Часть 8
Однажды ноябрьским утром, перед тем как начать собираться на работу, в мою голову приходит неожиданная мысль: я ни разу не искала информацию о своем похитителе. И вот сейчас я, собственно, этим и занимаюсь. К слову, я уже начинаю жалеть об этом, ибо то, что я вижу в интернете, меня совсем не радует. Как я понимаю, началось все с того, что в восемнадцать лет он убил свою мать, спустя недолгое время и отца, а затем просто... убивал людей? После очередной старой новости, где он разгромил полицейский участок, убив с десяток полицейских и комиссара, мне становится тошно, и я отодвигаю от себя ноутбук. Теперь становится ясно, почему он так легко убил тех двоих в переулке — ему не впервой.
На работу я прихожу немного пораньше, и почти сразу ко мне подходит молодой (на вид ему около шестнадцати или семнадцати) официант, который начал работать здесь совсем недавно. Как его зовут? Случайно не Роберт? Хотя, какая мне разница, я все равно ни с кем здесь особо не общаюсь.
— Привет. Тоже пришла пораньше? — с опаской смотрю на него и киваю. — Ты просто так или что-то произошло? Ты не бойся, мне можно доверять.
— Просто не рассчитала время.
— Понятно. А я специально ушел из дома пораньше, — он недолго молчит, а потом видимо решает, что я заинтересована в разговоре и продолжает. — У меня мама совсем с ума сошла со своим проектом. Она психиатр, пишет сейчас какую-то работу про неблагополучные семьи. Уж я в этом не разбираюсь, но похоже скоро начну.
— Про неблагополучные семьи? — в моей голове мимолетно пронеслась мысль о Джулии. Да ну, это просто совпадение. Не станет же она... или станет?
— Да, она где-то нашла семью, где у отца проблемы с алкоголем, а у его ребенка суицидальные наклонности. Каждый день общается с ними... не понимаю я ее интереса, если честно. Так ведь и до психиатрички недалеко, правда ведь?
— Да... — задумчиво протягиваю слово, размышляя над тем, стоит ли спрашивать имя его матери. Если спрошу, это будет странно выглядеть, а если нет — никогда не узнаю правду. — А как ее зовут?
— Джулия Миллер, может, слышала о ней, она книги выпускает иногда.
— Да, слышала.
На самом деле я и знать не знала о ней, пока отец не рассказал о своей «родственной душе». Так значит, все, что она делает — притворство. Мой отец ей нужен только для какого-то проекта. Так, то есть это получается, что у меня суицидальные наклонности? Что за чушь? Со мной все нормально, не хочу я умирать. Да, временами накатывает, но это ведь минутная меланхолия, уверена, такое у всех бывает. А вот насчет этой Джулии... надо с ней поговорить.
— Эй, ты чего зависла? — официант немного потряхивает меня за плечо, а я резко отшатываюсь от него и смотрю с некоторой тревогой. От его прикосновения в голове пронеслась картинка прошлого. — Эй, что с тобой?
— Все нормально, просто не выспалась.
***
Вечер субботы, я сижу в кафе и жду Джулию. За окном моросит мелкий дождик, дует сильный ветер, того и гляди начнется гроза. Но я ведь нахожусь в помещении, здесь очень уютно. Кстати, кафе я выбрала потому, что не хочу видеть эту женщину у себя дома. Слишком уж часто она к нам заглядывает.
Ровно в семь часов (надо же, какая пунктуальность) в кафе заходит стройная женщина в кремовом пальто, с черной маленькой сумочкой в левой руке и прозрачным зонтиком в правой, волосы ее собраны в высокий хвост. Джулия мимолетно окидывает взглядом тихое кафе, замечает меня и присаживается ко мне за столик.
— Я очень рада, что ты все-таки согласилась поговорить со мной, — пару дней назад она предлагала мне поговорить, чтобы, цитирую, «обсудить все мои проблемы, понять, что меня тревожит, и начать работу над собой». Ага, конечно. — Давай для начала чего-нибудь закажем?
— Пожалуй, откажусь, я не голодна, — отвечаю я и притворно, точно также, как и Джулия, улыбаюсь. — Мы же здесь, чтобы поговорить, верно?
— Конечно, ты абсолютно права. Тогда давай начнем с простого: над чем ты последний раз смеялась?
И этот, кажется, простой вопрос ставит меня в тупик. Надо сначала вспомнить, когда я последний раз смеялась, а потом уже вспоминать, над чем именно. Так, Эбигейл, думай. Чем дольше я думаю, тем больше осознаю, что в моей жизни давно не было смеха. Это плохо? А остальные люди как часто смеются? И над чем?
