Жажда/Water.

-Он все время смотрит на тебя.

― Он просто пытается достать тебя, Гарри.

― Нет.

― Да, ― Гермиона тихо вздохнула, резко переворачивая страницу учебника. ― Не обращай внимания, ладно?

Гарри мог и не говорить ей, что Драко смотрит. Она чувствовала его взгляд. Он с тем же успехом мог сдирать с нее кожу.

― Если он просто пытается меня достать... ― прошипел Гарри...

О Господи. Прекрати это.

― ... тогда почему он отворачивается каждый раз, когда я смотрю?

― Я не знаю, Гарри, ― рявкнула Гермиона. ― Но смотри, у него прекрасно получилось. Он явно достал тебя.

Наверное, Драко услышал. Он опять взглянул на нее.

Гарри сжал зубы. ― Видишь?

― Мерлин, дай мне силы, ― Гермиона подняла глаза с хорошо знакомым выражением вырасти-перестань-быть-таким-ребенком. ― Если ты не перестанешь...

― Десять очков с Гриффиндора. ― Снейп за учительским столом хищно нахмурился.

Гарри помрачнел, как туча.

― И еще десять за ваше выражение лица, Поттер.

― Мое выражение...?

― И еще пять за это. ― Снейп захлопнул тяжелую книгу. ― Так что, полагаю, это будет двадцать пять очков с Гриффиндора. Поздравляю.

Пара слизеринцев захихикала.

Гермиона злобно покосилась на них. Ей вдруг вспомнилось так хорошо знакомое слово «ненависть». Похоже, оно навеки поселилось в ее голове. Гермиона изнемогала от ненависти. В последнее время ее было больше, чем за все прошлые годы в Хогвартсе.

Ненависть. Как она это ненавидела.

Гермиона уставилась в свою тетрадь. О чем вообще был урок? Шея жутко болела.

И было еще кое-что. Настолько очевидное, что было почти больно.

Драко смотрел на нее. Все время. Взгляды украдкой, которые были слишком заметны и явно приводили Гарри в бешенство. Это не были длинные, липкие взгляды ненависти и отвращения; они были короче. Непонятные. Они были почти печальными, если она смотрела на него достаточно долго, чтобы расшифровать их. Это была грусть, которую она чувствовала, как горький дождь. Ее собственная грусть. Возможно, единственное на свете, что было общего у нее и Драко. Но она не собиралась сочувствовать этому ублюдку.

Ублюдок....

Гермиона поежилась. Почему-то сегодня это звучало как-то слишком грубо. По какой-то непонятной безумной причине. Может быть, потому что она видела его тогда, скорчившимся на полу. Чувствовала, как в нем что-то сломалось. И эта жалость, она что-то изменила. Что-то где-то внутри нее, что не должно было меняться.

Гермиона заметила это, когда вчера ночью вернулась, наконец, к себе спальню, а Драко там не было. Она дрожала уже, наверное, целую вечность. А еще было маленькое, острое, грызущее чувство вины, которое пришлось проглотить.

Вины?

Это было полным безумием. Она чувствовала себя виноватой. До сих пор. Несмотря на то, что отчаянно пыталась разубедить себя. Бесполезно.
Она снова и снова проигрывала в голове воспоминание о его теле - теле, которое тихо сломалось, глазах, полных безнадежного поражения, когда он сидел там, на полу; и ее сердце сжималось так, что хотелось плакать от боли. Потому что, может быть, она не должна была убегать.

Может быть, она не должна была оставлять его. Не так.

Наверное, потому она и сбежала. Потому что хотела остаться. Наверное, потому она и выскочила из комнаты так быстро, как только могло ее дрожащее тело. Унести ее. Прочь от него.

Потом она поняла, что какая-то ее часть собиралась соскользнуть по стене рядом с ним. И остаться там. Во всхлипывающей тишине. И ждать. Ждать чего-то... ничего... что бы ни случилось. Ждать следующего приступа его чертова безумия. Следующей серии этого кошмара. Что угодно, только не оставлять его вот так, тихо разваливающимся на куски.

И самый трудный вопрос -

Какого черта?

