Чёрный Жемчуг

По новостям в очередной раз говорили о миллионере, которого обвинили в многочисленных махинациях и уклона от налогов. Каша, которую я и так с трудом ела, чтобы не обидеть маму, встала в горле комом. Я на пару секунд застыла, справляясь с желанием всё выплюнуть, а мама не выдержала и выключила телевизор. В кухне воцарилась тишина. Мы обе не хотели ничего говорить друг другу и предпочли забыть о только что услышимом нами репортаже. Я подняла на неё взгляд. Мама устало листала поваренную книгу. Я никогда её такой не видела: для меня она всегда была яркой, полной сил и счастья, великолепно выглядящей. Теперь она была выжата и обессилена множеством нервотрёпок, которые упали на её хрупкие плечи. В ней угасла та искорка, что поддерживала её бодрость духа и силы звонко смеяться. В груди что-то защемило, мне было больно на неё смотреть.

— Спасибо, мам. Было вкусно, – я поставила тарелку в раковину.

— Да? Хорошо, – я слабо улыбнулась.

Она подошла ко мне и крепко обняла.

От маминых объятий мне стало гораздо легче, запах слабо-сладких духов был почти родным, и я уже не хотела отпускать её.

— Будь осторожна. Это твой первый день в новой школе, я очень волнуюсь за тебя, – она поцеловала меня в макушку.

Еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, я обняла маму ещё крепче.

— Хорошо. Пока, – я немного отдалилась, чтобы поцеловать её в щёку, – люблю тебя, – в ответ она мне мягко и с любовью улыбнулась.

Ей не надо было что-либо говорить, чтобы я знала, как сильно она меня любит и дорожит мной.

Взяв в коридоре рюкзак, я вышла из квартиры и направилась в школу.

За последний месяц моя жизнь кардинально изменилась, резко встала с ног на голову. Я — единственный ребёнок в семье и сейчас впервые рада этому, потому что иначе мы бы могли не справиться. Да и видеть грусть и разочарование в глазах ещё одного родного человека для меня было бы невыносимо. Я и так с трудом смотрю то на маму, то на бабушку с дедушкой, и сердце обливается кровью каждый раз.

Тот человек, который стал одной из самых обсуждаемых личностей в СМИ за последнее время — мой отец. Его бизнес потерпел крах. Сначала он кое-как стоял и выдерживал все удары. С трудом, но он всё ещё приносил папе деньги. Но после того, как его приплели к скандалу с наркотиками и уклона от выплаты налогов, всë рухнуло. Папа почти каждый день по многу часов проводил либо в суде, либо с адвокатом. Из него тогда будто высосали жизнь: кроме того, что бизнес отца постепенно расходился по швам, так ещё его, приличного человека и семьянина, измазали такой грязью и запятнали имя. У суда толком-то и не было никаких доказательств, но папу всё равно посадили. Я не говорила с мамой на эту тему, поэтому не знаю, что она думает, но я считаю, что всё это кто-то подстроил. Я бы многое отдала, чтобы найти доказательства тому, что папу подставили и подкупили судью. Но как девочка, которая переживает худшие времена в своей жизни, сделает это? За этот месяц я получила кучу ужасных сообщений и призывов выброситься из окна. Сначала я сильно плакала, пряталась под одеялом, удалялась из всех социальных сетей, но вскоре восстанавливала страницы, пила успокоительные и блокировала всех людей. А уже через пару недель я читала сообщения от тех, кто так с чувством хотел выразить своё мнение насчёт моего отца, моей семьи и меня, избалованного выродка страшного монстра, и ничего не чувствовала. Больше такие сообщения меня не задевали. Не то, чтобы я смирилась и спокойно принимала такие высказывания, просто я поняла, что люди не знают всей картины, и жизнь ещё несколько лет назад меня научила тому, что хоть пятьдесят миллиардов каждый месяц жертвуй на благотворительность, сажай деревья в каждом дворике — если ты один раз оступишься, то всё. Ты даже мог ничего плохого не сделать, про тебя могли просто пустить слух. Слухи никто не проверяет, все просто слепо поверят - зачем обсуждать доброго человека и его светлые поступки, когда можно перемыть чьи-то кости? И один скажет одно, другой сделает вывод и придумает что-то ещё, третьему что-то покажется, исходя из того, что сказал ему второй. И теперь, чтобы ты ни сказал, какие бы доказательства ни приводил, чтобы отчистить своё честное и несправедливо оклеветанное имя, — ничего. Никто не будет обращать внимания. Люди будут оглушены криками о том, какой ты ужасный. И даже если кто-то услышит, обратит всё против тебя.

