Помоги мне

Утром я просыпаюсь от звуков начавшегося дождя. Судя по всему, время подъема еще не наступило, поэтому я удобнее устраиваюсь на плече Джерома и снова прикрываю глаза. Еще ни разу после курса электрошоковой терапии я не спала одна. Я даже не понимаю, как так произошло, что теперь каждую ночь сплю с Джеромом. Однако в этой ситуации меня больше всего пугает тот факт, что я совсем не против — это кажется до безумия неправильным. Интересно, а это вообще нормально?

Еще большая странность в том, что я испытываю чувство неловкости, находясь близко к Джерому. Казалось бы, я сплю с ним, да еще и в обнимку, должна уже привыкнуть к такой близости... но отчего-то не получается. Вот здесь, в постели, я чувствую себя относительно комфортно, но стоит Джерому подойти ко мне почти вплотную в той же библиотеке или в том же кабинете, я сразу теряюсь.

Зато мне почти не снятся кошмары, хотя вряд ли это связано с тем, что сплю я не одна. Раньше, еще до Аркхэма, я почти что каждую ночь видела страшные сны, каждый раз я засыпала, надеясь на что-нибудь приятное, однако чаще всего мои надежды оказывались пустыми. После смерти отца меня стали мучать кошмары, где я убиваю его, снова и снова; прекратилось это после моего несостоявшегося самоубийства, хотя, признаться честно, вину за содеянное я перестала чувствовать немного раньше. А после электрошоковой терапии стали сниться новые кошмары, которых я раньше ни разу не видела: все они связаны со странными тенями, шумом голосов и сжатием пространства. Это нечто новое в истории моих сновидений.

Черт, Эбигейл, почему именно с утра, с самого момента пробуждения, у тебя так много мыслей в голове? У всех нормальных людей спросонья они полностью отсутствуют... Значит, я ненормальная. Хотя если вдуматься, то каждый человек индивидуален, и что для одних ненормально, нормально для остальных.

***

После обеда меня почти сразу же ведут в кабинет Джулии. Сегодня я намерена узнать причину, по которой она никак не может от меня отстать, а потому молчать уж точно не буду.

— Оставьте, — коротко приказывает Миллер, когда меня в очередной раз хотят приковать наручниками к стулу. — И вообще снимите их.

Охранники — и я вместе с ними — удивленно смотрят на нее, а затем начинают уверять, что я могу быть опасна. Однако Джулия непреклонна, поэтому с меня снимают наручники и оставляют с ней наедине. Что ж, сегодня в моих планах нет пункта «попытаться задушить Джулию Миллер», да и душить ее теперь нечем, по крайней мере пока что. Но ведь неспроста она это сделала.

— В чем подвох? — бесцеремонно спрашиваю я, хотя знаю, что мне вряд ли ответят правду.

— О, ты сегодня решила сразу начать говорить? Это хорошо, сэкономим время, — улыбается Миллер. — Подвоха нет.

— Тогда почему мои руки свободны? Помнится, в прошлый раз это добром не кончилось.

— Ох, Эбигейл, давай будем честны: ты не будешь пытаться меня убить, — она встает со своего места и подходит ко мне, опираясь о стол позади себя. Прямо как в тот раз. — Я хочу, чтобы ты мне доверяла.

— А я хочу большой дом. Увы, нашим желаниям не суждено сбыться.

— Эбигейл, я понимаю, что нельзя просто так начать строить доверительные отношения. А еще учитывая наше с тобой прошлое... Но я действительно хочу помочь тебе. Неужели ты не хочешь двигаться дальше, преодолеть все то, что случилось с тобой, зажить жизнью обычного человека?

Я молчу, отведя взгляд в сторону окна. Да, я хочу, действительно хочу нормально жить. Совсем недавно я думала о том, что, возможно, мне стоит начать все с чистого листа, но потом... я просто отложила эту мысль в долгий ящик. Что если и правда стоит начать все заново? Хотя бы попытаться. Ведь сделать первый шаг не так уж и сложно, особенно, когда тебе уже предлагают помощь.

— Допустим.

— То есть ты согласна закопать топор войны и начать заново?

Согласна ли я забыть о подлости Джулии... вот в этом я уже не уверена. Она притворялась «родственной душой» моего отца, лгала мне, используя в своих целях, на две недели упекла меня в другое отделение, и теперь хочет перечеркнуть это все, помочь? Верится с большим трудом. Однако, без риска нет жизни.

