Чёрный Жемчуг

Утром у меня снова кололо сердце. И, выбирая между кофе и чаем, я всё же решил не рисковать, и сделал себе чай. Меня немного напрягает моё здоровье, но есть куча других проблем, и лучше я потерплю, чем буду беспокоить тётю и тратить кучу времени на нудные похождения к врачам.

Перед школой я списался с Колей, и мы решили, что второй урок можно было бы прогулять. Саше мы таким даже не стали предлагать, а просто уведомили его об этом. Он, конечно, вздохнул и с улыбкой измученно покачал головой, предупреждая, что у нас могут быть проблемы, Антон же надеялся, что у нас будут проблемы, потому что, может, это нас хотя бы чему-то научит. А Настя не может пропустить ни одного урока биологии, тем более, если сейчас идёт её любимая тема — цитология. Поэтому, просидев сорок минут в раздевалке, мы быстро переоделись, и как только прозвенел звонок с урока, рванули в зал. За эти сорок минут я успел дописать сочинение по литературе, а Коля доделать английский, параллельно подпевая: «Эх, два кусочека колбаски у тебя лежало на столе!», делая сильный акцент на «эх». Мы с Колей всегда либо прогуливали урок перед физкультурой, либо отпрашивались пораньше. Всё это для того, чтобы зал побыл хотя бы пять минут в нашем полном распоряжении. Сначала перед игрой с соц-экономом мы решили попасовать друг другу мяч, а когда уже начали заходить люди, то перешли на турникеты. Они висели на палках шведской стенки на загнутых железках, как будто на крюках. Как только я начал подтягиваться, к нам подошла Настя.

— Ого, какие спортсмены, – она скрестила руки на груди и улыбнулась.

— А то, – прокряхтел Коля, пытаясь подтянуться.

— Вы не зря не пришли на урок, у нас была замена.

— Кто заменял? – я подтянулся и завис наверху.

Настя слегка съёжилась и скривила лицо, хмуро и тихо бросив:

— Жанна Викторовна.

С громким выдохом Коля выпрямил руки.

— Какого фига она вообще припёрлась? Почему она? – Настя лишь сделала жалостное выражение лица и пожала плечами.

Жанна Викторовна — учительница математики, которая у нас еë не ведёт. Но несмотря на то, что наш класс не у неё, она сумела подпортить нервы не только нам, но и всему классу, а в особенности Насте. Всё началось с небольшого недопонимания. Мы сидели на замене в её кабинете, как Настя и Коля начали что-то бурно обсуждать, постепенно переводя разговор в спор. Настя начала как-то подшучивать и доводить Колю. Тот повёлся на её провокации и от чувственного жестикулирования во время своей очередной бурной речи, ударился головой о шкаф, который стоял за ними. В классе повисла тишина, и только мы с Сашей обернулись и начали смеяться, как вдруг одна из полок отвалилась и рухнула. Жанна Викторовна обвинила во всём нас четверых, хотя ни я, ни Саша никогда в жизни этот шкаф и пальцем не трогали. Но спорить было бесполезно. Мы вчетвером её заверили, что завтра съездим на стройрынок, а через день приделаем полку обратно. И, вроде, всё уладилось, она согласилась. Но кто знал, что на следующий день она нажалуется на нас классной, причём не только на нашу компанию, но на весь класс. Жанна Викторовна решила, что весь мусор, который был в её кабинете от нас, хотя всё было засрано ещё до нашего прихода, что мы вчетвером — позор школы, а Насте вообще такое поведение непозволительно, ведь она девочка. И если с классом ситуация как-то уладилась, а на нас, хоть мы и приделали эту несчастную полку, она кидала презрительные взгляды, то от Насти она не отцепилась. Встречая её в коридорах школы или на лестницах, Жанна Викторовна всегда её останавливала, хватая за локоть, и читала ей разные нотации, начиная от «девочка не должна водиться с такими оболтусами, как эти трое, и вообще, что это за внешний вид» и заканчивая «как она себе найдёт мужа». Эта женщина называла её бездарностью, неучью, дубиной, и это только самое частое и безобидное, что от неë можно было услышать в сторону Насти. Мне казалось, что Жанна Владимировна забыла, как зовут Настю, и могла только так к ней обращаться. Пальцев рук не хватит, чтобы сосчитать, сколько раз она позорила Настю перед остальными учениками: будь то старшие, младшие или из нашей параллели. Сначала Настя её всячески избегала, перед тем, как пойти по коридору, из-за угла выглядывала и сначала осматривалась, а как только слышала её голос — убегала в противоположном направлении. Потом она сказала, что привыкла, и теперь ей всё равно. Эта старая гнида и по сей день достаёт её, например, второго сентября она язвительно отметила, что Настина рубашка ей не очень, и предположила, что она украла её у отчима. Рубашка, в которой тогда была Настя, являлась мужской, на пару размеров больше и выглядела потрёпано. Но, если говорить на чистоту, рубашка не была так плоха, чтобы выслушивать подобные комментарии и сарказм. Настя тогда только вздохнула, измученно улыбнулась и кивнула, пытаясь побыстрее избавиться от этой грымзы.