Раньше, когда всё было хорошо, мы жили в центре. Я училась в частной школе, и после уроков мы с одноклассниками шли в какое-либо кафе неподалёку. Сейчас я не могу ничего сказать пока об одноклассниках. Но этот район... это та Москва, которую я не видела или, вероятнее, не хотела видеть. Будто взяли хрущёвки, панельки, новостройки, вызывающие сомнения разного рода, и сделали из этого такую же противную кашу, как у моей мамы. Где-то почти вплотную к одной из панелек достраивали новый свежий дом. Это выглядело максимально безвкусно: будто женщина бальзаковского возраста пытается омолодится, но, как случается в большинстве случаев, выходит странно и даже хуже, если бы она этого не делала.

«Вскоре это место хорошенько выжмет и потрепает этот дом, так что он будет походить на своих соседей и не сильно выделяться».

Когда в моей голове промелькнула эта мысль, то мне на мгновение стало спокойно, но потом неистово жутко. Возможно, скоро это место так же попортит меня. В этом месте будто поселились сладкая грусть, разочарование и смирение с бренностью бытия. Люди ходили либо молча и опустив голову, либо разговаривая о бытовых проблемах. Действительно счастливых и радостных я за весь месяц встречала раза три. А вот странных и откровенных фриков — не хватит пальцев на двух руках. В основном я их видела в автобусах, и тогда мне казалось, что я сошла с ума, и это мои галлюцинации, я отказывалась верить в происходящее. Возможно, моим дедушке и бабушке просто не повезло с районом. Мы с мамой переехали на время к ним, пока всё не уляжется. Раньше я редко с ними виделась, но теперь вижу каждый день по нескольку раз, чему я не могу не радоваться.

Путь к школе я несколько раз успела изучить ещё неделю назад, так что я шла по уже достаточно известной мне местности. Чем я ближе подходила к школе, тем больше детей и подростков с цветами и в парадной форме становилось.

В моей руке было три розы, которые я с трепетом выбирала лично. Белые розы - символ настоящей невинности и чистоты, божественности. Каким бы храм знаний не был, он всё же храм знаний, поэтому я не могла себе позволить зайти туда с какой-нибудь фиалкой или пурпурными гвоздиками. Несмотря на то, что я тщательно выбирала лучшие цветки, лучшими из них оказались бутоны с пожелтевшими и потрёпанными краями лепестков. Женщина лет пятидесяти носилась с другими покупателями, которые нахлынули по той же причине, что и я — купить цветы на Первое Сентября — и почти не обращала на меня внимания. Это не могло меня не радовать, тогда меня никто не отвлекал и не попытался подсунуть какой-нибудь несчастный цветок, что пережил все ужасы своей жизни, которой от силы осталось два-три дня. Когда я подошла уже с тремя розами, продавщица на меня покосилась и выхватила цветы, да с такой резкостью и рвением, что один из шипов проехался по моей коже, образовав небольшой порез. Оттуда потекла кровь. Возможно, женщина узнала меня. Таких взглядов я навидалась в свою сторону вдоволь, поэтому тяжело и коротко выдохнула. Она наспех обрезала стебли, обернула розы и отдала мне букет обратно, даже не взглянув на меня. Я поняла намёк и без промедления поспешно вышла. Сейчас на среднем пальце правой руки красовался пластырь.

Здание школы было обычным, каких в стране тысячи тысяч. Стены покрашены в зелёный, углы в желтовато-белый. На фасадах школ обычно ничего нет, в самом крайнем случае часы, но на этой школе величественно висели три цифры «8» «1» «0». Не знаю почему, но мне стало не по себе, и я на мгновение замедлила шаг. Как будто эта школа имела душу, а эти цифры были её глазами, которые смиряли меня своим горделивым взглядом, оценивая меня и в то же время предостерегая. Мне начало казаться, что я всё уменьшаюсь и уменьшаюсь, и чтобы прийти в себя, я резко отвернулась и почти бегом пошла к площадке у школы, где проходила линейка. Стояло множество классов с табличками. Мне нужен был «10 «Р»».