Но ведь, в конце концов, у нее было сердце. Большой, жирный, глупый мешок любви и тоски и ненависти и боли, который стучал так сильно, что она почти хотела, чтобы он взорвался.

Так вот оно что. Это что-то новенькое. Она еще раз проиграла в голове всю цепочку. Она чувствовала себя виноватой, потому что должна была остаться. Что-нибудь сказать. Что-нибудь сделать. Он был таким невообразимым ублюдком... и да, определенно, ублюдком... но она только что увидела крошечную возможность, что у всего этого могла быть причина. В этом было что-то новое, неожиданное. Что-то, что не было чистым злом.

Разумеется, это еще больше усложнило и запутало ситуацию. Она стала еще менее приемлемой. Может быть, она просто слишком много думает. Возможно, она надеется на что-то, чего нет. Вероятно, он действительно просто испорченный мальчишка, испорченный с головы до ног. До чертова мозга костей.

Вдруг все вокруг нее пришло в движение. Она подняла голову.

― Ты за весь урок написала всего пять чертовых строк, ― пожаловался Рон. ― И что я буду делать с пятью чертовыми строчками?

Гермиона моргнула, выходя из задумчивости. ― Пора учиться не рассчитывать на то, что у меня всегда можно списать, Рон, ― она сдвинула брови. ― Можешь начать прямо сейчас.

Рон ухмыльнулся. ― Ты что, до сих пор не поняла? Это единственное, почему я с тобой дружу.

Гермиона вздохнула. ― Честно, Рон, это не смешно. Ты не можешь все время надеяться... ― Она остановилась и сильно ткнула Гарри в бок. ― Перестань таращиться на Малфоя, Гарри! Он даже больше не смотрит.

Гарри вздрогнул и отскочил. ― Ладно, ― насупился он. ― Я только... ― Он раздраженно фыркнул. ― Проехали.

Гермиона вдруг разозлилась. «Да, Гарри, подумала она, потому что для тебя все это так ужасно трудно, правда? Ах, ты, бедненький». Стоп. Может быть, это не очень честно. Может, это совсем нечестно. Но она все равно злилась.

И тут - нечто совершенно неожиданное.

― Грейнджер, на два слова.

Она повернулась. Драко. Полная, абсолютная неожиданность. Он редко, если вообще когда-нибудь, подходил к ней в присутствии Гарри и Рона. Разве только для того, чтобы шепнуть пару гадостей. И, самое главное, ей казалось, что после прошлой ночи он вообще никогда с ней не заговорит. Ему будет стыдно. Или что-то вроде того. Но это... это было как-то слишком скоро. Гарри перекосило от злости.

― Ээээ... ― «Гермиона, ты можешь гораздо лучше. Мерлин, скажи же что-нибудь». ― Это что-то о работе... префектов? ― «Я говорила, ты можешь лучше», - сердито подумала она.

― Нет. Ничего общего.

Не... что? Что? Гермиона замерла. Какая муха его укусила? Зачем говорить «ничего общего» при Гарри и Роне? Почему просто не согласиться? Ради Мерлина, тут же Гарри!

Как будто он уже и так недостаточно подозревает, ты, идиот.

Гермиона быстро взглянула на Гарри. Он явно злился. Похоже, перспектива того, что Гермиона собиралась обсуждать с Малфоем что-то, кроме префектских обязанностей, ему не нравилась. < Совершенно не нравилась. И, кажется, она становится чемпионкой школы по громкости сердцебиения.

― Окей, ― ответила она с деланным спокойствием. ― Но только недолго.

Гарри тут же вмешался. ― О чем это, Малфой?

Гермиона покосилась на него. «Мерлин. Неужели нельзя просто оставить это, а, Гарри?»

Драко тоже взглянул на него. ― Не твое дело, Поттер.

Она безмолвно взмолилась: «не сейчас, Гарри, пожалуйста».

― Когда ты дышишь в метре от нее без уважительной причины... ― огрызнулся Гарри, ― Это становится моим делом, Малфой.

Гермиона бросила быстрый взгляд на Рона. «Останови его»! Но, очевидно, сегодня на его повестке дня ничего подобного не было. Похоже, Рона тоже не особенно радовала перспектива ее разговора с Малфоем. Просто замечательно.