— Она тебе что-то сказала?

— Ну а ты как думаешь? – она всплеснула руками. – Конечно. На этот раз ей не угодили мои волосы, потому что я лахудра. Саша пытался заступиться, но она так и не отстала от меня, а ещё он сам получил.

— Почему ты не можешь сказать своей маме? – спросил Коля и ещё раз подтянулся.

— Как будто я ей не говорила. Она сказала, что учитель всегда прав.

Коля спрыгнул с турника и подошёл к Насте, вытирая лоб краем футболки:

— Тебе не жарко в олимпийке?

— Нет, у меня, в отличии от вас, шила в жопе нет, и носиться до пропотения насквозь я не собираюсь, – Коля схватился за рукав олимпийки Насти и слегка его оттянул, от чего Настя психанула и резко дёрнула рукой, – Отцепись!

Я слегка усмехнулся и подтянулся ещё раз.

— Где Саша и Антон?

— Они... – Настя задумалась, – не знаю, почему бы вам не посмотреть?

Я уже был готов разжать пальцы и спрыгнуть, чтобы пойти искать Сашу и Антона, как у меня снова закололо сердце. Всё сердце будто мгновенно пронзила сотня игл, а кровь закипела от очередного приступа ярости, и я не мог понять: перед глазами появилась красная пелена из-за боли в сердце или очередного приближающего срыва.

От неожиданности из-за нахлынувшей боли и чувств, я вскрикнул, сильно оттолкнулся от воздуха и подскочил на турнике так, что тот слетел и с грохотом и звоном рухнул на пол вместе со мной. При приземлении мне прилетело по голове, из-за чего меня начало подташнивать, а в ушах зазвенело. Моя голова кружилась, и я чувствовал лёгкость, когда поднимался на ноги.

— Даня!!! – Настя и Коля подбежали ко мне хватая за локти, чтобы помочь встать.

— Какой ужас, я столько внимания привлёк... – меня всё ещё тошнило, но я был рад, что боль в сердце и приступ прошли также быстро, как появились.

Из-за того, что я наделал столько шума, прибежал учитель физкультуры и послал меня к медсестре. Когда я спустился на первый и открыл дверь кабинета, то медсестры на месте не было. Вместо неё сидела женщина двадцати восьми лет в очках с тонкой оправой и слегка растрёпанными волосами. Она подпирала одной рукой голову, а второй с замученным видом листала журнал, то и дело что-то вписывая туда.

— Евгения Николаевна?

Её плечи слегка вздрогнули, но на лице не дёрнулся ни единый мускул. Она медленно закрыла и отложила в сторону журнал, переведя на меня свой спокойный и слегка затуманенный взгляд.

— Что с тобой случилось?

— Я с турника упал, меня к медсестре послали. Где она?

— Она придёт к пятому уроку, я пока тут вместо неё. Сам как себя чувствуешь?

Я сел на кушетку, прощупал её, а потом лёг, закинул ногу на ногу и, смотря в потолок, ответил:

— Нормально, ничего серьёзного. Место удара побаливает, может, шишка будет.

— Тебя не подташнивает? – она подняла на меня свой взгляд и прищурила глаза, оглядывая всего.

— Нет.

— Врёшь и не краснеешь, я знаю тебя, как облупленного, – Евгения Николаевна взяла стул и села рядом со мной. – Если подташнивает, то это может быть сотрясение.