Табличку с числом и буквой моего нового класса держал какой-то парень. Он как будто только что оббежал территорию школы три раза и вернулся сюда, чтобы исполнить свой долг держателя таблички и ориентира. Волосы были кое-как уложены, торчали в разные стороны, а первые две пуговицы рубашки расстёгнуты, сама рубашка была небрежно заткнута в брюки с подворотами. Этот парень вовсе не выглядел как какой-то нахал, наоборот, он располагал к себе. Я решила зайти сзади, чтобы не привлекать слишком много внимания.

Мои новые одноклассницы постарались над внешним видом на этот праздник жизни, некоторые даже перестарались. Я же стояла, одетая совершенно просто: в юбке-карандаше и блузке, у меня даже не было ни сил, ни настроения на то, чтобы устроить себе что-нибудь на голове. Они отличались от моих прошлых одноклассниц: громко смеялись, без устали болтали и вели себя в принципе шумно. В моей прошлой школе все были относительно спокойными и давно уже сдружившимися по парочкам, максимум втроём. Я как-то пропустила этот момент, да и в принципе я не умела заводить дружбу, находить контакт с уже образовавшейся компанией, поэтому ходила одна. Особо близких подруг у меня не было. Возможно, в этой я смогу как-то образовать хотя бы неплохие отношения со своими новыми одноклассницами.

Солнце хорошо пекло, и я уже была готова начать молиться, чтобы мы поскорее зашли в школу. Из-за того, что я стояла после всех, я не могла видеть, что там происходило. Да и желания никакого не было. Про директора я давно уже прочитала, про администрацию тоже кое-что нашла. Директор достаточно интересный персонаж: множество видео, как он пьяным танцует на каких-то праздниках (будь то свадьба или школьный корпоратив), какие-то скандалы, то тут, то там появлялись будто его дети, которых он не признавал. Слушать его речи у меня не было сил, я их все направила на то чтобы стоять ровно. Потные круги подмышками начали проявляться на рубашке, и чтобы как-то улучшить ситуацию, я поставила руки в боки. Со лба потёк пот, я его поспешно вытерла. Как же противно.

Прошло ещё какое-то время моих мучений, и мы постепенно начали заходить в школу. Внутри было достаточно мило. Мне казалось, что это место будет походить на поликлинику, в которой давно не делали ремонт, но, как оказалось, это не так. Вместо потёртого линолеума была плитка, вместо потрескавшейся краски была либо плитка, отличающейся от напольной, либо краска в несколько слоёв, а в некоторых коридорах на стенах была даже мозаика. В каких-то коридорах стояли витрины с кубками и грамотами, доказывая, что ученики этой школы — образованные и одарённые. Честно, я настраивала себя на худшее, но, увидев, что мои ожидания не оправдались, я обрадовалась.

Мой новый класс находился на четвёртом этаже, в самом дальнем конце коридора. Зайдя и осмотревшись, можно было легко догадаться, что это кабинет химии. Я нервно сглотнула. У меня были не лучшие воспоминания о данном предмете. Сейчас я могу вытянуть её на пять, если постараюсь, но раньше... В первый год, когда она появилась в моей жизни, я её абсолютно не понимала. Мне наняли репетитора, с которым я занималась по несколько часов в неделю. И теперь каждый урок химии у меня перед глазами проносится картина, как я в четырнадцать лет сижу над учебником, полностью исписанным оборотом тетради, передо мной сидит мало знакомый мне мужчина и кричит, стуча по столу линейкой. А я держу голову руками и не могу разглядеть лицо репетитора, потому что мои глаза застелила пелена слёз, я не могла его слышать, потому что я слышала только свои собственные рыдания. И если раньше я заходила в кабинет химии максимум два раза за неделю, то теперь я буду просиживать в нём не только уроки, но и почти каждодневные классные часы.

Как только я пришла в себя после потрясения, появилась ещё одна проблема. Я новенькая и, в отличие от других, у меня не было своего места. Все девять лет я проучилась в одной школе, где я точно знала, где моё место. Я оглядела класс. Все уже расселись и болтали между собой, вклиниться в какую-либо компанию было бы неприлично, пока мне нужно какое-нибудь тихое и отдалённое место. Одно такое было у окна дальнего ряда, самая последняя парта.