― Остынь, Гарри, ― сказала она, ― Это ненадолго.

Он явно не слишком обрадовался ее вмешательству. Гррр. Почему? Это не имеет к тебе отношения, Гарри, я большая девочка.

(Да. Та самая большая девочка, которая вчера ночью умоляла тебя придти и спасти ее.)

― Ладно, ― пробормотал тот, взглянув на Драко с отвращением и угрозой. ― Увидимся в гостиной.

Признаться, это удивило ее. Может быть, вся идея по поводу Гарри и «остыть» была не так безнадежна.

― Не задерживайся, Гермиона, ― добавил Рон, кинув аналогичный взгляд в сторону Драко и уходя вслед за Гарри.

Гермиона вздохнула про себя. Наверняка теперь у нее опять будут проблемы с Гарри. Сколько он будет дуться на этот раз?

Она повернулась к Драко, и они пошли обратно в пустой класс.

― Это действительно было необходимо?

― Что?

― Говорить, что это не касается наших префектских обязанностей.

― Это не касается.

― Но тебе было необязательно так говорить.

― А тебе было необязательно спрашивать.

Драко закрыл дверь.

Это слегка вывело ее из равновесия.

Они смотрели друг на друга. Дольше, чем когда-либо. И каждая секунда отдавалась сильными толчками крови в ушах Гермионы.

Это было написано на их лицах. Прошлая ночь. И назвать это напряжением было бы самым большим преуменьшением за всю ее жизнь. Несомненно. Потому что сейчас это было настолько больше, чем напряжение, что воздух в комнате можно было резать ножом.

Сделай что-нибудь, Гермиона, подумала она. Скажи что-нибудь, потому что, Мерлин, молчать - так чертовски больно.

― Что ты хотел? ― Ее голос был тихим и хриплым от осторожного предчувствия.

Чего он не хотел, так это быть сейчас здесь. Похоже, это единственное, что у них было общего. Кроме грусти, вспомнила она.

― Малфой?

― Вчера...

И, черт, у нее перехватило дыхание...

― ... Я думал, мы должны... кое-что обсудить.

― Кое-что обсудить? ― Она выдохнула. Сердце все еще бешено колотилось о ребра. ― Что?

Драко пожал плечами.

Какого черта? Гермиона сдвинула брови. Какого Мерлина он имел в виду? Обсудить - что? И если он не знает - с чего он взял, что знает она?

Драко чувствовал, что она выжидающе смотрит на него. Мерлин, он уже жалел. Он никогда, ни за что не должен был уступать внезапному желанию поговорить с ней. Ему и сказать-то нечего. Потому что, что, мать твою, он вообще может сказать этой грязнокровной ведьме, которую он почти дважды поцеловал? Полное дерьмо.

И вот он здесь. Он расставил чертову ловушку на самого себя. Она захлопнулась, и он стоит в самом центре. Сказать что-нибудь. Что-нибудь, что угодно. Оскорбить ее.

― Черт, рядом с тобой я ничего не соображаю.

Что? Нет.

Черт. Черт, черт, черт. Из всего грязного, оскорбительного, что он мог швырнуть ей в лицо, какого хрена он должен был сказать именно это? Откуда, мать твою, это вообще взялось? Что, мать твою, это вообще должно означать? И посмотри на нее. Она смотрит на тебя, и ее глаза еще никогда не были такими огромными. Она анализирует это, прямо здесь и сейчас. На ее гладком лице написано замешательство. Вот такими буквами. Надо немедленно, полностью изменить смысл.

Изменить. Очистить. Восстановить равновесие.

― Наверное, потому, что ты так невероятно омерзительна.

Непохоже, что она поверила. Плохо. Эта игра явно была не из тех, в которые он умел играть.

― Как ты...

«Ну, и что дальше? Заканчивай, Грейнджер. Как ты... можешь быть таким отморозком? Таким гадом?»

Она помолчала. ― Как ты себя чувствуешь?

Драко мог предположить все что угодно, блин, только не это.