— Ну я же не умру?

— Не должен, – она немного помолчала, обдумывая, что со мной делать, но в итоге закинула ногу на ногу, скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула. – Как ты понимаешь, я тебя всё равно на физ-ру не отпущу. Так что у нас есть время. Как лето провёл? Как новый учебный год?

— Ну... – я закинул руку за голову и начал думать, стоит ли ей всё рассказывать и вообще с чего начать. – Я же приходил к тебе в июле и рассказывал про всю эту историю с трейлером и долгом, ничего нового за месяц не случилось. Вот недавно с Антоном снова сдружились.

— Антон — это который уезжал в другой город и с которым вы перестали общаться?

— Да, да, он, – я замахал указательным пальцем, подтверждая. – Ну и, в принципе, всё. О, я ещё участвую в литературном вечере.

— Что? – Евгения Николаевна улыбнулась. – Ты? Ха-ха-ха! Я обязательно приду посмотреть и поддержать тебя! – она засмеялась, закинув голову.

— Делай, что хочешь, только не снимай на камеру.

Евгения Николаевна прикрыла рот и, всё ещё посмеиваясь, ядовито протянула:

— Хорошо, хорошо.

Мы некоторое время помолчали, прежде, чем я нарушил тишину.

— Кстати.

— М?

— Я к тебе позавчера заходил, тебя на месте не было.

Она какое-то время помолчала, видимо, вспоминая, где была в то время.

— Я была занята.

От такого ответа я резко повернул голову к ней и с изумлением спросил:

— Чем это таким ты была занята?

— По работе, меня пригласили на семинар по психологии, – она сняла очки и потёрла переносицу. – Скукота и ничего нового, только время зря потратила, – и снова надела. – Ты хотел ко мне зайти? Что-то случилось?

— На самом деле, да, и если, когда я заходил, я ещё не так беспокоился из-за этого, то сейчас меня это действительно напрягает.

Евгения Николаевна всем телом повернулась ко мне и из утомлëнной женщины превратилась в собранную и готовую работать психологиню.

— Внимательно слушаю.

— У меня в последнее время появились проблемы с сердцем. Не то, чтобы их раньше не было, но как только мне исполнилось шестнадцать, всё конкретно обострилось. Будто после шестнадцати лимит нормального здоровья исчерпал себя, и сердце решило отыграться за всё это время.

— Сходи к кардиологу, в чём проблема?

— Дело в том, что меня беспокоит не только сердце. Также после шестнадцати у меня начались какие-то приступы ярости. Они могут случиться вообще внезапно и без веского повода. Я уже какой день бегаю и прячусь в туалетах, чтобы не сорваться, успокоиться и не прибить кого-нибудь.

Евгения Николаевна нахмурилась и чуть наклонилась.

— А об этом поподробнее.

— Ну, когда это случается, мне глаза застилает будто кровавая пелена, кровь прям кипит, и я чувствую, что если не выплесну эту злость, то у меня башка взорвётся от переполняющего гнева.

— И ты всё время сдерживался?

— Конечно нет, я бы чокнулся к этому моменту. Несколько раз в туалете я бил стенку, а дома подушки. И чтобы ты понимала, одну я почти разорвал, а когда это случилось в первый раз, я стулом чуть не зашиб Антона. Но примерно сколько раз я срывался, столько же и терпел.

— Как часто это бывает? – Евгения Николаевна нахмурилась ещё сильнее.

— Максимум три раза в день. Но вот вчера, кстати, один раз только. А, и ещё мне кошмары стали сниться.

— Чёрт возьми, ты... – она с силой потёрла лоб, приподняв ладонью очки. – Ох... что за кошмары?

— Раньше мне сны вообще не снились, иногда в выходные мама только могла сниться. А что сейчас мне снится... я толком и не помню, только некоторые, знаешь, кадры. Последнее, что помню, как сидел на полу и крепко держал кого-то одной рукой, а на второй была кровь, но...

Я запнулся, потому что мне казалось, что она была какой-то не такой. Была ли это вообще кровь? Но не думаю, что для Евгении Николаевны это играет большую роль, поэтому продолжил.

