Сладость

Когда Цукаса в следующий раз открывает глаза, солнце уже взошло и во всю ломится настойчивыми лучами в спальню. Он недовольно приходит в себя, ощущая резкую головную боль, безжалостно настигающую после каждого прихода, но не спешит подниматься. А зачем? Никто, вроде, не выгоняет. Комната большая и светлая. Кровать удобная. Вдруг получится остаться тут незамеченным и жить, не выплачивая аренду? Только есть очень хочется. Поднимая вещи с пола, Цукаса больше похож на раненое животное, нежели чем на человека. Его шатает и в глазах всё плывёт. Тупая ширинка никак не поддаётся застёгиванию. Он оставляет её в покое.

Потягиваясь, выходит из комнаты. Дорогой минималистичный ремонт встречается одобрительным хмыком, красные белки глаз бегают со светлых стен на мягкий ковёр под ногами, наверняка требующий ежедневной чистки, и Цукаса думает о том, сколько травы можно купить, экономя на клининге. Слышатся голоса. В этот раз не галлюцинации, а настоящие голоса. Низкий мужской, тихий, где-то за закрытыми дверями, и детский, словно из динамика телефона. Тенма упирается руками в колени и заглядывает в замочную скважину, но ни черта не видит, поэтому без задней мысли, нагло открывает дверь. Он видит сидящего за столом мужчину, перед которым вчера расплакался. Тот смотрит в экран ноутбука перед собой и слушает рассуждения школьника о математике. Цукаса морщится. Иу. Математика. Руи поворачивает к нему голову и в одну секунду кидает достаточно однозначные молнии взглядом. Тенма тихонько прикрывает за собой.

На кухне Цукаса не утруждает себя поисками посуды — он открывает кран и пьёт прямо из-под него. Чем быстрее трезвеет, тем быстрее накатывает усталость. Это не первый раз, но всё равно неприятно. Цукаса открывает дверь холодильника и с выдохом опирается на неё, пытаясь рассмотреть что-то съестное. В таком положении его застаёт Руи.

— Что ты делаешь? — спрашивает холодным, ровным тоном. Цукаса не боится, потому что козыри у него. Он смотрит на Руи как на придурка, вопросительно вскидывая бровь.

— Пытаюсь поесть? — голос хриплый ото сна, волосы взлохмачены. Тенма берёт из холодильника бутылку с оранжевой жидкостью и читает этикетку. Руи молчит, пребывая в недоумении, и сжимая руки в кулаки. — …полезный для здоровья, — Цукаса щурится, читая текст, — Морковный сок?! Фу! — негодующе ставит бутылку на место. — У тебя есть что-нибудь съедобное здесь? Ты вообще этим себя или стадо коз кормишь? Что за овощи бесконечные, — Цукаса достаёт продукты, недовольно осматривает, кладёт на место.

Руи подходит ближе. Крепкая рука за шкирку оттягивает Цукасу в сторону, как кота, а вторая закрывает холодильник.

— Убирайся отсюда, — тоном, не терпящим возражений, произносит Руи. Он выше, сильнее, его глаза наполнены раздражением, и зубы сжаты, но у Цукасы нет инстинкта самосохранения.

— Как недружелюбно, — складывает руки на груди, таращась в ответ.

— Ты не понимаешь человеческого языка?

Тенма на миг прикусывает щеку изнутри, а потом выдаёт:

— Нет. Мы в школе такое не проходим.

Он видит эту реакцию в глазах незнакомца. Он готов поклясться, что пульс Руи стучит быстрее, несмотря на неизменный покерфейс. Цукаса склоняет голову, невинно хлопает ресничками.

— Ты несовершеннолетний.

Цукаса пожимает плечами.

— Хочешь развести меня на деньги? —спрашивает Руи.

— Дядюшка, что вы! — да. Хочет.

— Мы не спали.

— Ну, — Цукаса закатывает глаза и оттягивает ткань топа, под которой кожа покрыта засосами и укусами, — что-то мы делали.

Руи напряженно молчит, Цукаса осматривается.

— Чего ты хочешь?