— Согласна, — мой ответ очень радует Миллер, и кажется, радует искренне. — Но у меня все еще есть вопросы.

— Да, конечно, я понимаю и обязательно расскажу тебе все по порядку, — она подходит к полкам, уставленными книгами, и берет одну из них, на первый взгляд ничем не примечательную. Я с интересом прищуриваюсь, пытаясь разглядеть название. — Это та самая книга, ради которой я познакомилась с тобой и твоим отцом. Если тебе интересно, я могу дать ее тебе на время. Там, конечно, конкретно про тебя и твоего отца не так уж и много...

— Я возьму, — ни секунды не раздумывая, говорю я, и Джулия кладет книгу на стол.

— Я отдам ее, когда мы закончим, — на ее лице нет ни капли хитрости и присущей ей подлости, будто бы она и впрямь хочет помочь мне. — Я понимала, что неправильно с вами поступаю, однако моя цель была превыше морали, и сейчас я осознаю, что так не должно было быть. Мне хотелось помочь тебе, твоему отцу, но желание закончить свое исследование перевешивало. Кроме того, я бы и дальше продолжала действовать согласно своему плану, если бы ты не рассказала Эйдану про мою тайну, если это вообще можно так назвать. Так что да, ты имеешь полное право мне не доверять и потребовать заменить лечащего врача-психиатра.

Она делает небольшую паузу, видимо, чтобы я переварила эту информацию. Тем временем дождь за окном только усиливается, превращаясь в ливень и делая атмосферу более... душевной. Из-за бушующей непогоды мне становится холодно, и я скрещиваю руки на груди в надежде, что мне станет тепло. Так странно сидеть в этом холодном кабинете и выслушивать Джулию, словно мы давние знакомые. Отчего-то я верю ее искренности, верю в то, что она сожалеет о прошлом и хочет помочь в настоящем. Никогда не думала, что такое возможно.

— Собственно, когда ты рассказала отцу о моем исследовании, я не была сильно этим огорчена, потому что большая часть проекта была сделана, а завершить я могла и без чьей-либо помощи, — продолжает свой рассказ Джулия. — Через какое-то время я издала книгу о неблагополучных семьях, она стала популярной в своем узком кругу, и я подумала, что на этом все закончится.

— Однако вы все еще здесь...

— Именно. Я на какое-то время покинула Готэм, однако пришлось вернуться: мне предложили работать здесь, в Аркхэме. Я хотела отказаться, потому что, если честно, не считаю Аркхэм настоящей психиатрической больницей, здесь не помогают пациентам, только калечат... — она делает небольшую паузу. — По итогу я снова приехала в Готэм, чтобы обсудить рабочий вопрос. Это можно было решить по телефону, но я все еще сомневалась насчет Аркхэма, поэтому посчитала нужным приехать сюда, оценить обстановку и тогда уже окончательно решить.

— И что именно повлияло на ваше решение?

— Ты, — я удивленно вскидываю брови, а Джулия спокойно продолжает. — Я пришла как раз в тот момент, когда у вас была прогулка. Мое внимание привлекла одна девушка, она показалась мне знакомой, и я не ошиблась — это была ты. Признаюсь, я даже не удивилась, что судьба привела тебя именно в Аркхэм, — я хочу возмутиться, но она сразу же поясняет. — Не в том смысле, что с тобой что-то не так, просто... у таких как ты судьба предрешена.

— Каких «таких»?

— Потерянных. Как правило, в неблагополучных семьях дети чувствуют себя потерянными, ненужными, ведь на них никто не обращает внимания. Ребенок предоставлен сам себе, не получает любви, возможно бывает ненакормленным, бродяжничает или что-нибудь в этом роде. И в конце концов жизнь заставляет их совершить преступление. Как бы печально это ни звучало, но ты — яркий пример, — я прикладываю титанические усилия, чтобы не расплакаться. Миллер делает короткую паузу, прежде чем вернуться к теме. — Когда я тебя увидела, подумала, что, если соглашусь работать здесь, смогу извлечь из этого выгоду.

— Вы захотели издать еще одну книгу, используя меня?