— Единственное, что точно осталось у меня в памяти, и в чём я уверен — что во время снов я испытываю сильные отрицательные эмоции, ужас, животный страх за жизнь... и каждый раз просыпаюсь в холодном поту по будильнику. Сам проснуться по желанию не могу, будто я заперт в этих снах и должен смотреть их целиком.

— Хорошо, – Евгения Николаевна выдохнула и вмиг снова стала собранной. – Я не психотерапевт и что-то выписать тебе не могу, но денег у тебя на поход к дипломированному врачу нет, поэтому помогу, чем смогу. В следующий раз попробуй по возможности запомнить свой кошмар, сразу после пробуждения пытайся вспомнить о чём он был, что там случилось, и потом расскажешь мне. Понял? – она говорила и смотрела прям мне в глаза.

— Понял.

— Насчёт твоих вспышек гнева... – Евгения Николаевна встала и пошла к столу. – Иди сюда.

Я нехотя поднялся с кушетки, медленно доковылял до стола и встал рядом с ним, оперевшись рукой.

Евгения Николаевна покопалась где-то под столом и достала картонную коробочку. Она была белой и с голубыми цветами, будто из Гжели. Увидев моë замешательство, которое было настолько сильным, что выявилось на лице, она поспешила объяснить.

— Это чаëк, попей его. Я летом собрала на даче некоторые травы и ягоды. Он должен успокаивать и приводить разум в порядок. Попробуй его, пей каждый день по утрам. Через какое-то время придëшь опять — скажешь, есть ли... что это?

— А?

Евгения Николаевна смотрела на моё запястье. Я опустил взгляд и понял, что браслет скатился по руке и вылез из-под рукава. В чёрных жемчужинах отражался белоснежный свет, что превращал и так отделанный белым кабинет в палату с мягкими стенами. Она какое-то время сидела, впившись взглядом в браслет и изогнув бровь, а потом подняла голову.

— Это что такое?

— Это?.. А, это! Этот браслет мне Саша подарил на день рождения. Что-то не так?

— Нет, всё так, просто ты раньше такое не носил, – Евгения Николаевна посмотрела на меня снизу-вверх. – Ты действительно поменялся, как тебе шестнадцать стукнуло, – она с улыбкой вздохнула и покачала головой.

— Кстати, насчёт чая.

— Что?

— С ним можно есть, бутерброд, например, какой-нибудь? Или целительные свойства потеряются?

Евгения Николаевна смерила меня каменным измученным взглядом, который намекал, что ждал от меня большего.

— Забираю свои слова назад, ты каким был, таким и остался, – она вздохнула. – Можно, можно. Главное — пей его, может, он будет действенным, я его потом запатентую и деньги заработаю.

— То есть, он может ещё не сработать?!

— Конечно, я же просто туда травы и ягод накидала. Не жди чего-то волшебного.

— Ещё мне нужно спросить у тебя совета.

Евгения Николаевна подпёрла голову рукой и, не мигая, смотрела на меня, давая мне продолжить.

— Это насчёт Насти, – она слегка выпрямилась и приподняла брови. – Мне начало казаться, что у неё что-то случилось. Но когда я спрашиваю о еë состоянии, то она говорит, что всё в порядке. И я не знаю: у меня паранойя или мне действительно не кажется. С одной стороны, я боюсь её расспрашивать и лезть не в своё дело, а с другой стороны, вдруг, она не говорит, чтобы не беспокоить нас.

— Всё в порядке, не беспокойся, – голос Евгении Николаевны был спокойным и звучал уверенно. – Она ходит ко мне. Конечно, у всех есть проблемы, но какие проблемы нельзя решить? Я ей просто помогаю и поддерживаю её. Тебе не стоит волноваться, я позабочусь о ней.

— Хорошо, надеюсь на тебя.

Я вздохнул и уже собирался прощаться, как Евгения Николаевна заговорила первой.

— Ты уже можешь идти, но мой контрольный вопрос. Насчёт планов на будущее ничего не поменялось?

Слегка смутившись и опустив голову, я покачал ею. Евгения Николаевна снова вздохнула, но на этот раз тяжелее обычного.

— Ясно. Не хочу нагнетать, но ты в десятом классе. Не надо затягивать с этим, пробуй искать себя. А я поищу ещё какие-нибудь тесты на профориентацию.

