Помоги мне

Новая жизнь — другая жизнь — начинается с допроса, постановки диагноза и заключения в психиатрическую лечебницу для преступников «Аркхэм».

Прибытие в психбольницу было назначено на вечер. И сейчас мы (я и еще пять неизвестных мне людей) стоим, построившись в ровную линию, и слушаем какую-то медсестру, проводящую нам небольшой «инструктаж». Я слушаю ее вполуха, потому что слишком устала, да и голос у этой медсестры какой-то монотонный.

— Душевые и туалеты находятся на первом этаже, столовая, общая комната и библиотека — на втором, это ясно? — кто-то отвечает вялое «да», и тогда медсестра продолжает. — Подъем в семь утра, завтрак и прием лекарств — в девять, дальше до часу дня свободное время, а после — обед. В пять часов вечера полдник, в семь — ужин. В десять вечера отбой. Свидания с родственниками проводятся в будние дни с шести до семи вечера. Вопросы есть? — она вскользь окидывает нас равнодушным взглядом и вздыхает, поджимая губы. — Что ж, тогда можете принять душ и после этого разойтись по палатам.

По пути от душа (кстати, весьма быстрого) к палате в моей голове проскальзывает мысль благодарности за то, что женские душевые и туалеты находятся в раздельности с мужскими. К сожалению, такого нельзя сказать об остальном.

Когда за мной закрывается дверь, я на секунду прикрываю глаза, прислушиваясь к тишине, и только после этого осматриваю свою палату. Палата как палата: есть маленькое окно с решеткой, левее него находится кровать и прикроватная маленькая тумбочка, правее — небольшой стол, а около него — стул. Я подхожу к окну и смотрю на крупные капли дождя на стекле, стекающие по нему так медленно, словно нехотя. Здесь прохладно.

Что же, Эбигейл, теперь ты пациент психиатрической больницы с номером C-94. Я опираюсь плечом о стену, не отрывая взгляд от капель, и провожу рукой по еще мокрым волосам. Потом усмехаюсь и снова прикрываю глаза. Аркхэм — не самое лучшее место для времяпрепровождения. Да и для лечения, я думаю.

Все, что я сейчас чувствую — опустошенность и вину за то, что я сделала. Если бы я не убивала отца, я бы не оказалась здесь. А ведь я даже не знаю, на сколько я здесь застряла. На год, два, три, десять, а может быть на всю жизнь? И все из-за меня. Я порчу себе жизнь, сама того не замечая.

Через какое-то время я слышу, что кто-то входит в мою палату. Я, уверенная в том, что это кто-то из медперсонала, оборачиваюсь и устало смотрю на вошедшего. И тут же мои глаза расширяются от неожиданности, а по телу будто бы проходит ток. Это действительно он или у меня уже поехала крыша?

— Вау, ангел, чего я не ожидал, так это твоего заключения в Аркхэм, — произносит не менее удивленный Джером Валеска и смотрит прямо на меня.

За это время он изменился. Скобы на его лице — те самые, которые я видела на нем по телевизору — исчезли, но шрамы, конечно же, остались. Видно, что времени зря он не терял — с момента последней нашей встречи он немного подкачался. Да и в целом от него веет невероятной уверенностью. Видимо, здесь он чувствует себя весьма комфортно.

— Я тоже... — бормочу я.

Он подходит ко мне и опирается одной рукой о стенку рядом со мной; теперь я чувствую тепло, исходящее от его тела. Поднимаю голову и смотрю ему в глаза, стараясь показать всю уверенность, которая во мне только есть. Отчего-то я уже не испытываю страх, но остаюсь все еще предельно осторожной. Мне не хочется проблем.

— Судя по твоим синякам на шее, на тебя напали. А если ты здесь, значит, ты кого-то убила, — спокойно говорит он. — Кого же?

— Отца, — голос предательски начинает дрожать, я опускаю голову и отвожу взгляд на стол. — Я просто выставила нож перед собой, и он на него напоролся. Я не хотела убивать...

— Слишком легкая смерть для него.

— Никто не заслуживает смерти! Даже он.

— Это не тот случай, Эбби, — он легко касается моего подбородка, заставляя посмотреть на него. В этот момент мое сердце начинает ускоряться в темпе. — Тут либо твоя жизнь, либо его. Не вини себя. Он причинил тебе слишком много боли, а потому заслужил смерти.

— Не только мне. Он убил мою маму...

Одинокая слеза скатывается по левой щеке. Проходит секунда, и Валеска стирает ее большим пальцем с моей кожи. Я машинально чуть дергаю головой. Это слишком... странно. Он никогда не вел себя так, как ведет себя сейчас. Раньше все его касания были грубыми, а сейчас они... нежные. Его прикосновения заставляют почувствовать меня в безопасности.

— Зачем ты пришел? — спрашиваю я.

— Чтобы предупредить, — отвечает он и аккуратно заводит мокрую прядь моих волос за ухо, вызывая по всему телу мурашки. — Понимаешь, ангел, Аркхэм — это не то место, где есть справедливость. Если здесь с тобой что-то случится, никто ни в чем не будет разбираться. А случиться может многое. Здесь к девушкам относятся несколько... потребительски. Будь осторожна.