— Да, — с сожалением отвечает Джулия. — Собственно, я согласилась работать здесь. Мне дали несколько пациентов, но среди них тебя не оказалось. Тогда я решила подождать какое-то время, ведь просто так твоего лечащего врача-психиатра не сменят. Буквально через неделю я узнаю, что какая-то девушка оказалась в медицинском блоке из-за попытки самоубийства. Определить, кем является эта девушка, трудности не составило, и тогда я решила действовать: попросила, чтобы именно я стала твоим лечащим врачом, намекнув, что прошлый со своими обязанностями не справился, судя по результату. Конечно, это сработало. И вот мы здесь, — она на секунду замолкает, обдумывая дальнейшие слова. — Все это время я чувствовала, что поступаю неправильно, как будто ситуация повторяется снова. И я поняла, что ничем не отличаюсь здешних психиатров. Хотя нет, различие все же есть: они здесь ради денег, а я ради еще одной книги.

— Книга тоже приносит доход, — пожимаю плечами я.

— Это само собой разумеется, но для меня это как приятный бонус, нежели основная цель. Да и собрав всю информацию, я бы уволилась, а не продолжала бы торчать здесь. Вернемся к сути: я решила исправиться. Я искренне захотела помочь тебе, хотя не надеялась на то, что ты разрешишь это сделать.

— Разрешу или не разрешу — какая разница, мое мнение тут не имеет значения...

— Как раз твое мнение здесь, между пациентом и врачом, является приоритетным, потому что нельзя помочь человеку, если он этого не хочет! Эбигейл, ты имеешь значение, пойми это, прошу, — она тяжело выдыхает. — Я хочу помочь тебе.

— Это все так... сложно. И странно.

Сквозь тишину, повисшую в кабинете, пробиваются звуки дождя, словно разбавляя обстановку. Я обдумываю все, что рассказала Джулия, не понимая, как я сейчас должна себя вести. Я ей верю, искренне верю, хотя она могла бы запросто солгать о желании помочь. Был бы хороший ход, но не думаю, что он действительно есть. Это все очень непросто, после этого рассказа совершенно не осталось сил на размышления.

— Давай так: мы сейчас заканчиваем сеанс, я тебя отпускаю, и ты спокойно идешь заниматься своими делами. Я тебе дам время обдумать все, и тогда на следующем приеме ты озвучишь свое решение. Договорились? — предлагает она, и я понимаю, что это единственное правильное решение на данном этапе, а потому просто киваю головой. — Чудесно. Можешь идти. И не забудь книгу.

Меня выводят из кабинета Джулии, но по лестнице я поднимаюсь уже в гордом одиночестве. Кажется, мы с Джеромом договорились встретиться в общей комнате... черт, точно. Но я сейчас хочу побыть одна, к тому же, вряд ли со мной что-то случится за тот момент, пока я иду до палаты.

Я почти дохожу до своей палаты, на ходу внимательно изучая обложку книги, как меня резко кто-то припечатывает к стене, из-за чего книга летит на пол, а я невольно вскрикиваю. Передо мной тот, кого я ранее ненароком столкнула с лестницы. На этот раз лестницы нет, а значит отбиться будет сложнее.

— Решил напасть на беззащитную девушку? — лучше защита — это нападение. Вот сейчас и проверим.

— Не такая уж ты и беззащитная, — я хочу закричать, но он тут же закрывает мой рот рукой. — Тихо ты, я не буду тебя трогать, — в подтверждение своих слов он убирает руку, но от меня не отходит, не давая возможности убежать. Ну хотя бы кричать смогу.

— Заметно, — я с недовольством смотрю на его руки, что находятся по бокам от меня.

— Это чтобы ты точно выслушала меня. Поверь, я ненавижу по два раза повторять одно и то же, так что слушай внимательно: я не буду тебя трогать, но при условии, что Валеска не будет трогать мою компанию. Вопросы есть?

— Целых два, — мозг уже давно перестал паниковать, решив, что опасность миновала. — Допустим, ты меня трогать не будешь. А твоя компания?

— Не будет.

— Хорошо. А почему ты не пошел с этим вопросом к Джерому? Почему ко мне? Я вам не посыльный, раз уж на то пошло.

— Ты просто подстилка Валески, с тобой легче договориться.

Я шокировано смотрю на него и уже в возмущении открываю рот, чтобы послать этого психа куда подальше, но меня опережают.

