Часть пятая
Никлаус Майклсон - самый жестокий и влюбленный вампир, который вечно все портит своим вспыльчивым и иногда ядовитым характером. И этим я себе нравлюсь. Мне плевать, что думают остальные вампиры, оборотни, ведьмы и даже люди, которые чаще всего идут как пища, а не как компаньоны. Сегодня ночью Мэтт Донован прекрасно продемонстрировал, что дружба или даже общение со мной может выйти боком.
Какой же я плохой.
Довольно улыбаюсь своим мыслям, потирая подбородок, исподлобья смотрю за тем, как моя сестра развалилась на диване и лениво читает журнал. Ее совсем не заботит то, что случилось пару минут назад. Ее невозмутимое лицо и частое зевание говорят о том, что все это так и должно быть. Согласен.
Кто-то умирает. Кто-то страдает. Кто-то радуется и глумится над ревущими от отчаяния людьми. Тогда, почему мне не смешно?!
Сжимаю ладони в кулаки, еще раз окидываю пустым взглядом Ребекку и ухожу обратно к моей малышке. Нет. Я не буду сейчас к ней приставать своими разговорами и требовать каких-то ответов. Мне просто интересно понаблюдать за ней. За ее скорбящим и жаждущим кровь лучшего друга лицом. Дружба дружбой, а голод никуда не девается, как бы его сильно не контролировали.
Крадусь тихо, чтобы меня не услышала Форбс, ведь она сейчас напугана, а значит, что все ее органы чувств напряжены до предела, и каждый шорох ей покажется громким ударом железных тарелок.
Раздражающий звонкий звук.
Содрогаюсь, когда представляю его. Меня он бесит. Я могу сравнить этот звон с небольшими скандалами, которые присутствуют почти при каждой моей встречей с крикливой и слишком импульсивной вампиршей.
- Кэролайн... - с болью на сердце шепчу я, когда вижу, что моя прелесть отчаянно плачет, пытается освободиться от крепких цепей.
Она рвется к нему – к Мэтту Доновану. Так же она стремилась к гадкому волчонку, но и тогда ее руки были скованы. Наверное, моя возлюбленная никогда не будет так желать оказаться возле меня.
Ее отчаянные и бесполезные рывки так и излучают от себя всю жалость представленной картины. Я замечаю, как с каждым новым резким движением небольшая лужица крови у слабых ног Форбс становится все больше.
Неужели ей все равно на физическую боль?
Неужели душевная боль действительно может притуплять все нервные окончания, и кровоточащие раны превращаются в мешающие покалывания и отбрасываются на второй план?
Я не верю. Не может быть такого. Никогда.
- Ты здесь... - всхлипывая, холодно говорит вампирша и вскидывает голову. – Клаус, - ее тихий голос с нотками презрения и отвращения ко мне, особенно тогда, когда она произносит мое имя.
Чувствую себя провинившимся ребенком и поджимаю губы, отводя взгляд в сторону. Как хорошо, что Кэролайн не может видеть сейчас мое выражение лица. Это бы ее повеселило.
Мы такие забавные и такие разные. Вроде бы у нас есть некая вампирская связь, но эти узы ничего не значат. Они не помогают нам стать ближе к друг другу. Связи делают только одолжение. Благодаря ним Кэролайн хоть как-то переживает обо мне. Иногда. Когда это необходимо.
Да, что я говорю!
У нас нет никаких «Мы».
Только я. Только она.
Что-то среднее между привязанностью и какой-то страной любовью, где доминирующее лицо устанавливает свои правила. Я – это тот, кто управляет данной игрой, хотя и сам толком не знаю правил.
Я не хочу говорить с ней, но меня тянет невидимой прочной нитью к этой прекрасной девушке, которая сама же меня и позвала. Неторопясь приоткрываю дубовую дверь и вхожу в плохо освещенный подвал. Обвожу взглядом помещение и на пару секунд останавливаюсь на мертвом, окровавленном теле Мэтта.
Подхожу ближе. Кажется, этот парень настолько крепок, что может дышать и заставлять свое сердце работать и гонять кровь по венам.