Я смотрю ему прямо в глаза, пытаясь понять, почему он мне все это говорит. Что-то мне не кажется, что он «предупреждает» всех новоприбывших. Тогда в чем дело? Он, что, проявляет... заботу обо мне? Его глаза не дают мне никаких ответов, Джером Валеска слишком умело прячет свои эмоции. Проходит минута, прежде чем я снова начинаю говорить:

— Знаешь, мне не привыкать к такому отношению.

Я наблюдаю за его реакцией. Он все также смотрит мне в глаза, вот только взгляд его изменился, теперь в нем есть нечто... сочувствующее, извиняющееся. Валеска точно понимает, что я имею в виду.

— Не всегда люди поступают правильно, Эбби.

Его слова отдаленно напоминают извинения или оправдания, вот только это всего лишь намек. Или же мне кажется, и в этих словах нет никакого скрытого смысла. В любом случае, разговор идет не в ту сторону, а потому я спрашиваю:

— Как ты вообще сюда попал? Разве пациентам разрешено вот так просто входить в чужие палаты?

— Дорогая, я — Джером Валеска, мне разрешено абсолютно все. И охрана, и медперсонал, и пациенты — все об этом знают, — самодовольно, как ни в чем не бывало, отвечает он, растягивая губы в улыбке. — Думаю, тебе стоит отдохнуть. Добрых снов, ангел.

Он окидывает меня быстрым взглядом с ног до головы, а затем выходит из моей палаты, оставляя меня в одиночестве. Я медленно выдыхаю и сажусь на кровать, проводя обеими руками по волосам. Быстро смотрю на закрытую дверь и снова отворачиваюсь к окну.

Теперь становится понятно, откуда в нем столько уверенности: он здесь самый главный. Даже не знаю, хорошо это или плохо для меня. Первая встреча прошла довольно-таки неплохо, он был предельно осторожен, как и я, в его голосе я не уловила никакой угрозы. Будет так и дальше или же нет? В любом случае, я прислушаюсь к его совету.

Свет в палате гаснет, что означает время отбоя, поэтому я расстилаю постель и ложусь спать.

***

Утро начинается с внезапно включившегося света в палате. Я резко открываю глаза и тут же их зажмуриваю, дополнительно закрываясь от яркого света одеялом. Уже утро? Но я ведь совсем недавно заснула! Так нечестно!

Пролежав в таком положении еще минуты три, я наконец откидываю одеяло в сторону, принимаю положение сидя и заправляю непослушные пряди волос за уши; резинка была бы очень кстати. Некоторое время смотрю в пол, затем в окно и снова в пол. Желание что-либо делать полностью отсутствует. Хочется просидеть так целый день. Или поспать. Но здесь такое вряд ли приветствуется.

После утреннего душа, приема таблеток и пищи, последующего бесцельного просиживания в палате и обеда я решаю посетить библиотеку. В первый месяц (а может и не один) мне нельзя ничего брать с собой в палату из вне, поэтому библиотека будет моим основным местом обитания на ближайшее время. Надеюсь, там мало людей, иначе я не выдержу.

Выбрав книгу (на самом деле я взяла первую попавшуюся) и найдя укромное местечко у окна между стеллажами, я спокойно открываю книгу, пропускаю наверняка занудное предисловие и начинаю читать. Когда я дохожу до сорок третьей страницы, то слышу чьи-то шаги, направляющиеся прямо в мою сторону. Пожалуйста, кто бы ты ни был, пройди мимо, пройди мимо...

— Эй, крошка, скучаешь?

«Крошка». Меня буквально передергивает от такого противного слова, я хмурюсь, отрываю взгляд от книги и вижу перед собой здорового мужика с блестящей лысиной. От такого не вырвешься и не убежишь. Да, Эбигейл, тебе так повезло... Как будто не обращая на его слова внимания, возвращаюсь к книге и делаю вид, что сосредоточена на происходящем в ней. Я даже вожу взглядом по строчкам, будто бы и впрямь читаю. Впрочем, это не помогает.

— Ты оглохла что ли? — говорит этот тип на повышенных тонах и вырывает одной рукой у меня книгу, а другой хватает за запястье.

— Не смей трогать меня! — от этого мерзкого касания в голове что-то «щелкает», включается агрессия.

— А то что? — нагло ухмыляясь, он наклоняется ко мне и все больнее сжимает мое запястье.

— А то однажды можешь не проснуться, — говорит взявшийся из ниоткуда Джером Валеска. И в этот раз я даже благодарна ему за то, что он находится рядом.

Этот тип резко отпускает мое запястье, одновременно кидая книгу куда-то на пол, и отходит назад. Он несколько мгновений тупо смотрит то на Валеску, то на меня, а затем испуганно начинает бормотать:

— Я не знал, что...

— Проваливай.