Видя мое замешательство, Джулия мягко улыбается, наверняка мысленно подтверждает свои догадки о моих якобы суицидальных наклонностях и спокойно говорит:
— Ладно, давай начнем с другого. У многих людей есть свои фобии. А у тебя? Ты чего-нибудь конкретного боишься?
— Очень боюсь высоты. И грозы, — хорошо, на этот вопрос я ответила, но мне все равно некомфортно, и я пытаюсь принять расслабленную позу и скрыть невесть откуда взявшееся волнение.
— Почему ты боишься грозы? Тебя пугают сами звуки или чувство незащищенности, отсутствие уюта?
— Эм... я даже никогда об этом не задумывалась. Наверное, все вместе.
— Я поняла тебя, — произносит она после недолгого молчания. — А есть что-то, что беспокоит тебя в последний год или полгода? Может, у тебя что-то такое случилось, о чем ты хочешь забыть или что-нибудь подобное?
— Поверьте, сейчас меня беспокоит только то, зачем вы обманываете меня и моего отца, — не выдержав, рассказываю ей о причине, зачем я согласилась на разговор. Она с непониманием смотрит на меня. — Кстати, как дела с проектом?
— Откуда ты знаешь?
— Это неважно. Важно то, что вы притворялись все это время...
— Эбигейл, послушай, — перебивает меня, на давая мне наговорить лишнего. — Да, я действительно общаюсь с вами только из-за проекта. Но пойми: ты можешь рассказать мне о своих проблемах, а я помогу тебе, совершенно бесплатно. Я квалифицированный специалист, ко мне можно обращаться...
— На это все мне абсолютно плевать. Я больше не хочу иметь с вами ничего общего и думаю, что отец будет того же мнения.
— Ты собираешься ему рассказать?
— Конечно! Я не собираюсь делать вид, что ничего не знаю о вашем притворстве. А теперь, прошу извинить, я ухожу.
Накидываю пальто и выхожу на улицу, и на меня тут же обрушивается холодный ливень. Не обращая на это внимания, ускоряю шаг и параллельно думаю о подлости Джулии. Нет, мой мозг до сих пор отказывается принять этот обман. А ведь я надеялась, что эта женщина окажется нормальной, я уже дала себе установку принимать ее такой какая она есть.
В который раз мои надежды не оправдываются?
***
Наступает февраль.
Многое поменялось с ноября прошлого года, например, теперь мне семнадцать, мой отец разошелся с Джулией, окончательно разочаровался в поисках «родственной души», бросил работу и начал пить. Признаюсь, иногда я начинаю жалеть, что рассказала ему о проекте Джулии. Но ведь рано или поздно она бы закончила свою работу и все равно бы ушла, причем, этот вариант событий кажется наиболее плохим.
Сейчас четыре часа дня, воскресенье, я сижу в гостиной на диване и читаю книгу. Вернее, пытаюсь это делать, но текст никак не воспринимается моим мозгом. Превосходно, я даже расслабиться не могу. И чем бы мне заняться? Как ни странно, ответ находится сам собой, когда в гостиной появляется отец (до этого он спал у себя в комнате).
— Знаешь, порой мне кажется, что ты — корень всех моих проблем, — говорит он безо всяких эмоций. Выдает как факт.
— Что? Я тебя не понимаю.
— Ой, да ладно тебе, все ты понимаешь. Взять хотя бы ситуацию с Джулией: тебя никто не заставлял говорить мне правду о ее проекте. Но нет, тебе же нужно испортить мне жизнь!
— Думаешь, я смогла бы молчать? — я вскакиваю с дивана, с обидой и злобой выговаривая каждое слово. — Думаешь, я хотела портить тебе жизнь? Да я наоборот хотела ее улучшить, раскрыть тебе глаза! Ты наверняка ей слепо верил, так что неудивительно, что все обернулось против тебя!
— Не смей разговаривать со мной в таком тоне!
— А то что? Ударишь меня? Хорошо, я к этому уже привыкла!
Я не выдерживаю и выбегаю из комнаты, а потом и из самой квартиры. На улице идет снег, а я выскакиваю прямо в домашних штанах и футболке, босиком; но мне сейчас абсолютно все равно на последствия, я просто не хочу находиться рядом с отцом. Хочу спокойствия, хочу уединения.