На секунду он растерялся. Как он себя чувствует? Как он себя чувствует? Не спрашивай меня об этом. Это просто... неправильно.

― Прямо сейчас? ― Скажи гадость. ― Не слишком хорошо, когда ты торчишь у меня перед глазами.

Это прозвучало почти жалко. (Почти жалко, потому что Драко в принципе не мог быть совершенно жалким. Или, может быть... Что, если его отец был прав? Помнишь, вчера ночью?) Помнишь, вчера ночью?

Она даже не вытаращила глаза. Он никогда не думал, что наступит день, когда его постигнет такое разочарование.

― Тебя еще рвало?

― Нечем. Во мне больше ничего не осталось.

Последняя фраза повисла в молчании.

Гермиона не имела ни малейшего понятия, зачем она это спросила. Почему-то ей казалось, что так надо. Она как бы пыталась оправдаться за то, что бросила его тогда. Не то, чтобы ей было, за что оправдываться, повторяла она себе снова и снова.

Молчание Драко сводило ее с ума. Разве не он начал этот разговор? Ну да, она же может спросить об этом, конце концов. Куда более безопасная тема.

― Ты хотел поговорить, Малфой, ― сказала она. ― Тебе вообще есть, что сказать?

― Да, ― ответил он.

― Что?

― Прошлой ночью...

Вот опять. У нее опять перехватило дыхание.

Казалось, Драко пытался заставить себя говорить. Он поднял подбородок. ― Прошлой ночью, не знаю, что со мной было. ― Ни малейшего, блин, понятия, что, твою мать, со мной случилось. ― Я просто... Я не хочу, чтобы ты из-за этого что-нибудь подумала. ― А его внутренний голос вопил, что уже, пожалуй, слишком поздно.

― Вроде чего? ― Тихий голос.

Драко сдвинул брови. ― А что ты подумала, Грейнджер? ― огрызнулся он. ― Наверняка с тех пор тебе в голову пришли тысячи всяких мыслей. ― Будь уверена, мне пришли.

Она уставилась на него в ответ. ― Да. Пришли.

― Ну и забудь их, ― ответил он. ― Забудь их все. Я понятия не имею, что случилось, но хотел бы, чтобы этого вообще никогда не было.

«Забудь их все, подумала она, как будто этого вообще никогда не было? Это так же невозможно, как для него - не называть ее больше мерзкой грязнокровкой».

― Чего не было? ― Гермиона ощутила неожиданный прилив храбрости. ― Того, что ты опять прижал меня к стене, Малфой, или того, что ты почти поцеловал меня, второй раз за неделю?

Слова резали, как ножи.

― Твою мать, ― выпалил он, ― Я жалею о каждой минуте.

― Да ну?

― До последней секунды.

― А что, если бы я тебя не оттолкнула?

― Не начинай, Грейнджер.

― Что, если бы я осталась?

«Не спрашивай. На самом деле, ты не хочешь знать ответ на этот вопрос.»

― Что, если бы ты осталась, Грейнджер? ― Отлично, нападение - лучший способ защиты. Он сильно, почти до боли сдвинул брови. ― Давай не будем делать вид, что я там был один, на хер. Как насчет того, что бы ты сделала?

Гермиона не ответила.

Это чувство между ними. Она не могла его понять. И оно все росло. С каждой чертовой секундой.

И она не хотела уходить.

И Драко тоже не уходил.

Она сглотнула. ― Так не может продолжаться, Малфой.

― Как - так?

― Ты знаешь, как.

Он посмотрел на нее. Его щеки горели.

― И что ты с этим собираешься делать, Грейнджер? ― почти выкрикнул он. ― Мы оба знали, что это не будет приятной прогулкой.

― Как ты можешь называть это «прогулкой»? ― Она помотала головой. ― Это не «прогулка», Малфой, Это чертово кораблекрушение. ― Ее раздражение начинало выплескиваться через край. ― Я серьезно, как мы вообще можем оставаться старостами, если мы даже в одной комнате не можем находиться без того, чтобы тут же не начать оскорблять друг друга? А когда это заходит еще дальше, Малфой? Как насчет этого? Ты уверен, что это кончилось? Прошлой ночью, это было все? Последний раз? ― Он молча, с пылающим лицом, смотрел на нее. ― А?