— Некрасиво так с дамами общаться, — Джером появляется как гром среди ясного неба. — А она права: с такими вопросами надо идти сразу ко мне. Ах да, ты же боишься, — он приближается к нам, и я почти задерживаю дыхание, чего-то ожидая. — Проси у нее прощения.

Несколько секунд ничего не происходит, все будто бы замерло; я чувствую гнев одного и растерянность другого, и мне хочется провалиться сквозь землю, чтобы не участвовать в этом. Однако Джером своего добивается, и этот псих передо мной извиняется. Я все также продолжаю стоять на месте, не шевелясь.

— Тебе очень повезло, что у меня сегодня хорошее настроение, — говорит Джером с нескрываемой злобой, что уже противоречит его словам. — Но в следующий раз отрежу язык. Или что-нибудь другое.

Он испуганно смотрит на Валеску и быстро уходит, оставляя нас в пустом коридоре. Я все еще продолжаю стоять у стены, боясь пошевелиться и попасть под горячую руку. Однако Джером, как ни в чем не бывало, поднимает забытую мной книгу с пола, аккуратно хватает меня за локоть и проходит вместе со мной в палату, до которой я так и не дошла. Он молча откидывает книгу на кровать и поворачивается ко мне, не отпуская. Я машинально делаю шаг назад и чувствую спиной холодную стену. Он также делает шаг мне навстречу, оказываясь в очень опасной близости.

— Эбби, ответь мне на один вопрос, — с притворным спокойствием начинает он. — Ты вообще головой думаешь?

Он задал этот вопрос настолько спокойно, что это кажется очень подозрительным и... опасным. Я осторожно киваю головой, не понимая, к чему он клонит.

— Тогда какого черта ты разгуливаешь одна по коридору, зная, что с тобой может что-то случиться? — уже не скрывая раздражения, спрашивает он на повышенном тоне.

— Ну ничего же плохого не случилось, — голос начинает подрагивать, а в глазах скапливается влага. Не люблю, когда на меня кричат. — Да и не буду же я всю вечность ходить под твоим присмотром! И я хотела побыть одна! И... — я замолкаю, уже не пытаясь сдержать слезы.

— Эбби, я не хотел...

Его гнев постепенно улетучивается, и он обнимает меня. Я прижимаюсь к его груди, слыша, как сильно колотится его сердце. В этот момент я даю волю всем своим эмоциям выйти наружу, потому что, кажется, сейчас это необходимо. Чужие руки успокаивающе гладят меня по спине, заменяя все существующие слова поддержки.

Он перестает гладить меня по спине, чуть касается моего подбородка, заставляя посмотреть ему прямо в глаза, и легко, еле прикасаясь, вытирает с моих щек соленые слезы. Его руки аккуратно откидывают за спину вьющиеся пряди волос, задевая чувствительную кожу в районе сонной артерии. Я отчетливо слышу стук собственного сердца и чувствую, как кровь приливает к лицу. Время словно замирает, оттягивая ключевой момент. Джером осторожно, но в то же время уверенно, прикасается к моим губам, целуя меня.

Этот поцелуй длится всего несколько мгновений, однако этого хватает, чтобы мое дыхание вмиг участилось, а ноги сделались ватными. Я испытываю смятение вперемешку с удовольствием. Когда поцелуй прекращается, я избегаю зрительного контакта. Это было... неожиданно. И наверняка неправильно.

— Извини, я... не знаю, что на меня нашло... — начинает оправдываться Джером, и, стоит отметить, я впервые вижу его таким... растерянным. Однако не он один здесь смущенный.

— Все нормально, — шепчу я и, пользуясь моментом, отхожу от него. К моему счастью, на глаза попадается книга, которую я почти незамедлительно беру в руки и рассматриваю с таким интересом, будто бы это самая занятная вещь на планете.

— Что это? — он тоже переключает свое внимание на книгу в моих руках. Тоже хочет замять эту ситуацию с поцелуем.

— Прошлое.

***

Время до ужина еще есть, примерно целых два часа, поэтому я решаю провести его в общей комнате в компании мелков. И Джерома, который увязался за мной следом. К слову, книгу Джулии я пока что отложила в ящик, надеюсь, что не в долгий. Не хочу пока что об этом читать.

