3 глава
Томасин
Возвращение в Англию, на историческую родину, спустя много лет блуждания по миру в поисках самой себя и своего места, далось мне нелегко. Письмо от семейного нотариуса рода застало меня в Италии — в самый разгар многомиллионной сделки с каким-то арабским шейхом с труднопроизносимым именем. Послание несло весть о кончине дядюшки Морфина — владельца адвокатской империи «Слизерин», — и, к великому сожалению моей явно перевернувшейся в гробу почившей родни, ее наследницей стала я, как последняя Мракс.
Дед ушел из мира живых давно — пятнадцать лет назад, в возрасте девяносто одного года. Старость взяла свое — благо, что перед смертью он был в разуме. Мать умерла пять лет назад — ее жизнь оборвала последняя стадия рака. Это последний раз, когда я была в Англии — более моя нога не ступала на земли Туманного Альбиона. И вот — снова на родину, но в этот раз мой визит затянется.
Я вернулась в Англию, чтобы принять правление компанией семьи — семьи, которой я была не нужна, семьи, в которой меня считали грязным выродком, ребенком греха и порока. Ради этого мне пришлось переступить через собственные принципы, засунуть поглубже амбиции и гордость, которые я взращивала тяжелым трудом, потом, кровью, слезами и воем боли вперемешку с отчаянием. Еще в детстве, находясь в закрытом пансионате для девочек в одном из самых отдаленных уголков страны, я обещала самой себе, что непременно стану той, кого будут не только уважать, но и бояться. Той, к словам которой будут прислушиваться наравне с мантрами и библейскими заветами.
Каждую ночь, лежа на старой кровати в комнатушке пансионата, прикрываясь видавшим виды одеялом и прижимая колени к груди, я обещала самой себе, что стану сильной и независимой, красивой и успешной, умной и обожаемой. И эти слова, вбитые мне горькими слезами, кровью прокушенной губы от боли отбитых ребер, сработали, как программная установка. Вопреки всем словам и насмешкам моих соседок по комнате и одноклассниц, я — Томасин Меропа Мракс — успешная бизнес-леди, входящая в сотку самых богатых людей мира, а так же в десятку красивейших женщин Англии.
Возвращение и принятие статуса «Глава Империи "Слизерин"», от которой, по сути и моим подсчетам, остались крохи, прошло успешно. Заверить вступление в наследство у нотариуса, переоформить все документы, опираясь на наследство и завещание Морфина, оставленное на последнего прямого наследника семьи, и встать во главе адвокатской фирмы — все это не заняло много времени. Всего неделя с минимумом сна — и я глава фирмы «Слизерин».
Я не могу назвать громким словом "Империя" то, что осталось я. Дядя Морфин — чтоб ему жарилось в адском пламени, — разбазарил состояние, упустил выгодных клиентов и даже прохлопал толковых юристов, перешедших под крыло другой фирме. Благо, фирма, переманившая слизеринцев, принадлежит его товарищу по университету, и с ним можно договориться о выгодном сотрудничестве — и, возможно, и о слиянии. Его-то мне и предстояло обсудить на званом вечере, на который я получила приглашение.
— Леди, лорд Малфой вас ожидает, — приглашает меня дворецкий, принимая ключи от мотоцикла.
Прося приглядеть за моей малышкой, я иду в сторону зала, желая расслабиться, выпить и пообщаться со старыми знакомыми, но путь прерывается картиной — а точнее, стоящей напротив нее девушкой, рассматривающей "Симфонию серо-зеленых тонов Джеймса Эббота Макнейл Уистлера". Я не удержалась, подошла ближе и, заведя разговор о картине, поведала ей сначала историю художника, а потом и самого полотна. Но все это время я смотрела не на него, а на леди, стоявшую ко мне спиной. Девушка привлекла мое внимание скромностью наряда, нехарактерным поведением потомка аристократии, а также простотой и легкостью, которая возникала в ее компании.
Незнакомка внимательно смотрела и завороженно слушала мой ненавязчивый, размеренный тон, не шевелясь. Казалось, она не двигалась — даже реже дышала, чтобы не нарушить какой-то одной ей ведомый момент, возникший то ли от наслаждения живописью талантливого человека, то ли от моего голоса. Мне хотелось и дальше находиться в ее обществе, но назначенная в этом особняке встреча не ждала — поэтому я покинула компанию девушки и отправилась на поиски Люциуса.
Но стоило мне подойти к напиткам и закускам, как меня опередили:
— Томасин, — зовет меня блондин, протягивая руку с бокалом шампанского. — Рад, что ты пришла. Как доехала?
— Как всегда, — напомнила я ему о своей малышке, с которой не расстаюсь уже семь лет. — Нагайна, по-прежнему, греет мой зад своим кожаным сиденьем, неустанно работая цилиндрами, урча мощным мотором, радуя слух утробным рычанием, подобно музыке.
— Ты ни капли не изменилась, Томми, — улыбается мне Люциус, отпивая глоток из бокала, пока что не заводя разговор об общих делах.
Он не сразу приступает к разговору о делах — сначала он рассказывает о наших общих знакомых, вспоминает прошлое и студенческие годы, а так же о дочери, гордости семьи, будущем рода Малфой. Показывает на приметную блондинку, стоящую в компании Нарциссы и той самой скромной девушки, с которой я провела замечательные пять минут своего времени, у картины серо-зеленой "Симфонии". Замолчав на полуслове, я смотрела только на нее, не видя и не слыша никого вокруг — лишь ее зеленые, как свежая мята, глаза, прикрытые краем челки, светлая кожа с легкой россыпью веснушек на аккуратном носике, чуть пухлые губки, не окрашенные помадой, прямые черные, как сама ночь волосы, касающиеся кончиками плеч, заключенных в белое кружево темно-серого, почти платинового цвета платье, волновали меня в данный момент.
