Помоги мне

Я уже второй день нахожусь дома, в квартире, где я выросла и жила все это время до похищения. Если честно, мне до сих пор не верится в произошедшее. Кажется, что еще чуть-чуть и все, меня опять похитят, жизнь снова не будет иметь смысла, а я начну считать дни до своей смерти. Но после я вспоминаю ту самую записку и ключ, и тогда осознание накрывает меня волной, безмолвно произнося, что я дома, что все закончилось.

Я сижу в гостиной и бездумно смотрю в потолок, когда отец приходит домой; не знаю, сколько его не было дома, но точно больше двух суток. И что меня удивляет, так это то, что он совершенно трезвый, да и в целом выглядит как самый обычный человек, не имеющий проблем. Спустя некоторое время он заходит в гостиную и сразу же видит меня.

— Привет, — нерешительно приветствую, пытаясь предугадать его реакцию.

Он вновь окидывает меня взглядом с ног до головы, потом немного хмурится и спрашивает:

— Где ты все это время пропадала? — видя моя замешательство, он махает на меня рукой. — Хотя, можешь не говорить, ответ и так очевиден. С тем парнем, да?

— Да, но... — я прикусила нижнюю губу, не зная, стоит ли рассказывать обо всем, что со мной происходило последние четыре месяца, ведь я не знаю, как он может отреагировать. Молчу еще пару мгновений, а потом снова начинаю говорить. — Я этого не хотела.

— В каком смысле «не хотела»?

— В прямом. Я... он... меня похитил, — нервно заправляю уже короткие волосы за ухо, пытаясь подобрать правильные слова. — Тот вечер... я сбежала, но он нашел меня.

Неуверенно смотрю на отца, следя за его реакцией. Сначала он все также продолжает хмурить брови, наверняка обдумывая все мои слова, а затем... смеется. Громко, как будто бы услышал самую смешную шутку на свете. А мне становится так больно, этот смех словно режет меня, оставляя глубокие раны в самом сердце. Где-то внутри начинает зарождаться гнев.

— Ох, Гейл, ты всегда была той еще выдумщицей. Если бы тот парень и правда тебя похитил, ты бы по-другому вела себя в тот вечер. Не хочешь признаваться, что проводила время в свое удовольствие, не признавайся, но не выдумывай всякие глупости.

— Ты никогда мне не верил! — слезы скапливаются в уголках глаз, но они больше от злости, чем от обиды, я вскакиваю с дивана и гневно смотрю на своего отца. — Поверь мне хотя бы раз! Просто будь нормальным отцом, который действительно любит свою дочь, который действительно заботится о ней! Не будь таким черствым!

Он резко подходит ко мне и дает звонкую пощечину. Я тут же замолкаю, прикладываю ладонь к правой щеке и ошеломленно смотрю на него. В его взгляде я не замечаю ничего, кроме гнева, который овладел нами обоими. Он смотрит на меня еще пару секунд и уходит к себе в спальню, оставляя меня в одиночестве.

Мне не верит собственный отец, и осознание этого бьет сильнее любой пощечины. Я спешно обуваюсь и выхожу из квартиры прямо в той одежде, в которой я и была, стараясь ни о чем не думать. Мне срочно нужен свежий воздух.

Выбегаю на улицу, стараясь привести свое дыхание норму, но от моих стараний становится только хуже, я будто бы задыхаюсь, слишком мало воздуха. Сажусь на землю и прикрываю глаза, откидывая голову назад. Медленно считаю до десяти, каждый раз глубоко выдыхая. Через несколько минут сердце перестает бешено колотиться, а дыхание все же приходит в норму. Только сейчас замечаю, что мои руки были сжаты в кулаки все это время. Разжимаю и вижу на ладонях глубокие следы-полумесяцы.

Сижу на земле еще около десяти минут, а затем поднимаюсь, отряхиваю одежду и осматриваюсь. Через пару часов будет закат. Решив, что лучше прогуляться по городу, чем сидеть дома, где есть отец, я иду по направлению к парку. Пока иду, мысленно отмечаю, что людей не так уж и много, хотя еще не стемнело. Хотя, к черту людей, мне просто нужно побыть наедине с собой.