Здесь почти нет людей, но, несмотря на это, я все равно выбрала самое укромное место. На глаза попадается голубой мелок, я беру его в руки и самозабвенно начинаю рисовать родной портрет. Не выделяю отдельные черты лица, хочу, чтобы не было понятно с первого взгляда, где и что находится. Пусть это будет лишь размытым воспоминанием, которое безмолвно ютится в моей голове.

— Кто это? — спрашивает Джером, заинтересовавшись портретом.

— Моя мама, — отвечаю я с улыбкой. — У нее сегодня день рождения. Должен был быть.

Одну деталь я все же выделяю — ее улыбку. Широкую, полную оптимизма, добрую улыбку, ту, которая могла быть только у нее. На моей памяти она была как раз той, кто часто улыбался, даже сквозь боль она пыталась осветить мир своей добротой. Но в один день ее улыбка исчезла навсегда...

— Ты, должно быть, любила ее.

— Любила, — грустно отвечаю я.

— А она тебя?

— Наверное тоже. Она не проявляла большой любви по отношению ко мне, но точно любила, — я всматриваюсь в размазанное лицо на белой бумаге и понимаю, что ее улыбка была теплой, но глаза... нет, они были холодными. Она пыталась скрыть свою холодность за теплой маской. — А может и нет. В любом случае, теперь это не имеет значения, — я переворачиваю лист и беру в руки мелок зеленого цвета. — А твоя мама тебя любила?

— Любила? — усмехается Джером. — Моя мать — хладнокровная шлюха, которая никогда никого не любила. Она ненавидела меня, постоянно давила. Ей было плевать на мое самочувтвие, мои чувства, мои эмоции. «Джером, иди-ка ты погуляй. Что? На улице ливень, и ты промокнешь до нитки? Плевать» или «Ты испортил всю мою жизнь, лучше бы тебя не было» и всякое подобное. Она была алкоголичкой, любящей потрахаться с первым встречным. Я ей нужен был только в качестве прислуги.

Он гневно произносит последние слова и замолкает. Мне становится не по себе от услышанного, и я не знаю, куда себя деть. Как вообще матери могут поступать так с родными детьми? Это чертовски неправильно и... противоестественно. А как же материнская любовь и все такое? И те шрамы на его теле... неужели это из-за нее?

— Это из-за нее у тебя столько шрамов на теле? — очень аккуратно спрашиваю я. Где-то внутри я надеюсь услышать отрицательный ответ, но умом понимаю, что эта надежда не оправдается.

— По большей части из-за ее любовников, — со злостью отвечает он. — Если ты не против, я пойду прогуляюсь.

— Извини, я не хотела... мне жаль...

— Забудь, — махает он рукой и уходит, оставляя меня в компании путающихся мыслей и цветных мелков.

***

Когда до ужина остается полчаса, меня неожиданно оповещают, что пришел посетитель. Я, догадываясь, что это Хелен, без вопросов позволяю нацепить на себя наручники и провести к посетителю. Войдя в специальную комнатку, я вижу Хелен. Что-то меня смущает в ее внешнем виде, она какая-то... печальная. При виде меня она улыбается и заключает в объятия. Когда мы остаемся одни, я спрашиваю:

— Что-то случилось?

— Нет, с чего ты взяла? — слишком резко отвечает она, словно была готова к этому вопросу. — Ну, в общем-то, да.

— Что ж сегодня за день такой... — шепчу я себе под нос. — Расскажешь?

— Прости, не хочу грузить тебя своими проблемами. Тебе, наверное, своих хватает, — уверенно отвечает она. Ее улыбка так сильно противоречит ее черной одежде. И в глазах пустота. — И еще у меня есть новость... Эб, мне нужно уехать на какое-то время из города. Я не знаю, насколько, может, на год или два. Но я не хочу тебя здесь бросать...

— Со мной все будет хорошо, — я уверяю ее, надеясь на правдивость своих слов. — Я все понимаю.

Она благодарно смотрит на меня, и на секунду в ее глазах появляется то самое тепло, которого сейчас не хватает. Она переплетает наши пальцы и начинает разговор о будничных вещах: о том, что в мире произошло, какая ситуация в городе и прочей ерунде, о которой хочется говорить, когда нужно сменить тему. Я внимательно слушаю ее, искренне радуясь этому моменту.

Насыщенный сегодня был день.