скрывал эмоций - в его взгляде появилось искреннее восхищение. Он всегда знал, что его господин велик, но сегодня он увидел в нём ещё и мудрость.

- Всё-таки наш Повелитель умеет удивлять, — тихо пробормотал Рюо, наблюдая, как Кота исчезает за дверью, на что получил легкий пинок от брата и затих.

- Это было правильно, Леонхард, - заметил Айзек.

- Очень надеюсь, что он не возненавидит меня за такое решение. Он не осознаёт, что это такое.

- Уверяю тебя... это один из лучших моментов, которые он запомнит на всю жизнь, - с улыбкой прошептал раб, подливая очередную порцию свежего чая в чашку господину.

***

Крэс шагал по комнате медленно, осторожно, словно боялся спугнуть свою удачу. Просторное, пусть и скромно обставленное помещение казалось ему величественным — стены, выложенные гладким камнем, тяжелые портьеры на окнах, мебель, что выглядела куда прочнее и дороже, чем та, к которой он привык. Он не смел касаться ничего, лишь осматривался, позволяя себе редкую роскошь — мечтать.

Неужели это правда? Неужели теперь его младший сын будет жить здесь, вблизи самого Повелителя Смерти? Величайшая честь, какую только можно представить для раба. Не коптеть в заброшенных кварталах, не горбатиться на грязных полях, а служить во дворце — стать частью чего-то великого.

Крэс сжал руки за спиной, чтобы не потянуться к массивной резной спинке стула. Вдруг сломает? Вдруг оставит царапину? Он не мог позволить себе испортить будущее Коты по собственной неосторожности.

"Кем же он будет?" — размышлял он, глядя в окно, за которым расстилались ухоженные дворцовые сады. Поваром? Да, работа тяжелая, но почетная. Садовником? Почему бы и нет, у Коты легкие руки, растения у него растут, будто сами тянутся к нему. А может, уборщиком? Это непрестижно, но безопасно.

И все же, в глубине души Крэс надеялся на большее. Он хотел верить, что сыну выпадет честь служить ближе к Владыке, как Айзеку. Кота ведь послушный, старательный, исполнительный... Если судьба окажется милостивой, его мальчик может подняться.

Крэс закрыл глаза и выдохнул, словно хотел запомнить этот миг. Надежда согревала его сердце, как теплый очаг в холодную ночь. Осталось лишь ждать.

Раздался глухой стук в дверь, заставив Крэса вздрогнуть. Мысли, которыми он был так поглощён, рассеялись, уступая место тревоге. Он торопливо обернулся, бросив последний взгляд на комнату, и поспешил открыть.

На пороге стояла Розария. Её лицо было бледным, а глаза выдавали беспокойство. Пышные волосы спадали на плечи, немного растрёпанные, словно она спешила. На ней было простое платье, но даже в нём она выглядела величественно.

- Мне нужен совет, - сказала она тихо, но настойчиво, словно борясь с чем-то внутри себя.

Крэс замешкался. Ему ли давать советы дочери Пожирателя Душ? Какой толк ей от слов старого раба? И всё же он кивнул, отступая в сторону и приглашая её внутрь.

- Чем могу помочь, госпожа? - спросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Розария вошла, не замечая ни обстановки, ни самого Крэса - она будто была где-то далеко, в своих мыслях, пленённая чем-то, что не давало ей покоя.

- Я..., - Розария застыла в дверях, будто не решаясь продолжить, и, кажется, сама не понимала, что именно хочет сказать. Она чуть нервно сжала руку на ручке двери, затем вздохнула и продолжила: - Я просто решила зайти, убедиться, что всё в порядке. Вам нравится новая комната? Кровать удобная? Прислуга приветливая?

Крэс растерянно посмотрел на неё, стараясь скрыть волну облегчения, которая накатила после её слов. Он ожидал чего угодно, только не такого. Розария, дочь Пожирателя Душ, великая госпожа этого дворца, не просто интересуется его благосостоянием - она проявляет заботу. Он ведь раб. Простой раб. И вот теперь она, заботясь о его удобстве, не замечает, как это всё будто обворачивает его в какой-то странный, почти невозможный для него мир.

- Ох, - Крэс вздохнул, глядя на неё с искренним облегчением, который тут же подавил, чтобы не показаться зазнавшимся. - Спасибо Вам за Вашу заботу, госпожа. Всё прекрасно.

Она кивнула, но её взгляд был рассеянным, словно мысли унесли её куда-то далеко.