Если бы я плохо знала своего насильника (теперь уже бывшего?), то подумала бы, что сейчас он совершенно спокоен. Но так только кажется; стоит заглянуть в его глаза и тогда станет все понятно — это тихая ярость. А его спокойный тон, ухмылка на лице являются лишь частью маскировки, которая умело скрывает настоящие эмоции и чувства.

Как бы то ни было, этот наглый тип несколько раз кивает и быстро уходит, видимо, желая сохранить себе жизнь. Джером Валеска усмехается, поднимает с пола книгу и протягивает мне.

— Это ведь была только угроза? — ненавязчиво интересуюсь я, возвращаясь к сорок третьей странице.

— Еще не решил, — отвечает он и садится рядом со мной. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

На самом деле я так не думаю. У меня нет аппетита, временами болит голова, я чувствую усталость и при этом все еще не вижу смысла что-либо делать. Ощущение, будто бы я нахожусь в огромном пузыре, из которого не могу никак выбраться, потому что у меня нет сил. И, черт возьми, кажется, что в таком состоянии я проведу остаток своей жизни.

Я лениво перелистываю страницу, стараясь не обращать внимание на рядом сидящего. И как только у меня начинает это получаться, мне снова мешают.

— Что читаешь? — спрашивает Валеска, не спуская с меня глаз.

— Книгу.

— Ой, да брось, второй раз это не сработает, — не спеша протягивает он, а я раздраженно захлопываю книгу и в упор смотрю на него. Похоже, эта ситуация кажется ему забавной. — Что?

— Что тебе от меня нужно?

— Ты неразговорчивая. Решил разговорить.

— Неразговорчивая, да? — еще минута и меня начнет трясти от злости. — Может быть потому что у меня не выходит из головы убийство моего отца? — я с силой сжимаю в руках книгу. — Или, может быть, потому что я застряла в чертовой психбольнице? Или, может быть, потому что я совершенно не понимаю, что с моей жизнью? — Валеска хочет что-то ответить, но я предупреждающе качаю головой. — Я не хочу разговаривать. Ни с кем. Ни о чем.

— Может в этом и есть твоя проблема? Ты не хочешь говорить, держишь все в себе, закрываешься ото всех, не хочешь никого видеть. Постепенно все сдержанные чувства и эмоции накапливаются, а в один прекрасный момент исчезают, и от этого становится еще хуже. Точно не хочешь поговорить?

— Не хочу. Уж точно не с тобой.

Встаю, ставлю книгу обратно на стеллаж и поспешно ухожу. Поднимаюсь на четвертый этаж, захожу в свою палату и очень аккуратно, стараясь сохранять остатки спокойствия, закрываю дверь. Медленно подхожу к окну, прикрываю глаза и мысленно считаю до десяти, каждый раз делая глубокий вдох и выдох. После этого открываю глаза и начинаю прислушиваться к себе. Прислушиваться к своим чувствам. Проходит всего несколько мгновений перед тем, как я бью кулаком в стену. Затем еще раз. И еще.

Останавливаюсь я только когда замечаю выступающую кровь на костяшках. Я поворачиваюсь спиной к стене и тихо скатываюсь по ней вниз. Вытягиваю дрожащую левую руку вперед и смотрю на свежую кровь; затем я прижимаю руку к себе и откидываю голову назад, утыкаясь взглядом в потолок. Гнева больше нет. И слез больше нет. Сейчас я абсолютно ничего не чувствую. И эта пустота... это равнодушие ко всему кажутся последней стадией омертвения.

***

Конец первого дня моего заключения в Аркхэм. Через несколько минут будет отбой.

Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что я преступница. Убийца. Но ведь... мой отец убил мою маму. Получается, он тоже убийца. Однако я все равно не могу его понять. Почему он не мог просто бросить нас, почему пошел на убийство? И почему мы с мамой не могли уйти? Теперь эти два вопроса будут мучить меня до конца жизни. Два вопроса, на которые я уже никогда не получу ответ, которые будут вечно напоминать мне о содеянном, о моем отце, о маме...

Мама, знаешь ли ты, кем выросла твоя дочь? Знаешь ли ты, сколько всего со мной произошло с момента твоей смерти? Знаешь, как тяжело мне было и будет в дальнейшем? Наверняка не знаешь, ведь ты умерла, когда мне было одиннадцать. Нет... ты не умерла. Тебя убил мой отец. А я все это время жила с ним и верила в то, что это был всего лишь несчастный случай, а папа пытался тебя спасти... какая же я дура! Почему я не догадалась об этом раньше? Почему я продолжала надеяться, что еще не все потеряно, что однажды он исправится, мы будем жить как обычная семья? Я такая наивная.

Гаснет свет, пора спать. Я отворачиваюсь к стене и накрываюсь одеялом, прикрывая глаза. Завтра будет новый день. Хороший ли, плохой — не имеет значения. Сейчас нельзя думать о чем-то, что вызывает печаль и тоску, нельзя думать о том, что может случиться, нельзя думать о прошлом. Нельзя, нельзя, нельзя.