Драко не ответил.

― Я тоже не знаю, что это было, Малфой. Но ты был не в себе. У тебя совершенно поехала крыша. Мерлин, ты был опасен, Малфой. В какой-то момент я просто не могла узнать тебя. И да, я признаю, что ты напугал меня, привел меня в жуткий чертов ужас, и вообще вся эта хрень может в любой момент рухнуть. Поэтому я все время боюсь. Я не могу спать через стену от тебя без палочки в руке. Не правда ли, великолепно? Вот до чего ты меня довел.

Драко понятия не имел, что сказать. Поэтому сказал первое, что пришло в голову.

― Отлично.

Коротко, ясно, сильно.

Гермиона опять помотала головой. ― «Конечно, ― поняла она, почти смеясь над собой». ― Конечно, для тебя это ничего не значит. Ты тащишься. Ты гордишься. Я теряю время. ― Она теряла целые месяцы.

Гермиона повернулась к выходу.

Драко рванулся и схватил ее за руку.

― Нет! ― воскликнула она, поворачиваясь и выхватывая руку с такой яростью, что споткнулась и чуть не упала. Она уже кричала. ― Я не позволю тебе сделать это еще раз, Малфой! На этот раз я не позволю тебе прикоснуться ко мне!

Драко отдернул руку. ― Правда? ― Рявкнул он.

** твою мать. Он даже не заметил, что схватил ее. Не заметил, или предпочел не заметить.

Гермионе захотелось наорать на него. ― Посмотри на нас! ― Она смеялась. Кричала. ― Посмотри на это! С прошлого раза прошло только несколько часов, и смотри! Мы опять! Вот оно, здесь! Вот что я имею в виду! И сколько нам понадобилось на этот раз? Около минуты? На сколько тебя еще хватит, Малфой? Сколько пройдет времени, пока один из нас не сломается? ― Она помотала головой. ― Мы должны с этим разобраться. Мы должны разобраться с этим, этим идиотским чертовым мы! Ну, и кто из нас это сделает? Потому что, насколько я помню, ты тогда просто не мог оторваться, блин.

И он ей ответил.

Когда слова вылетали изо рта, он не мог понять, что случилось с его головой, и он все спрашивал себя, спрашивал себя снова и снова. Почему он не рассмеялся, не нахамил ей в лицо? Не сказал, что он будет продолжать это, еще и еще, пока она не будет тем, кто сломается, сломается так эффектно, прямо посередине, и будет умолять его остановиться. Вот что он должен был сказать, не правда ли? А еще, он должен был орать на нее так громко, блин, чтобы ее барабанные перепонки лопнули, а уши наполнились кровью. Густой, грязной кровью. Так почему он не...?

Что он сказал вместо этого? Драко прислушался к себе. Он слышал слова. Множество слов.

― ... для меня это в тысячу раз хуже! Ты порхаешь вокруг, как чертова королева, прыгаешь везде со своими идиотскими волосами и идиотскими глазами и всем идиотским остальным! Грейнджер, жертва. Жертва большого страшного Слизеринского Принца и - ой, бедняжечка, ты, бедная слабая маленькая сраная сучка, Грейнджер, это так тяжело для тебя! И я ненавижу тебя за это, на х*й! Твою мать, ненавижу каждый кусочек твоей кожи, и все, что под ней, и все, что на ней написано! Большими толстыми буквами: грязнокровка и дрянь и грязная гребаная шлюха! И я ненавижу то, что ты со мной делаешь! Ненавижу, как я не могу перестать смотреть на тебя, на хер! Не могу не есть тебя глазами! И это тянется с самого начала, с тех пор, как они совсем ох*ели и сделали тебя старостой, когда ты начала распространять свое грязное поносное присутствие всюду, куда бы я ни пошел! Я смотрю на тебя, и все, что я хочу - это схватить тебя, и трясти тебя, и вы**ать из тебя все Грейнджерское, чтобы оно больше меня не мучило! Тогда я не буду больше чувствовать это каждую минуту каждого гребаного дня! И мне больше не придется все время бороться с тем, что все, чего я хочу, это поцеловать тебя, чтобы заткнуть этот твой чертов глупый рот! И что бы на это сказал мой отец? Он бы разорвал меня на х*й в кровавые клочья и наплевал на них! Ты грязная, и ты омерзительная, и ты грязнокровка! И я ненавижу тебя! Я, к чертовой матери, ненавижу тебя за то, что ты есть, Грейнджер! Я хочу, чтобы ты сдохла!