Я выдохнула и пошла к намеченной цели. Но где-то на полпути меня схватили за запястье, и я была вынуждена остановиться. Когда я обернулась, то на меня смотрело три пары глаз. Три девушки заинтересованно рассматривали меня, а одна из них держала меня за руку.

— Ты новенькая, да? – спросила она.

Я кивнула.

— Та самая дочурка? – спросила другая. – Я думала, что это просто слухи.

— Думай, что говоришь! – резко ей сказала та, которая держала меня. – Не принимай близко к сердцу, она не умеет быть тактичной и часто говорит лишнее, – она покосилась на вторую.

— Ничего страшного, – ничего страшного, я уже привыкла к бестактности других.

— Так ты новенькая, тебе, наверно, немного неуютно тут? – отвечать на вопрос не было нужды, так как она сразу продолжила, не давая возможности это сделать. – Можешь сесть со мной, поболтаем, познакомимся, – она улыбнулась. Эта улыбка была на грани между фальшью и сильной радостью.

— Это мило с твоей стороны, спасибо, – я улыбнулась ей в ответ и села.

— Но ты всегда одна сидела... – сказала третья.

— И что? Надо что-то менять в своей жизни! Лучше пусть новенькая привыкнет и уживётся в новом месте, – она повернулась ко мне. – Как тебя зовут?

— Света, – я была немного смущена таким вниманием к себе.

— Приятно познакомиться, я Милина, она, – Милина показала на вторую, – Катя, а это, – она показала на третью, – Соня.

— Тоже очень приятно познакомиться и спасибо за проявленное дружелюбие.

— Пха-ха-ха! – смех Милины был сладким, из-за чего она только сильнее притягивала к себе. – Расслабься, говоришь, как будто на приёме у королевы. Предлагаю, чтобы ближе познакомиться, пойти ко мне, – боковым зрением я заметила, как Соня и Катя быстро переглянулись.

— Было бы здорово.

Мы начали непринуждённо болтать, я спрашивала про обычные организационные моменты: какие в этой школе существуют кружки и про расположение кабинетов. За это время мне удалось рассмотреть своих новых приятельниц. Милина хоть и сидела, но было понятно, что она выше двух остальных. У неё была аристократическая внешность: бледная кожа, острые черты лица, светлые глаза, будто сделанные из драгоценных камней, а взгляд, как стрела с одним из самых острых наконечников во всём мире, он пронизал легко, быстро и глубоко, вокруг неё была холодная, словно иней, властная аура, которая могла подчинить себе кого угодно. Она действительно была красавицей, и притягивала к себе, но казалось, что если ты поведёшься на эту красоту, то после будешь долго расплачиваться. У Сони же черты лица были мягкими, взгляд без тени хитрости. Она казалось добродушной и простой, доброй девушкой. Её волосы были по плечи и кудрявыми, казалось, что если туда что-то попадёт, то пропадёт навсегда в бездне кудряшек. Катю я до конца понять не смогла. Её взгляд был угнетающим, и если от Милины веяло скрытой опасностью и лукавостью, то от Кати — открытой угрозой, недовольством, призрением и подозрительностью. Только одному Богу известно, чего на самом деле в ней было больше. Её глаза были и так не слишком широкими, так она ещё прищуривалась (а делала она это довольно часто). У неё был маленький аккуратный носик и чёрные длинные волосы.

— Здравствуйте, – дверь распахнулась, и в кабинет вошла женщина лет сорока. У неё были каштановые волосы, небрежно собранные в высокий хвост и чёрный брючный костюм с белой рубашкой. Сама женщина была довольно рослой и худой, – давайте обговорим основные моменты.

— Ох, припёрлась... – недовольно протянула Милина, Катя лишь цокнула языком и снова прищурилась.

Как я поняла, это была наша классная, по совместительству — учительница химии. В руках она несла бумаги. В это время в классе стоял гул. Оставалась пара сантиметров до того, чтобы положить кипу, но она подняла и с силой грохнула ею по столу. Ручки в стакане и склянки загремели. Воцарилась тишина. Она оглядела весь класс.

— Радим! Что за непотребный вид?! – мне стало страшно, как быстро она вышла из себя.

Когда я обернулась, то увидела того самого держателя таблички. Он провёл рукой по волосам, пытаясь их уложить, но всё было тщетно.