Когда солнце скрывается за горизонтом, я уже дохожу до дома, пытаясь воссоздать спокойное, ничем не обеспокоенное, состояние души. Закрыв входную дверь и разувшись, я даю себе обещание не выходить на улицу поздним вечером и тем более ночью. В конце концов, нормальные люди, живущие в Готэме, так и делают.

На скорую руку принимаю душ, чищу зубы и переодеваюсь в пижаму. Мне необходимо поспать. Не просто поспать, а именно выспаться, иначе внезапно навалившаяся усталость поглотит меня целиком. Укрываюсь одеялом, прикрываю глаза и почти тут же засыпаю.

***

Проходит еще две недели. За это время ни разу не было спокойной ночи: либо мне снятся жуткие кошмары, либо я просто не могу заснуть и потому прислушиваюсь к различным окружающим меня звукам. Иногда мне снится, что за мной кто-то следит, иногда кто-то преследует и... делает мне больно. После таких снов я вспоминаю про похищение, в голове всплывают самые худшие моменты, мне становится страшно. Я пытаюсь забыть об этом, но ничего не получается. Любые мелочи мне напоминают о... нем. Он въелся в мою память и теперь никогда оттуда не выйдет, как бы я ни старалась.

Большую часть дня я провожу в постели, рассматривая потолок и параллельно думая о чем-то далеком. Уже ничего не рисую, не читаю. Буквально лежу почти целый день либо смотрю телевизор, даже иногда не хочется есть. Просто... мне ничего не хочется. Я чувствую себя мертвой изнутри.

Подхожу к зеркалу и пытаюсь разглядеть прежнюю себя, но не получается: вьющиеся каштановые волосы едва ли достают до плеч, светло-карие глаза не выражают ничего, в них лишь пустота, темные мешки под глазами свидетельствуют о беспокойном сне, без того худое тело стало еще худее, настолько, что почти просвечивают кости из-под бледной кожи. Пытаюсь улыбнуться, но улыбка выходит слишком наигранной, кажется, что она еще сильнее портит общий вид.

Мне становится противно от самой себя, поэтому я отворачиваюсь от зеркала и снова ложусь на кровать. Впервые за две недели меня посещает мысль, что сейчас нет никакого смысла жить: в школе я больше не учусь, отцу все также плевать на меня. Кстати, об отце: с тех пор, как я вернулась домой, я ни разу не видела его пьяным, более того, он снова ходит на работу. Какие звезды на небе сошлись, что он заменил бутылку работой? Так или иначе, это никак мне не вредит, даже наоборот — в трезвом состоянии он более спокойный, очень редко поднимает на меня руку. Он бросил пить, но остается всего один вопрос: надолго ли.

Мне нужно начать новую жизнь. Забыть все старое и принять новое. Но, черт возьми, это слишком сложно! Я не могу забыть его пробирающий до мурашек взгляд, властные руки, грубые касания... я не могу просто взять и забыть. Я осознаю, что он мертв, больше мне ничего не угрожает, но... я все еще боюсь его. Я боюсь человека, которого уже нет в живых.

По каким-то причинам мой мозг отказывается вспоминать последний месяц моего пребывания в том доме, он воспроизводит в памяти лишь самые плохие моменты. Моменты, где он делает мне больно, грубо хватает за запястья, снимает с меня одежду... проходится грубыми поцелуями по моей шее, спускаясь к ключицам и груди...

— Хватит! — кричу я в попытке отогнать эти чудовищные воспоминания, но, как на зло, они продолжают всплывать в моей голове одно за другим.