- Вы видели комнату, которую подготовили Коте? - спросила она, всё ещё не отрывая глаз от его лица. - Туда сейчас заносили игрушки, такие красивые....

Игрушки? Крэс замер, не сразу осознавая смысл её слов. Ему казалось, что он не может понять всё до конца. Игрушки для Коты? Сама мысль об этом, кажется, переполняла его восторгом. Он даже почувствовал, как сердце сжалось от непередаваемой благодарности, которую едва смог сдержать.

- Игрушки? - повторил он, стараясь не выдать своего удивления.

- Да, чтобы он не скучал, когда будет один, — пояснила Розария с лёгкой улыбкой, будто считая, что это вполне естественно.

- Один? - Крэс уже подумал, что его отошлют обратно.

- Да, ты же не всегда сможешь быть рядом, да и у Леонхарда могут возникнуть дела. И пока он ждёт вас, ему будет, с чем поиграть в своей комнате.

Крэса попустило, ребенка у него не заберут. Он не мог не почувствовать прилив счастья. Он был поражён этим вниманием, даже не в силах сразу ответить. Кота, его мальчик, теперь будет жить не в тени, а среди тех, кто о нём заботится. Это было нечто большее, чем просто игрушки - это было проявление человечности, уважения. Но Крэс знал, что не следует слишком выражать радость. Это может выглядеть слишком смело.

- Вы нас балуете, госпожа, — ответил он с уважением, стараясь скрыть свою внутреннюю бурю эмоций.

Розария засмеялась, её смех был лёгким и ненавязчивым.

- Ничего подобного! Детям нужны игрушки. Пусть пользуется, - сказала она, даже не замечая, как мягко её слова касаются сердца Крэс.

Она вдруг остановилась и посмотрела на него с большей сосредоточенностью. Её взгляд стал более серьёзным, что заставило Крэс насторожиться.

- Госпожа, с Вами всё хорошо? Вы неважно выглядите, - заметил он, не скрывая беспокойства. В её глазах был тот самый оттенок, который он научился читать как тревогу.

Розария быстро отвела взгляд, вновь пытаясь взять себя в руки. Но её лицо выдавало неуверенность, скрытую за холодным выражением.

- Да, всё в порядке, - ответила она, но голос её звучал немного подавленно. - Просто вчера так переволновалась, что до сих пор не отпустило.

Крэс не был уверен, что её слова правдивы. Он видел, как её плечи немного сжались, как она избегала его взгляда. Но он решил не настаивать, считая, что есть вещи, которые не нужно раскапывать.

- Точно? - спросил он с лёгким сомнением.

Она вздохнула.

Как раз в этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетел Кота. Он был запыхавшимся и взволнованным, с широкими глазами, полными потрясения.

- Папа! Ты даже не представляешь, что произошло!

Только Крэса отпустило от появления на пороге Розарии, как он вдруг снова забеспокоился. Такие эмоциональные качели явно были ему не по вкусу.

- Что случилось, мальчик мой...?

- Повелитель Смерти сказал, что наймет для меня учителей! Я буду учиться, как когда-то учился он! Тому, чему когда-то учился мой брат! Мой старший брат! Папа! Ты понимаешь?! Папа!

До Крэса не сразу дошёл смысл сказанных им слов, как и до Розарии. Оба стояли, будто застыв, не понимая, что именно только что было сказано, пока в их умах не пробудилось осознание. Словно внезапно разорвавшаяся завеса, истина упала на них, и всё стало ясно.

Розария первой не сдержалась. Её лицо озарилось радостью, и, не удержавшись, она захлопала в ладоши, как маленькая девочка, обрадованная какой-то простой, но чудесной новостью. Этот жест был таким искренним, что в комнате на мгновение воцарилось тепло.

Крэс быстро подхватил Коту на руки. Мальчик был лёгким, как перо, и Крэс, обняв его, закружил, не в силах скрыть свою радость. Его смех раздался в комнате, наполняя её звуками восторга и облегчения. Это был смех человека, который обрел то, о чём даже не смел мечтать. Это был момент, когда всё вдруг стало возможным, когда надежда окрепла, а будущее внезапно засияло.

Кота, ещё немного растерянный, ухватился за плечо отца, а затем, смеясь, обвил его шею, чувствуя, как его мир меняется прямо на глазах. Он никогда не знал, что может быть что-то большее, чем просто существование. Теперь ему предстояло стать кем-то большим - и этот момент был как неведомое чудо, которое только начинало раскрываться перед ним.