— Томми! — зовет меня Люциус, касаясь плеча, возвращая в реальный мир. — Томасин! Приди в себя! — требовал Малфой настойчиво, потряхивая меня за плечо.
Я с неохотой оторвалась от мыслей о том, что хочу поцеловать эти губы, временно отвлеклась от желания ощутить их вкус, нежность, мягкость и податливость — а так же предвкушения услышать свое имя из этих манящих уст.
— Люц, у меня просьба.
Малфой удивился настолько, что совсем не по этикету не уронил свою аристократическую челюсть — ведь не каждый день Томасин Мракс просит что-либо у кого-то. Но замешательство было недолгим — довольно быстро вернув себе самообладание, он весь обратился в слух.
— Расскажи мне о девушке в компании твоей дочери. Кто она?
— Это Генриетта Лилианна Поттер — дочь покойного Джеймса Поттера, известного детектива Скотланд-Ярда. В полтора года, когда Джеймс погиб, ее удочерил Сириус Блэк.
Я невольно скривила нос, но все же Блэк лучше приюта.
— Воспитанием девочки до двенадцати лет занималась Вальбурга — именно она привила девочке манеры и ценности благородной семьи Блэк, сделала из нее леди. С Драко они лучшие подруги.
— Она унаследовала дело Флимонта? Или пошла по стопам отца?
— Она пошла своим путем.
— А Певереллы?
— При чем тут они? — не понял сперва Люц, но вскоре вспомнил о неподтверденных слухах о родстве Поттеров и Певереллов. — Хм... Певереллы, как и сами Поттеры, еще при Флимонте разобрались с тем, что о них говорили. Бумаг, подтверждающих хотя бы дальнее родство, не обнаружилось, и оно не подтвердилось. Так что Генриетта не имеет никакого отношения к Певереллам.
Этими словами Люц меня успокоил — даже обрадовал.
— Веди знакомиться, — я залпом опустошила бокал шампанского и поставила его на поднос мимо проходящему официанту.
Люц не отказал мне в знакомстве, но предупредил, что Генриетта не по моей части, и что она вряд ли ответит взаимностью на мои знаки внимания.
— Посмотрим, — сказала я Малфою, улыбаясь.
Касаясь кончиком языка уголка губ, я уже представляла темный, уединенный уголок без единого проблеска света, в котором я зажму Генриетту, сталкиваясь с ее губами, пробуя их на вкус. Укромное место, где доведу ее до стонов и мольбы не останавливаться. Я обязательно найду такое место и улучу момент насладиться обществом девушки, пробудившей мои почти забытую старую привычку брать и получать то, что я хочу. В данный момент ее, Генриетту Поттер — всю, без остатка.
— Ну-ну, — говорит Малфой, направляя меня в сторону супруги и девушек.
Ничего более не сказав, лишь тяжело вздохнув, Люц отрицательно покачал головой — мол, я предупреждал. И мы как раз подошли к компании дам, беседующих на отвлеченные темы. Голос Малфоя и нежный, почти родительский тон по отношению к девушке, отвлек их от беседы:
— Генриетта!
Прижимая ее к себе за плечи, лучисто улыбается и искренне радуется визиту. Она отвечает тем же — улыбка и радость горят в ее мятных глазах, обрамленных длинными ресницами. А дальше из-за спины блондина появляюсь я. Меня представляют, называя полным именем, вызывая у Генриетты минутное состояние пребывания души вне тела и материального мира — но все же она пожала протянутую мной руку.
Пока она рассматривала меня, изучая каждый изгиб и сантиметр тела, закрытого тканью подчеркивающего фигуру костюма, я разглядывала ее в ответ и наслаждалась мыслью о том, что скоро, очень скоро эта девушка станет моей, полностью и без остатка. Я уже видела, как открывается и подставляется под мои поцелуи изгиб пока еще скрытой за кружевами платья шеи, как эти чуть пухлые губки от стона удовольствия и возбуждения открываются, произнося мое имя и желанное «Да, еще». Как маленькая горошинка соска, зажатая в моих пальцах, доводит ее до исступления и нарастающего с каждой минутой пика оргазма, и как мокнет и течет соком влажное место между ног от касаний и ласк моих пальцев, задевающих клитор. И как под стоны удовольствия друг друга нас с головой накрывает жаркая волна оргазма.
— Томасин, — выводит из мыслей голос Нарциссы, шепчущей мне на ухо гневным тоном. — Не играй с ней!
Леди Малфой все увидела и прекрасно поняла.
— Генриетта дорога нам с Люциусом — она нам, как вторая дочь!
Нарси искренне мечтала о втором ребенке, но врачи строго-настрого запретили ей иметь детей после рождения Драко — иначе последствия будут ужасными, вплоть до смерти при родах.
— Ничего плохо и того, что ей не понравится, я не планирую, — сказала, взяв у проходящего мимо официанта тарелочку с канапе. И склоняясь, шепотом, в самое ухо блондинке, говорю: — Все то, что я представляю, ей непременно понравится.
Поднеся ко рту зубочистку с угощением, я отошла от Нарциссы и завела разговор с Люциусом о делах насущных — а точнее, об адвокатской фирме деда, доставшейся мне по завещанию.