— А что такое? – сказал он с улыбкой и непонимающим видом.

— Ты как оборванец! Где ты находишься? В учебном заведении или в колхозе на сборе картошки? А ну, пошёл и привёл себя в порядок!!!

Радим вздохнул, встал и медленно поплёлся в коридор. Я провожала его взглядом, пока он не скрылся из моего поля зрения за полуоткрытой дверью.

— Она всегда... так?... – спросила я шёпотом у Милины.

— Да, особенно по отношению к нему. Не знаю, но она его терпеть не может и цепляется за любую–

— Я вам не мешаю?

От её голоса меня дёрнуло, и я резко повернулась в сторону учительницы. Она рассматривала меня изучающим взглядом, метнула секундный взгляд на Милину и снова вернулась ко мне.

— Класс, – она развернулась, обращаясь ко всем, – у нас новая ученица.

Я не знала, что в таких случаях правильно делать, встать — означало привлечь слишком много лишнего внимания. Конечно, уже сейчас, благодаря её представлению, я в этом внимании купалась, но ещё не тонула. Поэтому я сидела на месте и смотрела на свою новую классную.

— Света Зотова. Вы уже все взрослые и, надеюсь, обойдётся без всяких инцидентов, – она недвусмысленно глянула на класс.

Прошёл классный час, который шёл три. Из-за того, что это первый день, нас не стали больше задерживать и отпустили. Я получила список кабинетов и несколько килограммов учебников, из-за которых мой позвоночник чуть не лопнул. Всё равно я с ними ходить не буду — первым делом, как вернусь домой, скачаю учебники и буду с электронной книгой. Носить каждый день такое количество груза выше моих сил.

Как мы и договорились, после школы пошли к Милине. Она живёт в панельном доме, где-то в пяти минутах от школы. Как только она открыла дверь, в нос ударил сладкий лёгкий запах её дома. В квартире было светло, убрано и свежо. Казалось, что дверь в её квартиру — портал между тёмным захарканным подъездом и со вкусом выполненным залом дворца. У входа мы сняли обувь, кинули вещи, и как только я вытерла руки после их мытья, Милина дала мне пароль от домашней сети. Девочки сразу ушли в комнату, а Милина осталась со мной и провела на кухню, чтобы я помогла ей с чаем и заодно осмотрелась.

Я села на стул у обеденного стола, пока Милина возилась у кухонного с чайником и сладостями. В шкафчиках со стеклянными дверцами стояли хрустальные сервизы, которые отражали солнечные лучи. В шкафчике у окна стояли чашки, на которых были разные флаги и достопримечательности: казалось, что их семья объездила весь мир и побывала во всех странах. В то время, как на полках стояли чашки, на новом и серебристом холодильнике не было ни одного магнита. Тут как будто недавно провели ремонт — всё в этом доме сделано по последнему слову. Хоть я и не знала, что за плитка или плита в этой кухне, но было ясно: всё сделано со вкусом и дорого. Но эта была не та золотая и вопиющая роскошь. Мне даже на мгновение показалось, что я в гостях у одной из своих бывших одноклассниц.

Через пару минут Милина попросила меня помочь ей отнести чашки в комнату. Поэтому я взяла поднос с парой чашек и пирожными и пошла.

Соня и Катя уже сидели в двух креслах в телефонах и ждали нас. Мы поставили подносы на столик и сели с Милиной на диван. Комната Милины была так же отделана со вкусом, можно сказать, по-дворянски. Светлый паркет, кровать с балдахином, письменный стол...

— Расскажи что-нибудь о себе.

— А? – я вернулась в реальность.

— Расскажи что-нибудь о себе, мы о тебе ничего же не знаем, – сказала Соня.

— Ну... а чтобы вы хотели узнать? – из-за смущения я начала тереть правой рукой левую в области локтя.

— Чем больше, тем лучше, – Милина положила свою руку на мою правую, заставив меня остановится и сложить руки на коленях.

— Как вам уже известно, меня зовут Света, мы с мамой на время переехали к бабушке с дедушкой, пока... – я поняла, что иду не в то русло, и лучше бы избегать этой темы, чтобы не создавать неловкой ситуации.

— Ты считаешь, что твой отец ничего из этого не делал? – спросила Катя.