— Я? — словно искренне спрашивая, показывает на себя пальцем. — М-м-м… Кушать.

— Ты поешь и уйдёшь.

Цукаса активно кивает, негромко спешно добавляет:

— Только не овощи.

— Заткнись и сядь за стол.

Руи насыпает хлопья в миску, заливает молоком. Тенма болтает ногами.

— Ты можешь мне врать. В клуб вход с восемнадцати лет. Тебя бы не пустили.

— Мне скоро восемнадцать, — Камиширо внимательно смотрит в янтарные глаза. — Через два года, — добавляет Цукаса, и тогда к нему двигают миску хлопьев. Он довольный уплетает их столовой ложкой и хочет как-то подколоть овощного мужичка за наличие такой глупой детской еды дома, но ему слишком вкусно.

Руи стоит, оперевшись плечом на стену, и наблюдает. Цукаса набирает хлопья в ложку и тянет к тому, вопросительно вскидывая брови. Это становится последней каплей для мужчины, сразу после этого покидающего кухню.

Цукаса остаётся в одиночестве. Перестаёт болтать ногами, перестаёт жевать — треск шоколадных хлопьев слишком громкий в тишине, и есть как-то уже не хочется.

С высокого этажа люди внизу кажутся маленькими, ненастоящими, а многоэтажки напротив — поднебесными башнями. Тенма думает сколько по времени лететь вниз из такого высокого окна и дольше ли это, чем спускаться на лифте.

Мужчина возвращается к нему с купюрой в руках и Цукаса беззаботно поворачивается, пряча руки в задние карманы своих скинни на низкой посадке.

— Деньги на такси. Проваливай.

— Вы так грубы!

— Ты малолетка, шляющаяся по клубам.

— Вам-то какое дело. Осуждаете?

— А вчера почти лёг под взрослого мужика.

— Пф. И что?

— Ты заплакал.

— Мне что-то в глаз попало.

— Прекрати этот цирк. Какого чёрта вообще происходит в твоей жизни?

Тенма смотрит сверху вниз на мужчину, и медленно опускает голову. Ему нечего сказать.

— А вы математику преподаёте? — спрашивает тихо, невпопад.

— Не твоё дело.

— Вы вчера меня чуть не взяли в этой квартире, на вашей кровати, обдолбанного и несовершеннолетнего, а теперь даже не даёте узнать, кто вы такой?

— Вчера тебя не волновало, перед кем раздвигать ноги.

— Вчера и вас не волновало, что я выгляжу на тринадцать.

— Потому что ты не выглядишь на тринадцать.

— А как я выгляжу? — ядовито спрашивает Цукаса, переводя золотые глаза на лицо напротив. Мужчина подходит ближе и берёт руку Тенмы.

— Ты выглядишь как человек с большими проблемами. Разберись с собой, — он вкладывает купюру в ладонь Цукасы.

— Невиданная щедрость, — негодуя, комментирует Цукаса. — Суёте мне деньги на такси, как джентльмен выебанной шлюхе. Но есть одно отличие.

— Какое? — холодно спрашивает Руи.

— Я не шлюха.

— Так ты и не выебанная. Получается, отличия два.

Цукаса вскипает, готовый рвать и метать.

— Никогда ещё не видел, чтобы перед сексом так рыдали, — добавляет Руи.

— В зеркало на себя посмотрите. Как перед таким не заплакать от ужаса?

Цукаса грубо толкает мужчину плечом, проходя к выходу. В коридоре находит кроссовки и быстро обуваясь, уже тянет за ручку входной двери, как подмечает молчание мужчины. Это раздражает.

— Передайте своему ребёнку, что несовершеннолетняя шлюха, которую вы привели в его отсутсвие  и отсутствие его мамули, не оценила шоколадные хлопья. Отстой.

— Передам. Ширинку застегни.

Скрипя зубами, Тенма нервно поворачивает все замки на двери, абсолютно без понятия какой вращать стоит, а какой нет, и покидает квартиру. Он и сам не знает, что его разозлило. Идёт по воскресной улице, теребя купюру в руках.

Он не будет тратить на такси деньги, которые можно потратить на дозу.