Ой, мне показалось. Он мертв. Какая ирония...
- Почему... - не договаривает Форбс и отхаркивается кровью. Цепи настолько сжали ее плоть, что проникли внутрь. Горько вздыхаю и пристально смотрю на нее, ожидая продолжения ее речи. – Почему ты не оставишь меня в покое? Нас в покое: моих друзей, родных и весь Мистик-Фоллс? Неужели так сложно выключить этот инстинкт убийств?
Пришло время для откровений?
Удивленно вскидываю бровями и завожу руки за спину, чтобы хоть как-то скрыть то раздражение, которое овладевает мной, когда речь касается меня и моих забав. Не детских забав.
У меня уже накопилось множество ответов на этот вопрос, если начать их записывать на бумагу, то получится грандиозная книга от Никлауса Майклсона. Первой е прочитаем моя любимая женщина, которая не затыкается и продолжает вечно портить наши разговоры, заводя тему о морали.
К черту мораль.
Все эти просьбы о защите пустая трата времени, но... когда это действительно важно для меня... для нее... я готов склонить голову и сжалиться. Все потому, что я не могу долго смотреть, как она плачет. Это заставляет и меня проявить слабость.
Подхожу ближе и вдыхаю уже смешавшийся с запахом крови аромат сладких духов. Прикрываю глаза и позволяю себе насладится этим моментом. Возможно, что это лишь лишние действия, чтобы придумать, какую же причину мне предоставить ждущей моего ответа девушке.
- Слишком сложно переходить на какой-либо уровень, Кэролайн, - говорю я, убирая прядь светлых, длинных локонов за аккуратное девичье ушко. – Ты права. Нужно либо выключить, либо убивать. Ты хочешь знать, почему я это делаю? – уверенный, утвердительный кивок с твоей стороны и я продолжаю, - Я. Хочу. Забыть. Тебя, - шепотом твердо говорю я, проводя ладонью по влажной от слез щеке.
Хочу, чтобы она проникла в суть каждого моего слова. Чтобы осознала, чего я хочу, что могу и, что получаю взамен.
Я могу придти к ней и сделать ей больно.
Я запросто могу довести ее до слез.
Могу послать ко всем чертям.
Но только не забыть...
- Что тебе мешает забыть меня? – пожалуйста, не задавай таких глупых вопросов, дорогуша. Они ранят мне сердце и играют на нервах. Ты, Кэролайн. Ты! Лишь одно твое существование кричит о том, что мне не по силу сжечь все воспоминания о тебе.
Я навеки твой.
Тебе должно быть за это стыдно, милая.
Отхожу на пару шагов назад. Отпускаю взгляд в низ и кладу правую руку на сердце.
- Ты никогда не уходишь. Ты всегда здесь, - громко говорю я, разрезая ту тишину, что была какие-то пять секунд. Мне тяжело дышать. – Не отпускаешь меня.
Я вижу, как она внимательно слушает меня, но с каждым новым словом на ее лице все больше и больше жалости ко мне, а в глазах то самое отвращение, которое я ловлю на себе уже на протяжении нескольких часов. И почему я никогда не извлекаю урока? Она отвергает меня. Захлопывает передо мной дверь к надежде. Возможно, если бы у меня был шанс, то Мэтт не умер бы, по крайней мере, от моих рук.
Не отвергай.
Все, что мне нужно – это чтобы ты спасла мое сердце.
- Мне жаль тебя, - да не нужна твоя жалость, Форбс! зачем ты говоришь мне такие слова, когда твои глаза пропитаны ложью. Ты не умеешь врать. – Правда, жаль.
- Замолкни! – рву на себе волосы и кричу, чуть ли не в истерике. – Ты никогда не испытывала жалость ко мне. Никогда я не видел в твоих глазах этого чувства, когда ты смотрела на меня, - она боится, потому что знает – я в ярости. Безумной, слепой ярости. – Если твои глаза вечно лгут мне, то я хочу посмотреть на то, как ты лжешь в лицо своему волчонку и матери.
Встречай следующих гостей, милая.