Он задыхался.

Сейчас его сердце было не просто обнажено. Оно валялось на полу у его ног.

И она выглядела так чертовски ошеломленно.

Так же, как и он.

И вдруг дверь распахнулась.

Сердце Гермионы оборвалось.

Гарри.

*******

Гарри вышел из гостиной после десяти минут ожидания.

Она все еще не вернулась.

Рон просил не ходить за ней. Он обещал, что не будет. Врал, конечно.

Была ли она все еще с ним? С Малфоем? О чем они говорили? О чем они вообще могли говорить дольше нескольких секунд? Гарри это не нравилось. Что-то было не так. И, ясно, как божий день, этим чем-то был Малфой. Самый большой сраный сукин сын, которого он встречал за всю свою жизнь.

Вот куда он шел. Проверить. Убедиться, что с ней все в порядке. Гермиона. Его лучший друг. Которая нужна ему больше всего на свете. Без которой он не может обойтись.

Он был так зол на нее. Так отчаянно зол на эту девчонку за то, что она не поняла, зачем он вмешался. Почему ему было так страшно оставить ее с Малфоем. Разве это не очевидно? Этот парень опасен, на фиг. Он способен на все - на все, что угодно.

Гарри ускорил шаги.

Гермиона была сама не своя. Она была сама не своя с начала года. И эта последняя неделя. Черт возьми. Он до смерти хотел узнать, о чем она думала. Потому что это было все, что она делала. Просто сидела и думала, блин. О чем? О нем?

О Малфое?

Может, он сделал что-нибудь?

Что он наделал?

А что, если Гарри ничего не знал? Что, если Малфой заставил ее никому не говорить, и она ничего не могла сделать? Магия может многое. Магия может все, что угодно. Она может разрушать жизни совершенно незаметно. Гарри должен был знать. Это, черт побери, была его жизнь.

Гарри почувствовал прилив горячей тревожной ярости.

Если что-то такое действительно случилось, он убьет его. Не раздумывая.

Гарри вздрогнул. Его немного беспокоило острое предвкушение того, что он сделает с Малфоем. Странное, голодное чувство.

Что это за латинское слово? То, что означает одновременно ненависть и отвращение? Odium. Вот что было между ними. И даже оно не было достаточно сильным. Таких слов вообще не было. Если бы они были, он бы их уже использовал. Каждое. Кидал бы их в него, как ножи. Снова и снова...

― ...эта сука Грейнджер.

Гарри вскинул голову. Замер. Ее имя.

Он слышал ее имя.

И чей это был голос? Откуда?

― Я, ** твою мать, выцарапаю ей глаза, Милли, ― сказал голос, ― Вот увидишь.

Пэнси Паркинсон.

Гарри прижался к стене. Он слышал ее прямо перед собой, в тускло освещенном коридоре за углом. Голос звучал, как дребезжащее железо.

Какого фига она о ней говорила? О Гермионе?

Гарри слушал.

― Клянусь, если ты кому-нибудь скажешь, ты пожалеешь.

― Я ведь сказала, что не проболтаюсь.

Миллисент Буллстрод. Ужасная, даже по голосу.

― Если все узнают, что происходит между ним и этой... этой сраной грязнокровкой, я за себя не отвечаю. Поняла?

Какого дьявола она только что сказала?

― Я думала, ты сказала, что ничего еще точно не известно. Ты не уверена.

― Это настолько очевидно, б**дь. Ты бы на них посмотрела. Меня от этого тошнит.

Его сердце замерло.

Гарри перестал дышать.

Она что, блин, совсем из ума выжила?

Скажите мне, что она выжила из последнего ума, на хер.