Бегу в неизвестном направлении, пока не кончаются силы, а после сажусь на асфальт и закрываю лицо руками, давясь слезами. Почему меня постоянно обвиняют в том, в чем я не виновата? Почему даже мой отец не может спокойно поговорить со мной, понять меня, мои мысли, чувства? Почему я должна все это терпеть? Я не железная, я рано или поздно сломаюсь!
По моим ощущениям проходит час или два, а может и каких-то двадцать минут, когда я слышу тихое, но отчетливое «Эбигейл». Резко, сама того не замечая, перестаю дышать и оглядываюсь по сторонам в надежде увидеть источник звука. Из-за падающего снега видимость хуже, но мне удается увидеть слева приближающийся силуэт. Кажется, я знаю этого человека.
— Эб, что случилось? — с неподдельным шоком девушка садится около меня, прижимая к себе.
— Хелен? — в ее объятиях так тепло, так спокойно.
— Эй, пошли. Слышишь меня? — легонько тормошит меня. — Пошли.
Она поднимает меня с холодной земли, и мы направляемся в неизвестную мне сторону. Всю дорогу не понимаю, как я могу идти, ведь, кажется, мои ноги совершенно ватные. В итоге доходим до какого-то жилого дома, заходим внутрь, а затем и в лифт. Боковым зрением вижу, как она нажимает на цифру «8», все также придерживая меня. Через несколько секунд мы оказываемся в...
— Повезло, что я снимаю здесь квартиру, — неловко говорит она.
Быстро разувшись и сняв верхнюю одежду, Хелен проводит меня в гостиную, сажает на диван и укрывает теплым пледом. Через пару минут она всовывает мне в руки горячий чай и садится около меня, внимательно рассматривая, но ничего не спрашивая. Я делаю первый глоток, и тепло тут же разливается по телу, а мне самой становится настолько приятно, что я прикрываю глаза. Недолго думая, я выпиваю весь чай.
— Расскажешь, что случилось? — спрашивает Хелен, вновь приобнимая меня, чтобы согреть. В ответ я бормочу что-то невнятное. — Ладно, потом расскажешь.
Ее рука успокаивающе гладит меня по голове и от этого меня начинает клонить в сон. Глаза уже не хотят открываться, а во всем теле чувствуется ощутимая слабость. Перед тем, как провалиться в сон, в моей голове успевает промелькнуть мысль, что прямо сейчас мне спокойно и приятно на душе.
***
Утром просыпаюсь от того, что меня знобит. Сажусь в постели (как я здесь оказалась и где моя комната?) и понимаю, что у меня болит еще и горло. Я... заболела, да? Что ж, весьма ожидаемо после вчерашнего. А кстати, что было вчера? Усиленно начинаю воспроизводить в памяти события вчерашнего вечера: вот я ссорюсь с отцом, затем выбегаю из дома и... Хелен! Я дома у Хелен!
Долго ждать не приходится, в дверях появляется хозяйка квартиры, подходит ко мне и прикладывает руку ко лбу. Затем недовольно хмурится и куда-то уходит, а возвращается уже с какими-то таблетками.
— Горло болит? — я согласно киваю. — Эх, как ты вообще додумалась вчера выйти на улицу в таком виде? — я виновато опускаю голову. — Нет, Эб, я тебя ни в чем не виню, — спокойно проговаривает она, давая мне таблетку и, видя мое недоумение, поясняет, что это против жара. — Кстати, тебе нужно переодеться. Сейчас я тебе дам свою одежду, ты переоденешься, а потом пойдешь на кухню: тебе нужно поесть.
Она выходит из комнаты, а я еще пару минут бездумно смотрю в стену и только потом начинаю переодеваться. Надеваю на себя штаны и футболку (а еще носочки) и ужасаюсь, насколько сильно велика мне футболка; хотя, это неудивительно: Хелен обладает нормальным телосложением, а я... скелет ходячий. Похоже, пора начать нормально питаться.
Выйдя из комнаты, без труда нахожу кухню и сажусь за стол. Хелен тут же ставит передо мной вкусно пахнущий омлет, а я в этот момент понимаю, что аппетита совершенно нет. Жалобно смотрю на девушку, а она в ответ качает головой, давая понять, что я не сдвинусь с места, пока не поем.
— Сколько сейчас времени? — спрашиваю я, начиная ковырять вилкой омлет.
— Почти девять, — беззаботно отвечает Хелен и садится напротив меня, начиная есть.