— Хорошо, спасибо тебе. Я пошёл.

— Давай, – она похлопала меня по плечу. – Береги себя.

Когда я зашёл в кабинет, то почти половина класса повернулась, чтобы посмотреть на меня. Я на мгновение растерялся, но мой взгляд сразу притянула кислотная резинка на волосах Коли, что держала их в хвосте, и пошёл к нему. Я бросил портфель на парту, которая была за ним, и хлопнул его по плечу.

— Приветик, как прошёл урок?

Коля слегка дёрнулся, оторвался от телефона и повернулся ко мне в пол-оборота.

— Мы проиграли. Милина, несмотря на свои ногти, играет очень неплохо. – Коля горестно, но с улыбкой вздохнул. – Ты как? Всё хорошо?

— Да, ничего страшного.

— Тебе дали какую-то мазь? – он с интересом разглядывал коробку с чаем, которую я держал в руке.

— Нет, это чай.

— Чай?

— Ага, у меня в последнее время беды с головой, он типа успокаивающий.

Вдруг послышался крик, кто-то врезался в меня, взял за плечи и встряхнул. Я слегка опустил голову и встретился с Настиным хмурым лицом.

— Что сказали? – её голос был максимально серьёзным.

— Что ничего страшного.

— Ничего страшного?! – за ней стоял Антон, он был недоволен и от возмущения говорил громко, расплёскивая руками. – Ты вообще в своём уме?! Хотя да, после такого фееричного падения от него ничего и не осталось, видимо.

— Но ты же не видел, как я упал...

— В том то и дело, ты так рухнул, что я не видел, а слышал в раздевалке! Такой грохот был, я думал, что потолок рухнул! Что ты сказал? Подожди, – он замахал руками, – дай угадаю. Ты сказал, что чувствуешь себя нормально?

— Ну да, это же правда.

— Ты..! – Антон пригрозил мне указательным пальцем и уже был готов разразиться бранью, но, видимо, вспомнив, что находится в стенах школы, выдохнул с закрытыми глазами. – Господи, если ты помрёшь, я тебя прибью, понял?

— Понял, – я кивнул.

Саша слегка улыбнулся и покачал головой, наблюдая за цирком, как остановил свой взгляд на коробке чая.

— Что это?

— Это чай, – ответили мы с Колей вместе и переглянулись.

— Чай? – Саша слегка приподнял бровь. – Он каким-то магическим образом поможет тебе при сотрясении или медсестра окончательно рехнулась?

— Не, это мне Евгения Николаевна дала, для нервов, можно сказать.

— Евгения Николаевна? – Саша приподнял и вторую бровь. – А эта что в кабинете медсестры делала?

— Медсестра придёт только к пятому, она пока за неё.

— Ну да, логично, у них же у обеих медицинское образование, – сказала Настя.

— А, точно, – Саша понимающе покачал головой.

То, что я рухнул с турникета, узнала не только почти четверть нашей школы, считая учителей и Евгению Николаевну с завучами. Галина Петровна позвонила тёте и рассказала ей всё, но, как я понял, чуть преувеличила, так как с порога на меня налетели с расспросами. Она схватила меня за лицо ладонями и начала задавать вопросы. Я спокойно ей сказал, что ничего страшного не случилось, и что я просто сильно ударился головой, но сейчас всë в порядке, и я готов хоть сейчас выдраить всю квартиру.

— Выдраить всю квартиру? – она усмехнулась и выпрямилась. – Не я тебя за язык тянула!

Но вместо того, чтобы заставить убираться, она потащила меня на кухню есть свежесваренные щи. На кухне на моём месте уже стояла тарелка, а на плите из красной кастрюли в белый горошек шёл пар и запах, из-за которого текли слюни. Окно с деревянной рамой, с которой отвалилась уже половина белой краски, было открыто настежь, и в помещении было прохладно и свежо. С улицы орали дети, кто-то визжал, у теннисного столика расположились их родители, устроив небольшой пикничок, с напитками в руках. Перед окнами росла берёза, и её листья отгородили нас от этой суматохи.

Тётя взяла мою тарелку, налила два половника и поставила обратно, после чего сама для себя проделала то же самое. Я положил себе сметаны и попробовал.

— М! Очень вкусно!