И тут мозг выдает мне самую ужасную сцену в моей жизни: самый последний раз, еще до моего побега, и в этот раз он хочет, чтобы я видела, что он со мной делает. Он грубо разворачивает меня лицом к зеркалу, хватает за волосы и оттягивает мою голову назад, чтобы я точно смотрела на отражение. Он смотрит через зеркало в мои глаза и ухмыляется: он наконец-таки находит то, что ломает меня, что доставляет мне неистовую душевную боль и унижение. А я в этот момент смотрю в столь уродливое отражение, вижу слезы на своих щеках и его надменно-удовлетворенное выражение лица.

— Я сказала: «хватит»! — снова кричу я, и в этот раз воспоминание начинает испаряться. — Хватит, хватит, хватит! — кричу я во весь голос и каждый раз ударяю кулаком в стену, пока мои силы на заканчиваются, а я безвольной куклой не сажусь на пол, облокачиваясь спиной о кровать.

На костяшках выступает кровь, но сейчас мне на нее плевать, как и на жжение новых ранок: я просто хочу уйти от этой душевной боли. Через некоторое время я выравниваю свое дыхание и направляюсь в ванную комнату. Там, как ни в чем не бывало, умываю лицо ледяной водой, окончательно приходя в себя. Не поднимаю голову, чтобы не столкнуться взглядом с отражением.

Пора положить начало новой жизни.

Еще несколько раз делаю глубоких вдохов и возвращаюсь в свою комнату. Достаю из шкафа черные штаны и такого же цвета мешковатую футболку: после моего возвращения я исключила из своего гардероба обтягивающую одежду, хотя ее и до этого было не так уж и много. Одеваюсь, затем причесываюсь и закалываю невидимкой волосы с левой стороны. Беру с собой только телефон (его я ношу теперь всегда с собой на случай опасности) и ключи, обуваюсь и выхожу на улицу в поисках нормального кафе, ищущего персонал.

И через некоторое время действительно нахожу заведение, находящееся в относительно хорошем районе, где требуется посудомойщик. После недолгой беседы меня принимают на работу, говоря, что я могу начать со следующей недели. Домой я уже возвращаюсь в приподнятом настроении: работа позволит отвлечься мне от навязчивых мыслей и воспоминаний, к тому же, мне почти не придется взаимодействовать с людьми, только лишь с официантами, чего нельзя сказать о моей прежней работе. Главное, дожить до понедельника.

По приходу домой замечаю отца на кухне и здороваюсь с ним без особого энтузиазма.

— Где была? — интересуется он, хотя я уверена, что не из-за того, что ему любопытна моя жизнь.

— Работу искала, — сухо отвечаю я.

— И как успехи? Нашла? — спрашивает он, а я киваю в ответ. — Опять официанткой?

— Нет, в этот раз буду посуду мыть.

— Молодец, — немного помолчав, отвечает он.

Он сказал мне «молодец»? Он меня похвалил? Пресвятые черти, с ним все в порядке? Он никогда в жизни не говорил мне подобного, но сейчас видимо что-то с ним произошло. Быть может, он внезапно осознал, что все это время был неправ, не уделял мне должного внимания, решил исправиться. Если это действительно так, тогда я рада и за него, и за себя.

***

Спустя еще месяц отец рассказывает мне о своей новой женщине. Говорит, что они друг друга любят, что ради нее он готов меняться, и именно поэтому бросил пить и начал ходить на работу. Она — его родственная душа, которую он так долго искал. Выслушивая его длинный монолог, в его глазах я заметила такую искренность и воодушевление, которых я никогда прежде в нем не видела. Неужели и правда какой-то незнакомый человек, мимолетная встреча, может так кардинально изменить человека? Но почему же я, его дочь, не смогла достучаться до отца?

Во время его рассказа я лишь иногда кивала, а в конце сказала, что счастлива за него. Да, я сказала абсолютную правду: если ему хорошо с его «родственной душой», если он действительно счастлив с ней, то пусть будет так, я не буду мешать, в конце концов, это не моя личная жизнь. Но все равно где-то глубоко внутри меня таится обида о том, что отец меняется не ради собственного ребенка, а ради какой-то незнакомки. И из-за этого в моем сердце зарождается какая-то непонятная мне неприязнь к этой женщине, хоть я и понимаю, что даже не знаю ее.