— Можно мне позвонить? Просто у меня работа начинается в десять, поэтому... лучше заранее предупредить, что я не приду, — отправляю первый кусочек в рот и медленно начинаю жевать. Вкусно, но аппетита все же нет.
— Конечно, — она протягивает свой телефон. — Только бери отгул на неделю.
— А деньги я откуда возьму за эту неделю? — начинаю набирать по памяти номер телефона. Вроде все так.
— Да хоть у меня возьми. Здоровье важнее денег, а ты и так выглядишь... болезненно худой.
Я понимаю, что она права, поэтому беру отгул на неделю. После моего телефонного звонка Хелен аккуратно интересуется моей жизнью, в особенности тем, что вчера произошло. Я решаю, что ей можно доверять, а потому рассказываю ей про отца, про Джулию, про работу, учебу и прочее. Единственное, о чем умалчиваю — о похищении: не хочу затрагивать эту тему.
Девушка все это время внимательно меня слушает и время от времени кивает. Когда я заканчиваю свой рассказ, она закусывает нижнюю губу, немного молчит, а затем произносит:
— Если честно, я даже и не знаю, как тебе помочь.
— А мне и не нужно помогать, — отвечаю я, отводя взгляд куда-то в сторону.
Хелен внимательно смотрит на меня, видимо размышляя над сложившейся ситуацией, еще немного молчит, затем встает, моет посуду и снова возвращается, но уже подходит ко мне и заключает в свои объятия.
— Ты можешь мне доверять, Эб. Знаю, что это может быть трудным для тебя, но... я всегда выслушаю и помогу. Можешь заходить ко мне, я пока не планирую уезжать из города.
Кажется, что эта ситуация заводит нас обеих в тупик. Девушка еще немного молчит, а потом осторожно начинает гладить меня по голове. Я утыкаюсь носом в ее теплое тело, наслаждаясь моментом. И даже повышенная температура и боль в горле не могут воспрепятствовать этой минуте спокойствия.
На четвертый день пребывания у Хелен мне становится значительно лучше: температура снова девяносто восемь и два, что очень радует, потому что меня больше не знобит, горло не болит, слабости почти нет. Все эти дни мы разговариваем о всякой ерунде (иногда, конечно, наши разговоры приобретают большую серьезность), смотрим фильмы и просто наслаждаемся закатами. А еще, стоит отметить, я нормально питаюсь.
Но все хорошее рано или поздно подходит к концу.
Вечер пятницы, очередной фильм заканчивается, скоро настанет пора ложиться спать. Я о чем-то мимолетно задумываюсь, а потом говорю Хелен:
— Я думаю, мне пора вернуться домой.
— Прямо сейчас?
— Желательно.
— Нет, сейчас я тебя никуда не отпущу: посмотри, какая темень за окном. Того и гляди, украдут тебя или еще что похуже, — она качает головой. — Пошли спать, а утром я тебя отвезу, договорились? И пообещай, что обязательно будешь нормально питаться!
Я смущенно улыбаюсь и киваю, а затем мы отправляемся спать.
***
Очередной вечер июня.
Недавно я проводила очередные подсчеты и выяснила, что, если я буду продолжать работать посудомойщицей, деньги рано или поздно закончатся. Затем я подумала о том, чтобы устроиться официанткой, ведь на этой работе ты получаешь больше денег, потому что существуют чаевые. Но потом я приняла очень странное, но, наверное, правильное решение: совместить обе работы. И теперь мой график выглядит примерно следующим образом: с десяти утра до пяти вечера я работаю официанткой, а с семи вечера до полуночи я мою посуду. Из плюсов: я зарабатываю достаточно денег, а также у меня теперь меньше времени на бессмысленные раздумья, омрачающие мне жизнь; из минусов: возвращаюсь домой ночью. Зато теперь у меня появилась надежда на то, что однажды, накопив некоторую сумму денег, я уеду из Готэма.
Но все-таки это намного лучше того времени, когда я совмещала работу с учебой: тогда нужно было ходить в школу, затем после школы на работу, а делать домашнюю работу ночью. Со сном у меня тогда были огромные проблемы, а сейчас я могу нормально поспать — восьми часов мне хватает.
Сегодня суббота, вечер, за окном бушует ветер, а я сижу в гостиной, закутавшись в плед (но при этом не удосужившись закрыть окно), смотрю какую-то бессмысленную передачу и ем мороженое из большой банки. Отца дома нет, что меня радует еще больше, я наконец-то могу расслабиться в свой законный выходной.