— А ты чего ещё от меня ожидал? – она размешала сметану в супе.

— Ты просто раньше немного по-другому готовила, – я пытался её не обижать, но, видимо, она поняла мой намёк.

Она, ехидно улыбаясь, цокнула языком.

— Неблагодарный, – после пары ложек она добавила, – Я душу продала, чтобы тебя радовать.

— А она у тебя была?

— Ах ты ж!

Она дала мне подзатыльник. Суп действительно был вкусным, а в сравнении с её прошлыми попытками, просто божественным. Все ингредиенты были хорошо перемешаны и пропитаны вкусом друг друга, картошка не была ни недоваренной, ни переваренной, капуста была свежей, а кусочки говядины не расслаивались сами по себе.

— Тебе позвонили и сказали, что я пробил себе голову, что ты такую вкуснятину организовала?

— Мне позвонила Петровна и, знаешь, с чего начала разговор? – я кивнул. – «Ой, Вы только не волнуйтесь!», конечно, я прям сразу выдохнула с лёгкостью. Она мне сказала, что ты рухнул с турника, захватив его с собой, ещё про то, что школа тебе как дом, а сотрудники как родные, видимо, намекая, чтобы я не писала заяву на них. Ну я и не собиралась, в принципе, я же знаю, что ты крепкий и голову так легко не расшибёшь. Но ответь мне, как ты так умудрился вообще? – она поставила локоть на край стола и взмахнула ложкой.

— Я просто сильно вверх дёрнулся, и турник слетел.

— Тебя кто-то за жопу цапнул, что ты так подлетел?

— Нет, просто...

Я замолчал, раздумывая о том, что ей сказать. Я не хочу её беспокоить, но тётя, всё-таки, не из тех, кто, сломя голову, понесётся со мной к врачу. Да, она волнуется за меня, и чтобы её не беспокоить, я изначально не собирался говорить о своё здоровье. Но я должен это упомянуть невзначай. Если начнутся серьёзные проблемы с сердцем, или, если я рухну прямо перед ней с болями, то напугаю её, и она будет злиться на меня, потому что я ей ничего раньше не говорил. Так она будет хотя бы подготовлена к подобным ситуациям и не сходить с ума от паники. Когда у меня была ветряка и температура под сорок один, а я начинал говорить, что могу умереть, то она отвечала: «Ты любую чуму переживёшь, не бойся». Так что, взвесив все «за» и «против», я решил ей рассказать. Не всё, конечно...

— Просто у меня в сердце что-то кольнуло, когда я подтягивался, и вот дёрнулся.

Тётя положила ложку и, подняв брови, посмотрела на меня.

— Как же тебе так кольнуло, что ты так взлетел?

— Я испугался от неожиданности, у меня такого не было никогда.

Тётя помолчала.

— Если ещё такое повторится — скажешь мне.

— Хорошо.

Опустив взгляд и уставившись в тарелку, я начал мешать суп. Если она узнает, что это у меня уже несколько дней на постоянной основе и что я ей не говорил, она сильно разозлится? Я облизал ложку, из-за чего во рту появился железный привкус.

— А ты как? Всё хорошо? Как там этот...

— Утырок этот? – я резко поднял голову.

Обычно тётины хахали надолго не задерживаются, либо они её бросают из-за непростого характера, либо её бесит её молодой человек, и она бросает его сама. Этот тип продержался дольше всех, около года. И тётя всегда положительно отзывалась о нём, поэтому, когда она так резко сказала «утырок», я был очень удивлён.

— Что-то случилось?

— Случилось то, что он оказался конченным мудаком. Он сказал, я слишком самостоятельная, и он не может чувствовать себя рядом с мной полноценным мужчиной. Ну не бред ли?! – она развела руками и повысила голос.

— Серьёзно? Ну, удачи ему найти нормальную женщину по его каким-то непонятным меркам, – я сжал кулак и тряхнул им в воздухе.