— Конечно! – я не знала: пытается она меня так вывести на эмоции или просто спрашивает из любопытства, чтобы потом с кем-нибудь ещё обсудить меня. В любом случае надо оставаться спокойной и выдержать эту пассивную агрессию. – Это бред, кто-то подкупил судью, и его обвинили в том, чего он не делал. Даже если факта того, что это самый воспитанный и культурный человек на свете, мало, то факт того, что у него просто не было времени на всё это, потому что всё свободное от работы время проводил с нами, должен быть достаточно убедительным.

— Ты хочешь найти того, кто это сделал? – внезапно спросила Милина.

— Даже если бы я хотела, то что я могу сделать для этого?

— Ты так уверена в нём, вау, – с фальшивым энтузиазмом сказала Катя и прищурилась.

— Катя, – её осекла Милина.

— Естественно я уверена в нём на сто процентов. А ты что, так завуалированно обвиняешь его в моëм присутствии? – я решила говорить прямо.

— Ого, ты что, разозлилась? – Катя изогнула бровь, улыбнулась и прищурилась.

— Ни в коем случае.

Вот от кого, а от своей новой одноклассницы я не ожидала такого: никто из моих ровесников не обвинял моего папу, а тем более, не говорил такое прям мне в глаза. В глаза мне про папу всё высказывала только пара бабушек, и то, они бросали несколько слов и уходили.

Я сжала кулаки, сдерживаясь, чтобы не повыдирать ей все волосы. Но Катя перевела взгляд на Милину, недовольно причмокнула, вздохнула и сделала лицо попроще.

— Забей.

Мы приступили к чаю. Чай был разлит по чашкам из фарфора с искусными узорами и вкраплениями в них золота. Я подула на гладь чая и сделала глоток. Мои зрачки сразу сузились, и я не смогла удержать удивлённое и восхищённое мычание. Такого чая, как этот, мне никогда не доводилось пробовать. Вкус был нежным и приятным, насыщенным настолько, что я могла подумать, словно жую цветы и травы, которые собрали в этот чай. Каждый рецептор во рту охотно поглощал его вкус. Мир вокруг как будто стал светлее и чётче, а я будто отдохнула и набралась сил. Мне даже начало казаться, что с этим чаем что-то не так, и я не решалась сделать ещё глоток, пока Милина сама не отпила из своей чашки. Тогда я успокоилась и снова приложилась к своей.

— Нравится? – спросила Милина.

— Очень, – я даже не пыталась скрыть улыбки.

Так странно, что какой-то чай может привести меня в восторг — видимо, последние несколько месяцев и правда выдались не очень для моей психики.

Мы допили чай, Милина собрала все чашки и блюдца на поднос, чтобы унести на кухню.

— Это папа привёз из командировки.

Когда я повернулась к ней, Милина уже вовсю смотрела на меня, беря поднос за ручки. Когда наши взгляды встретились, она довольно улыбнулась и почти сразу отвернулась, поднимая поднос со столика.

Я вернулась домой, и свет нигде не горел, кроме гостиной. Я сняла верхнюю одежду, скинула обувь, надела тапочки и пошла туда.

Бабушка с дедушкой смотрели какой-то советский фильм, параллельно занимаясь своими делами: бабушка вязала, а дедушка за столом решал кроссворды. Когда я только переступила порог комнаты, то все сразу же обратили на меня внимание. Бабушка отложила в сторону спицы:

— Ну как первый день в школе? – взволновано спросила она.

— Познакомилась с кем-нибудь? – дедушка снял очки.

— Да неплохо, познакомилась с почти половиной класса. Можно сказать, обзавелась несколькими подружками, — я на секунду задумалась, — двумя, если быть точнее.

— Ну я рада за тебя, – бабушка выдохнула с облегчением. – Иди покушай — еда на кухне, – она продолжила вязать.

Как только я сделала пару шагов в сторону кухни, об мои ноги обтёрлось что-то пушистое, от испуга я взвизгнула. Сначала всё было спокойно, но «нечто» снова принялось тереться о мои ноги. Прошло уже несколько месяцев, а я всё ещё не могу привыкнуть к тому, что у бабушки с дедушкой есть кошка, которая, если захочет поласкаться, пристанет к тебе несмотря ни на что. Я подняла кошку на руки и начала гладить её по голове.

— Полинка, не пугай меня больше так, – я ткнула пальцем ей в нос, от чего та невольно поморщилась.