― Ну, и что ты собираешься делать?

― И какого хрена я могу сделать? Я уверена, что когда-нибудь он поймет, какая она вонючая сука. Я просто... Я не могу поверить, что он остановил меня, Мил. Я не могу поверить, что он не дал мне врезать этой тупой шлюхе. Это говорит само за себя, правда? Почему бы еще он это сделал?

Почему бы еще он это сделал?

Гарри сжал кулаки. Нет. Что бы ни было чертовой причиной мерзкого настроения Пэнси, она несет полную чушь.

Это не может быть правдой.

Не может.

Потому что.

Он бы знал.

― И я клянусь, в тот раз он сказал ее имя. Он прорычал его так тихо, блин, что я еле услышала, но я поняла. Я ничего не сказала, но я поняла.

Теперь Гарри слышал слезы в голосе Пэнси.

― Я такая дура! ― крикнула она. ― Почему, Милли? И то, как эта сука смотрела на него. То, как они смотрели друг на друга. Блин! Он сказал ее имя, когда мы трахались, на х*й, и я не обратила внимания! Как я могла быть такой чертовой дурой...

С него было достаточно.

Гарри прижал ладони к ушам так сильно, что череп зазвенел от боли.

Нет. НЕТ.

Пэнси ошибается. Она даже не представляет, насколько она ошибается.

Она не могла бы навалить большую кучу дерьмовой чуши.

И он должен найти Гермиону.

Найти, и спросить ее, и убедиться.

И Гарри бежал от этих голосов, к подземельям. Так быстро, блин, что можно было выдохнуть легкие прочь. Так быстро, блин, что сердце могло лопнуть и взорваться.

Не Гермиона. Не Гермиона.

Он вколачивал это себе в голову.

Не с Малфоем.

С кем угодно, только не с ним.

Он не мог ошибиться. И даже если Пэнси права. Это только Малфой ее хочет. Только Малфой хочет ее. Она его не хочет. И если он хоть пальцем до нее дотронется, блин, Гарри переломает все его сраные кости. Все-до-единой-его-чертовы-кости.

А Пэнси бредит. Она просто пытается искать оправдания тому, что у нее проблемы с Малфоем. Гермиона не была одной из них. У нее не было ничего общего с этим безумием. И надо быть полной дурой, чтобы подумать, что во всем этом может быть хоть малейший смысл. Потому что его не было.

В этом не было абсолютно никакого чертова смысла.

Вот почему она ошибается. И чем скорее она это поймет, тем лучше.

Так почему же сердце Гарри билось так сильно? Так сильно, что готово было выпрыгнуть наружу?

Он был уверен, что это просто куча дерьмовых преувеличений и лжи. Но ему не нравилось то, что они делали с его головой. Это ненадолго, уговаривал он себя, только до тех пор, пока он не найдет Гермиону, не спросит у нее и не удостоверится. В том, что там не было ни слова правды. И она скажет ему правду. Настоящую правду. И он поверит каждому ее слову.

Между ней и Малфоем ничего нет. Они ненавидят друг друга. Это видно даже за километр. Она отчаянно ненавидит его. Так же, как и Гарри. Так же, как и Рон.

Гарри бросился вниз по шершавым каменным ступенькам, в подземелья. Слова Пэнси визжали у него в голове.

Как они смотрят друг на друга.

Нет.

Не.

Гермиона.

Гарри так тяжело дышал, что его мысли путались.

И вдруг он услышал крик. Громкий, хриплый, разрывающий уши голос.

Малфой.

Гарри добежал до двери и остановился так резко, что почти упал. Потный. Задыхающийся. Боль. Жар.

Кровь кипит в жилах и стучит в ушах.

― И что бы на это сказал мой отец? Он бы разорвал меня на х*й в кровавые клочья и наплевал на них! Ты грязная, и ты омерзительная, и ты грязнокровка! И я ненавижу тебя! Я, к чертовой матери, ненавижу тебя за то, что ты есть, Грейнджер! Я хочу, чтобы ты сдохла!

Гарри сжал кулаки.

Он убьет его.

(Нет. Не. Гермиона.)

Он убьет его, на хер.