Тётя всё ещё была напряжена и немного на взводе. Каждый раз, когда такое случается, она накупает вино с сыром и мороженое и, смотря клипы Ланы, плачет. На самом деле, это ей идёт на пользу. Ну, её эмоциональному состоянию, за её печень я не ручаюсь. На следующий день после таких ивентов она, как огурчик, и снова готова рвать и метать. Такая недолгая слабость позволяет ей быстро вернуться в русло. Несмотря на то, что она кажется сильной и независимой, она обычный человек, который находится в полном беспорядке и может плакать часами подряд. Внутри эта женщина оплакивает своих родителей, которых они, хоть и не любили со своей сестрой, что также ушла, но уже в расцвете сил, оставив после себя несчастного ребёнка и обиженного на непонятно что мужика. Из-за того, что они переезжали несколько раз, у тёти и друзей толком-то и не было. Только некоторые коллеги с работы, с которыми она иногда ходит в бар после рабочего дня. Когда я вижу её в слезах, моё сердце готово разорваться на части. Её вечера слёз и соплей из-за неудачных отношений сюда не относятся — это совсем несерьёзно и пробивает меня на смех. В такие моменты я могу побыть старшим и позаботиться о ней, я ценю каждую такую возможность.

— Ты найдёшь того, с кем тебе будет хорошо, и кому будет хорошо с тобой.

Я накрыл её ладонь своей и погладил. Тётя тепло улыбнулась и из-за того, что она сидела против света, вокруг её силуэта лучи солнца создали ореол, будто она ангел.

Но она и есть мой ангел на этой Земле.

Зайдя к себе в комнату и включив свет, мой взгляд упал на книгу в кожаном лёгком переплёте. Книга, которую мне подарил Коля.

Прошло столько дней, а я её даже в руки не брал. Я схватил её на ходу и уселся на кровать в позе лотоса. Я полистал страницы, мне на глаза попалась эти страницы про Полуденниц и Полуночниц, ничего не цепляло мой взгляд, пока я не добрался до разворота, где некоторые слова были жирно и сильно перечёркнуты простым карандашом, а сверху были написаны другие слова или другое строение предложения.

— Морана?..

«Морана (Мара, Морена, Марена) — тёмная Богиня зимы и смерти.

Её сестры — Богиня Весны и Богиня Лета.

Трех девушек похитил Змей. Они были превращены в чудовищ и служили похитителю, пока он не был повержен. Сестёр расколдовали, вернули им прежний облик. Однако, сердце Морены осталось темным.

Это молодая, красивая девушка с белой кожей и темными волосами. Глаза её чёрные, как зимняя ночь. Она высокомерная и одновременно пугающая.

Владения ее лежат за Рекой Смородиной, через которую перекинут Калинов Мост, охраняемый Трехглавым Змеем».

На другой странице был рисунок чернилами, где спиной стояла женщина в сарафане и накидкой с мехом и смотрела куда-то ввысь, а в руке держала серп. Над ней было множество точек, что, видимо, были звёздами, а в правом углу слегка кривая окружность, что являлась луной.

Это её мы в детском саду, в школе на празднике Масленицы сжигаем каждый год? Увидев её рисунок и прочитав про неё, мне стало обидно и даже немного больно. Пусть она и демон, тёмный бог, но, видимо, люди сами ничуть не лучше этой «нечистой силы».

Я замер и с силой захлопнул книжку. С каких пор я серьёзно размышляю на тему демонов и всякой чертовщины со славянскими божками?

Несколько лет назад, когда мне было лет двенадцать, я стал размышлять на тему религии, всякого потустороннего и сказочного. Не найдя никаких весомых доказательств и получив в ответ только: «Это идёт из сердца», я окончательно принял одну из сторон и перестал верить в бога. Тётя, к счастью, вспоминает бога только когда в без десяти одиннадцать, сломя голову, бежит в «Пятёрочку» покупать пиво. Возможно, она подозревает, что я атеист, но она никогда не поднимала этот вопрос. Я поступаю по совести, а не потому что боюсь нарушить какую-то заповедь и потом вариться в котле.

В сказки, призраков и волшебство я перестал верить ещё в классе третьем. Возможно, если бы я верил в это хотя бы до класса пятого, то моё детство было бы более весёлым и менее серым.

Вдруг сердце снова закололо. На этот раз это было не так сильно и неожиданно, но я скрючился, схватился за грудь и стал дышать медленнее и реже. Когда волна боли более-менее стихла, я рукой в рюкзаке нашарил коробочку, которую мне дала Евгения Николаевна.