Вечер субботы, я сижу в своей комнате за столом и смотрю в окно, ни о чем не думая. Неожиданно в дверь несколько раз стучится отец. Затем, после моего разрешения, входит в комнату, как-то неуверенно смотрит на меня и говорит:

— Не хочешь познакомиться с Джулией? Она приглашает нас завтра на ужин, — Джулия как раз и является той самой «родственной душой» моего отца.

— Нас? — переспрашиваю я, а мой отец кивает. — А я ей зачем?

— Просто хочет познакомиться с тобой, что здесь непонятного, Гейл?

— Я не пойду, иди один, — коротко отвечаю, а затем снова разворачиваюсь к окну.

— Почему? Я уверен, она тебе понравится.

— У меня есть планы на завтрашний вечер, — все также не разворачиваясь к нему лицом, говорю ему, на что он лишь произносит задумчивое «угу», которое может означать все, что угодно, и уходит из моей комнаты, оставляя меня в гордом одиночестве.

Джулия... имя такое непонятное, стервозное. Такое ощущение, что она по жизни обманывает людей. Ладно, Эбигейл, не думай ничего о ней раньше времени, быть может, на самом деле она вполне себе хороший человек, который тоже давно искал родственную душу. Что в этом плохого? Может, она мне еще понравится, и мы будем сплетничать обо всем на свете.

Усмехаюсь своим же размышлениям. Ну уж нет, это вряд ли.

Когда я в понедельник возвращаюсь вечером с работы, то застаю на кухне следующую картину: отец сидит за столом вместе с, я так понимаю, Джулией, о чем-то весело и беззаботно рассказывая.

— О, Гейл, ты как раз вовремя! Присоединяйся к нам с Джулией! — говорит отец.

— Спасибо, я не голодна.

Спешу ретироваться в свою комнату подальше от присутствия постороннего человека. С силой захлопываю дверь в свою комнату и глубоко вдыхаю. Черт возьми, я не ожидала ее здесь увидеть. Зачем она вообще сюда пришла? Сидела бы там у себя и не вылезала. Ладно, спокойно. Черт с ней, с этой Джулией.

Уже спокойно переодеваюсь в домашнюю одежду и устало плюхаюсь на кровать, прихватив с собой ноутбук. Лежу в кровати еще некоторое время, все также не открывая ноутбук, и смотрю в потолок. Кажется, я действительно начала новую жизнь, да? Вместо учебы у меня теперь работа, у отца новая женщина. А ведь она может стать моей... мачехой. На секунду представив свою жизнь с ней, я резко сажусь и мотаю головой. Уж лучше пусть меня снова похитят, чем я буду жить с мачехой.

В эту минуту кто-то стучится в мою дверь и входит без разрешения. Я с тихим возмущением смотрю на вошедшую Джулию: стройная блондинка лет тридцати пяти, глаза цвета свежей травы, прямой нос, изящная улыбка, которая выглядит слишком уж натянутой. Эта женщина кажется мне... ненастоящей. Не в том смысле, что ее не существует, а в том смысле, что она... кажется собой, а не является.

— Привет, Эбигейл, — раздается тонкий голосок по комнате. Я ничего не отвечаю, киваю. — Давай поговорим? Можно? — указывает на место на кровати рядом со мной, а я снова киваю. — Послушай, я понимаю, что я тебе неприятна. Тебе непривычно видеть кого-то на месте своей матери, но пойми... мы с твоим папой любим друг друга, мы счастливы вместе. И я очень хочу с тобой подружиться, правда. Так что давай не отталкивать друг друга, хорошо? — говорит так, как будто профессиональный психолог, и протягивает мне свою руку. Я пожимаю ее, а она видит мои порезы на запястье. Черт, черт, черт! — Что это?

— Ах, это... не обращайте внимания, — судорожно перебираю в голове темы для разговора, чтобы отвлечь ее. — А кем вы работаете?