Неожиданно передача прерывается прямым эфиром, а я невольно вспоминаю ситуацию, произошедшую год назад. Так, Эбигейл, сейчас ничего плохого произойти не должно, он же умер, и мне нечего бояться...
Не успеваю додумать свою мысль, как вижу на экране телевизора своего похитителя. Он жив? Как он, черт возьми, может быть жив, если его убили в прошлом году? Наверняка это какая-то бессмысленная шутка... или же нет. Это точно его голос, его манера говорения, но что с его лицом? Оно прикреплено скобами? А... почему?
Когда я все-таки отвлекаюсь от рассматривания его лица, начинаю вслушиваться в то, что он говорит.
— Сегодня, Готэм, во тьме, нет никаких правил, — он делает небольшую паузу, держа в руке зажигалку. — Так что сегодня, Готэм, поступайте, как хотите. Убивайте кого захотите, — снова небольшая пауза. — И когда наступит утро... вы тоже, должно быть... — зажигает фитиль. — Переродитесь, — сумасшедше смеется и исчезает из кадра, открывая вид на связанного человека на стуле. Он хочет... взорвать электростанцию? А это значит...
Резко телевизор выключается, как и свет. Он вырубил электричество во всем чертовом городе! Мне становится до чертиков страшно, я беру телефон в руки, включаю на нем фонарик и иду проверять, хорошо закрыта ли входная дверь. После этого беру на кухне самый большой нож, захожу в свою комнату и проверяю окно.
Сердце бешено колотится, руки трясутся, дыхание учащается. Вот сейчас вообще не время паниковать, Эбигейл! Ты в безопасности, в конце концов, у тебя есть нож! Ничего плохого не случится. По крайней мере, не должно.
Сажусь на пол, облокачиваясь спиной о кровать, и просто начинаю ждать рассвета. Просижу ли я так всю ночь или усну? Убьют ли меня сегодня? Что со мной случится в ближайшие несколько часов? Увижу ли я его?
На эти вопросы у меня нет ответов. В голове жужжит рой мыслей, все они о разном. Одна мысль о том, чтобы не уснуть, вторая — о том, кто устроил всю эту жуть, третья — о том, как мне выжить. Но не проходит и двух часов, как я проваливаюсь в сон.
Утром я просыпаюсь в постели, укрытая одеялом. Стоп, что? В постели? Резко встаю и осматриваю комнату: дверь по-прежнему закрыта, окно тоже. Значит, я сама перебралась в постель, но просто не помню этого? Ну, в принципе, такое возможно: в полудреме, например...
Опускаю взгляд ниже, прямо на стол, и замечаю нож на самом краю и... записку. Так, а вот это уж точно не я писала! Я не пишу сама себе записки! Трясущимися от страха руками беру в руки лист с пока неизвестным мне текстом и сразу же узнаю почерк. Но как? Я, что, так крепко спала, что не услышала посторонние звуки в квартире? Начинаю читать текст, стараясь успокоиться.
«Эбби, мой прелестный ангел! Наверняка ты сейчас находишься в недоумении. На это могу сказать тебе только то, что перед сном нужно проверять все окна. И еще: никогда больше не засыпай на полу, да еще и с ножом — ты можешь пораниться! С нетерпением жду нашей встречи, Д. В.
Постскриптум: ты очень мило (и крепко) спишь»
И в конце, как всегда, улыбающийся смайлик. Я невольно оглядываюсь, затем кладу записку обратно на стол и выхожу из комнаты в поисках незакрытого окна. На кухне оказывается все закрыто, чего нельзя сказать о гостиной. Ударяю себя по лбу, поскольку вспоминаю, что вчера вечером, когда я смотрела передачу, открыла окно. Видимо, мне было настолько страшно, что я и думать забыла об этом окне.
Закрываю это злополучное окно и возвращаюсь в комнату. Сердце все также учащенно стучит, а все мое тело пробивает мелкая дрожь. Я захожу в интернет в надежде увидеть новости. Долго искать не приходится: первая же новость о том, что опасного преступника Джерома Валеску наконец-то посадили в психиатрическую больницу для преступников «Аркхэм». Я наслышана об этой психлечебнице: она не следует никаким правилам, даже говорят, там частенько применяют электрошоковую терапию в качестве наказания; попасть туда — значит быть больным навсегда.
Мне сразу же становится легче от осознания того, что я в частичной безопасности, но при этом в душе появляется странное чувство, как будто... досада. Я уверена, что мне так только кажется, иначе это чушь несусветная. Я сажусь на кровать и смотрю в потолок. Что же будет дальше?