— О, я психиатр, — вот черт, только этого мне и не хватало. — И я думаю, что мы вернемся к этой теме.

***

Все-таки кто бы что ни говорил, ванная — это самое спокойное и умиротворенное место на всей планете: лежишь себе в горячей воде, прикрыв глаза, думаешь о чем-то далеком, мечтаешь, придумываешь всякие образы для своего творчества, черпаешь вдохновение. Тепло воды приятно окутывает твое тело, будто бы обнимая тебя. Вокруг тишина, ты слышишь только собственное размеренное дыхание. Можно даже помедитировать.

Вот и я сейчас лежу в наполненной ванной, смотрю на свои недавние порезы на теле (кажется, причинять себе боль уже вошло в привычку) и снова думаю о всей моей жизни. До определенного момента все шло относительно неплохо, но сейчас... что происходит сейчас? Моя жизнь меняется в лучшую сторону? Или это только начало конца?

Хотя хорошие изменения, по всей видимости, происходят только с отцом. Я же в последнее время утратила всякое доверие к людям, с опаской смотрю на окружающих. Во всех них я вижу потенциальную опасность. И мне по-настоящему страшно: что, если я начну с кем-то общаться, кому-то доверять, а этот человек позднее вставит мне нож в спину... кажется, я не переживу.

Помнится, когда меня похитили, я каждый раз после насилия принимала ванну. Это было, своего рода, спасение. Горячая вода меня расслабляла, успокаивала. И, кажется, это тоже вошло в привычку: теперь каждый раз, когда мне плохо, я набираю себе ванную и расслабляюсь в ней. Только вот... это все равно другое. Быть может, это странно, но я чувствую какую-то странную... привязанность, что ли. Привязанность к нему. Как будто мне не хватает его присутствия, его прикосновений...

Так, Эбигейл, выкинь эту чушь из головы! Мне просто так кажется, я просто привыкла к нему за все то время. Сейчас я отвыкаю, меняюсь, в конце концов, забываю его. Я больше не хочу его видеть! Да и вообще, он мертв! Все, не будет в моей жизни больше того, кто мне причинял боль. Не нужно думать о том, что осталось позади. Не нужно забегать в будущее, нужно жить сегодняшним днем. Жить и наслаждаться. Жить, а не существовать.

После такого воодушевления я киваю самой себе и выхожу из ванной, переодеваюсь в пижаму и возвращаюсь в свою комнату. Уже вечер, за окном давным-давно темно, пора ложиться спать. Лечь в кровать и, ни о чем не думая, ни о чем не переживая, ни о чем не мечтая, просто заснуть.

Просыпаюсь я опять от жуткого кошмара: мне снилось, что за мной кто-то следит прямо через мое окно. Запускаю руки в волосы, утыкаясь лбом в колени. Это ведь всего лишь кошмар, да? Он не реальный, это сон. Страшный, пугающий до чертиков, но сон. Мне нечего бояться, правда ведь?

Резко слышу какой-то царапающий звук и нервно оглядываюсь по сторонам. Либо из-за темноты, либо из-за того, что мне действительно послышалось, я ничего и никого не замечаю. Хмурюсь, встаю с кровати и подхожу к окну, вглядываясь в ночную улицу. Тихо, ни людей, ни кошек, ни птиц нет. Но зато есть чертово чувство где-то в груди, что за мной кто-то следит!

— Чертов кошмар! — ругаюсь я себе под нос.

Проверяю несколько раз, плотно ли закрыто окно, затем выхожу из комнаты, проверяю, точно ли закрыта входная дверь и окна в гостиной и на кухне, и только потом возвращаюсь обратно в постель. Хорошо, теперь моя душа спокойна, а сама я уверена, что никто не проберется в квартиру, пока я сплю.

Включаю телефон, чтобы посмотреть время, на пару секунд зажмуриваясь от яркой подсветки. Четыре часа утра. Отлично, у меня есть еще шесть часов до работы. Очень надеюсь, что сегодня мне больше не приснится ничего, что заставит меня проснуться в холодном поту.